Ну, когда ее обработаешь на компьютере — над расшифровкой данных сейсморазведки у нас трудились более сотни цифровых сигнальных процессоров, и вычислительные мощности позволяли обрабатывать до сотни тысяч километров сейсморазведочных профилей в год — если принять плотность сейсморазведочных линий в сто метров, то в идеале мы можем отработать квадрат земной поверхности размером в тысячу на тысячу километров. К сожалению, не поспевало математическое и программное обеспечение, недостаток кадров для интерпретации результатов обработки данных и постановки новых вычислительных задач — мы успевали обработать хорошо если десять процентов, а остальное копилось либо обрабатывалось недостаточно тщательно — лишь бы определить основные структуры. Так что все эти данные будут еще не раз использованы для изучения и уточнения строения недр. Причем работы по новым методам сейсморазведки мы начинали еще в сорок втором, и даже в сорок шестом они еще не были завершены, но и достигнутые результаты оставляли конкурентов далеко позади — те запросто могли пропустить скрытые глубоко под землей длинные но узкие рифы древних морей или вертикальные образования карбонатов по границам бассейнов — а ведь там собирались довольно вкусные нефтяные залежи. Конечно, мы пока не собирались светить эти технологии, и, так как и разрабатывать все обнаруженное мы не могли, то пока мы просто покупали земельные участки и обустраивали на них фермы — чтобы только занять территории. Причем степень изученности региона оставляла еще желать лучшего, многие залежи карбонатов еще не были известны, так что и земля стоила довольно дешево.
Над добычей нефти на этих участках, конечно, еще предстоит поломать голову. Так, чистые песчаники могли иметь пористость до 15 процентов, хотя средняя не превышала пяти — в порах и скапливалась нефть. Песчаники с примесями могли иметь среднюю пористость и 22 процента, но там все зависело от характера примесей — хлориды снижали пористость совсем незначительно, а вот цементация кварцевыми породами или кальцитами могла снизить ее и в два раза, к тому же кальциты могли надежно запечатывать поры, делая нефть в них недоступными вообще. Так что в каждом из случаев требовалось подбирать и свои реагенты, которыми можно будет растворить или разрушить и саму породу, и зацементированные спайки, чтобы позволить нефти выйти из пор к нашим трубам.
Причем, открывая все новые и новые месторождения, мы все время посмеивались над Геологической службой США, которая в 1922 году сказала, что нефти в стране хватит лишь на 20 лет, в 1926 — что уже на шесть — и такие "прогнозы" появлялись с пугающей периодичностью. Впрочем, даже до открытых нами месторождений еще требовалось добраться, причем поэффективнее — вот мы и осваивали новые приемы. Так, немцы применили гидроразрыв в 1927 году — для добычи бурого угля, первая горизонтальная скважина пробурена в 1929 году в Техасе — так что прецеденты тех технологий, которыми мы собирались добывать нефть, уже были. Их требовалось "расширить и углубить".
ГЛАВА 6.
Такими методами мы нашли крупное газовое месторождение в долине реки Пекос (в РИ месторождение Гомес обнаружено в 1963 году и к 1990 году дало под миллиард кубометров газа), месторождение Пукет площадью 68 квадратных километров и высотой накопителей до 45 метров, которые находились на глубине 4,5-5 километров — там было до миллиарда кубометров газа, и еще десятки довольно крупных месторождений нефти и газа. Проблем конечно хватало — мы хотя и застолбили эти земли, но пока не обнародовали их истинную ценность, так как сил на разработку этих месторождений просто не хватало. Хотя спрятались мы неплохо — до войны в одном только Техасе оперировали три с половиной тысячи мелких нефте— и газодобывающих компаний, это помимо крупных фирм, так что организация нескольких новых и скупка нескольких существующих ни у кого не вызвала особого интереса. Понятное дело что они будут работать как единое целое, хотя внешне так и будут продолжать выглядеть как разные юрлица.
Проблемой была транспортировка — потребуется то ли строить собственные трубопроводы то ли покупать мощности уже существующих. Мы, грешным делом, даже нацелились на трубопроводы Big Inch и Little Inch — длиной в 2 и 2,3 тысячи километров, они были построены с началом войны за государственный счет но частными компаниями — таким образом правительство США рассчитывало обезопасить транспортировку углеводородов из Техаса на север — вплоть до Нью-Йорка. До этого нефть перевозилась частично железными дорогами, а в основном на танкерах, но из-за немецких подлодок это стало опасным делом — только за первые три месяца 1942 года было потоплено 46 и повреждено еще 16 танкеров, да 50 штук работало на перевозках нефти в Англию — танкеров стало не хватать. Вот и сподобились. Правда, не без проблем. До этого нефтепроводы строились только из труб диаметром в 200 миллиметров и они были способны передавать по 20 тысяч баррелей нефти в сутки — менее трех тысяч тонн. Редкие 300-миллиметровые мощностью в 28 тысяч баррелей еще оставляли много вопросов. Хотя для перекачки воды использовались и большие трубы — так, в 1903 году в Австралии завершили водопровод длиной 530 километров из труб диаметром 76 сантиметров для перекачки 23 тысяч кубометров воды в сутки. Но то — для воды, эти же трубопроводы предназначались для нефти и нефтепродуктов, и их строили из труб диаметром 600 и 500 миллиметров. Трубопроводы сваривались из труб длиной в 13 метров и толщиной стенок 10 миллиметров, на один только Big Inch потребовалось 330 тысяч тонн труб. Сварку и укладку труб начали уже в августе 1942 года, поначалу каждая из десяти бригад в 300-400 рабочих укладывала по 8 километров трубопровода в день, но вскоре они подняли темп до 14 километров. Участки сдавали в эксплуатацию постепенно, пробрасывая нефть через недостроенные участки железнодорожным транспортом, но уже в августе 1943 — через год после начала строительства — трубопровод дотянулся до Нью-Йорка.
И вот сейчас начинала разгораться склока — кому и за сколько эти трубопроводы достанутся и что по ним будут прокачивать. Сейчас-то качали нефть и нефтепродукты, но в таких объемах она уже не требовалась — военные перевозки заканчивались, а для невоенных потребности были ниже. А ведь на перекачку ежедневно расходовали четыре гигаватт-часа электричества. Поэтому ряд компаний настаивал на передаче трубопроводов им, чтобы перевести их на прокачку газа — сейчас газ в основном сжигался сразу над скважинами. Мы, конечно, потихому влезли в эту склоку — поставляли конкурентам компроматы друг на друга, организовывали скандалы в прессе, и под все эти события понемногу скупали акции в моменты их падений. Могли бы, конечно, и выкупить эти трубопроводные мощности — денег бы хватило, но тогда все бы ополчились на нас, а нам этого не надо.
К тому же у нас вырисовывалась собственная трубопроводная схема. Добыча-то у нас была, а вот с транспортировкой возникли проблемы — металла в стране не хватало, много его шло на строительство кораблей и прочей военной техники, восстановление инфраструктуры, и потому выделять квоты мелким фирмешкам под мелкие объемы никто не будет. Вот и приходилось нам таскать нефть грузовиками. Ну, газ как-то удавалось утилизировать — мы расставили десятки электрогенераторов, прокинули провода и выдавали мегаватты мощности, даже стали закупать газ у других нефтедобытчиков — рядом с их скважинами ставили свои генераторы на пару сотен киловатт и получали для них топливо практически за бесценок, и затем передавали электроэнергию по проводам — все-таки электричество транспортировать гораздо легче, для проводов требуется меньше металла, чем для трубопроводов. Да, само это электричество тоже еще надо было куда-то сбывать, что не всегда удавалось — либо объемы не те, либо близлежащим предприятиям столько не требуется, либо подключение к сетям влетало в такую копеечку, что не окупалось последующей продажей электроэнергии — новые понижающие или повышающие подстанции, поддержка согласованной частоты с другими электростанциями — много проблем.
Вот мы и занялись ирригацией, благо что земли скупили уже немало — бурили скважины, выкачивали воду и использовали ее сами либо продавали другим фермерам, причем дело шло уже к созданию сети сервисных фирм по поливу, в дальнейшем — по вспашке, посеву и уборке урожая — все-таки специализированные компании имеют больше возможностей и по обслуживанию техники, и по ее покупке, и по маневру силами — скажем, если смещаться с юга на север вместе с началом полевых работ, то все эти работы могут выполнять те же самые команды. Для части фермеров получалось выгоднее нанимать технику и специалистов, чем держать технику самим. Вырисовывались даже перспективы по скупке урожаев. И начиналось все именно с поставок воды, причем проблема с перекачкой воды была решена просто — мы стали выпускать полиэтиленовые трубы.
Полиэтилен тут уже умели делать, но только при высоком давлении — под тысячу атмосфер. Мы же с помощью автоматизации исследований подобрали катализаторы, с помощью которых давление снижалось на два порядка — от половины до пяти атмосфер. Правда, такой полиэтилен содержал в себе остатки катализатора, а потому был более подвержен старению и имел меньшую диэлектрическую проницаемость, но, вместе с тем, его молекулы меньше разветвлялись, отчего его плотность была выше, а значит выше и стойкость к ударам. Да и аппаратура была гораздо проще. Так, наши технологи подсчитали, что для полиэтилена высокого давления (то есть низкой плотности) требовались трубчатые реакторы с трубами внутренним диаметром 40 миллиметров и толщиной стенок 30 миллиметров. И это только внутренние трубы — требовались еще и внешние, которые создавали для внутренних нужную температуру. И длина этих труб доходила до полутора километров — естественно, они шли зигзагом. Зато и производительность — 75 тысяч тонн в год. Полиэтилен низкого давления (то есть высокой плотности) делался по другому — в цепь автоклавов подавалась смесь растворенных в бензине катализаторов и этилена — и проходя через автоклавы, образовывался полиэтилен — если в аппаратах высокого давления реакция проходила за считанные минуты — то есть когда на вход поступала очередная порция этилена, то на выходе из нее получался полиэтилен уже через несколько минут (ну и 70-90% непрореагировавшего этилена, который возвращался обратно), то по технологии низкого давления реакции шли до шести часов, и производительность была 15 килограммов полиэтилена с кубометра реакционных камер в час. Мы, как и всегда, начинали с малого, и к середине 1945 у нас уже была отработана конструкция малого завода по производству полиэтилена низкого давления — как и остальные такие линии — по производству оружия, боеприпасов, полупроводников — "партизанской", как мы ее называли, направленности. Каждая такая линия имела производительность в 50 килограммов полиэтилена в час, чуть более тонны в сутки, четыреста тонн в год. Зато вся аппаратура умещалась на площади в сто квадратных метров и ее можно было перевезти десятком грузовиков, быстро смонтировать и размонтировать если вдруг потребовалось сбежать. Такие линии мы и стали завозить в США — за три месяца завезли шесть линий, завезли еще три линии по производству полиэтиленовых труб — и стали их гнать десятками километров в сутки.
Ну и — укладывать трубопроводы для передачи воды — в СССР уже с 1933 года выпускались сборно-разборные трубопроводы длиной полтора километра для внутрискладской перекачки горючего, существовали части по прокладке трубопроводов, которые уже после войны превратились в Трубопроводные Войска, а я организовал такие чуть раньше. Так что одна бригада из четырех батальонов могла проложить в сутки 120 километров трубопроводов, на общую длину до 600 километров, и по каждой нитке, с трубами диаметром в 10 сантиметров передавать 600 тонн жидкостей в сутки, а в 25 сантиметров — уже 3000 тонн. В США мы перебросили пока два батальона с оборудованием, техникой, комсоставом и специалистами, набрав остальной состав во Вьетнаме — этими силами и начали тянуть во все стороны пластиковые водопроводы.
Естественно, вскоре особо умные задались вопросом — а чего бы не гонять по трубам и другие жидкости — например нефть, или даже не жидкости — тот же газ ? Сказано — сделано. При суточной добыче со скважин 600 баррелей — то есть менее 90 тонн в сутки — хватало даже трехсантиметровых труб, которые просто привозили и разворачивали из трехсотметровых бухт, и затем сваривали или скрепляли муфтами эти длинные отрезки. И уже от нескольких расположенных рядом скважин потоки нефти соединялись сначала в небольших накопителях-отстойниках и затем уходили в более толстые трубы. Уже через три месяца после начала разворачивания этой системы экономия составляла три сотни грузовиков и более двух тысяч рейсов в сутки, а по деньгам экономия была раз в десять. А тут и соседи из мелких производителей, посмотрев на эти безобразия, сказали "Мы тоже так хотим". Стали подключать и их. А заодно предлагать им наши услуги по новым методам разведки и бурения, затем все больше и больше просто выкупать добываемую ими нефть, переводить на наше сервисное обслуживание — как в плане технологий, так и бухгалтерских, юридических, снабженческих услуг — так зарождался Всеамериканский Кооператив Нефтедобытчиков, который вскоре был дополнен и кооперативом по добыче газа, благо что там тоже пришлись очень кстати наши пластиковые трубы — мы случайно расшили узкое место в американской нефтедобыче, обеспечив дешевую "последнюю милю" к скважинам — а по другому ее тогда было и не обеспечить — стальных труб все-равно на всех не хватало, да и дорогое это удовольствие — срок службы труб рассчитан на два года, а затем — коррозия заставит либо делать ремонт либо вообще заменять их, и если для сравнительно богатых скважин это еще терпимо, то для менее дебетных — уже подумаешь — класть ли трубу или же заказывать доставку грузовиками с цистернами а то и бочками (в РИ потери от коррозии на трубопроводах в 2010 году в США составили 2,2 миллиарда долларов, в странах Персидского Залива за пять лет — 54 миллиарда). А пластиковые трубы отработают лет десять (в РИ — расчетный срок пятнадцать лет, и еще продолжают работать), причем пластиковые трубы дешевле стальных раз в десять — для последних надо добыть и выплавить сталь, прокатать ее в полосы, согнуть и сварить их (ну или прошить, если трубы бесшовные), тогда как пластиковые выдавливаются через фильеры, да и добыча-транспортировка сырья для производства пластика — более дешевое дело — газ можно гнать по трубам далеко и много, тогда как уголь и руду приходится перевозить пересыпным способом, необходимое тепло для производства этилена и полиэтилена можно получать из того же сырья, то есть сокращается номенклатура поставок — сплошные плюсы.
Так что уже надо было сильно подумать — встраиваться ли в существующие трубопроводы или же создавать собственные. Тем более что мы начали выпускать и трубы для магистральных газопроводов, только там мы их армировали стекловолокном. Хотя можно было использовать и неармированные — так, труба диаметром 30 сантиметров и толщиной стенок 3 сантиметра выдерживала давление в 10 атмосфер, что ниже, например, стальных труб газопровода Саратов-Москва, построенного в 1945 году — там давление было аж 55 атмосфер и по этой трубе прокачивали 800 тысяч кубометров газа в сутки. Но на трассу длиной 800 километров ушло 50 тысяч тонн труб диаметром 325 миллиметров, было сделано 100 тысяч сварных стыков (это без учета сварных швов самих труб), на трубы было нанесено 5 миллионов квадратных метров битумной изоляции — громадные работы, тогда как с применением пластика количество грузов уменьшалось минимум в два раза (погонный метр пластиковых труб диаметром 30 см с толщиной неармированных стенок 3 см — 30 килограммов, стальной с толщиной стенок 1 см — 70 килограммов; применение армированных труб уменьшает вес в 4-8 раз), укладка более легких труб проходила значительно проще, сварные работы также существенно упрощались, тем более что и трубы можно было делать длиннее, а изоляционных работ вообще не требовалось, тогда как для стальных они обязательны, если не хочешь менять трубы каждые два года. Так, отстроенный в 1906 году трубопровод Баку-Батуми длиной 760 километров был изолирован на всем протяжении суриковой краской и холстовым покрытием. А упомянутый выше австралийский водопровод через тридцать лет терял уже четверть прокачиваемой через него воды.
