| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Меня эта манера порядком раздражает: чуть напрягся, пресс брюшной, естественно, тоже... А потом "порты потерял" — верёвочка-опоясочка подрастянулась, узелок ослаб, штаны, факеншит, сваливаются. Или носи себя... как лукошко с яйцами, или постоянно лови штаны в самый неподходящий момент.
Самый известный пример — кушак. Им — опоясываются. Обматывают талию в 1-3 оборота и вяжут узел. Часто — на левом бедре. Ещё и красиво концы выпускают, чтобы висели. Бывает — с дорогими кистями.
Ладно, кушак, брючный ремень — дело личное — "затяни и не дыши". Но у коня свой ремень поясной — "подпруга" называется. И если ты его чётко не затянешь, то вся упряжь рассыпается. Седло с седоком остаётся в пространстве на своём месте, а конь из-под них уходит.
Кто помнит "Красных дьяволят" — там Яшка-цыган коням подпруги перерезает. Зрители смеются, верховые — падают. Тут уже не штаны — коня ловить приходится. А без нормальной пряжки подпругу не затянуть.
Я это в своём квесте хорошо понял. Ручками намозоленными, до крови стёртыми.
* * *
Итого: просветируем и прогрессируем. Взял у хозяйки ложки, выложил на столе рамку пряжки обычного брючного ремня, стащил чапельник, рушничок для имитации ремня приспособил. Показываю — как язычок ходит, как упирается. Вот когда я чапельником одну ложку ухватил и стал этот "язычок" комлем вверх проворачивать... у Прокуя свет в глазах появился.
А то я не вижу, когда у человека в мозгах шестерёнки новую идею подцепили! То вхолостую крутились, а то молотьба пошла. То он смотрел так это... недоверчиво, будто я ему гнилые сапоги продать пытаюсь, обмана какого-то ждал, а тут раз — и переключился. Здорово — у парня пространственное воображение работает. И способность к абстрагированию имеется. А вот это — удача нечастая.
* * *
Учительница литературы во Франции читает ученикам фрагмент из "Войны и мира", где русские партизаны нападают на отступающих французов. Отрывок, где погибает юный Петя Ростов. И с радостью видит, что дети заворожено слушают. "И лишь несколько наиболее толстокожих продолжали автоматически ухмыляться при упоминании имени героя — Петя".
Представления не имею, какие ассоциации в молодёжном парижском жаргоне того периода вызывало имя юного сына графа Ростова. Но описание смерти мальчика и горя мужчин — сущность эпизода — оказалось сильнее привычных субкультурных лейблов. Для всех. Кроме самых дебильных.
Способность отделить сущность от этикетки — свойство не столь частое даже и моё время.
— Моя рубашка лучше, чем твоя. Моя стоит 100 евро, а твоя только 50.
— Тебе рассказать про особенности ценообразования там, где ты это купил? Разница в том, что ты отдал правительству той страны — 70, а я только — 20. А так-то они обе сделаны в Хошимине на одном станке.
Есть масса писателей, особенно фентазийного толка, которые абсолютизируют лейблы. Слово, название, особенно на каком-нибудь "истинном" языке — даёт власть на сущностью. Ле Гуин, Толкинен... И не только фентези — "Идея, овладевшая массами, становится реальной силой".
"Ап! И тигры у ног моих сели.
Ап! И с лестниц в глаза мне глядят.
Ап! И кружатся на карусели.
Ап! И в обруч горящий летят".
Скажи волшебное "ап!", и станешь "повелителем тигров".
Сходно ведут себя и художники со скульпторами: "ожившая статуя", "изображённый на портрете предок повернулся ко мне и сказал...".
Гуманитариям свойственно оперировать абстракциями — названиями, изображениями, символами. Взамен объектов реальности, сущностей.
Для нормального человека наоборот — свойственно конкретное восприятие. В языках первобытных племён постоянно встречаются весьма конкретные названия. Не вообще — "облако", а "облако из которого идёт дождь вон над той горой". Соответственно, если дождь идёт над другой горой — используется другое слово.
Об этом спорит со "Святым Писанием" доктор Фауст:
— В начале было слово.
— Нет! В начале было дело!
Между этими двумя формами мышления и восприятия мира находится инженерия.
С одной стороны — сплошная абстракция. "Прямая линия, сломанная вот так — изображает ригель, сломанная вот так — силовой кабель". Сплошные символы, условные обозначения, лейблы.
С другой... что может быть конкретнее автомобиля? С его тысячами деталей. Каждая из которых весьма конкретно задаётся и материалом, и габаритами, и местом в технологии сборки.
Ощутить в руках вполне конкретную дрожь уходящего в сторону при стрельбе "калаша", и соотнести её, в своих мозгах, с абстракцией в виде чертежа затворной рамы...
На этой человеческой способности переходить от символов к сущностям и обратно и основаны все тех.процессы индустриальной цивилизации. Здесь, в "Святой Руси", да и вообще в средневековье, этого почти нет — основой является воспроизведение образца. Повторение конкретного примера, а не реализация символа.
* * *
Для попаданца-прогрессора это свойство аборигенов — катастрофа. У него ж нет образцов! И большинство из них он сделать не может. Не умеет, нечем, не из чего... А объяснить... Я уже об это бился с "избой типовой". Нормальный абориген, глядя на выложенный на столе из деревянных ложек квадрат с чапельником поперёк, выдал бы мне что-то типа:
— Не... да ну... пряжка из дерева — глупость... Дык какое железо? Ложки-то деревянные! Слепой, что ль... И чапельник... ну глянь — он же толстый — это ж каку дырищу в ремне делать надо... И опять же — гля, дёрг-дёрг — оно и развалилось. Не. У нас с отцов-дедов-прадедов такой хрени не было.
Это — здешний нормальный подход. А Прокуй видит за символом сущность. "Ловит", "хавает", "просекает""...
В список требований к нанимаемым мастерам нужно добавить ещё один пункт — "ненормальный". Не в смысле "придурок", а в смысле... Хотя людей с непривычными свойствами, например, со способностью к абстрактному мышлению, часто держат за дурачков. Придётся к этой категории туземцев присматриваться внимательнее.
А с Прокуем, с этим битым, драным, наплакавшимся недоразумением — красота! Он — понимает! Вот эти деревяшки на столе, вот так оно ходить будет, вот так упрётся, сюда ремень, здесь дырки... И ему это интересно, ему это понимание нового — в радость.
— Здорово! Никогда такого не делал!
Сам хлебает, а с ложек этих на столе — глаз не сводит. Попробуем посложнее. Пока паренёк не остыл.
— Так, ещё дело. Видал, как ось в ступице крутится?
Начал я, было, ему про подшипники рассказывать. Скольжения и качения, шариковые, роликовые... Не, не врубается. Просто мозги не воспринимают. Вижу, что пытается, напрягается, но...
"Грызть гранит науки" — широко распространённое выражение. Когда висишь на скале, вцепившись в неё одними зубами... А оно ползёт, что-то крошится — не то зубы, не то гранит... Болезненное чувство. Тяжко парню. Мой прокол.
"Ещё раз и лучше" — старая математическая мудрость.
Ладно, давай попроще:
— Дужку в полкольца сделать можешь? Чтобы у неё внутри сгиба другая дужка ходила?
— Ну. А чё тут? А к чему это?
Показываю. Буквально пальцами на его запястье. Вот полукольцо легло на его кисть, вот другое полукольцо провернулось и полностью охватило его запястье.
— Выдерни.
— Эта... ты чего? Отпусти. Ну!
— Ты не бойся, ты ешь давай. Теперь прикинь: делаем два таких составных полуколечка, соединяем их цепочкой, в концы внешних дужек ставим замочки простенькие. Взяли какого человека плохого, ну, шиша лесного. Колечки ему на ручки — и защёлкнули. И всё — он сильно ручками махать не будет. Называется приспособа — наручники.
—
* * *
— "Наручниками" или — "наручами" здесь называют часть защитного доспеха, надеваемого на руки бойца выше боевых рукавиц. А вот такая конструкция, которую я здесь пытаюсь спрогрессировать — изобретение конца 19 века.
— Испанский полицейский офицер, пришедший арестовывать Кармен, которая им. Бизе, был оснащён ремнями, а не наручниками.
— "Оковы тяжкие падут" у Пушкина — именно оковы. Кандалы, тяжёлые металлические кольца-стаканы с боковым разрезом по высоте, которые одевались, заклёпывались на каторжанине и снимались, расклёпывались, сбивались с него — только кузнецом с соответствующим инструментом в специально оборудованном помещении. Соединение — по названию видно — заклёпкой. Соответственно, наложить кандалы — молот, клещи, наковальня. Снять — молот, наковальня, зубило, клещи...
— Я похожее у Укоротичей проходил в Киеве. Тогда мне кузнец ошейник холопский надевал. И повторить пришлось в Рябиновке, где тогдашний кузнец мне мало-мало шею не пропорол, тот ошейник снимавши.
—
* * *
— У Прокуя мозги работают — сразу сообразил:
— Так такую же хрень можно и на шею одевать! Замочек защёлкнул, верёвочку привязал и тащи дурня куда хочешь.
— "Веревочку" — не пойдёт, перегрызть может. Цепочку надо.
Средства быстро и надёжно ограничить рукомахание собеседника — здесь нет. Чувствую я — мне оно скоро потребуется. Уже нужно. Силушки у меня маловато. Прижать, придавить, остановить взрослого мужика — не получается. Всё какие-то хитрости-манёвры.
Вот этого "юмориста морковного" я сегодня три раза поймал. На дрючок, на пинок и на воротину. А толку? Каждый раз спешно убегать приходилось. А поговорить? Каждый раз куча проблем — пространство для собственного манёвра, постоянный контроль его движений, упреждение... И всё — впустую.
* * *
Чтобы вести серьёзный разговор нужно сперва убедить предполагаемого собеседника в своём превосходстве. Ну, хотя бы, в равенстве. Вызвать уважение. Для хомнутых сапиенсов уважение начинается с габаритов. Кто толще — тот и уважаемее.
Эта норма во многих человеческих культурах прямо вбита. Цепочка: "дородный-толстый-важный-главный" и в русской традиции звучит постоянно.
"Помнишь, как бывало
Брюхом шёл вперёд,
И крестом сияло
Брюхо на народ?".
Я этому инстинктивному представлению аборигенов о "начальственности" не соответствую. Нет, если со мной поговорить, я любому мозги так промою... Но ведь для этого нужно человека остановить, заставить слушать... Палкой, там, по лодыжкам... для улучшения слуха и зрения... Вот наручники с ошейниками очень для этого подходят. Для фиксации слушателя в пространстве. А иначе... иначе убивать придётся. Мне это как-то...
Нет, уже умею, уже начал и не остановлюсь. Но покойников себе нужно выбирать самому. Не следуя их личным капризам и глупым предубеждениям.
* * *
— А на какой размер тебе сковать надо? Ну, руки-то у людей разные.
Хорошо, что Прокуй — ребёнок, подросток. Нормальный кузнец меня бы просто послал. Похмыкал бы, головой покрутил. "Да не... Не, низя... У нас с дедов-прадедов в заводе такого не было...". Может, и пальцем у виска покрутил бы. Поблагодарил бы за угощение и пошёл бы рассказывать по городку про "придурка с Пердуновки". Который "на железяках свихнувши...".
Ни один нормальный мастер... Но Прокуй не мастер! Он ещё ученик. Ему это ещё интересно. Не — "кто-с-кем-спит", не — "где-что-почём". Ему интересно "как бы эту хрень уелбантурить". Для него дела кузнечные — не дело, не служба, не источник хлеба насущного — "отстоял и ладно". Для него это всё — ещё игрушки, развлечение, забава.
Он не думает: "да кому это надо", "да на что оно? — есть же известное", "да кто это купит?". Вся рыночная сторона нового изделия ему пока не интересна. Интересно — сделать. Любопытно ему.
"Любопытство сгубило кошку"... Это я сегодня насчёт Мараны подумал. А "котёнка"?
Не по науке управления, не по рекомендациям от "нации эмигрантов", не страхом, не "эдемом", не "златом-серебром" — работой. Сманить человека невесть куда грязной тяжёлой неопределённой работой... Но — пробуем.
— Мне на разные размеры надо. И на руки, и на ноги, и на шеи. Сколько, каких размеров... сейчас не скажу — надо смотреть. Крепёж между колечками, замки в них... есть разные задумки — надо пробовать. И ещё кучу разных... разностей сделать надо. Ты пилу циркулярную ковал? Нет, не поперечную, а циркулярную. А зажигалку типа "зиппо" — сможешь? Не знаешь — не беда, научу. Покажу, нарисую, дам попробовать. Много я чего знаю, но мне с Рябиновки — сюда не наездиться. Хочешь учиться — пойдём со мной. "Нет" — буду искать из здешних подмастерьев толкового. Почему это — "толковых нет"? Да я и твой-то толк покуда только на словах видел. И инструментом своим передо мной хвастать без толку — я в этом деле мало понимаю. А вот что у меня в Рябиновке полная кузня стоит, со всеми причиндалами — я знаю. Я и голого взять могу — лишь бы с головой был. Так что, решай. А то я другого искать пойду: "кто не спрятался — я не виноват".
Прокуй аж извертелся весь на лавке.
"И хочется, и колется, и мамка не велит" — не просто народная мудрость, а прямо-таки норма жизни. Проблема выбора в условиях неопределённости.
Как я понимаю, в своей недолгой жизни Прокуй никогда таких разговоров по такой тематике... Слова-то непривычные, игрушки-то новые... Но — боязно. Куда-то ехать, с какими-то незнакомыми людьми... А ну как обманут? "Колется".
Тогда по народной мудрости:
— Я бы пошёл... Ну... Дык мамка-то не пустит. Вот.
— Мне твоё решение интересно — если ты ко мне идёшь, и по всякому моему слову дела делать будешь, если с тобой можно как с мужем добрым... Соплей ходячих — мне там не надобно, спрос будет как с мастера. Даром кормить не буду. А с мамкой твоей мы это дело решим.
Насуплено разглядывает меня. Верит и не верит. Похоже, что мой "как-бы боярский статус" произвёл на него впечатление. Вроде, "вятший человек" — такие-то на "Святой Руси" как раз и "дела решают".
В поварню, придерживаясь за стенку, вошёл Ивашко. "Зелёный-презелёный как моя тоска". После моих вчерашних вычищально-промывальных над ним издевательств, его покачивало на каждом ветерке. А переступить через лавку, чтобы сесть за стол, он смог только с третьего раза. Чуть не завалился.
Извини, "слуга верный", но, судя по удивлению Мараны при виде тебя "в числе живых", я той четверть-ведёрной клизмой — тебе жизнь спас.
— Здрав будь, Иван Акимович. Дозволь спросить.
Глаза у Прокуя сразу распахнулись. Назвать человека по имени-отчеству — высшая степень уважения. Здесь так только к князьям обращаются, да к высшим боярам временами.
— Как здоровье-то, Ивашко? Ходить, вижу, можешь.
— Да что здоровье! Не помер и ладно. Твоими, господине, трудами да заботами. Вспомнить соромно... Не об том спросить хочу. Как гурда-то моя? Ханычу отдашь или себе заберёшь?
— Г-гурда? Настоящая?
Факеншит! Никогда не слышал, чтобы гурду, булат или дамаск — подделывали. Оно же проверяется на один сгиб-удар! Если подделка ведёт себя так, как оригинал, то оно — то самое и есть.
Не хорошо — Прокуй влез в разговор взрослых без спроса. В нормальном доме — оплеху и пшёл вон из-за стола, неуч. Давать оплеуху — забота старшего за столом. Моя забота... Дошло.
Под моим внимательным взглядом Прокуй смутился, закрыл глупо распахнутый от изумления рот, заёрзал на скамейке. Потом встрепенулся, задрал нос и нагло уставился на меня. Нагло, но неуверенно. Дерзок. Ох, будет у меня с ним хлопот. Но... нужен кузнец. Будет сильно вредничать — вышибу. А пока можно и объяснить. Сделав вид, что сделал вид, что не заметил его "поперёд батьки" выскакивания в разговоре:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
