Влюбленные в море

— Но ты же расспросил его о плавании? Да? — братец сделался смущенным, девушка заглянула снизу вверх в глаза. — Энрике?

— Нууу... тут такое дело... я был немного пьян.

— Немного?

Глаза прищурились с подозрением.

— Или чуть больше, чем немного... — развел руками тот, улыбаясь обаятельно и невинно. — Это не важно! В общем, на утро его в том трактире не было. После мы встречались, но уже по деловым вопросам, и так душевно не разговаривали.

Лючита кивнула с видом "все с вами ясно". Под ром и вино в трактире можно такое понарассказывать — мама миа! Кортинас наклонился ближе, произнес вкрадчиво:

— Но он же написал книгу.

— Мог все придумать, — отрезала девушка.

— Ты — можешь?

— Нет.

— Вот и я — нет. И значит он либо гораздо больший выдумщик, нежели мы, либо... Старый Свет существует. И пути туда не совсем закрыты.

— И ты хочешь записаться в эти дьестрос, смельчаки, которые готовы его открыть? — спросила, усмехаясь, Чита.

Братец двинул плечами почти безразлично, однако в синих, как море, глазах запрыгали огоньки.

— Не раньше, чем поверю в это в достаточной степени, дорогая сестренка.

* * *

С возвращением на корабль возобновились занятия с братом. Тут и ей довелось показать новое. И сколько же радости было, когда Кортинас после неловкого приема ее охнул и упал на колени, растирая кисть. На лице удивление перемешалось с досадой. Не ожидал он, не ожидал.

— Все же не зря вы с этим инглесом каждый день прыгали, — признал братец. — Но не обольщайся, до мастерства тебе еще ой как далеко.

Девушка лишь вздернула голову. Да, на свете тысячи бойцов куда как лучше ее, но мало-мальски защищаться она научилась — благодаря терпению учителей и собственному упорству. И главное — отношение матросов неуловимо, но изменилось. Сухопутной крысой перестали считать уже после первого шторма, а теперь прибавилась и толика уважения — к ее умению плавать, к стараниям в постижении науки морской и воинской. Капитана она, превозмогая нелюбовь, доставала просьбами обучить искусству навигации, тот неохотно, но знаниями делился.

Йосеф задираться перестал, видимо, чувствуя общие настроения. Его Лючита однажды застала в кубрике за занятием, для него весьма увлекательным.

— А что ты там делаешь?

Тот едва не подпрыгнул — до того тихо подошла. Хлопнул, закрываясь, рундук, мальчонка взвыл, хватаясь за прижатые пальцы. Усмешка на лице девушки мелькнула тенью, но тут же сменилась чистейшим любопытством. На палубе лежали нитки, тонко оструганные палочки, куски парусины.

— Не твое дело! — грубовато ответил он.

— Покажи, а?

Чита уходить и не думала, наоборот, присела рядом. Юный олланец смотрел неприязненно, но его так и подмывало показать.

— Ты смеяться будешь.

Девушка активно замотала головой. И когда Йосеф вытащил из-за спины небольшую модель парусника, незаконченную еще, с парусами на фок-мачте и голым гротом, она изумленно ахнула.

— Бриг!

— Я не решил еще, — ворчливо отозвался мальчик, хотя реакция на его творение понравилась.

— Думаешь поставить на грот трисель с топселем, — догадалась она. — А что, так даже удобнее. Народу меньше надо, вооружение-то парусное проще. Только это не бриг уже будет, а...

— Бригантина! — закончил за нее юнга. В глазах светилось уважение.

— Да.

Лючита улыбнулась, Йосеф ответил тем же.

Следующий час прошел в возне и спорах. Со стакселями разобрались быстро, а насчет кливеров сцепились. Чита предлагала ставить три, а то и четыре, если считать "летучий", а мальчишка настаивал на двух.

За этим занятием и застал их старпом. Подкрался к двум согнутым спинам, и рявкнул так, что подпрыгнули, стукаясь головам.

— Так вот где мои юнги пропадают!

— Мистер Нэд, у нас тут спор вышел, — начала девушка. — Мы бригантину строим, и Йосеф утверждает, что двух кливеров вполне достаточно, а я думаю, что и третий не повредит, а еще на леере можно поднимать "летучку", для скорости, когда погода позволяет. А вы как... думаете? — робко закончила она, глядя на свирепеющего старпома.

Тот рыкнул коротко:

— Пошел наверх!

— Но...

— В игрушечки они играют, бездельники, о кливерах рассуждают, а там паруса не штопаные. Я вам работенку-то найду, кан-нальи!

Чита вскочила на ноги, Йосеф задержался, убирая модель и инструменты в рундук. По трапу взлетели на палубу, и началось: груды парусины, здоровенные иглы, исколотые пальцы, жаркое солнце над головой.

Так шли дни — в работе и недолгих развлечениях. А потом был первый порт, в который ее пустили, таверна, первая бутылка рома... или, если по чести сказать, то не такая уж и первая — она пробовала "адское пойло" и в Пинтореско, в один из своих побегов из дома. Первая большая драка, в ней не участвовала, только смотрела удивленно, как люди почти ни с чего начинают выяснять отношения с помощью самых весомых аргументов — кулаков. Когда залетали бутылки и кружки, пришлось пригнуться, заползти под стол, а по приходу городской стражи выпрыгнуть в высаженное Энрике окно.

Они бежали по мостовой, колотилось сердце в груди, подогретая вином кровь бурлила в жилах. Завернули за угол, еще за один, остановились, прислоняясь к стене. Сбитое дыхание, нервные смешки. Хмель, дурманящий голову.

— Знаешь, братец, а мне — нравится!

Он улыбнулся, понимая, что говорит сестра не об этом проулке, загаженном и вонючем, не о той драке в таверне, и даже не о морячке, что пытался ее задирать. Она говорит о жизни своей, обо всем, что в ней случается.

— Ненормальная, — бурчит он.

— А ты?

Темные глазищи на загорелом лице искрятся, изящно очерченные губки все гнутся и гнутся в улыбке. Сгребает ее за плечо, обнимает так, что хрустят чуть-чуть кости. Сестра пищит радостно, он выдыхает в ухо:

— Обожаю тебя.

— И я. У меня лучший на свете брат!

— Ты пьяна, — хмыкает Энрике.

— Не больше тебя, братец.

Девушка высвобождается из объятий, одергивает кожаную жилетку, надетую поверх льняной рубахи. Образ довершают широкие штаны, полусапоги, недлинная косица, перемотанная грубой лентой — за право обрезать волосы хоть до середины спины она выдержала целый бой с братом, — и шляпа с полями широкими и чуть обтрепанными. Вид для моряка ничуть не странный, если не сказать типичный.

Кортинас оценивает, прищурив глаз.

— Сеньорита, что-то давно я не видел вас в платье. Думаю, это стоит исправить.

— И что же вы предлагаете, сеньор? — осведомляется, подыгрывая.

Молодой человек предлагает руку, девушка берет под локоток. Шествуют неспешно вдоль улицы, виляя немного, чтобы обойти лужи.

— Завтра воскресенье. Местный алькальд устраивает торжества. То ли женят кого, то ли возводят в сан или в должность, но, скорее всего, свадьба. Но это не важно. Будут торжества, толпы нарядного народа, много дармовой выпивки и сластей.

— И что же из этого?

— Танцы. Они будут наверняка. Это все же хистанский порт.

* * *

Из-за ширмы доносились шуршание, вздохи и шепот. Энрике в кресле вздыхал. Так продолжалось уже часа полтора. Вот никогда бы не подумал, что одеть девушку — занятие столь хлопотное и затратное. Не считая верхнего платья, нужно еще платье нижнее, или сорочка с юбками, корсет, панталоны, чулки, туфли, перчатки, мантилья, веер, шпильки с булавками и какие-то ленты, шляпка и... когда Кортинас увидел, как полетел в угол очередной ворох ткани, терпение его не выдержало.

— Чита! Или ты оттуда выходишь или ухожу я!

Приоткрылась дверь, послышался мелодичный голосок едва не над ухом:

— Не кричи ты так, я все слышу.

Молодой человек вздрогнул, обернулся.

В проеме стоит девушка, невысокая, ладная, с тончайшей талией и небольшой округлой грудью. В темных глазах смешинки, шикарные волосы цвета шоколада рассыпаются по плечам, прикрытым шелком сорочки и кружевом мантильи. Платье широкими оборками — черными и красными — ложится на пол, едва выглядывают из-под него носки туфель.

— Мария-Лючита?

Девушка усмехается, пристукивая закрытым веером по ладони.

— Нет, бабушка старпома.

— Кхе, если б у мистера Нэда была такая бабушка, я бы с ним породнился. Но как ты...

Оглянулся неуверенно на ширму, из-за которой выглянула совершенно незнакомая служанка, потом вновь уставился на сестру.

— А! — отмахнулась та. — Странное расположение комнат. Пойдем?

Выбрались на улицу, щурясь от послеполуденного, но все же яркого, солнца. Чита надвинула шляпку пониже, тень от полей легла до подбородка, сетчатая вуаль прикрыла лицо.

— Я думал, что будет дороже, — заметил юноша, пересчитывая монеты в кошеле, — когда ты представила список.

— Решила тебя не разорять. К тому же нам не на прием, а ты обещал мне танцы.

— И обещание сдержу, — ответил с легким поклоном.

Лючита вздохнула. Давно не ходила так — чтобы юбка колыхалась в такт шагам, каблучки постукивали по мостовой, а кавалер придерживал ручку в перчатке на сгибе локтя. Чуть-чуть духов и восхищения, и чувствуешь себя вновь девушкой, а не юнгой.

Город кипел. Где-то играли и пели, где-то танцевали, вовлекая в свой круг все новых участников. Они позволили толпе увлечь себя и выплюнуть ниже по улице, ближе к порту. Встречались пару раз матросы с Блистательного, приветствовали Энрике, заинтересованно посматривали на Лючиту, и только.

— Меня наши не признают, — шепнула на ухо.

— А ты хотела бы, чтоб признали?

Засмеялась и махнула ладонью — нет.

В тавернах пили, но пока не дрались, только разговаривать пришлось громко, перекрикивая шум, а потом и стрелявшие пушки форта — алькальд устроил салют в честь своей свадьбы. Девушка потягивала розовое игристое и пьянела медленно, но неуклонно.

— А помнишь, как танцевала тогда, в порту Пинтореско, а люди вокруг отбивали ритм — ладонями и каблуками. Сколько мне было? Тринадцать? Или все же двенадцать?

— Двенадцать. Даже больше немного. Едва-едва научилась танцевать сегидилью.

— Не едва-едва! Я умела!

— Конечно, сестренка.

Усмешка скривила губы.

— Ты смеешься. Да, тогда я была маленькой и смешной, но сейчас все иначе.

— Хм...

— Ты сомневаешься?

— Нет, что ты. Сомневаться в тебе опасно — опять выкинешь какую-нибудь глупость.

— Ах так, значит!

Лючита отодвинула кружку и зашуршала платьем, подбирая юбки. Братец глянул с тревогой.

— Ты не сделаешь этого.

Откинулась назад, глядя в глаза. Душу захлестнула шальная радость.

— Поздно, братец. Я уже это делаю. — Поднялась, едва лишь качнувшись, направилась к морякам, что появились в дверях. — Ола, сеньоры...

Энрике схватился за голову.

И к вечеру, когда катилось к морю солнце и полыхал багряным закат, в порту на деревянный настил пирса поставили бочку, а на бочку — с большими предосторожностями — девушку в красном платье. Она выбила каблучками дробь, скинула синеглазому брюнету шляпку с вуалью, мантилья полетела следом, обнажая руки почти до плеч. Потянулись матросы — с Блистательного, с Марии-Антуанетты, двухмачтовой шхуны, что стояла на якоре уже неделю, мастеровые и грузчики, портовые приказчики и праздношатающийся люд — смотреть представление.

Ударил по струнам гитары музыкант, заныла-запричитала женщина, что-то о любящих и любимых, о судьбе-разлучнице, о дальних морях и соленом ветре, вплелся в ее песню мужской голос, что вторил, а порой возражал. Лючита, подарив улыбку — всем сразу и каждому в отдельности — начала танец.

Рвущее душу повествование, перестук каблучков, гордый разворот плеч, вздернутый подбородок, пламенные взгляды из-под ресниц, руки, что будто крылья диковинной птицы — ломаются и застывают. Махи юбкой и прыжки, и все на маленьком пятачке, отпущенном на танец. Хлопки в ладоши отбивают ритм. Голос ноет и дергает сердце. Движение. Страсть. Восхищенные взгляды. Море у ног. Ритм ломается, становясь все быстрей. Стук каблуков. Выкрики и свистки. Ола, сеньора, ола! Бочка скрипит и шатается, взлетают, опускаются руки, дыханье быстрей, колотится сердце. Голос дрожит, взбираясь все выше. Четче и звонче. Дробь не смолкает. Сейчас... удар, поворот. Все!

Замерли люди на миг, танцовщица застыла, смолкла гитара и голос... и взорвалась толпа криками и хлопками, и взглядами, и протянутыми руками. Спустилась, едва ль не опала на руки брату, тот подхватил и понес, раздвигая толпу.

— Вот видишь, — улыбнулась она победно и чуть-чуть устало.

— Безумная нинья, — прошипел сквозь зубы Кортинас. — Правильно капитан делал, что в порт не пускал. Тебе же бунт тут устроить — плевое дело. Дорвалась. Женщина!

Девушка подняла голову с его груди, широкой и такой уютной.

— Вы, мужчины, пьете и драки устраиваете, я танцую. Хочешь сказать, это хуже?

* * *

Утром недосчитались троих. Дон Сьетекабельо орал, что если "через час этих ублюдков не будет на борту, то уйдут в море без них". Небольшой отряд во главе с Энрике отправился в город. Двоих нашли на задворках таверны мертвецки пьяными, одного в местном борделе: проигрался в кости, и жрицы любви вознамерились не отпускать его, пока не расплатится. Пришлось платить и тащить любвеобильного беднягу на борт. Капитан, злой как сто чертей, выкинул всю троицу за борт, а когда наплавались вдоволь и начали хлебать воду, пошли выхаживать якорь.

Блистательный снялся на Пуэрто-Перлу.

Кортинас ухмылялся, глядя на притихшую сестру. Она вяло огрызалась на придирки и замечания, голова после выпитого вечером болела, что явно не добавляло хорошего настроения. Хотелось сесть, а лучше лечь, но старпом отправил драить и скатывать палубу.

— Это он у инглесов научился, — пробурчала она недовольно. — Они ненормальные в этом деле.

Йосеф возился рядом. Повел носом, сморщился презрительно.

— Чито, от тебя духами пахнет. Женскими.

Девушка дернула плечом.

— Не...

— Говорю тебе, пахнет!

Наклонилась ближе, в душе поражаясь собственной наглости и стараясь басить посолиднее:

— Ну так! Вчера гуляли, в городе столько девиц всяких было, м-ммм! Особенно одна.

И подмигнула, как сообщнику. Мальчишка похлопал непонимающе белесыми ресницами, потом мучительная краска залила лицо. Он уставился в палубу, не заметив, как краснеет от собственного вранья и Лючита.

— И как?

— А ты что, не знаешь? — нашлась девушка.

— Знаю! — вскинулся олланец.

— Так чего дурацкие вопросы задаешь?

Мальчишка обиделся и ушел к другому борту. Чита вздохнула свободнее.

Во второй половине дня сменили галс, пошли в виду берега огибать остров. А к вечеру разразилась буря на корабле.

Юная сеньорита, забыв на время о своей женской сущности, играла с матросами в кости. Трясла стакан, ползала, приглядывая, чтобы никто не перевернул кубик, ругалась. Мужчины горячились, выкрикивая, будто она жульничает, играя с судьбой, Лючита отвечала, что ничего подобного. Все увлеклись, и приход капитана остался незамеченным.

— Чито! — выкрикнул он. Девушка подскочила от неожиданности, рука дрогнула, кубики покатились по палубе. — Или лучше сказать: Чита?