Этот же вопрос, судя по всему, пришел в голову и Аелле, и гарпия озвучила его вслух.
Настроение спутников резко ухудшилось.
— Ты знаешь, что мы терпеть не можем шисси, — проговорил десятник Безымянному.
Тот кивнул — это было совершенно очевидно.
— Но и среди них есть исключения, такие как Кающийся, Целительница, и, конечно же, Вороний Король. Когда Истребление разрушило наше последнее королевство, именно он подарил остаткам народа укрытие и дал место, где можно жить и растить детей. Наш долг перед Древним нельзя выплатить никакими деньгами, а признательность — высказать словами.
Бывший Щит Принца внимательно слушал. Он практически не общался с сородичами, которые относились к полукровкам еще хуже, чем к обычным людям, а потому не знал взаимоотношения между истинными — теми, кто откочевал в Волукрим, и сдавшимися — общинами, обосновавшимися в человеческих городах.
Десятник вздохнул и продолжил.
— И мы в этом не одиноки. Каррасы и гарпии считают его величество живым богом, а люди, бежавшие из королевств запада в Волукрим, почитают как великого правителя. И вот, сперва пропадает его дочь, а потом до нас докатывается весть о том, что принц вернулся в Сентий.
— И что после? — сглотнул Безымянный.
— Как нам рассказывал капитан, а тому, в свою очередь, полковник, а тому, конечно же, барон Паллидий, его величество потребовал разъяснений. А потом... — лункс вздохнул и кисточки его ушей дернулись. — Потом он приказал Охотнику напомнить принцу, что слово стоит держать.
— О Боже! — не смог сдержать ужаса полукровка. — Ловчие вошли в Сентий?
— И, как нам говорили, устроили там кровавую баню.
В этом сомнений быть не могло — ручные убийцы Вороньего Короля никогда не славились добросердечием и мягкостью характера.
— Стало быть, принц больше не видит солнечного света?
— Выходит, что так, — согласился десятник.
— И когда это случилось?
— Перед отправкой корпуса на запад. Что-то около трех-четырех недель назад.
— Вы не знаете, что произошло с тех пор?
— Нет, — с сожалением ответил десятник. — Мы предоставлены самим себе, и все это время гоняемся за остатками изначальных, лишь изредка выбираясь отохнуть в деревни и крепости, пережившие нашествие этих тварей.
— А бывали ли вы около крепости барона Урсуса? — спросил юноша.
— Пару раз.
— Что случилось с моими товарищами, оставшимися у него на излечение?
Задав этот вопрос, Безымянный непроизвольно сжал поводья, ожидая услышать самое страшное, что всех, кто оказался невольным пленником барона, вздернули на ближайшем дереве, четвертовали, посадили на кол, обезглавили, а то и все сразу в произвольной последовательности.
— Чего не знаю, того не знаю. Кажется, господин Паллидий забрал их с собой, но утверждать ничего не могу.
На сердце Безымянного стало чуть легче, и он подумал невпопад:
Сердце в огне, пламя станет кровью. Кровь наполнит чашу и возродит жизнь. Два мира сойдутся в пляске смерти, чтобы выбрать одну тропу.
Проклятое пророчество, напрочь забытое еще в Виннифисе, теперь едва ли не каждый день всплывало перед его внутренним взором дразня и издеваясь.
"Что ж, по крайней мере, два мира действительно готовы сойтись в пляске смерти".
Тот, кто друг, станет враг, но не бойся его, бойся друга, что не друг еще.
"И тот, кого я считал другом, стал... врагом"?
Твой полет прервет ветер, и ты падешь на камни...
"К счастью, упал я все-таки в воду. Будь проклято это пророчество! Лучше бы я вспомнил что-то действительно полезное"!
В очередной раз слова, произнесенные существом, овладевшем телом слепой прорицательницы, гремели внутри черепной коробки. Невпопад, кусками, и, тем не менее, не желая уходить. Почему так — он не знал. Как будто это проклятое пророчество, точно живое, спряталось до поры до времени в глубинах памяти и, дождавшись подходящего момента, выбралось, чтобы мучить свою жертву.
Мертвый и живой укажет путь, но пройти его ты сможешь лишь под сенью крыла.
"Мертвый и живой... Ридгар. Он указал мне путь"? — резкий приступ головной боли заставил Безымянного поморщиться, но на сей раз и не думал отступать — "Указал путь? Не помню. И что значит, под сенью крыла"?
С каждой секундой голова болела все сильнее и сильнее.
"Значит ли это, что я должен умолять его величество Корвуса о прощении"?
Пройти по ним босыми ногами иль нет — решать тебе...
Боль стала невыносимой. Кажется, десятник что-то говорил, а может, нет. Лариэс не слышал и не видел ничего, кроме проклятых слов, да гулких ударов собственного сердца, лихорадочно бьющегося внутри грудной клетки.
"У меня есть право выбора? Но только теперь, да? Я ничего не помнил, потому что должен был пасть? Или нет? Ничего не понима"...
Додумать эту свою мысль полукровка не успел. Внутри черепной коробки будто взорвалась бочка с порохом и он, застонав, погрузился в беспамятство.
Глава 5.
Уже через два дня бешеной скачки они добрались до замка барона Урсуса.
Возвращение оказалось не столь триумфальным, как юный воин представлял себе. Едва только заметив могучие стены, закопченные пламенем Игнис, Безымянный ощутил вкус пепла на губах.
Подъемный мост был опущен, а ворота — широко распахнуты. Сразу стало ясно: хозяин здешних земель не опасается больше изначальных, и демонстрирует свою уверенность окружающим. Внутри оказалось гораздо просторней, нежели в прошлый раз — большая часть крестьян разошлась по деревням, чтобы попытаться спасти хотя бы часть урожая.
Впрочем, замок барона стал временным пристанищем конной сотне, оставленной Паллидием для очистки прилегающих территорий, потому как тут и там по двору прохаживались лунксы. Очень недружелюбно выглядящие лунксы. Безымянному, правда, было на это наплевать. Тупая апатия все сильнее и сильнее завладевала его сознанием, последние сутки полукровка вел себя, точно лишенная воли марионетка: почти не говорил, делал, что прикажут, ел, если давали, спал, когда удавалось слезть с коня.
Он даже не занимался одолженным скакуном — он, тот, кто никогда не заботился о себе прежде, чем конь будет вытерт, накрыт попоной, напоен и накормлен!
Его и Аеллу повели прямиком в покои барона. Владыка пограничья уже ждал гостей и выглядел не слишком дружелюбнее лунксов. Смерив сперва Безымянного, а затем и его бескрылую спутницу долгим оценивающим взглядом, он, нахмурив густые брови, коротко бросил:
— Садитесь. Стоять вы все равно не можете.
Безымянный поклонился и сделал то, что барон приказал. Гарпия же, перед этим представилась.
— Мудрая Аелла по прозвищу Эфколос, — проговорила она, и в голосе дочери неба явственно слышалась усталость вперемешку с болью. — Господин, нет ли поблизости кого-нибудь из моего народа? Вести, что мы несем, крайне важны.
— Увы, нет. И — упреждая твой следующий вопрос — никаких способов быстро связаться с его величеством — тоже. Паллидий ушел на запад и увел всех, кого только можно, включая, наверное, половину всех конных дружин графства.
Барону последнее явно не нравилось, и причину того было нетрудно понять. Потерять собственных вассалов, обретя вместо них защитников в лице воинов Волукрима — не слишком приятно для привыкшего к вольности феодала.
— И многие ушли? — неожиданно спросил Безымянный.
Глаза барона вмиг превратились в две щелочки, наполненные подозрением и недоверием.
— Достаточно, Щит.
— Я больше не Щит, — одними губами прошептал Безымянный. — И, наверное, не виконт.
— Та-ак... — барон подошел к кувшину, налил из него два кубка вина и передал их сперва Аелле, затем — полукровке. — Рассказывай, Лариэс.
— Безымянный, — механически приняв вино прошептал тот.
— Что?
— У меня больше нет имени.
— Та-а-ак.
Барон вновь вернулся к кувшину, налил еще один бокал, залпом осушил его, после чего — повторил процедуру и лишь затем уселся в массивное кресло и вперил напряженный взгляд в собеседников.
— Рассказывайте. Все.
И они рассказали.
Когда Безымянный закончил, то лицо барона Урсуса попеременно то бледнело, то наливалось краской, а могучая лапища сжимала бокал так, что металл гнулся.
— Я ожидал чего угодно... — одними губами прошептал он, — но не такого...
Барон прикрыл глаза и вдруг грубо выругался.
— Тва-ари, — прошипел он, — какие же твари...
— Господин, — Безымянный взглянул на собеседника, — могу я задать вам вопрос.
— Да, конечно.
— Что с моими... бывшими моими людьми? С ранеными?
Барон склонился к полукровке и недоверие вперемешку со злобой в его взгляде сменились на понимание и... уважение, что ли?
— Идем, все покажу. А ты, пернатая, передохни пока, слуги сейчас придут и позаботятся о тебе.
Они вышли из покоев барона и направились прямиком к лазарету, в котором Орелия исцеляла больных во время нападения изначальных.
— Для начала я немного расскажу о том, как оно тут было у нас с момента вашего ухода, — начал барон.
Безымянный лишь кивнул в ответ.
— Спустя где-то неделю, изначальные неожиданно стали вести себя, точно дикие звери. Исчезла вся эта их организованность. Тогда мы все праздновали победу, послали весть Паллидию и начали ждать вашего возвращения. Но время шло, и никто не появлялся, а затем с запада пришли вести...
— Вести?
— О том, что случилось в Сентии.
Они как раз вышли во двор, и барон на миг остановился, глядя в небеса.
— Вот уж не думал, что увижу своими глазами новую Последнюю Войну, — неожиданно проговорил он. — А ты, парень?
Безымянный не ответил. Какой смысл был говорить что-то?
Барон покосился на него и вздохнул.
— Я не раз наблюдал такой взгляд, как у тебя. Взгляд живого покойника, смирившегося с судьбой и готового к смерти. Все понимаю, но постарайся найти в себе силы жить дальше. Возможно, еще не все потеряно.
— Даже... даже если нас ждет новая Последняя война, которая, и правда, может оказаться последней? — с неожиданной горечью в голосе прошептал полукровка.
— Особенно, — барон положил ему руку на плечо и улыбнулся, — жизнь продолжается даже после конца света, что бы там ни утверждала церковь. Не веришь — посмотри на северян с их мертвыми богами. Додагударианство прямым текстом говорит об этом. Ладно, идем, на чем там я остановился?
— На вестях с запада.
— Ах да. Так вот, как только прилетела гарпия с письмом, все пошло наперекосяк. Паллидий в три дня собрал всех, до кого только мог дотянуться, прихватил также и нашу конницу, после чего, отправился на запад прямиком через Ничейные Земли.
— На запад? Он хочет вторгнуться в Дилирис?
— Видимо, да, — пожал плечами барон. — Мне не докладывает, знаешь ли. Всех гвардейцев, оставшихся на излечении, воукримец забрал с собой.
— Значит, они были живы тогда? — эта новость сумела-таки чуть-чуть пробить ледяной панцирь, сковавший его сердце.
— Думаю, и сейчас с ними все хорошо, — пожал плечами барон. — С чего бы им умирать-то? Впрочем, — они подошли к двери, и владыка замка положил могучую ладонь на полированное дерево, — один остался. Правда, к нам он прибился уже после того, как Паллидий забрал остальных твоих товарищей.
Он распахнул дверь и Безымянный проковылял внутрь.
Здесь было чисто и прибрано, пахло душистыми травами и, почему-то, овсяной кашей. А на кровати в самом углу комнаты трое играли в кости. Двое — в цветах барона. Один же...
Безымянный замер, открыв рот от удивления.
— Индр? "Это ты?" — прошептал он, не веря увиденному.
Впрочем, настрочу ему устремился не менее пораженный взгляд карих марравских глаз.
— Капитан? — Индржих вскочил с кровати, оттолкнул одного из товарищей по игре и, насколько позволяла цепь, сковывающая лодыжки, бросился к нему, после чего заключил в столь крепкие объятья, что плохо сросшиеся ребра Безымянного едва не затрещали, а перед глазами у того поплыли круги.
— Вот, — закончил барон. — Подобрали в лесу пару недель назад. Едва живого от ран. Пришел в себя только четыре дня назад, а уже какой бодренький. Никому ничего не объяснял, видите ли, память отшибло. Другой бы на дыбу вздернул, но я пожалел, все-таки, вместене насекомых рубили. Вот, ждал, сам не знаю, чего... Дождался.
Барон фыркнул, но во взгляде его читалось уважение к гвардейцу.
— Ладно, оставлю вас. На выход! — последнюю команду он обратил к охранникам, сторожившим, как понял Безымянный, Индржиха.
Спустя пару ударов сердца они остались вдвоем и гвардеец, немного смущенно, указал полукровке на ближайшую кровать.
Они сели друг напротив друга, и Безымянный спросил:
— Что с другими? Или действительно память отшибло?
Лицо Индржиха помрачнело.
— Я — единственный, кто выжил... Повезло.
Он тяжко вздохнул и начал рассказ.
Когда его высочество с товарищами начал восхождение на Седого Старика, гвардейцы привычно занялись возведением лагеря, в который, собственно говоря, и должны были с победой вернуться герои. Никто не сомневался: пройдут сутки, может быть — двое, и они, воссоединившись с товарищами, отправятся назад, овеянные славой.
Индржих, как старший из оставшихся бойцов, контролировал ход работ, и когда все было завершено: палатки выстроены, кони накормлены, напоены и укрыты, караулы расставлены, дрова запасены, решил немного злоупотребить статусом офицера и — отправился к каньону.
— Понимаешь, — проговорил он, — мы же остановились совсем недалеко, а ведь знаменитый каньон речки Подземной — чудо природы, ничуть не меньшее, чем сама гора.
— Понимаю, я ощутил всю его чудесность на собственной шкуре, но ты продолжай.
Продолжать особо было нечего. Минут пятнадцать-двадцать занял путь в одну сторону, но, наконец, воин оказался возле обрыва, резко, будто ножом кто отрезал, уходящего вниз. Там, на глубине, наверное, футов в триста, журчала быстрая и весьма глубокая на вид речка.
— Очень глубокая, — согласился Безымянный, — футов семь-восемь, а то и все десять. Это спасло нас.
— Ага, я так и подумал, — легко согласился Индржих. — Ну а дальше все случилось очень быстро.
Уже идя назад, он вдруг услышал шум, затем — звуки сражения. Он понесся к товарищам, но опоздал — непонятные воины вместе с Марком и его бойцами, как раз дорезали последних гвардейцев принца.
— Игнациуса прикончили прямо на моих глазах, — неестественно ровным голосом рассказывал Индржих. — Распороли, точно поросенка, от плеча и до бедра — снял доспехи, дурень... Хотя помогли бы они?
— Нет... Но ты продолжай.
Индржих сжал и разжал пальцы, тихо процедил грязное марравское ругательство, наконец, взял себя в руки и рассказал, что было после.
— Тут, честно говоря, я решил проявить ту, вторую доблесть, ну, ты в курсе?
— А, ваше знаменитое марравское: "будь героем, но если все против тебя, то отступи и будь героем в следующий раз"? — без тени улыбки ответил полукровка.
— Именно. И я бы, наверное, даже сбежал, не будь у них с собой нескольких сковывающих.
