"Что они делают, идиоты!!!", — чуть не в голос застонал Трифон и было от чего. Его бараны не выдержали и бросились в самоубийственную атаку.
Началось как обычно. Десятки с разных концов поля медленно сходились, изредка перебрасываясь стрелами. С такого расстояния больше на удачу. Вдруг трифонцы с диким воем, рассеянной толпой побежали на сближение. Никеевцы, секунду помешкав, предприняли массированный обстрел. Казалось бы все кончено, но не тут-то было. Попасть в движущуюся зигзагом мишень не просто, тем более баранов этому не учили. Атакующие отделались четырьмя баранами, упавшими в лужи на скользком перешейке, и вырвались на половину противника. Всего восемь против четырнадцати. Никеевцы взревели и, побросав мешающие луки, кинулись на легкую добычу. Трифонцы мгновенно собрались вместе и встретили их... градом камней. На мгновенье опешив и окончательно озверев, никеевцы бросились на оборзевших наглецов. А те оказались трусами! Развернулись и по узкой дороге между лужами побежали назад, на свою половину. Все, проиграли. Даже если не удастся положить всех — поле боя за ними, а значит и победа. Но их всего восемь — лягут все.
Пробежав узкий, шириной всего три шага проход между лужами, трифонцы дружно развернулись, ощетинились мечами, прикрылись щитами, тем самым перекрыв дорогу. Четыре воина в ряд — этого хватало. Десяток Никея взвыл еще злее и сходу налетел на трусов. Точнее попытался налететь. На них в упор, сбивая с ног, посыпались стрелы. Отовсюду. Четыре лучника из заднего ряда по фронту, по двое лучников с флангов, прямо из холодных луж. Вода доставала им до колен, полные колчаны и луки оказались сухими. Азартный вой сменился стонами, и когда половина никеевцев попадала на землю, трифонцы ударили в мечи, добивая деморализованного противника.
Добили, не успел удивленный Трифон досчитать до ста. Его разгоряченные бараны не сразу заметили, что враги кончились. Семеро оставшихся на ногах рекрутов недоуменно потоптались, озираясь вокруг диким взглядом и заорали, вскинув руки: "Победа!? Победа-а-а!!!".
Изумленный Антифий объявил победу трифонцев только после этих криков. Давно он служил комендантом, но такого тактически правильного сражения у баранов, тем более рекрутов не видел. На том "перешейке" засада всегда напрашивалась, но чтобы бараны, да так продумано — никогда.
— Красиво, с выдумкой, — заметила Викария. Она была вынуждена смотреть на скучные однообразные сражения, но терпение вознаградилось, — наемные бараны такого не придумали, а тут рекруты!
— Не скажи, госпожа Приор, — возразил ей комендант, — у наемников такое не прошло бы. Они бы заметили лучников в лужах и не бросились в узкий проход. На нем засада так и напрашивается. Хотя, — на секунду задумался, — камни в лицо кого угодно разозлят. Ты права, госпожа, все продумано.
— Трифон, дарки его раздери, неужели сам руку приложил!? — возмутилась Викария, — это запрещено! Распорядись, Антифий, ко мне его, допрошу.
— Как будет угодно госпоже, но хочу заступиться. Трифон хороший наставник, традиции знает прекрасно, и я его отлично знаю, как и Никея. Не станут они нарушать, у них давний честный спор и оба знают чем грозит нарушение правил.
— Ручаешься? — переспросила жрица.
— Ручаюсь, госпожа Приор!
— Что ж, верю. Тогда выясни кто там в его десятке такой умный и ко мне. Да, почему их двенадцать?
— Слушаюсь, госпожа Приор. У них один рекрут, к сожаленью, выбыл полностью, а потом я отправил к Трифону раба Верховной, по твоему...
— Антифий! — перебила Викария, — раба ко мне. В храм, завтра. Без шума, понял?
— Слушаюсь!
— Перед отправкой в эритопольский лагерь, он понесет тебе сведения о северных варварах, — добавил после секундного раздумья, — это никому, кроме тебя не интересно. Я правильно понял?
— Совершенно верно, Антифий, я ценю твой ум.
— Рад служить тебе и всему ордену Пресветлой!
Состязания продолжались.
Гвоздь программы, редкий "гость" состязаний — Каган. Взволнованные зрители галдели в ожидании представления. Вернулись те, кто уходил перекусить или просто отдохнуть на время неинтересного сражения баранов-рекрутов. Теперь они отчаянно завидовали тем, кто оставался. Пропустить такое зрелище! Но ничего, предстоящее выступление еще более захватывающее.
Семеро рабов сидели в стороне, отгороженные от тренировочного поля редкими оливковыми деревьями. Замерли, с вожделением глядя на далекую трибуну. Один Чик порадовался за себя, точнее за свое участие в Служении, которому на пользу такая тренировка, он чувствовал.
В конце второй четверти дня** со стороны расположения учебных десятков к ним вышла служка. Девушка, практически девчонка в черной зимней суконной тунике до пят. Естественно, красивая зеленоглазая и удивительно рыжая, что необычно для Месхитии. Рабы вскочили и поклонились "младшей Госпоже", их лица засияли.
Девочка по-воровски оглянулась, зло сморщилась и процедила сквозь зубы:
— Идите в оружейку, скоты, будете биться с каганом. Бегом, вонючие дарки!!! — в конце сорвалась-таки на крик.
"Эта Валерия у меня дождется, придет мое время! Ну, сучка безродная, погоди. Мой потенциал выше, я потерплю...", — послать служку сообщить рабам вещи, которые мог приказать любой десятник — явное оскорбление, — "еще и поглядывала, корова..."
Но что поделаешь, если Валерия — Младшая Жрица, а ты служка — первогодок. Ну и что, что ты чистокровная архейка почти царского рода, а она дочь практически безземельных благородных, неизвестно как получивших архейство — служение Пресветлой нивелирует разницу в происхождении. А совсем безродных девочек к служению не допускали. Если в деревнях или городах жрица натыкалась на склонную к Силе Лоос девочку, то в первую очередь проверяли её происхождение. Не благородных, а тем более рабов или приписных попросту убивали. Иногда проводили рейды по городам и селениям. "У носителя Силы должна быть хоть капля архейской крови", — записано в уставах всех орденов. С чего это пошло — сокрыто за семью печатями. Возможно, Хранящие знают, но не распространяются на эту тему. Не все "склонные к Силе" попадались в сито проверок, некоторым удавалось сбегать. Так появлялись бродячие ведьмы и колдуны, о которых в народах Геи ходили легенды. Как злые, так и добрые.
— Ох уж эта традиция, — поморщилась Викария, глядя на неуклюжее выстраивание рабов, — с каганом должны биться настоящие воины.
Комендант промолчал.
Она немного покривила душой. Раб-каган только этим и занимался, повышая квалификацию, обучая воинов и телохранителей. Его сдавали в аренду царям, князьям, другим орденам. В принципе любому, кто заплатит и с кем у ордена нет натянутых отношений. В Месхитопольский храм он вернулся два дня назад из Гвинейского княжества за новым назначением и два месяца в обязательном порядке проведет здесь, в прихрамовом лагере. Разумеется, не для публичных выступлений, а для занятий с орденской военной элитой, "Зеленой Гвардией". Гвардейцы из представительств ордена в разных городах Месхитии со вчерашнего дня начали подтягиваться в Месхитополь.
Никакой тактики и стратегии у рабов не было. Приказано тупо, со всем рвением по команде — свисту десятника Спиридона, наставника баранов-наемников, навалиться на кагана со всех сторон, а до свистка, когда появится, окружить на расстоянии десяти шагов. Это представление, а не серьезное состязание. Тем не менее, рабам выдали то же, что и другим баранам. Медные шлемы по типу римских с защитой скул и переносицы, легкие круглые щиты, короткие затупленные мечи из дрянной стали.
Каган вышел на поле странно-мягкой, по-кошачьи плавной и в тоже время быстрой походкой. В душе Чика торжество Служения буквально запело. Он — свой и одновременно чужой, подобные ему — цель Служения. Они мешают ордену и лично Верховной, а значит должны быть уничтожены. Но конкретно этот — свой, у него стоит поучиться. "Благодарю тебя, Трифон, что подсказал! Я сам не понял бы все так четко. Как ты мудра, Богиня! Знала, куда направить меня, недостойного...", — мысль пролетела во время медленного приближения к остановившемуся в расслабленной позе кагану. Высокий, за два метра, стройный узкоплечий длиннорукий — длинноногий, казалось, жердь или тростинка, но нет — сила чувствуется во всем, а про ловкость, и говорить не стоит. Застыл — не шелохнется и шел — ни одного лишнего жеста. Чик фиксировал все наблюдения, откладывая увиденное и прочувствованное "на потом".
Длинные черные волосы заплетены в толстую косу, которая ниспадала по спине до поясницы, прикрывая скрещенные короткие узкие мечи. Рукояти, обмотанные кожей, выступали над плечами, но драться он будет двумя точно такими же мечами, как у других рабов. Он держал их в обманчиво тонких руках с изящными ладонями. С первого взгляда понятно — не человек, хотя очень похож на негра — баскетболиста — дистрофика. Исключительно чернотой кожи, но не лицом. Лицо вытянутое, с тонкими чертами — совсем женственное и в тоже время абсолютно жесткое, мужское. Уши маленькие, без мочек, немного вытянутые вверх, что создает впечатление остроты. Большие глаза с желтой радужкой были прищурены и ничего не выражали. То есть абсолютно ничего, даже безразличия. В центре лба проступала зеленая общехрамовая рабская печать.
Темный эльф, как их описывают в фэнтези, но Вовчик таких книжек не читал и фильмов не видел. Для него он так и остался каганом. Кстати, его так и назвали, Каган. Без затей. Редко удавалось обратить этих нелюдей в рабство. Теперь и вовсе остались десятки — войны давно не было, а с ней и раненых пленных. А вытащить подраненного кагана из пятна специальной командой "охотников", обычно этим промышляли разбойники, удавалось раз — два в год и не факт, что удастся поработить. Ценные кадры рабы-каганы, ничего боле не скажешь.
Раздался короткий свист и семеро рабов бросились на Кагана. Чик держался позади. Первый раб, им оказался Алексий из десятка Трифона, подбежал сзади. Каган тягуче-плавно, одновременно со слитным поворотом корпуса шагнул в сторону и через спину провел рукой на уровне лица человека. Раздался звон меча о шлем, и раба снесло на другого противника. Второй меч, независимо от первого, чуть отклонил клинок третьего раба и тот сам наткнулся шлемом на округлое, специально затупленное острие. Чик мог бы поклясться, если бы не был рабом, что каган успел отвести наконечник от глаза. Звон и этот противник валится на четвертого. Чуть позже отлетел пятый, падая на шестого. Все движения нелюдя внешне казались медленными, плавными, но на самом деле были очень стремительны. Как Чику удавалось их разглядеть — загадка, и как удалось подставить щит под удар первого меча — тоже. Рука мгновенно онемела. Попытался разорвать дистанцию — не успел. Вторым мечом Каган бесхитростно ударил его по шлему. Чик видел приближение клинка, но закрыться или увернуться не сумел. Из глаз брызнули искры, и навалилась темнота. Схватка заняла несколько секунд. Чик вырубился последним. Взгляд Кагана по-прежнему ничего не выражал.
Публика в восторге ревела. Потешные неуклюжие рабы разлетались, натыкались друг на друга. Стоял звон от ударов по шлемам, хруст щитов. Но каков Каган! Стоял на месте, слегка покачиваясь. Изредка делал короткие шашки и повороты, мечи неуловимо проблескивали. Как ему такое удавалось? Только к последнему пришлось подойти на шаг — раб пытался уклониться, но куда там! Похоже, Каган получил приказ бить исключительно по головам. Жаль, хотелось бы крови, но ничего и так вышло весело.
Мастерство баранов — поединщиков намного уступало каганскому умению, но разгоряченные необычными событиями зрители и их восприняли на ура. В финале победил баран-наемник, его схватка закончилась уже в приближающихся сумерках. Зима как-никак. Остались только самые преданные болельщики, поставившие на финалистов спорщики и руководство во главе с Викарией. Ну и служки с баранами со своим начальством каждые.
Праздник в этом году удался. В казарме и рекрутам с рабами перепало — поставили бочонок вина. Парни на радостях перепились, а рабы только пригубили: противоречит Служению, чтоб его! Чика справедливо объявили героем дня, но сам он с этим категорически не согласился. Совершенно искренне.
Трифон ранее подходил к нему, когда раба только-только облили водой, приводя в чувство, поздравил с победой над никеевцами.
— Я не участвовал в битве, господин десятник! — удивился Чик.
Трифон, покачав головой, хмыкнул. Остальных он поздравил позже уже в расположении десятка и самолично откупорил бочонок.
— Заслужили, — сказал с довольной улыбкой, — но завтра подъем без поблажек, бараны! — развернулся и отправился праздновать сам.
Солнце заторопилось за горизонт времени пить почти не оставалось и ребята набросились. Еще бы! Четыре месяца воздержания.
Утром на них было жалко смотреть. Запыхались от обычного утреннего кросса, кусок в горло не лез. Не будь Чик рабом, непременно подколол бы, а так... смотрел с осуждением.
— Чик, ко мне! — Трифон оторвал раба от еды. Обратился странно: сильно нахмурившись, словно раздирало его внутри.
— Жду приказа, господин десятник! — по Трифону совсем незаметно, что он с похмелья. Что значит старая гвардия!
— Правильно, что ждешь, — задумчиво помолчал и продолжил, — приказ такой: отправишься в храм, на главном входе покажешь стражнику этот свиток, — передал Чику запечатанный рулончик пергамента, — скажешь, чтобы проводил тебя к Приору Викарии. Свиток передашь ей лично. Приказ ясен?
— Слушаюсь! Приказ ясен, готов выполнять! — в душе раба запело. Он приблизится к Верховной, своей Богине! "Спасибо, Богиня, за милость! Неужели я заслужил!?", — Приор не сама Флорина, но приближена очень близко.
— Ты вот что, не сияй, — попытался охладить пыл Чика Трифон. Куда там! В который раз он пожалел, что Чик — раб, — иди. Не сильно торопись, успеешь. Из лагеря тебя выпустят, предупреждены. Пошел!
— И обратно пропустят, — прошептал, глядя в след удаляющемуся барану. Только вернется ли? Не к добру вызовы раба к Приору ордена, пускай и обращенного самой Верховной.
Антифий с ним не откровенничал, но поздравил с победой над Никеем как-то очень загадочно и намекнул, что спас Трифона от гнева Викарии. Не поинтересовался кто из баранов такой умный, а должен был. Десятник все понял, когда услышал приказ коменданта. Значит, госпожа Приор прекрасно знает Чика. Услышать об обычаях северных варваров — чушь! Но что поделаешь, приказ надо выполнять, а не обсуждать. Так для здоровья полезней.
Дорога к храму всего две мили. Огибает крутой лысый холм, который закрывает вид на весь храмовый комплекс со стороны лагеря. Холм носил имя "Змеиный" и действительно походил на огромную змеиную голову. Дорога огибала его в районе "открытой пасти" — вертикальной скальной стены и сразу за поворотом открывался прекрасный вид на храмовый комплекс, который всем своим хозяйством умещался на плоской вершине соседнего холма. С дальней стороны возвышенность круто обрывалась в реку Эру, а на самом высоком месте красовался собственно сам Храм. Резная колоннада из розового мрамора окружала огромное дерево, крона которого возвышалась над камнем, являясь своеобразной крышей и одновременно главной святыней.
