| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Бубнила Наталья Павловна, скрипели стулья, ученики вставали, оборачивались к родителям. Взрослые рукоплескали победителям школьных конкурсов и шепотом ругались, когда в студии звучали двойки-тройки. Мама двоечника Годберезного вся разулыбалась, услыхав, что родное чадо осчастливило тройкой по биологии, когда искусно вырастило чеснок. Гувич же тем временем смотрел на второй ряд, где виднелась стройная фигурка Вальки. За периодическое нарушение дисциплины девочку приписали к первой парте. Там она и находилась сейчас, прижатая к стенке потным телом Груни Вишенской.
Астафьева сидела очень прямо, даже голову не поворачивала, и абсолютно не походила на былую хулиганку. А ведь раньше расслаблено разваливалась на стуле, постоянно хамила преподавателям, плевалась бумажными шариками в одноклассников и вообще вела себя донельзя дико. Что с ней случилось? Ростик не сводил взгляда со вьющихся волос девочки. Черные локоны мягким облачком ниспадали назад, на следующую парту, где Юлька Барышникова брезгливо смахивала их со столешницы. Она еще не забыла о том приключении с киселем.
Иногда Ростику казалось, что чудную головку Вали окружает не темный ореол волос, а золотистый нимб. Да такой яркий, что слезились глаза.
"Ей бы крылья еще, — простонал про себя паренек, ерзая на стуле, — настоящий ангел".
— Ты чего, в Астафьеву влюбился? — поинтересовался у него Мартов. — Да у тебя зенки, никак, мечтательной дымкой заволокло! Так, кажется, историк наш говорил? Бегом разлюбись — а то я издеваться начну. Не хватало еще, чтобы из-за тебя война какая-нибудь началась! Припомни, что он советовал: не влюбляйтесь, мальцы — лучше положите себя на алтарь знаний, не то будет худо...
— Бред, — отрезал Ростислав и сделал вид, что рассматривает учительский стол. — Модесту нашему жениться пора, а не по алтарям науки лазить.
— А если он прав?
— В чем?
— Что все войны — из-за любви и ненависти, — пояснил Юрик. — Троянская война...
Ростик уставился на него как абориген на Кука.
— Это ты Гитлеру расскажи!
— Вторую Мировую мы не проходили еще, — Мартов интересовался только тем, что входило в школьную программу, — это во-первых. А во-вторых можно предположить, что учись этот Гитлер хорошо, то и войну бы не начал...
— И еще ты скажешь сейчас, что он злой такой был, оттого что его с женщинами не везло?!
— Цыц, — шикнула классная руководительница и продолжила рассказывать об успеваемости.
Гувич тряхнул головой, отгоняя наваждение и мысленно уже готовясь к оглашению своей фамилии. Сейчас он очень жалел, что раскрыл свои чувства. Юрик не особо увлекался художественным трепанием языка, но секрет Ростислава грозил очень быстро раскрыться. Ведь совсем рядом сидели две известные на всю школу балаболки — Олька Девишникова и Марта Изюмкина. Они обе, мелкие, как капельки росы, обладали громадными болтливыми ротами. Услыхав любую глупость, слух или новость, Олька и Марта разносили ее по всей школе, да с невероятной скоростью.
"Что меня ждет, — метались истерические мысли. — Теперь издеваться будут! Хотя, с другой стороны, наплевать... Кто пискнуть посмеет — нос разобью! Только с девочками потяжелее придется, им ведь даже палец сломай — трындеть не перестанут".
Когда приблизились к букве Г, Ростик напрягся. Ему очень не хотелось сейчас подниматься на скользкий лакированный паркет и краснеть перед бабушкой.
— Гувич, — громко огласила учительница и все, кроме Вальки, повернулись к Ростиславу.
Паренек неслышно застонал но, ухватившись за плечо Юрика, остался на месте. Ноги предательски дрожали, наливаясь какой-то мерзкой ватной тяжестью, щеки загорелись румянцем, а по спине пробежали противные мурашки.
"Классная Пробка" смотрела на его взмокший от пота лоб и ехидно улыбалась. Только настоящие педагоги и руководители могут изобразить столь коварную усмешку. Такую невыносимую, самоуверенную. Так искусный ковбой улыбается лошади, одичавшей от страшных ударов кнутом. "Литературка" же — второе прозвище Натальи Павловны, садистски увлекалась немного другими ударами... Она хлестала словом! Безжалостно, не зная усталости и всегда находя нужный эпитет, чтобы унизить, раздавить нерадивого ученика, поймавшего очередной кол, или нашкодившего на занятиях.
Вот и здесь она бесцеремонно проявила свои подлые возможности. Не даром Пробка обладала музыкальном слухом — ее чуткие уши подслушали первую реплику Мартова.
— Ну что, влюбленный, — спросила она, уставившись на Гувича знаменитым хищным взглядом поверх очков с толстыми линзами, — сам встанешь, или мне попросить Астафьеву помочь тебя поднять?
В классе воцарилась секундная тишина. Недоумевающие родители пытались понять, что происходит, а школьники уже вовсю анализировали полученную информацию. Казалось, в десятках мозгов кружатся мелкие шестеренки среди извилин — "Ростик-Валька и любовь", "Валька, любовь и Ростик", "любовь...".
— А Гувич в Астафьеву влюбился, — хохотнула Изюмкина, чтоб ее.
И в тот же момент весь класс, даже те, кто еще не догнал о чем речь, начали смеяться.
Ростик смотрел в это время на Вальку. Щеки Астафьевой горели ярче огня, а плечики поникли и сжались, словно она смертельно замерзла и отчаянно пыталась согреться.
Почти не чувствуя ног, он поднялся, сверля злобным взглядом подлую училку. В голове пульсировало, в груди же, наоборот — стало очень холодно, мороз стремительно пробежался по дрожащему позвоночнику и вонзился в пятки.
Ростя, нет, уже разъяренный Рост, смотрел прямо на Пробку и даже не обращал внимания на виноватого Юрку. Он стоял в проходе между партами, угрожающе наклонив голову, и крепко сжимал кулаки. Учительница в одни миг стала ему самым страшным врагом во вселенной. Наталья Павловна мило, почти по-матерински улыбнулась, сверкая кривыми зубами. Черная ненависть разгоралась в душе у паренька.
"Уничтожу! — ревели мысли".
Он внезапно представил, как неведомо откуда взявшиеся клыки вонзаются в окровавленное тело Литературки. Его клыки! А сам он, тем временем, сжимает большие золотистые вилы, пронзает грудь учительницы тремя длинными остриями и прибивает к холодному полу бездыханное тело.
Присутствуй здесь кто-нибудь из невидимых зрителей, они бы с ужасом отстранились от дрожащего, на сей раз от обиды и желания отомстить, Ростислава. Ведь на ауральной параллели, незримой для обычного глаза, творились ужасные вещи. Изо лба мальчика стремительно произрли короткие рога, сквозь копчик пробился извивающийся хвост с черной треугольной кисточкой. Ногти почти мгновенно превратились в ядовитые роговые наросты-когти. На обычном человеческом восприятии он не изменился, но...
— Вы... не... имеете... права... — едва смог произнести он и в классе кто-то испуганно выдохнул. Рустем Балуев, третий после Вальки и Остапа сорвиголова, украдкой показал стоящему посреди ряда пареньку знак "Во!".
— Повернись к родителям, дорогой, — сказала Наталья Павловна, игнорируя изречение мальчика. Она продолжила корчить мерзкую улыбку. — И успокойся, иначе Астафьева может обидеться.
Это стало последней каплей для девочки. Раздался стук упавшего стула, а сама Валька, пробежала мимо Ростика, оттолкнув его с дороги.
— Ты куда? — удивленно спросила Пробка, ожидавшая от девочки чего угодно, но только не такой вот реакции.
Астафьева не ответила — она уже приблизилась к выходу из ненавистного класса и нажала на дверную ручку.
— Всем оставаться на своих местах! — голосом известного телевизионного актера произнесла директриса и протиснулась в дверной проем. Оттолкнув Вальку поближе к доске, Грозная Клава прошла мимо стендов, шкафчика с книгами и остановилась около учебной доски. Взглядом налившихся кровью глаз — казалось, моргни, и сквозь веки забрызжет кровища, она обвела присутствующих. — Все!
Народ забыл о Ростике и вытаращился на директрису. Клавдия Степановна выглядела одновременно страшно и растерянно. Седые волосы стояли дыбом, губы скривились в оскале, зеницы вспыхивали белыми огнями, словно стробоскоп. Плащ на спине вздыбился, будто под серой материей из неоткуда вырос горб.
— Ой, — внезапно сказала директриса и посмотрела на часы. — Еще несколько секунд подождите.
В классе царила тишина, все затаили дыхание. Чего еще странного выкинет Грозная Клава? "С ума сошла на старости лет, — думал каждый".
— Сейчас начнется Пришествие! — торжественно пояснила Клавдия Степановна, жестом указывая на окно.
— Что, собственно, происхо... — наконец Наталья Павловна, но тут-то и началось.
Линия горизонта налилась ослепительно-белым оттенком. По ней пробежали десятки ровных вертикальных молний, словно с земли одновременно поднялись тонкие ниточки света. Электрические разряды дотронулись до немногочисленных облаков над городом, и тучи испарились. Свет пропал, небо потемнело, а затем грянул гром, да такой силы, что в окнах зазвенели стекла. Школа дрогнула, из-под крыши посыпалась штукатурка. Все неприкрытые форточки захлопали на неведомо откуда взявшемся ветру, а в тренажерном зале стало слышно, как с грохотом свалились козлы для прыжков. Еще удар грома, еще и еще. Взрывались невидимые бомбы, разлетались воздушные осколки. Будто невидимый великан задолбил исполинским молотом по зданию школы. Казалось, что пришел некий неосязаемый Апокалипсис и внезапно показал всем школьникам, а также их родителям, знаменитую со времен дедушки Хрущева "кузькину мать".
Ученики и гости испуганно втянули головы в плечи и молчали, ожидая, что же будет дальше.
А дальше случилось что-то из ряда вон выходящее...
Директриса, педагог, ударник социалистического труда, учитель-методист с кучей дипломов, премий и наград, как будто мелкая озорная девочка подскочила к окну и ткнула мизинцем сквозь приоткрытую форточку. Мясистый палец сверкнул короткой бежевой искоркой, что-то щелкнуло.
— Временно-пространственная петля установлена, — внезапно сказала Клавдия Степановна. Сказала очень тонкой детской речью, словно кто-то вдруг взял, да и отрезал ей голосовые связки. — Прошу отослать Предтеч!
Раскаты грома мгновенно прекратились, наступила кромешная тишина. Жизнь вокруг школы остановилась, ни единого звука, ни шелеста листвы.
Кто-то из детей от удивления испортил воздух. В рядах родителей испуганно икнули, наблюдая, как над деревом около окна застыла мелкая птичка. Ее крылья не трепыхались, она висела в воздухе, почти касаясь немного пожелтевших листьев, но не падала. Словно пространство вокруг нее внезапно застыло, сделалось твердым, как камень и придавило неосязаемыми пластами пернатое тельце к другим пластам атмосферы.
Улицы молчали, воцарилось спокойствие, невероятное для большого города. Если бы кто-то высунулся сейчас из окна, что сделал Игорь Сидорчук — самый пытливый человечек в классе и капитан команды КВН, то увидел бы очень странную картину.
Все замерло в этом мире. На автостраде за парком Погулянка стояли автомобили, никто и ничего не двигались. Даже одинокие пешеходы, в основном — пенсионеры, которые не слишком интересовались праздником Первого сентября, остановились в довольно интересных позах. Вот старик на пешеходном переходе как ступил с бордюра на проезжую часть, так и застыл с высоко поднятой ногой, и немного подавшись назад. А чуть подальше невысокая бабушка в цветастом желтеньком платке наклонилась за оброненной кем-то копейкой, да так и замерла в неудобной сгорбленной позе.
Несколько ворон повисли над дальним зданием бассейна. Чуть левее и пониже от них виднелась неподвижная птичья какашка. Она остановилась буквально в метре от лысоватого лба начальника местной бани, снявшего зеленую бейсболку, чтобы утереть проступивший пот.
Над разогретым от еще жаркого осеннего солнца асфальтом стояли нерушимые клубы густой пыли. Дворничиха баба Епитимья окаменела посреди футбольного поля, задрав большую метлу над головой. Ее рот оставался привычно открытым и, казалось, вот-вот, да и слетит сейчас с губ легендарное "ироды, намусорили", любимое словцо этой поборницы чистоты и порядка.
В общем, казалось, что всё и вся вокруг одним мигом застыло, как на картинке, хоть бери и пиши картину "Гибель Помпеи", наследуя Брюллова.
Небо над школой задрожало и окрасилось кровавыми тонами, как на той известной картине талантливого художника, и внезапно треснуло пополам. Но не подсвеченный молнией, а словно кто-то неизвестный открыл его, как дамскую сумочку и посмотрел внутрь циклопическим оком.
Слава Богу, присутствующие в классе, а именно они остались подвижными в этом мире застывшего безумия, не видели поднебесья. Иначе, многие из них, а конкретнее — почти все взрослые, сошли с ума. Учеников же подобная участь могла и миновать, ведь дети меньше подвержены психическим ударам неизвестности.
Половинки разломанной небесной сферы дрогнули, и все вокруг заколебалось, пошли почти невидимые, но осязаемые на ощупь воздушные круги. Казалось, вниз из черневшего в разломе космоса бросили увесистый булыжник, словно в воду, и от него пошли исполинские волны, успокоившиеся где-то за границами материка и растворившись в океане.
Директриса тем временем вышла на середину класса и остановилась около школьной доски. Достав из коробки большой огрызок мела, она несколькими точными штрихами нарисовала точную шестиугольную звезду, очерченную идеально ровным кругом. Следующие несколько секунд на острых концах звезды появились символы поменьше. Довольно начитанный наблюдатель смог бы отметить букву "алеф" на иврите, славянскую "Аз", греческую "альфу", скандинавскую "Анцуз верхний" ("получение" — др. скандинавское), старославянскую "Алатырь" и "аак'ил" ("обновление" — язык майя), пришедший к нам из письменности индейцев древней Америки. Прямо над самым рисунком привычная к мелу рука начертила стилизированное изображение буквы "ул" из того же языка майя.
Клавдия Степановна легонько подула на рисунок и провела рукой по периметру доски. Гексаграмма вспыхнула ровным алым свечением, по ней пробежались короткие язычки пламени.
— Вот это да! — прошептал Ростислав, когда из центра фигуры брызнула толстая золотая молния и, прошив тело директрисы, вонзилась в потолок.
— Шо за фигня? — раздался испуганный возглас Гуднича. — Совсем Клава сбрендила — стреляет тут... Шо с народом случилось? — добавил он дрожащим голосом.
Но больше никто не ответил. Все присутствующие: и взрослые, и дети, и даже Классная Пробка застыли, как и все пространство на улице.
Сбоку слышалось только дыхание Вальки, которая так же, как и парни, таращилась на место в потолке, куда ударил электрический разряд из гексаграммы. Штукатурка осыпалась и почернела, лампы дневного света оплавились, а одна из них сорвалась и повисла на одном держателе.
Потолок раскрылся в точке удара молнии, будто зонтик, но не наружу, а, словно, разошелся внутрь. Перекрытия исчезли, загнутые в невидимом пространстве, куда отнесло их заклинание Пришествия. В открывшуюся дыру заглядывала чернота вечного космоса, усеянная звездами.
Вдруг из темени звездного неба прямо в лакированный паркет ударила красная колонна света. Луч напоминал круглую кабину модного современного лифта в супермаркете. Только лифты никогда не излучают настолько мощную волну ярости. Ростику показалось, что внутри колонны заключено вселенское зло. Она дышала такой ненавистью, что мальчику захотелось провалиться сквозь землю, но убежать от странного свечения.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
