Оператор поставил пульт управления радио на скатерть, отодвинув в сторону тарелки. Когда работают на одной волне десяток приемо-передатчиков — за устойчивостью системы надо следить непрерывно. Посвист самовозбуждения периодически раздается, но сразу же и пропадает. Удачный день... Ни атмосферных помех, ни грозовых разрядов. Новое переключение. Вот теперь помехи слышны. Или это не помехи? Снова закрыла глаза, сосредоточилась... Фриц говорит по-немецки, с вопросительной интонацией. Что-то, насчет — всем ли роздано по куску хлеба и мяса? Это где же такие бомжи завелись, что едят руками, но радиостанцию имеют? От удивления открываю глаза.
Звяканье раздается здесь. Курсанты пластают ножами поросят. А вот булькает — в динамике. Нарочито, словно микрофон специально держат у наполняемого стакана. На фоне характерного свиста ветра, свиста паровых турбин и поскрипывания дерева, звуковая картинка складывается в образ — над вечерней Балтикой воздушная стихия болтает крылатые сцепки с десантом. Ребята — сейчас с нами. Сидят на ящиках и рундуках, подстелив чистый брезент и расставив между ног термосы. Готовы закусить... и выпить... Им лететь ещё целую ночь, логика нарушителей понятна. Протрезветь, до высадки, успеют. Хотя дисциплина — ну, вы сами понимаете... чуток усопла. На вопрос, Фрица, королевским рыком — "Кто тут главный? Для кого был отдан приказ о сухом законе?", динамик, со смешком, отвечает на ломаном русском, "что лев, разумеется — царь зверей, но цепляться к птичкам не по чину". И добавляет басом — "Ради такого дня, займи — но выпей". Спорить бесполезно. Большие мальчики играют в викингов. Дотянуться до остряка — руки коротки... Портить торжество перебранкой — потерять лицо. Папа делает Фрицу знак — забей... Стольник понимающе улыбается. Наверное, у него свои ассоциации. Мой благоверный (не могу, пока ещё, сказать официально — муж), похоже, представляется боярскому сыну удачливым вождем маленькой дружины. Каждому — своё... От куска жаркого поднимается ароматный пар. Горячая вареная картошка сама рассыпается крахмальными ломтиками. Свежий помидорный салат пахнет растительным маслом и мелко рубленым чесноком. Интересно, Миша Плещеев будет питаться, как дома привык или таки осквернит руки вилкой? Да какое мне вообще дело? Кушать хочу!
Впрочем, у начинающих государственных деятелей тоже случаются свои маленькие накладки. Если для мороженого окружение сухого льда — в самый раз, то местное "шампанское" (самое настоящее, из аббатства Сент-Илер, скандально знаменитое "вино дьявола", другого здесь пока просто нет) — разочаровало. Оно тупо замерзло... Хоть штопором пробку выковыривай. И водка — замерзла. Те холодильники, что мы видели в кино, только внешне на наш, самодельный, похожи. Ложное знание. Минус 60 градусов Цельсия обратили напитки в каменной твердости монолит. Облом... Мне, почему-то, нравились фильмы, где стреляют в потолок пробки. А ещё, мне кажется, что кто-то из дарителей, желая сделать "как лучше" перекрутил регулятор холода. Или каждый подкрутил "по чуть-чуть", а у всех вместе вышло — "до упора".
Зато — получилось весело. Убедившись, что молочно белая масса из бутылок литься не желает, а время не ждет (судя по звукам в динамике — у всех уже налито!), Фриц взял команду на себя. Движение бровей — и графин с компотом завис над нашими бокалами. Себе курсанты плеснули того же. А у старших — нашла коса на камень. Папочка опередил — занес над бокалом иезуита заветную фляжечку. Святой отец только плечами пожал. Комендант, с видом мученика, ногтем указал на стекле допустимый уровень. Плещеев, уже знакомый с ядреным напитком, вздохнул. Остаток родитель опорожнил в свою тару. Встали, чокнулись. Оператор что-то сотворил с пультом управления радио. Динамик, сквозь завывание помех, грянул разноголосым хором:
— Горько! — совсем не к месту, если в бокале отличный яблочный компот. Ну, да ладно...
(обрывок ленты от радиотелетайпа)
Пирушка на трезвую голову, поначалу, шла на диво содержательно. Помидорный салат и картошка примирили царского гонца с перцовой настойкой. Комендант ограничился единственным тостом (язва), зато взял на себя обязанности тамады (смешное слово, из воспоминаний взрослых, это особый человек, управляющий праздничным столом). Первый раз видела, как оно делается на пьяную голову. Полстакана (навскидку) 60-ти градусного зелья — это крепко. Я бы уже и лыка не вязала... Помню, на "Технике безопасности", нам всем дали два раза по пятьдесят граммов спирта. А потом, прокрутили фильм, как мы бухие ходили, говорили, пытались что-то обсуждать, делились ощущениями. Противно... Некоторым, по показаниям медицины, спирта не давали... Сказали, что, как коренные народы севера, они могут от одной рюмки сделаться алкоголиками. Гены такие... Им, в качестве компенсации, дали посмотреть сначала на нас, пьяных, а потом — на наше похмелье. А вы что думаете? Симптомы ядов надо уметь различать. Жаль, что от похмелья нет противоядия... Короче, лично мне, сначала, было очень даже хорошо. Впервые за целый день поела по-людски. Свининка — ням-ням!
Вопреки опасениям, за столом, гражданин стольник, оказался вполне человекообразен. Кромсал мясо жуткой остроты ножиком (скорее маленьким кинжалом с искривленным лезвием) и не пропустил ни одной тарелки с закусками. Только на помидоры, поначалу, косился — что за пища? Можно ли её есть православному? После рассказа иезуита (умеет же он пролезть в любую компанию), что в оранжереях Европы "ягоды помидоро" числят жутко ядовитым — решительно придвинул блюдо с салатом к себе и нанес ему непоправимый ущерб... Видимо, руководствуясь принципом — "Что русскому здорово — то немцу смерть!" А папа — подозрительно суетился. То головой вертел, во все стороны, словно ожидал слуг со второй переменой блюд (откуда?), то на Фрица (не на меня, это сразу чувствую) пялился, как на ожившую икону. Здравицу, от имени московского царя (дожили!) предложил выслушать стоя. Если иезуит на этот демарш и обиделся (он сам говорил первым), то виду не показал. Выдержанный дядька.
А потом, после очередной попытки вытряхнуть замороженный шнапс из бутылки (страшно подумать, если посуда с так называемым шампанским, при оттаивании, треснет от давления), папа послал за добавкой в свою комнату. И стало ясно — не того я боялась. Трансляция-то как была включенной, так и осталась! Видимо, договорено, что церемония бракосочетания, от начала и до конца — гласная. Может — были ещё, какие резоны. Короче, я сидела, по чуть щипала салат, запивала компотом, ковыряла мороженое, слушала здравицы и с ужасом понимала, что папочка скоро нажрется и выкинет номер... Я уже и оператора ногой под столом пихала, на микрофон ему показывала — выруби! И Фрицу пыталась, мимикой, объяснить — пора завязывать, "пока не началось". Бесполезно! Раньше надо было предупреждать о нраве будущего свекра. Даже Плещеев понял, к чему дело идет и попытался от очередного наливания уклониться. Ему же тут, на этом странном пиру, царскую честь беречь! Хотя, с папой пил на равных. Ни одного тоста не пропустил. Должен понимать состояние пожилого человека... У самого физиономия — как яблочко наливное. Что бы придумать? Под стол "настоящий полковник" не упадет — крепкая порода. Но почудить — собирается. По глазам вижу. Вот такой же, поддатый, с масляно блестящими глазками, он однажды в драку полез. Боже, которого нет, ну, сделай так, что бы хоть шнапс не оттаял. Может, тогда обойдется... Не обошлось.
(обрывок ленты от радиотелетайпа)
Батюшка, сдается мне, не так окосел, как желает казаться. Он настроение у публики готовил. Типа — "Щас спою!" И выдал... Начал издалека. Поблагодарил гостей, поблагодарил хозяев, поблагодарил меня за выбор и Фрица, за него же... Многословно восславил, не называя имен, незримо присутствующие "высокие стороны" (русского царя с Римским Папой), за заботу о "возрождении ныне угасших династий". Сделал драматическую паузу, зачем-то подмигнул Плещееву и понес (мать-мать-мать!) о справедливости и благородстве. Точно зная, что его сейчас слышит весь мир (у кого включены радиоприемники, конечно). О том, что императору без верных слуг — никуда... Что есть мелкие людишки, которые добра не помнят и выше навозной жижи не мыслят. Что ещё есть не видящие дальше своего носа (очень выразительно на царского гонца посмотрел), но, будущий Император не таков (это он про Фрица что ли?) и если ему нужны верные слуги, князья и графы, герцоги и бароны, то он не посмотрит на свою старость... И не он один готов, по первому слову Императора... Главное — выбрать самых достойных.
Очень плавно и логично подвел нас к мысли, что раз уж Фриц теперь "признан" (пусть негласно) и "рукопожат" (пусть келейно), то пора и ему начинать "жаловать". Дворянство... С явным намеком, на своё право первородства. Стыдоба же неописуемая... Иезуит — окаменел лицом. Плещеев — словно полный рот кислятины набрал (доходило до нас мнение Москвы по поводу титулов — буде Соколов ими станет награждать "людишек подлых"). Как правитель "безродный" — пусть де он сам худородство не плодит, чести, за такими, мы не признаём. С намеком, что царь батюшка — всегда готов пожаловать и боярство, и дворянство, но — только за верность себе, любимому... Приходите, поклонитесь, службу сослужите — будут вам и поместья, и чины с титулами, и крепостные... в количестве. А вот теперь, получается, что поднеся Фрицу императорский скипетр (подарок равному по родовитости), царь как бы официально (!) выдал ему своё согласие на право возведения в дворянство. Проклятая политика!
Комендант — за сердце схватился... Его я лучше всех понимаю. Как относятся курсанты на Эзеле к собственным князьям и баронам — мне немного рассказывали. И что теперь? Фриц рядом напрягся, как струна... Ребятки смотрят потеряно — что делать? Вот вам и "прямой эфир"!
Дрянь ситуации в том, что сейчас, публично, на наглую просьбу ошалевшего от скуки отставника, ни да, ни нет, Фриц сказать не может. Самое лучшее — если эта просьба у него в горле колом встанет. Господи! Ну, дай ты старому дураку знак заткнуться! На волоске великое дело висит! На голом человеческом доверии в нашу порядочность. Нельзя про эти вещи публично даже заикаться! Ребята, что за столом сидят, первые, не поймут и не простят. А самое обидное — будут правы. Ведь специально же папочка момент выбирал! Заранее всё распланировал! Старый упрямый дурак...
В затопившей зал тишине вилка упала на тарелку иезуита с громовым звоном. Папочка набирал воздух и не обратил внимания, а стольник — отвлекся. Я, в этот же момент, палец к губам поднесла — "Молчи! Прошу!" Все присутствующие, кто видел, мне кажется, поняли знак правильно. По-моему, папе умело подставили под столом ножку... Он покачнулся (пьяный же), начал ловить свободной рукой опору. Двое сидящих рядом "гвардейцев" его удержали. Один — поймал правую руку с настойкой, а второй, от всей души — двинул локтем в солнечное сплетение... Ап-ап-ап! Бойтесь мечтать — мечты сбываются! Боже, я же такого родному отцу не хотела... Но! А как иначе пьяного в разум привести?
— Алексею Кузмичу стало плёх-хо — это Фриц, деревянным голосом... Папа яростно вращает глазами, возмущенно крутит головой и разевает рот, но звук у него вырубило начисто. И это хорошо...
— Отнесите на кровать и вызовите врача, — комендант. Через силу. Врача скорее надо вызывать ему самому. Изгадили праздник... Пора сворачиваться.
— Ничеф-ф-о, я бистро! — Фриц понял, что мы поняли, что он нас понимает. Наверное, один Плещеев не вник, но — сам виноват — нечего было так нажираться. Пусть теперь думает — а что он упустил? Шкодливого папочку, бережно, вернули в сидячее положение. Парень слева — вынул из его кобуры ПМ. Передал, через стол, коменданту. Тоже нормально. Пьяным с оружием ходить не полагается. Родитель, кажется, начал понемногу соображать, что натворил. Говорить — пока ещё не может, но дышать — вполне. Аккуратно его... Белый сделался, с прозеленью. От злобы. Правильно, что оружие забрали. Главное — вовремя. Теперь бы ещё всю церемонию аккуратно завершить... Пристойно, на звук, для радиослушателей.
(обрывок ленты от радиотелетайпа)
— Тоф-фарищи, Kameraden! — теперь я знаю, как произносится королевская речь. Фриц сначала встал, во весь рост. Потом — предложил встать присутствующим... На камрадов — отозвались. Встали все, кроме стольника с Бароном (мы и не ожидали), в папочка — не смог (так ему и надо). Кратко всех поблагодарил и попросил, стоя выслушать гимн, который он, как координатор проекта (не король!), для него выбрал. Помолчал и невпопад добавил, — А княс-сей и бароноф-ф у нас не будет! — Оператор поиграл на пульте тумблерами... В динамике (значит — в прямом эфире), сначала хрипловато, а затем — чисто, грянул "Марш единого фронта" (активная ссылка доступна для прослушивания):
Und weil der Mensch ein Mensch ist,
drum braucht er was zum Essen, bitte sehr!
Es macht ihn ein Geschwatz nicht satt,
Das schafft kein Essen her.
Drum links, zwei, drei!
Drum links, zwei, drei!
Wo dein Platz, Genosse, ist!
Reih dich ein in die Arbeitereinheitsfront,
Weil du auch ein Arbeiter bist.
Und weil der Mensch ein Mensch ist,
drum braucht er auch noch Kleider und Schuh!
Es macht ihn ein Geschwatz nicht warm
und auch kein Trommeln dazu.
Drum links, zwei, drei...
Und weil der Mensch ein Mensch ist,
drum hat er Stiefel im Gesicht nicht gern.
Er will unter sich keinen Sklaven sehn
und uber sich keinen Herrn.
Drum links, zwei, drei...
Und weil der Prolet ein Prolet ist,
drum wird ihn kein anderer befrein,
es kann die Befreiung der Arbeiter nur
das Werk der Arbeiter sein.
Drum links, zwei, drel...
(И так как все мы люди,
То должны мы — извините! — что-то есть,
Хотят накормить нас пустой болтовней —
К чертям! Спасибо за честь!
Марш левой — два, три!
Марш левой — два, три!
Встань в ряды, товарищ, к нам,—
Ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!
И так как все мы люди,
То нужны нам башмаки без заплат,
И нас не согреет треск речей
Под барабанный раскат!
Марш левой — два, три...
И так как все мы люди,
Не дадим нас бить в лицо сапогом!
Никто на других не поднимет плеть,
И сам не будет рабом!
Марш левой — два, три...
И если ты — рабочий,
То не жди, что нам поможет другой, —
Себе мы свободу добудем в бою
Своей рабочей рукой!
Марш левой — два, три!
Марш левой — два, три!
Встань в ряды, товарищ, к нам, —
Ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,
Потому, что рабочий ты сам!)
(Эрнст Буш "Марш единого фронта")
Музыка смолкла, а припев в динамике продолжал звучать, нестройно подхваченный, в невидимой дали. Если это был намек, его поняли верно. Плещеев приобрел сходный с папой цвет лица. Понимает немецкий язык? Иезуит тонко улыбнулся и слегка кивнул. То ли одобряюще, то ли снисходительно... Непробиваемый тип! Ребята замерли по стойке смирно. Крутая каша заваривается...
