"Ничего, успеется, — говорила себе Чернышева, которая могла бы уже полгода называться Аскеровой. — Время есть".
Она никогда в этом не сомневалась. Разве может что-то помешать ее планам? Если только небо упадет на землю.
Это был самый обыкновенный день. Выходной. Большинство работающих людей, исключая бедолаг, вынужденных трудиться по субботам, ждали его с нетерпением, предвкушая время, которое можно провести с пользой для организма. Конечно, каждый вкладывал в эти слова разный смысл. И предвкушали разное. Кто поездку с друзьями на рыбалку, кто поход по магазинам, а кто — и таких оставалось немало — новый фронт работ на своих шести сотках, дань постиндустриальной цивилизации натуральному хозяйству. Но каждый был по-своему счастлив.
Все было как обычно. Телевиденье крутило глупые ток-шоу, интервью с какими-то дутыми "звездами" и скучными политиками, репортажи про то, как с каждым днем крепнет страна под мудрым руководством человека, фамилию которого месяц назад никто не знал. Они перемежались сериалами, по больше части отечественными. В большинстве из них спецназовцы или десантники, не мудрствуя лукаво, мочили бородатых террористов в сортирах, не забывая отвесить пинка иностранным агрессорам и их наймитам. Именно этот жанр потеснил бандитский эпос, угрожая окончательно занять его нишу. У этой эпохи были свои герои, и в ней не было места какому-нибудь Саше Белому, которого никто и не помнил. В нее не вписался и "Брат", который хоть и показывал Америке кузькину мать, но все же не годился в качестве образца для защитников "суверенной демократии". Слишком уж независим.
Еще были выпуски новостей. Хоть и не такие зрелищные, они были пострашнее любого фильма ужасов, особенно если уметь читать между строк. Но Машенька не смотрела их принципиально. Нельзя сказать, что в своем оптимизме она была слепа. Иногда она чувствовала, что с миром, который ее окружает, что-то происходит. Он меняется, и не всегда лучшую сторону. Но все это было далеко и неправда. Все это не могло затронуть ее спокойный и надежный мирок.
Чернышева вышла из полутемного подъезда на улицу и окунулась в теплый океан летнего воздуха, согретого лучами августовского солнца. Если еще вчера от жары плавился асфальт и мозги у редких прохожих, а на капоте автомобиля, оставленного на солнце на часок, можно было изжарить шашлык, то сегодня температура была оптимальной. За день она упала градусов на десять. Похоже, осень, наконец, вступала в свои права, и уже не за горами были слякоть, первые заморозки, гололед, а там и суровая сибирская зима с метровыми сугробами, которой не страшно никакое глобальное потепление.
Дышалось легко. Маше казалось, что она перенеслась на средиземноморский курорт, где-то там, за домами, плескалось теплое море с пальмами по берегам. Если бы не серые девятиэтажки, которые еще не успели снести и заменить модерновыми высотками, то иллюзия была бы полной.
Маша шла по залитым солнцем улицам города, который уже успел стать для нее родным и привык к ней так же, как она привыкла к нему. Она переехала в Новосибирск шесть лет назад, чтобы учиться в медицинской академии и теперь чувствовала себя здесь как дома.
Тот, кто повстречал бы ее этим августовским полднем, увидел бы перед собой очень симпатичную девушку, на которой хочется задержать взгляд подольше, но которую трудно запомнить. Потому что подобных ей в тот же день увидишь не одну. Не мимолетное виденье, не блоковскую Незнакомку, а вполне реальную девчонку из плоти и крови, двадцати трех лет от роду, довольно крупную и явно находящуюся в хорошем настроении. На загорелой шее висел маленький кулончик с оберегом из оникса. Предписанный зодиаком камешек должен был "приносить удачу и защищать от воздействия темных сил". Пока эти силы девушку не беспокоили.
Ее волосы, от природы темно-русые, были осветлены на три тона, завиты совсем недавно и свободно спадали на плечи. Таким образом, Маша стала блондинкой не по капризу генов, а добровольно.
В кокетливой белой маечке, в синих джинсах с бахромой, которые сидели довольно плотно, Машенька смотрелась эффектно. Впрочем, обаяние молодости позволило бы девушке смотреться так даже в телогрейке, не говоря уже о вечерних платьях от кутюр, которых ей не приходилось надевать. Да и юбки она, надо сказать, не носила, предпочитая джинсы. В тот день у нее на лице был минимум косметики, но в ее возрасте надо постараться, чтобы выглядеть непривлекательно.
Солнце находилось в зените, когда Маша достигла перекрестка. С солнцем в эти дни творилось что-то странное. На нем действительно были пятна. Его активность била все рекорды, удивляя астрономов и обывателей. Двадцать первого числа полярное сияние наблюдали в Москве.
Вспышкой на далеком светиле, выбросившем из своих недр гигантские протуберанцы, теперь пытались объяснить все: и феноменальную жару в Сибири, и нового маньяка в Самаре, и скачки котировок на товарно-сырьевой бирже, не говоря уже о недавних трениях с правительством самостийной Украины.
Машенька шла по проспекту. Это был чудесный день. Солнце казалось ей похожим на огромный апельсин из рекламы сока. И никакой "висящей в воздухе угрозы", никакого смутного предчувствия, ничего из того, что так любят журналисты, не было. Никаких знаков приближения чего-то неотвратимого она не ощутила.
Да и не только она. Никто в Новосибирске, в Москве, в любом другом городе по всему земному шару не мог предполагать, что этот августовский полдень будет ознаменован событием, выходящим за рамки трагедий, на которые они привыкли спокойно взирать через телевизионный экран, попивая пиво, хрустя орешками и пребывая в твердой уверенности, что с ними подобного не произойдет.
Город жил своей жизнью, не ведая, что далеко-далеко — за дремучими лесами, за Уральскими горами, за солеными морями и океанами последние доводы разума разбились о стену упрямства. Последнее решение было принято. Начался отсчет.
Может, и к лучшему, что люди на улицах ничего не знали. Если бы их предупредили — что бы они могли изменить?
В этот день в нескольких храмах страны замироточили иконы. На не по человечески одухотворенных ликах проступили густые капельки смолы, похожие на кровавые слезы. Все можно было объяснить и без поповской метафизики — изменением температуры, влажности и давления. В понедельник про это должны были написать газеты: не на первой полосе, естественно, и даже не на второй. Для них в мире, где каждый день что-нибудь взрывалось или сгорало, существовали новости поважнее.
Время Ч - 4
Пока Сергей Борисович генералил, вычищая из убежища хлам, пролежавший нетронутым целую пятилетку, вынося неубранные строителями кирпичи, куски цемента и штукатурки, вываливая целые ведра песка и грязи, мысли его невольно перешли на сферу, занимавшую его все больше и больше в последние годы. На геополитику.
Для монотонной работы требовались только механические усилия мышц, голова была свободна, и он думал о настоящем и будущем своей страны.
Он думал о том, что для постсоветской России — стервятника о двух головах, выкормленного трупом великой державы — наступают нелегкие времена. Потому что даже у тех, кто питается падалью, иногда заканчивается кормовая база.
Тридцать лет распродажи давали о себе знать. Нефть, редкоземельные металлы, уран грозились со дня на день перейти из категории экспорта в разряд импорта.
Газ? Но одним газом сыт не будешь. Уголь? Так его еще надо добыть и довезти до потребителя. Синтетический бензин из него дорог, а разворачивать его производство влетит в копеечку.
Так что близился день, когда сырьевой империи самой пришлось бы закупать важнейшее сырье у соседей. Плохо быть "банановой республикой", на большей части территории которой не то что бананы — картошка не растет. А новые высокотехнологичные заводы — не картошка. Их за год не понастроишь, если двадцать лет кряду разваливали.
Да и мир вокруг не был пансионом благородных девиц. Он скорее напоминал камеру в обычной российской тюрьме — со всеми вытекающими общественными отношениями и нравами. И в этой "хате", думал майор, воров в законе нет, есть только потерявшие страх беспредельщики, для которых понятия имеют силу только до тех пор, пока им это выгодно. Тут нельзя расслабляться, а то поимеют.
Но на вызовы времени — укусы соседей, внутренние неурядицы или, того хуже, глобальные проблемы эпохи Вырождения — это государство реагировало со скоростью ископаемого диплодока. Где-то оно вело себя как слон в посудной лавке, а где-то — как Моська, неадекватно оценивающая собственные силы.
Генералы, как всегда, готовились к прошедшей войне. Олигархи выжимали последнее из скважин и заводов, готовясь, очевидно, продать их на металлолом и сбежать за бугор. "Олигархами" Демьянов считал не только главных акционеров частных компаний, но и руководство госхолдингов, в которые деньги уходили как в черные дыры. Политики готовились прикрыть свою задницу, по возможности переложив ответственность на военную или бизнес-элиту. И все вместе они плевать хотели на копошащуюся у ног массу, которую они благополучно загнали в стойло, откупившись малой толикой выручки от сырья, извлекаемого из недр.
Приметой времени Демьянов считал разговоры о "социальной ответственности бизнеса". Никто давно уже не требовал от воров вернуть награбленное. Вместо этого власть заставила их взять себя в долю и убедила народ, что он должен принять такой порядок вещей с ликованием. Ведь небольшой кусок пирога достанется и ему. В ответ от него требовалось закрыть глаза на беспредел и получать удовольствие. Авось что-нибудь и простому люду перепадет.
Держите карман шире, думал майор. Того и гляди, нефть самим придется у арабов покупать. Нет, новые залежи обязательно появятся. Этак через 200 миллионов лет.
Из размышлений его вывел звонок будильника на мобильном телефоне.
Без десяти десять. Скоро придут "добровольные" помощники, пять человек, которых то ли по жребию, то ли за провинности направили сюда. Но Демьянов пожалел их и самую сложную работу все равно решил сделать сам. А они пусть замажут обнаруженные им щели в стенах специальной мастикой, там подкрасят, здесь подштукатурят, просто вымоют полы. На то, чтобы ликвидировать серьезные неисправности, времени не было. Оставалось надеяться, что, к примеру, до главных ворот глаза проверяющих не дойдут.
Вывалив на заросшем и захламленном пустыре последнее ведро мусора, Демьянов перевел дух, прежде чем снова нырнуть в подземный лаз. Перед глазами плясали круги, область между ребрами давала о себе знать легким покалыванием. Двадцатый за день подъем по вертикальной лесенке дался ему нелегко — а ведь всего двадцать ступенек. Сказывался возраст и отсутствие тренировок.
Нет, надо все-таки было тогда пролечиться в кардиостационаре. С сердцем шутки плохи. Ну, ничего, думал он, вот разберемся с текущими делами, возьмем отпуск, а там можно и на больничный.
Маша направлялась к подземному переходу под Университетским проспектом. Без него на другую сторону было просто не попасть из-за интенсивного движения.
Чернышева помнила, что когда она училась на первом курсе, проспект вдруг перекрыли на всем протяжении, вроде бы для планового ремонта. Весь транспорт пустили по объездной дороге, и в Академгородке появились пробки, почти как в столице. На проспекте же — или под ним? — развернулось какое-то крупномасштабное строительство, которое никак не могло укладываться в ремонт дорожного покрытия. У заинтригованных жителей района стали появляться разные предположения, одно бредовее другого. То ли там нашли нефть и бурят скважину, то ли строят подземное казино со стриптиз-баром, то ли просто все деньги распилили еще в Москве и теперь ищут, кто виноват. Вернее, кого сделать виноватым. К последней версии склонялось большинство. Потом долгострой закончился, дорогу открыли.
Машенька уже собиралась сбежать вниз по ступенькам, когда из сумочки послышалась мелодия. Допотопная "The Final Countdown в аранжировке новой трендовой группы.
— Алле! Русланчик, ты?
Они разговаривали минут десять. Ничего важного, обычная житейская суета. Руслан рассказывал ей о делах, она делала вид, что слушает с интересом. Потом вдруг в трубке раздался треск, и звук начал пропадать, так что можно было разобрать меньше половины слов.
А про самое важное Машенька еще не спросила:
— Алло! Ты когда приедешь? Когда? Я не поняла! Алло!
— ...Маша, где ты потерялась?.. Маша... Я... — дальше ничего не было слышно кроме треска и бульканья.
Будто кто-то голодный сидел в трубке, громко хрустя и чавкая печеньем.
— Алло, Руслан! Тебя не слышно. Не слышно тебя! Перезвони! Я говорю, ты перезвони, я не могу!
На счете у нее был круглый ноль, до зарплаты две недели, а ей еще нужны были деньги на выходные. Можно было говорить и в кредит, но такие звонки по этому тарифу оплачивались c двадцатипроцентной прибавкой к стоимости.
Она ждала долго. Целых две минуты. Потом махнула рукой на переплату, нажала пальчиком одну единственную сенсорную кнопку на дисплее и приготовилась услышать знакомый голос.
Не тут-то было. Голос был знакомый, но совсем не тот.
"Номер не существует" — равнодушные слова робота долетали до нее издалека, сквозь какой-то плотный и обволакивающий шум.
Да что за ерунда? Как это "не существует"?!
Она повторила попытку, потом еще раз, но результат был прежним.
— Ну, мать твою, — не выдержала Машенька. — Ну, зараза, отвечай! Ну!
Нет ответа. Да что за дела? Что творится сегодня со связью?
Нехорошая догадка закралась в ее сердце.
Она набрала номер еще раз и дождалась английского сообщения. Но бесстрастный голос вдруг замолк, смешно квакнув, прямо на середине фразы. "The number you have dialed..."
А потом воцарилась тишина. Теперь не отвечал даже робот.
Она начала предполагать самое худшее. Неужели...
Коммуникатор паленый! Ну, Катька, ну, змея. А говорила, "белая сборка", made in Finland, только привезли... Гадюка. Нехорошая догадка превратилась в уверенность, когда все пятнадцать сетевых телеканалов показали черный экран. Уж эти никуда не могли деться. Они были доступны даже тем, у кого нет "симки" — добрые рекламодатели сделали их просмотр бесплатным.
Действуя по наитию, девушка проверила сигнал.
Сигнал отсутствовал.
Ни одной "полосочки". Ноль. Пусто. Это что-то новенькое.
Странно. В последние годы сложно стало найти глушь, где не ловили бы телефоны. А тут все-таки не Кузнецкий Алатау, в городе ретрансляторы на каждом шагу.
Так какого хрена, спрашивается? Дрянь дело. Точно сгорел.
Надо сказать, что за два десятилетия, отделяющие Машу от эпохи Джорджа Буша, технологических прорывов, сравнимых с открытием паровой машины сделано не было. Они не маячили даже на горизонте. Лучшие умы мира давно переехали из конструкторского бюро в отдел сбыта и вместо открытия новых принципов занимались шлифовкой уже существующих для максимального ублажения Его величества Потребителя.
