Он стал настолько "бывшим", что распознать в нем без пяти минут кандидата наук не смог бы никто. Все нити, которые связывали его прошлым, были разорваны, причем лишь часть из них оборвала катастрофа, обрушившаяся на него. Остальные он оборвал сам, чтобы облегчить себе задачу выживания в мире, где лингвистика была без надобности, и где котировался только один язык — сжатых кулаков. А бороду он отпустил не для красоты, естественно. Не очень-то приятно бриться на морозе.
Равнодушным взглядом Данилов пробежался по фотографиям на стене. Мужик, по виду простой работяга, жена — домашняя курица, двое ребятишек-погодков младшего школьного возраста. Что с ними сталось? Да черт их знает. Сашу сейчас волновало только то, что осталось после них. Надо проверить шкафчики. В спешке хозяева запросто могли что-нибудь забыть.
Улов был невелик, но он все же был. Литровая банка засахаренного варенья — малина, лучше не придумаешь! — немного сухарей и початая коробочка сахара-рафинада. Во второй квартире, не в пример более обеспеченной, носившей следы евроремонта и даже кое-каких дизайнерских решений, не нашлось и того. Как корова языком слизнула. Больше во всем подъезде не оказалось ничего стоящего.
Данилов не стал тратить время и силы на то, чтобы проникнуть в закрытые помещения, хотя жизнь уже худо-бедно научила его управляться с ломиком. До заправского домушника ему было далеко, да и не стоила игра свеч. Вокруг было полно открытых квартир, только зайди в соседний подъезд.
Глава 18. Преступление
Вскоре осмотр был закончен. Больше он почти ничего не принес. Александр быстро сбежал по лестнице, замер перед темным прямоугольником двери и остановился на пороге, погасив фонарик. Жизнь уже научила его быть бдительным. Прежде чем выйти на крыльцо, парень долго всматривался и вслушивался в окружающую ночь.
Тихо и спокойно в мертвом городе. Только, как в песне поется, ветер гудит в проводах. Данилов осторожно высунул голову и огляделся. Вроде бы горизонт был чист. Лыжи вместе с палками, которые он аккуратно прислонил к стене дома, повалило ветром. Парень наклонился за ними, и в этот момент услышал шорох слева, со стороны подвала, слишком громкий, чтобы быть вызванным естественными причинами. Данилов обмер. Боковым зрением, урезанным из-за капюшона, накинутого поверх шапки, он уловил темный силуэт, метнувшийся к нему, начал оборачиваться...
Поздно! В свете дрогнувшего фонаря мелькнуло что-то блестящее. Тень нанесла парню вполне осязаемый удар, от которого тот должен был упасть с разрубленной головой. И упал бы, но реакция не подвела Сашу, и он успел заслониться лыжной палкой.
Треск разрубаемого стеклопластика... Правую руку больно рвануло и выкрутило. Еще немного, и она сломалась бы как ветка. Левая непроизвольно разжалась, "вечный" фонарик выскользнул из сведенных судорогой пальцев, но не нырнул в снег, а стукнулся о наледь, покрывшую деревянный тротуар. В нем что-то хрустнуло, и, дважды мигнув на прощанье, он погас, в очередной раз доказав, что в мире нет ничего вечного.
Дальнейшее происходило в полной темноте. Если бы не внезапный "блок", то удар раскроил бы Саше череп, а так он расщепил палку и ушел в сторону. Но обухом парня неслабо задело по плечу. Каждый нерв руки отозвался болью.
Когда мир погрузился во мрак, Данилов почувствовал, как холодные щупальца страха забираются к нему под рубашку. В последнем осознанном действии он отбросил бесполезные обломки и рефлекторно лягнул нападавшего в живот. Тот охнул и, потеряв равновесие, на мгновение упустил инициативу. Тут Саша совершил ошибку — вместо того чтобы закрепить успех, он поддался нахлынувшей волне паники.
Это был не разумный страх потерять жизнь, а животный трепет жертвы перед хищником, от которого одно спасение — бежать! Он помчался галопом, забыв про лыжи, оставленные у подъезда, хотя уже догадывался, что это не выход.
Кроме инстинкта жертвы, в большинстве homo sapience живет и инстинкт охотника. Вот и его враг не стал исключением и включился в преследование. Кругом была тьма без единого проблеска света, будто обоих выбросило в далекий космос. Странным казалось, что вокруг есть воздух, которым можно, хоть и с трудом, но дышать. Затем внезапно предметы опять обрели очертания. Данилов не сразу понял, что ему в спину нацелен луч фонарика. Он почти не освещал ему путь и лишь слегка прорисовывал контуры зданий по обеим сторонам дороги, заставляя проступать из мрака силуэты деревьев и фонарных столбов.
Данилов несся, не разбирая дороги, по заснеженной улице. Слава богу, он не проваливался при каждом шаге. Снег на его пути большей частью превратился в наст, по твердости не уступавший асфальту. Света было недостаточно, но он помогал Александру держаться середины улицы и избегать встреч с препятствиями. Парень не видел даже своей тени и не слышал ничего, кроме собственного топота и дыхания. Саша готов был продать душу дьяволу, лишь бы сделать их не такими громкими. Никаких других звуков не было. Даже предательский ветер стих.
Казалось, ситуация была хуже некуда. Но стало стократ хуже, когда он начал подозревать, что топот и тяжелое, с присвистом, дыхание принадлежат не ему и постепенно приближаются. Парень не решался проверить свою догадку, чтобы не сбиться с темпа, и это только удваивало мучения. Каждую секунду он ожидал толчка в спину, который свалит его на землю.
Саша бежал со всех ног, а со всех сторон к нему тянулись костлявые руки, извивались щупальца, скалились хищные пасти — в них нелегко было узнать ветви тополей, погруженных в смертельное оцепенение. Эта пляска теней могла свести с ума любого, если только он уже не потерял разум.
Уличив момент между глубокими вдохами, парень оглянулся, как оказалось, лишь для того, чтобы сделать новое страшное открытие. Расстояние сокращалось. Враг бежал быстрее. Медленно, но верно, он сводил на нет фору, полученную Сашей в начале забега.
Пару драгоценных секунд парень потерял, споткнувшись обо что-то твердое. Он больно ударился коленом и чудом удержался на ногах, рюкзак чуть не сломал ему спину. Нога налилась свинцом, но боли не было — ее вспышку отложил адреналин, впрыснутый в кровь. Этот предмет мог быть и обычным бревном. А мог и не быть. Блин, да какая разница, если сам скоро...
Потерянные мгновения чуть не стали роковыми. Ему бы несдобровать, если бы он не рванулся с удвоенной силой, надрывая жилы. Но наверстать упущенное не удалось, преследователь все равно приближался. Возможно, он был в лучшей форме или полноценнее питался. К тому же у незнакомца не было мертвого груза за спиной, а Сашу тянула к земле его ноша. Лишний пуд осложнял бег хотя бы потому, что живого веса в парне было чуть больше полцентнера. После находок в поезде он питался плотно, но килограммы, потерянные в первые дни, не желали восстанавливаться. Все лишние калории шли на борьбу со средой.
Каждый вдох давался ему труднее, чем предыдущий, с хрипом, идущим из глубины. Силы были на исходе и таяли с каждым новым шагом. Положение было аховым. Укрыться в темневших прямо по курсу домах было элементарно, найти его там — невозможно. Но для этого нужен был отрыв, небольшой, хоть на двадцать метров, иначе все впустую.
Как Саша ни старался, дистанция между ними не увеличивалась. Даже наоборот. Чувствуя приближение рока, Александр, как всегда, выбрал самый плохой вариант. Худший из возможных. Он метнулся к ближайшему подъезду дома, который на мгновение высветил луч чужого фонаря, пронесся мимо автомобиля, превратившегося в снежную скульптуру, к высокому крыльцу с обледенелыми перилами и распахнутому зеву двери.
Взбежав по скользким ступеням, Саша влетел в подъезд как раз в тот момент, когда преследователь, поскользнувшийся и потерявший несколько секунд, появился перед дверью. Данилов захлопнул ее прямо у него перед носом, опять отрезав себя от единственного источника света, и попытался закрыть замок. Но тот не желал защелкиваться — мешала наледь. В следующий миг дверь толкнули с той стороны. Это заставило парня попятиться, но он удержался. Секунду спустя толкнули снова, и на этот раз преследователь навалился всей тяжестью, выдавливая его сантиметр за сантиметром.
Александр уперся всем телом и отчаянно сопротивлялся. Это напоминало перетягивание каната, только участники соревнований толкали, а не тянули. Дважды Саше почти удавалось закрыть дверь, его онемевшие от мороза пальцы скользили по ручке замка, но задвижка примерзла настолько, что не сдвинулась с места.
Враг тем временем сменил тактику и теперь не жал изо всех сил, а налегал враскачку, то ослабляя, то усиливая натиск. Саша начал сдавать. Он чувствовал, что не удержится. С таким же успехом можно было противостоять бульдозеру.
В его голове оформился простой и нахальный план. Александр выбрал момент перед очередным "накатом" и отскочил от двери. Тут же неприятель под действием приобретенного импульса влетел в подъезд. Он удержался от падения, но за время, которое понадобилось ему, чтобы восстановить равновесие, Александр пробежал уже два пролета вверх по лестнице. Но на втором этаже он не нашел убежища. Перед его взором мелькнули закрытые двери, глухие и неприступные. Все они были на одно лицо, как типовые надгробия на кладбище. Тяжелые шаги грохотали следом.
Данилов уже просился с негостеприимным миром, когда, задыхаясь, поднялся на третий этаж. Выше был только запертый чердак. Здесь располагалось всего две квартиры, и двери обеих были открыты. Одна, деревянная и обшитая дерматином — чуть-чуть, другая, железная — широко, словно приглашая зайти. Вот только замок на той, что была распахнута, явно раскурочили чем-то тяжелым. Недолго думая, Александр открыл другую и ворвался в квартиру. Дверь он захлопнул за собой, заперся на все замки, накинул для верности цепочку и только после этого прислонился к косяку и перевел дыхание.
Ф-у-у-у-х. Спасен. Здесь его не возьмут.
Мысли Александра прервал топот на площадке.
— Что, добегался? — хрипло произнес преследователь снаружи.
Саша замер, стараясь даже не дышать.
— Молчишь, падаль? — продолжал голос. — В прятки играть будем? Да мне на тебя насрать, придурок. Отдавай рюкзак и вали из моего города.
Еще пять долгих секунд молчания.
— Ну, все... Сам напросился. Я тебе не завидую — и тут же по ушам Александра, привыкшим к тишине, резанул звук сильного удара.
Дверь дрогнула, но не подалась. Прочная. Сколько ему понадобится, чтобы управиться с ней? Небольшая отсрочка.
Данилов лихорадочно достал из кармана зажигалку, чтобы оглядеть жилище, куда занесла его судьба. Обе комнаты, которые хорошо просматривались из прихожей, отсутствием мебели напоминали застенки. Вряд ли это бережливые хозяева успели вывезти всю обстановку. Скорее тут проживали пропащие алкоголики, которые успели разломать на растопку то немногое, что имели. Даже телевизора не видно.
Зато повсюду виднелись следы запустения. Обои отслаивались и висели рваными клочьями, бурые потеки виднелись на потолке и стенах, лопнули и заледенели батареи. Вот и все убогие декорации к последней сцене.
До него донесся слабый запах разложения. Хотя вместо стекол в окнах была фанера, он не выветрился даже после ураганов сентября. Значит, в ванной Сашу вполне мог поджидать двухнедельный труп. Не важно... Сегодня их тут станет одним больше.
Удары продолжались. Сначала они были глухими, как если бы дверь пытались высадить плечом. Но после третьей попытки явно пошел в дело топор. Сталь рассекала гнилой дерматин и с хрустом впивалась в дерево. Наверно, в наше время мало осталось квартир без железных дверей, но Сашу угораздило попасть в одну из таких.
От отчаяния у Данилова родилась безумная идея. Парень метнулся к окну, запрыгнул на высокий подоконник и слегка отогнул неплотно прилегающий лист фанеры. Сердце камнем ушло вниз. Он не видел земли, но чувствовал, что до нее далеко. Здесь были высокие потолки. Самоубийство. В лучшем случае он сломает ногу и все равно не уйдет. Только сейчас до него дошло, как по-идиотски он влип. Кто не давал сбросить рюкзак?.. Жадность?
Он начал понимать, что чувствует попавший в западню зверь, слыша шаги приближающегося охотника. Разум метался в поисках выхода, и находил всего один. Дверь все сильнее тряслась под тяжелыми ударами. Грохот эхом разлетался по всему вымершему зданию.
Первым побуждением Саши было забиться куда-нибудь и сидеть, пока лихо не пройдет стороной. Проклятый инстинкт самосохранения, в просторечье именуемый страхом, много раз помогал ему, но сейчас Александр пожелал ему убираться. Кроме страха было что-то еще. Одновременно с ним в глубине его существа просыпался вулкан. С Сашей и раньше случались приступы ярости на весь мир, но выплескивать ее на людей ему не доводилось. Так загнанная в угол крыса становится опасной даже для животных покрупнее.
У него не оружия, кроме топорика на поясе, с удобной рукояткой, которая так и просилась в ладонь. Именно сейчас парень понял, что им можно рубить не только сучья для костра. В этот момент в прихожей раздался громкий треск — должно быть, последний замок не выдержал. Не спасла и цепочка. Заняв позицию в углу спальни, Александр видел, как распахнулась дверь и в квартиру вступила темная фигура в ореоле бледно-оранжевого света.
Враг приближался спокойно, без спешки. Он знал, что добыча никуда не денется, и не собирался напрасно тратить силы. Преследователь безошибочно угадал, где искать жертву, направившись не на кухню, не в зал, а прямо туда, где затаился Александр. Вот он появился на пороге бывшей спальни. Луч проклятого фонаря ударил Саше в глаза, и незнакомец, загнавший его в угол, сначала предстал темным силуэтом на фоне проема. Через миг Данилову выпала возможность рассмотреть его получше. Худое лицо, заросшее грязной неухоженной бородой, острый подбородок, темные ямы глаз, подвижных, но невыразительных. Кого-то он парню напомнил, вот только кого?
Немая сцена. Такая могла произойти в Клондайке во времена золотой лихорадки, или в Москве начала девяностых. Только на кону были не самородки и не пачки банкнот, а десять банок мясных и рыбных консервов, да две, из которых одна начатая — кукурузы.
Данилов отступил на шаг и уткнулся в голую стену. Охотник открыл рот и хрипло закашлялся, облако пара вырвалось из беззубого провала.
— Рюкзак... — просипел он и провел рукой по горлу.
Рукавиц на нем уже не было. Его пальцы, красные и задубевшие, были похожи на клешни рака.
— Бегом!
Данилов не отвечал. Он мог быть наивным, но не настолько, чтобы надеяться выторговать свою жизнь. На Земле с давних пор действовало правило: "Горе побежденным". Недавно оно стало еще категоричнее: "Победитель получает все".
Падающего толкают, бегущего догоняют и загрызают, лежачего пинают скопом, пока он не перестанет шевелиться. Такова жизнь. Даже это существо еще не оскотинело настолько, чтобы видеть еду в телах своих мертвых сородичей. Оно хочет его смерти, потому что неподвижный труп лучше, чем живой конкурент. Такова логика времени.
