Половинка

Дальше мысленно одернула себя: мало того, что негоже приличной леди вести с мужчиной подобный разговор, так еще и выставила себя в дурном свете, как будто пыталась выяснить моральный облик кавалера, на которого глаз положила. Сама бесстыдница!

Все-таки мало меня гувернантки за длинный язык и любопытный нос отчитывали. А вот умнице Алекс доставалась исключительно похвала за безупречные манеры.

Для полноты ощущений рядом с нами объявился Хал и, с интересом посмотрев, тоже высказался:

— Будучи элементалями, мы все равно со временем становимся взрослыми половозрелыми особями. И накапливаем любой полезный опыт, в том числе взаимодействия разных полов. Что касается людей, то в этом случае для нас было крайне важно выяснить возможность полного и всестороннего...

— Простите, господа, — остановила я обсуждение неподобающей темы, — это был неприличный вопрос.

По-моему, я покраснела до корней волос. Даже жарко стало.

— Никаких извинений, леди Оливия, и неудобств, — спокойно отозвался Хал. — Вам жизненно необходимо узнать о нас как можно больше. Времени достаточно, почему бы не выяснить интересующие вас житейские подробности, заодно обогатив и наш опыт.

— Ваши женщины щедро делятся теплом, — по другую сторону саней возник Тьюго, отчего Хейго насторожился, вероятно ожидая откровений-сюрпризов. И не ошибся. — Поэтому мы можем легко забрать себе часть их живительного тепла.

'Крадете!' — про себя укорила темных, наверняка не спрашивавших разрешения у людей. В этот момент родилась шальная мысль, которая вынудила не прямо, а витиевато уточнить:

— Вы, господин Тьюго, недавно называли риирцев ледышками. И по вашим словам, напрашивается вывод, что тепло для вас ценность, которую приходится, скажем, заимствовать у других?

Хейго притянул меня к себе, прижал, как будто я собралась из мешка выскочить.

— В форме элементаля мы все мерзнем, — его голос прозвучал непривычно, словно ветер с песком по сухим листьям пронесся. — И лишь в физической форме можем немного согреться...

Он хотел продолжить и явно подбирал слова, но я удивленно выпалила:

— Духи... мерзнут!? Как это возможно? Мне кажется, в стремлении урвать тепла вы так же похожи на белых!

И попала в перекрестье разноцветных взглядов. Темные молча смотрели на меня, не торопясь опровергать обвинение, пока 'материализовавшийся дух', беззастенчиво обнимавший меня 'на людях', не взялся пояснить:

— В чем-то — да. Тепло для духа Тьмы больше удовольствие, чем необходимость. Но ради него мы не убиваем живых, а питаемся энергетическими потоками самого мира. Более того, переходя в телесную форму, едим обычную человеческую пищу. Мы — защитники и никогда не убиваем бездумно или без причины. А холод для элементаля — душевное ощущение, подобно памяти тела.

Темнят темные, ох, темнят! Иной раз я ощущаю себя ребенком, которому старшие объясняют серьезные вопросы, принимая во внимание его возраст и развитие.

Отметив мои сомнения, Хал с мрачной иронией добавил:

— Посмотрите на Тьюго, леди Оливия. Сильный элементаль, поэтому и прошел отбор в судьи, но слишком молодой, еще не обрел зрелость и достаточный контроль. Заметьте, он сообщает вам все, о чем бы ни спросили, иногда во вред нам.

— Господин Хал, не понимаю, о чем вы...— пролепетала я.

— Тьюго считает вас слабой, нуждающейся в помощи, а окружающую обстановку — опасной. Поэтому удовлетворяет ваше любопытство, отвлекает, иронизирует, даже потакает вашей слабости, не в силах противостоять своей природе защитника.

Я благодарно посмотрела на Тьюго и, смущенно улыбнувшись, шепнула:

— Спасибо!

Довольно прищурив желтые глаза, 'дамский угодник' коротко кивнул. И сразу же Хейго загородил меня от него, подняв меховую полость, укрыв едва не с головой. Я выпросталась и поделилась наблюдениями:

— Но, если вы, господин Хейго, забираете часть моего тепла, тогда почему мне с вами тепло? Ведь до нашей встречи я тоже замерзала, после смерти Алекс.

— Видимо, и от меня есть какая-то польза, — усмехнулся Хейго, сразу расслабившись, и потянулся рукой к моему лицу.

Да, несомненно, еще тепла захотел. Я отстранила его руку, все-таки спутники рядом. Потом мы чуть-чуть повозились, потолкались словно дети: он — за право сильного обогреться, а я — личную неприкосновенность. Если это можно так назвать в условиях одного мешка.

* * *

Серая, утренняя, плотная дымка упорно висела в морозном воздухе, не давая солнышку пробиться к земле, придавая королевству льда и холода мрачности и незыблемости, грозя повергнуть меня в еще большее уныние. Мы добрались до предгорья и подошли к реке. Когда-то широкой и полноводной, стремительной горной реке, особенно коварной при таянии ледников и во время дождей, а сейчас замершей, замерзшей, вздыбившейся обледенелыми валунами. Нам предстояло пройти по перекинутому через нее крепкому веревочному мосту, противоположный край которого скрылся в густой белесой мути.

Три года назад здесь угрюмой змеей вилась вереница беженцев, тянувших домашний скарб и скотину. Удручающая картина встала перед глазами настолько явственно, что, казалось, я вновь услышала стук сотен ног и скрип колес по каменистой дороге, детский плач, ругань, жалобное мычание и блеяние животных... Мотнув головой, разогнала печальные видения.

Тем временем сегодняшний ведущий отряда Фрей 'ступил' на край моста, но вдруг замер. Его капюшон слегка наклонился в сторону, будто он прислушивается, а спустя мгновение от него выстрелили серые нити к спутникам.

К моему удивлению, Хейго даже не дернулся узнать, что происходит, не 'спросил'. А когда риирцы, не нарушая тревожную тишину, стремительно увлекли санки под мост, выпустил меня из объятий и ловко выскользнул из мешка. Завернул меня плотнее и в легкой, на мой взгляд, одежде, правда окутанный защитным коконом, замер вместе с остальными, напряженно вслушиваясь.

Я бы забралась под мост, спряталась, залезла бы поглубже между валунами и еще чем-нибудь прикрылась для надежности сверху, а темные предпочли наблюдать за подвесным мостом. Пришлось вместе со спутниками до рези в глазах всматриваться в густой туман и ждать появления кого-то, насторожившего их. Надо полагать, очередной белой напасти.

Сначала послышался тоскливый скрип деревянного настила и обледеневших веревок, завибрировавших под чьим-то весом. Мое сердце, сперва оборвавшись, заколотилось где-то в горле.

Потом раздался жуткий зловещий перезвон. Ищущие! Я привычно сжалась, зубами вцепившись в рукавицу, в ожидании предстоящей встречи, и слезящимися глазами таращилась на мост. Самое страшное — это слышать звук приближающейся смертельной опасности и, притаившись, ждать.

Наконец, в сером плотном тумане завиднелись тени, постепенно обретавшие четкие контуры бездушных ходячих трупов. Перезвон становился громче, нестерпимо хотелось закрыть уши и больше никогда, никогда его не слышать.

Один, второй, третий... пятый... Словно деревянные солдатики, шли окоченевшие мужчины и женщины... Вместо следующего зомбяка из тумана выскользнула тварь, затем другая. Следом их хозяева явились — по-королевски ступали, в белоснежных, чуть развевающихся от движения балахонах. Странные голубоватые волосы светились от напряжения, наверное, потому что столько народа удерживали в повиновении.

Сани затолкнули дальше под мост. Затем мы, задрав головы, смотрели, как из-под ног мертвяков и белых между досками сыплется потревоженный снег. Хейго стоял рядом, положив руку мне на плечо, будто удерживая на месте и предупреждая о молчании. Хотя я и сама была не в состоянии ни пошевелить пальцем, ни издать звука, глядя на шагающий и звенящий ужас.

Леденящая кровь процессия почти прошла, когда один из белых неожиданно остановился, глядя себе под ноги прямо в просвет между досками — на нас. Я увидела его глаза, напоминающие ледяные кристаллы, чувствовала чуждую, ненавистную каждому жителю Эйра магию, но не пошевелилась, даже дышать перестала, чтобы не выдать себя теплом дыхания. Не помогло — мертвящий однообразный перезвон разорвал резкий, высокий, ударивший по ушам звук. Это белый подал голос. Впервые на моей памяти один из них 'заговорил'. Ведь до сих пор они действовали исключительно молча.

Вопль послужил сигналом риирцам. Они стремительно выкатили сани на лед, видимо посчитав открытое пространство более приемлемым для отпора. А я, не выдержав, тоненько заныла.

— Не бойся, Оли, я с тобой! — мое плечо сжал Хейго и, поймав взгляд, смотрел на меня, словно делился несокрушимой уверенностью в своих силах.

— Тебе не холодно? — просипела я. Глупее не придумаешь, но подсознание иногда подкидывает сюрпризы.

— С тобой тепло, Ягодка! — услышала я сквозь звон, издаваемый ищущими.

Дальше начался настоящий ад. Риирцы разлетелись полукругом, взметнув руки в плащах подобно крыльям и натянув между собой черную 'нить'. Мы с Хейго замерли, глядя на них. Монстры опередили ковыляющих мертвецов, но нападать не спешили — видимо хозяева сдерживали. Два десятка зомбей приближались к нам.

И тут темные поразили меня до глубины души: неторопливо окружив ищущих и снежных тварей, сомкнули черную нить — и в следующий миг вместо нее заполыхало черное пламя. Они направили это страшное оружие перед собой, сжимая, поглощая бывших людей и монстров, попавших в 'темную сеть', обращая в пепел, оседающей серой дымкой на снег.

Я обернулась на шум, отвлекшись от ошеломляющего зрелища, и изумленно уставилась на крутившегося черным вихрем Хейго. Рубившего, крушившего остальных монстров и белых. Высокая поджарая фигура в черном, облегающем, непривычного вида костюме, рыжеватые волосы — он походил на смертельно опасный клинок, двигаясь с такой скоростью, что магические мечи в его руках казались размытыми. В какой-то момент забыв о страхе, я восхищенно наблюдала за мужчиной, бившемся будто бог. Темный герой — бесстрашный и беспощадный, защищавший меня, не подпускавший врагов ни на шаг.

В груди дрогнуло, разлилось горячим потоком, как скованная льдом река по весне, щедро наполняя силой мое тело и главное — душу. Даже когда темные расправились с белыми, как обычно, оставшись среди пепла и сморщенных серых трупов, я глаз не могла оторвать от Хейго. С трепетным восторгом признав свои чувства к этому великолепному мужчине, смотрела на него, не в силах оторваться. Одновременно вспомнила о том, что нечто неведомое и заранее пугающее должно будет произойти, когда мы доберемся до дворца, когда завершится путешествие в его горячих руках...

— С тобой все в порядке, моя Ягодка? — Хейго подошел ко мне после краткого разговора с соплеменниками.

— Лучше милая, — посоветовал появившийся из-за спины обеспокоенного Хейго Хал. — Так нежнее звучит...

— Нет, Тьяна сказала, милая — обычное обращение. Лучше добавлять 'родная' или, в подобных случаях — 'маленькая'. Некоторые считают, что мужчины предпочитают хрупких женщин, — выразил мнение чересчур любезный, на взгляд риирских судей, Тьюго.

— Мне больше нравятся крупные, — мечтательно возразил Свер. — И чем полнее, тем вкуснее.

— А Лилия требует от Сайло всегда говорить только любимая! — неуверенно заметил Кайго, он словно младенца осторожно подхватив гроб Шарля и заглянув в мешок, проверил его целостность и сохранность.

— Хватит! — раздраженно прекратил скользкий разговор Хейго. — Я сам решу, как мне называть свою... — замолк, а потом мрачно закончил, — спутницу.

Тяжело вздохнув, после признания самой себе, что безнадежно влюбилась в пришельца, я едва не пустила слезу:

— Я вас очень прошу, господа, практически заклинаю... — а дальше неподобающе сорвалась на визг, — хватит отвлекать меня подобным способом от истерики и чего еще вы там себе выдумали. Не то я непременно ее устрою!

Капюшоны переглянулись. Хейго поморщился и полез ко мне в мешок.

— Люди... они такие люди... непонятные, — последнее слово осталось за Тьюго.

Скоро я снова ехала, привалившись к крепко обнимавшему меня Хейго и тайком наслаждалась этими объятиями, теснотой и не противилась, когда он легонько поглаживал мое лицо.

* * *

В одном из ущелий мы сделали короткую остановку, затем темные монстры риирцев вновь покатили по снежной глади сани, увлекая нас вглубь бывшей Цветаны. Вдруг во мне все дрогнуло в предчувствии. Я разлепила глаза, высунувшись наружу, осмотрелась — и резко села, пренебрегая опасностью вылететь из саней на каком-нибудь пригорке.

Мы спускались в широкую долину, до боли знакомую, уже тянущую тоской в груди, предупреждая о скорой встрече и — расставании. На белоснежном покрове особенно четко выделялись невероятно яркие розовые и сиреневые розаны. Красивые, живые, крепкие деревца тянулись к солнцу.

Сани, слетев с горы, ворвались в дивную розановую рощицу. Здесь полегли самые сильные маги, самые сильные земляне отдали жизнь за родину, спасая свой народ. Даже лютый мороз не смог погубить живые свидетельства их силы. В ледяном мареве разливался аромат. Тонкий, пьянящий, рвущий мое сердце на части.

— До дворца остался день пути, — прохрипела я, с трудом выталкивая слова из перехваченного спазмом горла, и зарылась лицом в куртку на груди Хейго.

Нельзя, нельзя смотреть на розаны! Я изо всех сил пыталась закрыться от тянущейся ко мне родной магии. Нельзя! Ни в коем случае нельзя откликаться, иначе нас почуют белые. Нельзя провоцировать столкновение, ведь мы почти у цели.

Думала, что мне удалось справиться, но в какой-то момент словно в теплую воду нырнула... Вода приветливо обволокла мое тело, ласкала, проникая в каждую клеточку, омывала потоками силы сердце...

— Папочка! — вырвалось у меня.

— Закрывайте! — зло командовал Хал. — Плотнее!

А я радостно погружалась в отеческое тепло. Купалась в нем, восстанавливая почти полностью истощенные в этом путешествии силы. Дышала полной грудью, пила... наслаждалась...

— Оли, очнись! Оли, родная моя, закройся! — сквозь толщу вод донесся напряженный голос Хейго. Неохотно открыв глаза, я столкнулась с его все понимающим взглядом, в котором была досада, горечь, нежность. — Оборви сама связь, сейчас же!

Я подчинилась приказу, не раздумывая, ведь от этого зависит моя жизнь. Закрылась наглухо от воспоминаний и чувств — всего, что дорого и любимо, что согрело родительской любовью даже сейчас, по прошествии лет.

Следом меня накрыла боль. Сцепив зубы, я приникла к груди Хейго, обвив его шею руками в надежде хоть немного приглушить разрывающую, выворачивающую душу наизнанку боль, и смотрела из-за его плеча... сквозь магическую дымку смотрела на огромный, приветственно — или прощально? — шелестевший сиреневыми листочками розан, выросший на месте, где погиб отец, где покоится его тело.

Мои объятья, наверное, сейчас были удушающими крепкими, а голос сиплым от боли и горя, но я проскрипела, пообещав:

— Я еще вернусь к тебе, папочка! Только дождись!

— Не беспокойся, Оли, мы обязательно сюда вернемся. Обещаю, — твердо сказал мужчина, стиснувший меня в ответных объятиях.

Стыдно! Не достойно отпрыска королевского рода! Принцессы! Но я долго и с надрывом плакала на груди Хейго, по-детски воспользовавшись его заботой и участием.