Имперский посол

Как оказалось, дверь под лестницей на первом этаже вела не в кладовку, а в бытовые удобства. За ней был короткий коридор с парой небольших окошек на вышине моего роста, в который выходили ещё две двери. Дверь налево вела в мыльную комнату, дверь направо — в уборную. В мыльне дышала жаром протопленная плита с большим вставным чаном, полным кипятка, рядом стоял еще такой же чан с холодной водой. Вдоль стен тянулись длинные деревянные скамьи, у двери на гвоздях висело несколько ушатов.

К счастью, уборная была без выгребной ямы и сопутствующего ей запаха — у дальней стены был установлен стул с отверстием, под которым стояло ведро с крышкой, а напротив висел рукомойник и полотенце из грубой некрашеной холстины.

Перед тем, как пойти мыться, я удостоверился, что вся моя свита расселена по комнатам. Синн сказал мне, что нас пригласят к ужину, а пока мы можем отдыхать и приводить себя в порядок. Затем он ушёл, а я окликнул Хагиса и потребовал полотенце и чистую домашнюю одежду.

Нет, я не неженка — я только так выгляжу. Но это не значит, что я не ценю удобство бытовых удобств. Или хотя бы их наличие. По долгу службы я немалое время провожу в дороге и волей-неволей выучился их ценить. Ручей для умывания и придорожный куст для отправления естественных нужд — это еще не самое скверное, что поджидает путешественника. Куда как хуже постоялые дворы, где не допросишься ушата горячей воды, а нужное место находится в самом тёмном углу дальнего сарая, где его приходится искать только по невыносимой вони, а затем прикладывать чудеса ловкости и интуиции, чтобы не провалиться ногой в очко и не наступить в кое-что вокруг. А морские путешествия? Это императорская "Летунья" оснащена ночными сосудами для пассажиров — а на обычных кораблях для этого есть только доска на паре канатных петель, свисающая с кормы.

Поэтому я был доволен, что местные удобства оказались удобными и к ним не нужно было идти на другой конец двора. Всё-таки мне предстояло прожить здесь не один день.

Но лучше всего было то, что наше жилище стояло на отшибе, далеко от дамана. Это было уже везением, потому что никто не предполагал здесь столько шакиров. Несмотря на жёсткую многолетнюю подготовку, я не смог бы долго скрываться от них, если бы меня поселили рядом с ними. Над глубоким сном не властен никто, а мне требовалось хотя бы изредка спать.

Выйдя из ванной комнаты, где меня сменил Бованис, я прямо в домашнем халате улёгся на кровать под стёганое лоскутное одеяло. Нужно было отдохнуть перед ужином, где наверняка соберутся все здешние колдуны, которые будут изучать меня, и весьма тщательно. Это уж через несколько дней, когда их настороженность спадёт, можно будет отчасти раслабиться...

Я прикрыл глаза и разрешил себе подремать, медленно и осторожно отпуская в себе зажим, который привык держать почти бессознательно. Отпуская не до конца, словно вытянутую руку с камнем, которую опускаешь для отдыха, но не кладёшь камень на пол. Задышал глубоко и ровно, восстанавливая силы. Сквозь полудрёму я ощущал на грани слышимости шаги Хагиса, продолжавшего возиться с вещами — тот ходил чуть ли не на цыпочках, чтобы не беспокоить меня.

Если регулярно отдыхать подобным образом, можно было какое-то время обходиться без сна, только дремотой. Похоже, именно это мне и предстояло в ближайшие дни.

Освежившись, я совсем было собрался проверить наш дахтан на наличие наложенного колдовства, как вдруг почувствовал прикосновение к своей сфере, частично возникшей из-за раслабления, и плавным усилием восстановил зажим. Сюда приближался кто-то из шакиров.

Это был Синн, пришедший звать нас с Бованисом на ужин, а вместе с ним слуга, которому поручили накормить нашу свиту. Слуга оказался без колдовских способностей, поэтому его приближения я не ощутил. Синн подождал в холле, пока мы с Бованисом не облачились в придворные одежды, и повёл нас за собой.

Трапезная находилась в левом крыле дамана, том самом, куда Ромадиэ потащила козу. Значит, и кухня была где-то поблизости. На обед собралось около полутора десятков членов правящей семьи клана, проживавших в дамане. Их представили мне поочередно, похоже, по значимости в клане, не делая различий между мужчинами и женщинами — у нас в Империи первыми представили бы женщин. Детей за столом не было, их, видимо, кормили отдельно от взрослых. Самой младшей оказалась Эсмэ, юная дочка тэр-тана, та самая, которую собирались выдать замуж в клан Уволлы. Хрупкая по сравнению с родичами, хорошенькая, но бледная и осунувшаяся, она не выглядела цветущей невестой. Напротив, девушка выглядела так, будто недавно перенесла тяжёлую болезнь.

Здесь была и Ромадиэ, которой меня наконец представили. Племянница Хетрига вышла к ужину в кофте теплого желтоватого цвета, искусно отделанной синей вышивкой на груди и манжетах, и длинной тёмно-синей юбке с жёлтым вышитым узором по низу подола, мягкими складками спадавшей до щиколоток. Должен заметить, что в мужской одежде она выглядела женственнее, а сейчас её внешность показалась мне грубоватой.

Она поглядывала на меня с любопытством, но без того интереса, который польстил бы мужчине. Я был для нее диковинной зверюшкой или даже козявкой, изнеженным имперским щёголем, каких она еще не видела. Наверное, поэтому я удостоился чуть большего её внимания, чем Бованис, чья крупная, тучная, богато разодетая фигура не слишком-то расходилась с образом заморского торговца.

Тэр-тан Хетриг уселся во главе стола, его жена Сайбэ и младшая дочь Эсмэ сели с двух сторон от него. Следующими усадили нас с Бованисом, меня со стороны жены, его со стороны дочери. Дальше расселись остальные члены семьи — сыновья тэр-тана и их жёны, другие родичи — не похоже, чтобы строго по старшинству. Среди них были все, с кем я познакомился за день, включая старуху Дамарэ.

На столе теснились напитки и закуски, за исключением горячего. Среди напитков, разумеется, не было спиртных — как меня наставляли перед отъездом, стабрийская клановая аристократия никогда не употребляет спиртного, считая его напитком людей низшего сорта. Предложить кому-то из знатных стабрийцев спиртное — значит, нанести ему смертельное оскорбление.

Мне это было на руку. Стоит только вспомнить, как я изощрялся, чтобы отказаться от спиртного, в других государствах, где мне случалось побывать с миссией...

Но первый кубок здесь тоже было принято поднимать всем застольем, согласно обязательному ритуалу поминания предков перед едой. Вслед за Хетригом все подняли кубки и отхлебнули терпкого, освежающего напитка, приготовленного из какой-то местной ягоды, затем началась обычная трапеза. Сначала пошли закуски, которые каждый накладывал себе общей вилкой с расставленных по столу блюд, затем слуга внес на большом бронзовом подносе дикую козу, зажаренную целиком на вертеле и расчлененную на порции. Он обошёл стол и разнёс жаркое по тарелкам, поставив поднос с остатками на сервировочный столик у двери.

Хозяйка дома занимала меня разговором, и весьма искусно — беседа не мешала мне есть, но и не оставляла меня без внимания. Изредка в разговор вмешивался сам тэр-тан и тоже задавал мне вопросы, в основном о моей семье. Наконец я воспользовался тем, что Бованис начал громко и пространно отвечать на вопрос Хетрига об имперских торговых установлениях, и поочередно проверил каждого сидящего за столом.

Все они были шакирами. Исключением была разве что жена Нандига, оказавшаяся акирой.

У Шенгиса не было ни слова об этом. В отчётных записках, привезенных его слугой в Империю, были упомянуты только двое — тэр-шакир Тьямет, да еще Нандиг, второй сын Хетрига, сидевший здесь же за столом.

До моего сознания достучался голос хозяйки. Судя по интонации, она обращалась ко мне не в первый раз.

— Простите, отвлёкся, — повернулся я к ней. — Столько новых лиц, понимаете...

— Да, конечно. Новые лица — это всегда так волнующе. Когда к нам приезжают гости из других кланов, я, бывает, от избытка впечатлений дохожу до бессонницы, — простодушно призналась она.

— А у вас часто бывают гости?

— Раньше приезжали два-три раза в год, но в последние годы бывают чаще. У нас несколько раз съезжались и перед объединением, и после, да еще прошлой весной на день рождения Эсмэ приезжали целых четыре... — она запнулась, ища подходящее слово, но сбилась на местный диалект, — ...талхэ. Не знаю, как это будет по-вашему. Ну, это кто-то из родственников мужчины другого клана, чтобы поближе познакомиться с Эсмэ...

— Сваты, что ли? — догадался я.

— Нет — у вас в Империи нет такого обычая. Сваты приезжают потом, когда тот клан уже согласен взять себе девушку. А талхэ только смотрят, подходит она клану или нет. А мы тем временем тоже смотрим, подходит нам тот клан или нет. У нас для талхэ назначен год начиная с пятнадцатого дня рождения девушки, а затем в течение следуюшего года решают, куда она выйдет замуж. Если два клана договорились, на семнадцатом году играют свадьбу.

— А если не договорились?

— Когда у кого-то свадьба, на неё приглашают все кланы. Если не было созыва на свадьбу, значит, девушка осталась незамужней и на следующий день рождения к ней можно снова засылать талхэ. Получается раз в три года, начиная с пятнадцати лет. Если для девушки трижды не нашлось мужа, она остаётся в клане. Тогда она может выйти замуж, только если мужчина пойдёт жить в её клан.

— Но остальным кланам нужно знать, что девушке исполнилось пятнадцать...

— К этому времени обычно все уже знают. Все, для кого это интересно. Если клан, где есть девушка, надеется на брачный союз с каким-то из кланов, он посылает туда гонца с приглашением на праздник в честь пятнадцатилетия девушки.

— Вот как...

— Да, и не прислать талхэ в ответ на такое приглашение считается оскорбительным. Даже если тот клан не собирается брать себе девушку, талхэ должна приехать. Отказ после её посещения уже не считается обидным.

— Должна? Это всегда женщина?

— Да. Молодым мужчинам такое не доверишь, а зрелые бывают слишком снисходительны в оценке юных девушек. — Хозяйка дополнила своё высказывание красноречивой улыбочкой — что, мол, взять с этих мужчин — и я понимающе кивнул.

В Империи с этим было проще, потому что можно было присмотреться друг к другу в гостях и на празнествах, но и у нас не мужчина брал за себя девицу, а род роднился с родом. Даже я, при всей своей любви к независимой жизни, до сих пор оставался свободным только потому, что в тех семействах, с которыми мой отец охотно породнился бы, не было девиц подходящего возраста.

Я предпочёл бы распросить хозяйку о Шенгисе, особенно об его последних днях перед гибелью, но для моего первого ужина здесь это было неподходящей темой. Поэтому я поддерживал светский разговор, не забывая кивать в нужных местах, запоминать новые сведения и задавать наводящие вопросы. Кое-что я уже знал, так как основательно готовился к поездке, но в Империи слишком мало было известно о стабрийских кланах и их обычаях. Не только по отсутствию серьёзного интереса к ним, но и потому, что эти кланы очень неохотно откровенничали о себе. До определённой черты они ничего не скрывали, но стоило сделать хотя бы крохотный шажок за неё, как наступал заговор молчания.

Но пока на все мои вопросы, которые были допустимы для светской застольной беседы, хозяйка отвечала искренне, без малейших попыток уклониться от ответа. Впрочем, в её ответах и не содержалось ничего такого, что могло бы показаться необычным иноземцу. Такие же люди, тот же быт, возможно, с местными особенностями, но ничего из ряда вон выходящего. Я и не ожидал, что услышу чудовищные откровения вроде ритуального поедания покойников, но все морские торговцы, которых я перед отплытием расспрашивал о Стабри, в один голос утверждали, что здешние жители не так просты, как кажется.

Когда я спрашивал, почему они так считают, все они неопределённо разводили руками и пожимали плечами, но продолжали утверждать, что на Стабри что-то не так. Только один молодой купец сообщил, что ему показалось странным, что приезжих не пускают в глубь острова. Когда он захотел поглядеть на море с самой высокой окрестной горы клана Сармы, находившейся в отдалении от побережья, ему очень вежливо и настоятельно отсоветовали под предлогом, что ходить в горах очень опасно. На моё замечание, что ничего необъяснимого в таком отказе нет, он сказал, что дело было не в самом отказе, а в том, что их тревога была какой-то неправильной.

Торговцы — наблюдательный народ, в этом им можно было доверять. Советник императора по сношениям с иноземцами, под непосредственным началом которого я тружусь на благо Империи, тоже согласился, что это может иметь отношение к гибели Шенгиса, который, видимо, что-то разнюхал или пытался разнюхать в глубине острова. Это он сочинил выдумку про обычай рода дэ Мораис, когда я сказал, что для установления истинной причины смерти необходим осмотр тела. Хотя оно наверняка было сильно обезображено горным потоком и не стало лучше после двухмесячного пребывания в могиле, еще можно было попытаться обнаружить на нём следы от оружия, если таковые имеются.

Пока я делал набросок финтифлюшки, которой предназначалось быть священным амулетом рода дэ Мораис, мой начальник послал за придворным ювелиром, а через день амулет был готов. Представляю, как скривили бы носы Хетриг с сородичами, если бы знали, что мне на самом деле предстоит в эту ночку бдения над покойным...

Понятно, что мы с Бованисом были средоточием всеобщего интереса, поэтому я ни на миг не выходил из образа опытного придворного шаркуна, обходительного, но не слащавого, непринуждённого, но не до фамильярности. Бованис ничего из себя не изображал, он выглядел именно тем, чем и являлся — продувным и ухватистым столичным торговцем, смысл и сладость жизни которого состояли даже не в наживе, а в процессе достижения наживы. Сейчас он с видом азартной гончей, идущей по горячему следу, вдохновенно разъяснял Хетригу кое-какие тонкости имперских торговых законов, мало-помалу перетягивая внимание участников застолья на себя. Юная дочка тэр-тана, Эсмэ, оказавшись в перекрестье двух громких мужских голосов, побледнела так, что, казалось, вот-вот упадёт в обморок.

— Простите, — сказал я хозяйке, кивнув туда, — Если ваша милая дочь нездорова, может, ей не следует засиживаться за столом? Этикет этикетом, но я буду чувствовать себя весьма неловко, если ей из-за этого станет дурно.

Тэр-эмэ Сайбэ оглянулась на дочь и тоже поняла, что та едва сидит на стуле. Она зашептала что-то Хетригу, тот кивнул и что-то сказал девушке. Эсмэ встала из-за стола и нетвердой походкой вышла из зала.

— Мне не хотелось бы быть навязчивым, — сказал я хозяйке, когда мы с ней проводили девушку взглядами, — но если вашей дочери требуются целебные снадобья, мои запасы к вашим услугам. Я привёз с собой хороший набор лекарств.

Сайбэ изобразила вежливую улыбку, мало вязавшуюся с её озабоченным видом.

— Нет, спасибо, это у неё душевное недомогание. Молодые девушки, знаете ли, бывают такими чувствительными... новые лица и всё такое...