Имперский посол

— Неужели мой вид способен испугать юную девушку? Да и Бованис — это у него только голос громкий, но, в сущности, он добрейший человек... во всём, что не связано с торговлей.

— Нет, это не из-за вас. Просто... — хозяйка замялась, но затем решилась-таки на объяснение: — Гибель тэра дэ Мораис тяжело отозвалась на моей дочери... сами понимаете, такой молодой, еще недавно полный жизни — и вдруг мёртв... а девушки бывают так впечатлительны... Эсмэ до сих пор вздрагивает от каждого звука и пугается каждой тени...

Я не подал и вида, что у меня возникли кое-какие догадки. Когда заходит речь о подоплёке впечатлительности юной девушки, сговоренной невесты, лучше оказаться недогадливым.

— Понимаю... Я не юная девушка, но мне тоже тяжело думать о Шенгисе как о покойнике. До сих пор не могу смириться с этим. — Здесь я сказал чистейшую правду, но только потому, что она совпала с требуемым ответом.

Сайбэ тоже предпочла поверить тому, что я туп как гнилое бревно. Она решительно глянула мне в глаза:

— Будет лучше, если вы не будете расспрашивать её о тэре дэ Мораис. Девочке нужно забыть потрясение, было бы жестоко лишний раз напоминать ей об этом.

— Я понимаю вашу заботу о дочери, но поймите и вы, что если император поручил мне подробно выяснить обстоятельства гибели его полномочного посла, я не могу не расспрашивать об этом всех, кто так или иначе общался с Шенгисом. Я постараюсь не беспокоить девушку без крайней необходимости, но тогда обеспечьте мне сотрудничество остальных членов вашего клана.

— Я... — Сайбэ оглянулась на Хетрига. — Я поговорю об этом с мужем.

Ночь я провёл в полусне-полутрансе, на случай, если кому-то из местных шакиров вздумается бродить по двору. Я еще не ознакомился с местным распорядком и не знал, безлюдно ли по ночам вокруг нашего дахтана — было бы крайне досадно выдать себя раньше времени из-за мелкой непредусмотрительности. Когда посветлело настолько, что стали различимы окружающие предметы, я поднялся с кровати, натянул на себя будничную одежду, с вечера оставленную Хагисом на спинке стула, и вытащил из дорожной сумки свёрток с инструментом. Я не замыслил ничего преступного и вполне мог бы попросить ключ от каморки у хозяев, но рассудил, что им незачем знать методы имперской разведки.

В верхнем холле мне приветственно кивнул телохранитель, устроившийся на стуле у стены так, чтобы было видно и лестницу, и окно. Напротив моих комнат располагались комнаты Бованиса, в которых прежде жил Шенгис, а интересующий меня сундук с его вещами был перенесён в угловую каморку для прислуги. На днях сундук должны были переправить на "Летунью", поэтому я решил при первой же возможности осмотреть вещи покойного.

Я остановился у двери в каморку и развернул парусиновый чехол, во внутренних кармашках которого удобно устроился набор отмычек. Выбрав подходящую, я отомкнул навесной замок на двери, продетый сквозь новенькие ушки. Было заметно, что их прибили недавно, видимо, специально для охраны имущества Шенгиса. Сундук стоял посреди комнаты и был снабжён двумя замками, продетыми сквозь ушки над откидными защёлками. Здесь я повозился подольше, но справился и с ними.

Сверху в сундуке лежал знакомый камзол Шенгиса, свёрнутый кое-как и наспех брошенный сюда из шкафа. В его карманах я не обнаружил ничего, кроме дырки. Потайные кармашки и оговоренные укромные места за подкладкой тоже пустовали, но когда я прощупывал полы камзола, под моими пальцами обнаружилось нечто постороннее, видимо, провалившееся сюда через дырку в кармане. Вытащенный через неё же обратно на свет, комочек оказался свёрнутой в несколько раз бумажкой, где было написано мелким красивым почерком: "Сегодня, в обычное время, на обычном месте". Подписи не было. Я сунул записку себе в карман и продолжил осмотр.

Под камзолом лежала остальная одежда покойного. Я тщательно проверил её всю, но не нашёл ничего интересного. Никаких документов тоже не осталось — слуга Шенгиса догадался прихватить их с собой. Глубже лежали перевязочные принадлежности, а на самом дне — ларец для пилюль и снадобий. Я перенюхал все пузырьки и заглянул во все коробочки — судя по запахам, в них находилось то же самое, что было написано на наклейках.

Один пузырёк — из тёмного непрозрачного стекла, вместительный, с широким горлышком, закупоренным деревянной затычкой — почему-то лежал вне ларца, особняком. Я осмотрел его и, не обнаружив подписи, встряхнул. Внутри не булькнуло, а загремело лёгким, сухим звуком, словно там перекатывались шарики. Я вытащил пробку и осторожно вытряхнул содержимое бутылочки на пол.

Это оказались бусы из кумановых орешков, нанизанные на суровую нитку. Такие бусы любят мастерить сельские девчонки для себя и своих тряпичных кукол. Гладкие, блестящие, приятного оранжево-коричневого цвета, да еще если их хорошо подобрать, кумановые орешки смотрятся на девичьих шейках не хуже настоящих бус. У этих бус нитка была порвана, а сами они частично ссыпались с неё и были сильно поцарапанными, как будто на них наступили, когда они валялись на острой каменной крошке. Присмотревшись к ним, я обнаружил, что не все царапины выглядели как случайные. Создавалось впечатление, что на большинстве орешков выцарапаны рисунки.

Почему Шенгис хранил эту бутылочку? Вряд ли из сентиментальных соображений — таскать с собой всякие ленточки и медальончики на память было не в его характере, не говоря уже о том, что это были всего лишь кумановые бусы. Вряд ли он способен настолько потерять голову из-за сельской девчонки... хотя кто его знает...

Я засыпал бусы обратно в бутылочку, закупорил её пробкой и опустил в карман к записке. Больше ничего необычного в сундуке не нашлось, поэтому я аккуратно сложил вещи Шенгиса обратно и запер сундук отмычкой. Покинув каморку и заперев её наружный замок, я вернулся в свои комнаты изучать добычу.

Всё проходит, всё исчезает под натиском неумолимого времени. Когда-нибудь конец постигнет и Империю, оставив её лишь в древних летописях под названием Реканской Империи или даже Великой Реканской Империи. Но это случится еще когда, а сейчас она называется просто Империей. Ей уже не требуется зубами выгрызать свои границы у хищных соседей, но в ней еще и не завёлся дух всемогущества и безнаказанности, являющийся первым шагом на пути к упадку. Двести лет назад её основой стало воинственное Реканское королевство или попросту Рекана, к жителям которой имеют честь принадлежать и восемь поколений моих аристократических предков. Поэтому имперским стал мой родной реканский язык.

Все мало-мальски заинтересованные в связях с Империей люди знают имперский. Поскольку в ближайших соседях у стабрийцев была только Империя, вся их клановая верхушка могла говорить и даже писать по-рекански. Основы стабрийского диалекта я выучил перед поездкой, чтобы на всякий случай иметь возможность объясняться с местными простолюдинами, но острой необходимости в этом не было.

Записка была на имперском, почти без ошибок. Изящный кружевной почерк наверняка принадлежал женщине. Содержание записки выглядело коротким уточнением к предварительной договорённости, специально составленным так, чтобы стороннему человеку невозможно было догадаться, кто писал, кому, и о чём идёт речь. Зацепкой здесь был разве что сам почерк, и я убрал записку подальше. Пока...

Затем я уселся за стол и высыпал перед собой содержимое бутылочки. Большинство царапин на бусинах, действительно, были не случайными. Судя по характеру порезов, те были выцарапаны острием хорошо заточенного ножа или кинжала, причём уже после того, как бусы обзавелись ссадинами, потому что тонкие аккуратные разрезы кое-где шли поверх них.

До завтрака еще оставалось достаточно времени, поэтому я придвинул к себе письменный прибор и стопку бумаги, с вечера выложенные на стол предусмотрительным Хагисом, и тщательно перерисовал нацарапанное на бумагу. Сначала по порядку с бусин, которые оставались на нитке, а затем на отдельной строке с рассыпавшихся.

Закончил я как раз вовремя, потому что снизу уже раздавались голоса — кто-то из местных пришёл позвать нас на завтрак. С сегодняшнего дня мне следовало выходить к трапезе в будничном — те же тёмно-синие тона и белая сорочка, но ткань подешевле и отделка попроще. Про зеркала можно было забыть до возвращения на "Летунью", в этом жилище их не было, а чтобы с собой возить, они слишком дороги и хрупки. Поэтому зеркало мне заменял Хагис, перед каждым выходом осматривавший меня со всех сторон.

Вот и сейчас он вошёл и привычно застыл в подчёркнуто почтительной позе вышколенного слуги с докладом, чтобы объявить:

— Вас приглашают на завтрак, тэр Иргулис.

Мы с ним давным-давно как родные, но никогда, даже с глазу на глаз, между нами не проскакивает никакого панибратства. Для господина оно — дурной тон, для слуги — недостаток вышколенности, и позволяют его себе только выскочки и невежи, поэтому подлинное отношение Хагиса ко мне заметно лишь по тёплому и заботливому взгляду, когда он придирчиво оглядывает мой камзол и смахивает с него незаметные пылинки. Тэром Иргулисом, а не тэром дэ Грай он зовёт меня только потому, что это соответствует этикету обращения личного слуги к своему господину. Он удовлетворённо кивает мне, показывая, что всё в порядке и можно идти.

Вчера хозяйка клана была так любезна, что спросила на будущее, как мы предпочитаем — питаться за общим столом или чтобы нам приносили еду в дахтан. Разумеется, я выбрал первое — общий стол даёт гораздо больше возможностей наблюдать, получать сведения, завязывать дружественные отношения, да и отравить за общим столом труднее. Не то чтобы я здесь этого ожидал, по крайней мере в ближайшие дни, но привычка...

— Ну как? — спросил я Бованиса, пока мы всей компанией шли к даману за сопровождающим.

— Пока неплохо, — сообщил он, с полуслова догадавшись, что я имел в виду его вчерашние торговые разговоры за ужином. — Думаю, договоримся, если не наших условиях, то близко.

Бедняга Шенгис... Это ведь его гибель облегчила Бованису переговоры, и тот нескрываемо доволен, что миссия оказалась лёгкой. Смерть посла на службе — та же смерть воина на поле боя, она так же ради Империи и на благо Империи. Впрочем, для меня не откровение, что послу трудно умереть от старости и что я когда-нибудь повторю судьбу Шенгиса. Лучше бы поздно, чем рано, и лучше бы не зря.

Шенгис прибыл сюда с минимальной подготовкой, месяц спустя после прибытия стабрийского посланника в Империю. Нужно было срочно подписать основные документы, регулирующие отношения острова и Империи, и они были подписаны в течение трёх недель. Та же "Летунья" переправила их во дворец, а Шенгис остался, потому что были и другие важные вопросы, которые требовалось обсудить и согласовать. Он прожил в клане Тьеллы весь зимний сезон, а весной в гавань Киза, откуда имперские корабли ходили на остров, прибыла стабрийская яхта. Она привезла слугу и по совместительству секретаря Шенгиса, судорожно цеплявшегося за сундучок с бумагами, двоих охранников имперского посла и печальное известие об его гибели. Предположительно он свалился в горную реку во время дальней прогулки по острову.

На вопрос, почему яхта не доставила тело покойного на родину, сказали, что оно было слишком изуродовано ударами о камни и слишком долго пролежало в воде, поэтому они даже не подумали... А могли бы подумать, тем более, что у них тут одни шакиры, каждый из которых способен предохранить сопровождаемое тело от дальнейшей порчи. Поэтому Шенгис догнивает в здешней земле, а моё настроение заранее портится от того, что мне предстоит — нет, не от необходимости осмотра полуразложившегося трупа, а от того, что если улики и были, то от них ничего не осталось.

Меня готовили дольше. Почти два месяца я рылся в дорожных записках немногочисленных иследователей острова, запоминая особенности его природы, географии и этнографии, зубрил местные обычаи и местный диалект, беседовал с морскими торговцами, которые регулярно ходили с товаром к стабрийцам. Остров никогда не входил в круг первоочередных интересов Империи, поэтому известного было прискорбно мало. Даже обычай с талхэ, про который хозяйка рассказала мне за ужином, оказался для меня новым.

Затем два дня в карете, трёхдневный морской переход — и вот я здесь.

У парадного входа в даман мы разошлись в разные стороны. Наши слуги и охранники направились через двор в кухню, а нас с Бованисом провели в холл, а затем коридором в трапезную. Там нас усадили, как и вчера, Хетриг с Сайбэ заняли свои прежние места, остальные расселись кто как привык. Юная Эсмэ к завтраку не вышла.

Сегодня родичи главы клана уже не чувствовали себя скованно в нашем присутствии. Кто-то из них опоздал, кто-то поел и ушёл раньше, не привлекши ни чьего внимания. Единственно, никто не начинал трапезу раньше первого кубка, поднимаемого главой клана — местная традиция, известная мне еще из записок. Наконец в трапезной остались только мы с Бованисом и наша вчерашняя четвёрка сопровождающих во главе с Хетригом.

— Тэр дэ Грай, тэр Бованис, мы в вашем распоряжении, — объявил Хетриг.

— Благодарю вас, тэр-тан дэ Тьелла, — я подтвердил свои слова коротким вежливым кивком. — Тэр Бованис хотел бы обсудить с вами торговые соглашения, предлагаемые Империей. А мне хотелось бы отдать дань почтения моему предшественнику, тэру дэ Мораис, побывав на его могиле. Вас не затруднит обеспечить мне сопровождающего?

Я думал, что Хетриг прикажет пойти со мной Синну или Тиаку, но ко мне, не дожидаясь приказа, шагнул Тьямет.

— Мы проводим вас, тэр дэ Грай, — он сделал приглашающее движение головой им обоим и повернулся к двери, дожидаясь меня. Я покинул трапезную, все трое последовали за мной, а Хетриг остался с Бованисом. На крыльце я остановился и выжидательно посмотрел на Тьямета.

— Тэр дэ Мораис похоронен на нашем семейном кладбище, — сообщил тот. — Это недалеко, но не рядом, придётся немного пройтись.

— Ведите.

Главный клановый колдун повел меня за даман, мимо сараев и нашего жилища. В задней части ограды обнаружилась калитка, от которой начиналась ухоженная тропка, тянущаяся в горы. Тьямет пошёл первым, за ним я, Синн и Тиак цепочкой следовали за мной. Я прикинул ширину тропы — носилки с телом проходили здесь в обрез.

Тропа закончилась на площадке с несколькими рядами надгробных камней. С трёх сторон площадку окружали почти отвесные стены с нишами, тоже служившими для захоронения останков. Тьямет подвёл меня к могиле в конце ближайшего, не законченного ряда. Все трое моих сопровождающих выстроились вокруг неё полукругом, сложив руки на животах и склонив непокрытые головы. Я этого не знал, но по ощущению догадался, что это у них ритуальная поза скорби.

— Мы похоронили его в земле, — негромко произнёс Тьямет. — Это у нас считается почётным.

— Благодарю вас от имени Империи. Тэр дэ Мораис был...

Я задохнулся. Нет слов, чтобы рассказать, каким был Шенгис. Яркий, уверенный, схватывающий на лету всё, за что бы он не брался. Блестящий фехтовальщик, опаснейший игрок в тамги, да и в других придворных играх. Любящий свою службу, бесконечно преданный Империи. Тяжёлая потеря для нашего ведомства...