Поднявшись по невысокому пандусу, они вступили в зал, освещенный бледными серебристыми лампами. На его стенах блестели какие-то дырчатые зеркальные многогранники — наверное, тоже защитные лазеры, сейчас парализованные непостижимой драконьей магией. Сами стены, обшитые белоснежными плитами, были все в квадратах тяжелых жалюзи из темной стали. А под ними рядами стояли те самые легендарные роботы...

Глядя на них, мальчишки испуганно замерли. Роботы в самом деле были здоровенные — метра два с половиной, с огромными, похожими на котлы бошками, по сторонам которых торчали то ли уши, то ли прикрытые стальными веками глаза. Чем-то они походили на закованных в доспехи жаб, вставших на задние лапы. Их были здесь тысячи — но всё это воинство было сейчас мертвым, неподвижным, покрытым пылью...

— Похоже, что Хозяева в самом деле... того, — с кривой усмешкой сказал Серый. — Пошли дальше...

От нарастающего гула Песни уже кружилась голова, и всё остальное запомнилось Антону лишь обрывками — раскрывшаяся перед ними глухая металлическая стена в конце огромного полутемного зала... расчерченная голубыми кольцами шахта, воздух в которой вдруг подхватил его и понес вверх... он закричал от испуга и вдруг весьма неловко приземлился на четвереньки под тоже испуганные вскрики друзей...

Наконец, миновав просторный коридор, он оказался в круглом зале, в самой сердцевине пирамиды. В центре стояло громадное, похожее на трон кресло, наполовину состоящее из каких-то незнакомых приборов, у стен шло кольцо изящных пультов, над которыми замерли непонятные — объемные! — изображения. Над ними шел сплошной цилиндрический экран, отражающий окрестный пейзаж (Антон сразу заметил, что дракона на нём не было — хотя по всем признакам он должен там присутствовать), а выше был ещё пояс других, квадратных экранов, сейчас темных. Потолок — зеркально-черный круг, в который упирались изгибы обрамлявших зал стальных колонн — плавал на высоте метров пятнадцати.

Он не сразу заметил затерявшуюся в этом огромном зале фигуру. Когда она вдруг резко повернулась к ним, мальчишка замер. Стоявший перед ним человек был очень высок — добрых метра два. Одет он был в тяжелую белоснежную мантию, ниспадавшую до пола, — что придавало ему странное сходство с шахматной фигурой. Косо срезанные рукава мантии свисали до колен, из них выглядывали большие, неожиданно грубые ладони. Венчали мантию массивные золотые наплечники, соединенные не менее массивной цепью. Хмурое, подозрительное лицо обрамляла тяжелая грива пепельно-серых волос, падавших на спину. Без особого труда он понял, что видит Мастера.

* * *

— Невозможно. Сюда нельзя попасть, — низкий голос Мастера гулко раскатился по залу. В нем не было ни страха, ни удивления. Просто сухая констатация факта.

— Сюда нельзя попасть? Ой, простите, мы не знали, — неожиданно насмешливо сказал Андрей.

Да уж, не менее насмешливо подумал Антон. Наверное, нельзя. Впрочем, мальчишки — народ такой. Они всюду пролезут...

— Кто ты?! — спросил Серый. Голос его звучал сейчас требовательно, почти что зло.

Мастер вдруг улыбнулся — едва ли не торжествующе!

— Я — Творец и Создатель мира. Того самого мира, в котором ты сейчас живешь.

* * *

Как ни странно, Сергей поверил ему — поверил окончательно и сразу. Да и трудно было НЕ поверить — после всех явленных ему в этом мире чудес...

И, в тот же миг, его охватило вдруг странное чувство — не страх, нет! То возвышенное, возносящее в небеса чувство, какое охватывает воина перед битвой...

— Вот как? — голос его звучал сейчас насмешливо, мальчишка даже испугался того, что сорвется сейчас с его губ — но страх был где-то далеко... Его волной захлестывал восторг — восторг от возможности бросить в лицо Мастера свинцово тяжелые слова Правды. — Может, ты и впрямь всесилен, как бог в древних книгах, — но тогда ты величайшее Зло, ибо в ответе за всё зло, которое не предотвратил.

Торжествующая улыбка исчезла с лица Мастера. Оно вдруг стало очень хмурым. И — невозможно! — удивлённым.

— Я не всесилен. И я — не в ответе за всё зло мира! — голос его зазвучал недовольно, почти извиняюще...

Сергей перевел дух. Надо же — а ведь он сам почти поверил... Но теперь — теперь, когда морок пал, всё стало несравненно проще...

— Раз ты НЕ всесилен — то будь тогда скромней. Ибо МЫ — тоже не всесильны и равны в этом с тобой. И мы не примем твоих... планов на нас, как бы мудры они на самом деле ни были. Пусть даже это приведет нас к гибели — пусть! Но это — будет НАШ выбор. Не твой. Своей Воли — мы не уступим никому. Ибо, утратив нашу Волю, мы тут же перестанем БЫТЬ. А БЫТЬ для нас бесконечно важнее, чем существовать физически. Чем жить — но жить по чужой воле, чужой мудростью — пусть она и выше нашей!

— Люди всегда живут в присутствии чего-то великого, превосходящего их, — заговорил в ответ Мастер. — Часто они не обращают на это внимания. Порой, под влиянием гордыни и страстей, борются с ним. Но великое остается великим, а люди, как бы ни были безумны их замыслы, остаются ничтожными. Только если пасть на колени, если предложить себя в качестве орудия, можно найти своё истинное место в мире!

Да он же просто псих, с ужасом понял Антон. Конченый и безнадежный псих. И бог этого мира. Ой, мамочки...

— Нет ничего, более недостойного для чести человечества, чем верный раб, — резко ответил Серый.

— Почему бы не поработить того, кто и так уже раб в душе? — ответил Мастер. Похоже, этот разговор начал забавлять его. — Чести в этом нет, но есть выгода. Верить в честь — значит быть внутри, в компании рабов и дураков. Нет большей тирании, чем тирания рабов над рабами.

— Ты пережил свою душу. Ты забыл, что такое добро, дружба, семья, дом, друзья — тебе всё это просто недоступно. Ты давно уже не человек... ты не сможешь вспомнить, что значит мужское достоинство... достоинство своей страны... своего выбора... свободы... и ты, обезумев от власти, без колебаний и совести похищаешь людей, тащишь в своё царство всё, что считаешь нужным, считаешь себя богом, творящим миры, хотя ни черта не понимаешь даже в самых простых вещах! — голос Серого почти сорвался на крик.

— Бессчетны и непостижимы в человеке пути от каприза к жестокости, и хотя зачастую кажется, будто пути эти ведут напролом через пространства гуманного разума, на деле разумом они сплошь вымощены, — теперь Мастер говорил едва ли не печально. — Люди всегда выдают желаемое за необходимое, а необходимое — за неотъемлемую привилегию. И всегда считают своё дело правым делом. Словно котятам, гоняющимся за солнечным зайчиком из зеркала, им никогда не наскучит упорствовать в своих заблуждениях!

— У тебя нет чести! — выплюнул Сергей.

Мастер спокойно кивнул.

— Чести нет, есть только превосходство — абсолютное и необратимое. Какие бы умные планы ни строил маленький ребёнок — взрослый настолько больше знает, что они кажутся ему дурной игрой. Я мог бы испепелить вас на месте, но пощадил и даже могу рассказать кое-что об этом мире.

— Чести нет — но есть истина, — уже спокойней возразил Сергей. — Хотя бы в это я верю.

— Вера есть истина страсти, — ответил Мастер. — Но поскольку ни одну страсть нельзя назвать более истинной, чем другая, то вера есть истина пустоты.

Странно, как убеждения различаются изнутри и снаружи, подумал вдруг Антон. То, что ты считаешь надеждой, истиной и любовью, вдруг оборачивается ножом или молотом — чьим-то орудием.

— А вам не стыдно? — спросил он. — Оно ведь очень удобно — творить, ведь это самое достойное для человека, а за последствия своего творчества, которые калечат жизни простых, обыкновенных людей — не отвечать.

— Стыд — тварь, пожирающая любую уверенность, обвивающая холодными кольцами даже самые пламенные души, — равнодушно ответил Мастер. — Поэтому истинно СВОБОДНЫЙ человек должен быть свободен прежде всего от стыда. Винить его в чем-то могут лишь другие, равные ему люди. Или старшие. Но никогда — низшие, и, тем более, не он сам! Стыдиться чего-то — значит быть недочеловеком, ни больше, ни меньше. Делай, что хочешь — но будь готов за это заплатить.

— Чужим страданием? — не удержался Андрей.

— Такое бесполезное чувство, как страдание, не может дать кому бы то ни было на что бы то ни было какие бы то ни было права.

Антон промолчал. Что бы он ни сказал — мгновенный ответ сокрушал его, как дубиной. Но он всё равно не сдался.

— Хорошо быть маленьким и глупым, — начал он. — Тогда можно верить, что всё в мире происходит само собой, а от тебя не зависит ничего, и тогда жить становится немного страшно, зато очень спокойно. Дергайся, не дергайся, всё равно ничего не изменишь. А вот когда ты большой, сильный и умный, вот тогда ты понимаешь, что власть — это не только возможности, но и ответственность. А если ты не хочешь ответственности, — продолжил Антон, — ты придумываешь себе рай и уходишь в него. Прощай, жестокий мир!..

— Что ж, лучше так, чем оставаться в нем и делать его ещё более жестоким, — согласился Мастер. — Любить всех — значит не любить никого. Большинство людей никогда не достигает своей цели — того, о чем они мечтали. Но это значит лишь, что им не хватило решимости пройти свой путь до конца.

— У меня вот хватило, — буркнул Антон.

— Есть разница между решительностью и инициативностью, — Мастер вдруг отвернулся, вновь уставившись в голограммы управления. — Ты решителен, но не ради своей личной цели. Твои действия — лишь реакция, не сознательный выбор. Чего ты хочешь, Антон Игоревич? Вернуться домой? Но это глупое желание. Игра даёт больше, чем ты можешь представить, но даёт лишь тому, кто сам поставил себе цель. Ты ощущаешь себя винтиком в механизме Судьбы, и это ощущение тебя винтиком и делает! Сергея ведёт месть, верность и желание победы. Вайми — вызов, тайна и ответственность за других. Льяти ищет ответы и признания в Игре. А ты?.. Что двигает тобой, помимо рефлекторных реакций?..

— Вы могли бы просто назвать свою цель, — Антон решил вызнать побольше. — Зачем вам всё это? Зачем вы затаскиваете ребят в этот дурацкий мир? Почему ваши роботы громят здесь все зачатки цивилизации?

— Потому, что таковы их инструкции, — Мастер пожал плечами, словно удивляясь глупости вопроса. Потом вдруг словно в самом воздухе вокруг что-то сместилось или треснуло, и он резко изменил тему. — Вы вторглись в святая святых Цитадели. Вы смогли захватить контроль над Надиром. Странно, что охранные системы не сработали. Они должны были остановить вас любой ценой. Признаю, — он развел руками, — я недооценивал вас. Я не был уверен в серьёзности ваших намерений. Я не ждал вмешательства Драконов, не верил, что Флейта может быть чем-то больше глупой надежды дураков. Я никогда не думал, что Ключ, который меня вынудили выдать, будет кем-то... добыт. Это мои ошибки — ошибки человека, который живёт слишком долго, чтобы сохранить остроту мысли и выверенную беспристрастность, которой некогда гордился. Подумать только! Я родился на рассвете своего мира и застал его гибель. И теперь, в самом конце, когда я должен был проявить все свои лучшие качества — такие ошибки... Но, — печаль пропадает. Он смотрит на Антона острым, злым взглядом, — меня некем заменить. Если я вдруг погибну — погибнет и вся Ойкумена, поверь, я позаботился об этом. И я решу эту проблему, начиная с вас. Прежде чем умереть, скажи мне, мальчик, как вы попали в Цитадель? Я потратил столько времени, защищая её от магических, вероятностных и обычных атак! Как?! Я должен учесть это в дальнейшем.

Если бы мы сами это знали, — подумал Антон. — Не иначе, нам помогла магия Драконов... а Мастер об этом не в курсе. Выходит, не так уж он и всесилен... без Надира. До которого наверняка добрался Льяти с Димкой...

— Послушайте, — сказал он с удивившим даже его спокойствием. — Почему бы вам просто не рассказать, что привело вас... к вот этому? — он обвел рукой рубку. — Быть может, тогда мы решим, что вы правы. И даже расстанемся друзьями.

— Ну... хорошо, — Мастер опустился в кресло, задумчиво глядя на мальчишек. — Я родился на... впрочем, имя моего мира вам ничего не скажет. Он был похож на вашу Землю. Только развитие там зашло чуть дальше, в основном, в области компьютеров и нанотеха — принимаем имплантанты орально... Я был ведущим ученым одной из корпораций. Однажды я понял, как создать систему, меняющую вероятность событий, с некоторыми ограничениями, но собрать её было просто. За её счет я получил базовый набор нужных мне вещей, в том числе тех, что практически невозможны в моей реальности. Небольшой исполнитель желаний, не мобильный, не способный создавать живые существа, но способный совершенствовать машины. Например, берем процессор на входе, и на выходе получаем его же, но со встроенным умножителем частоты раз в сто и способным работать на ней. Это дало мне базис для матмоделирования, для физической основы фемтотеха, для секвенсора материи и сборщика — не традиционными путями. И тогда — я стал могучим. Сначала решил вопрос с бессмертием, пусть не в идеальном виде — время! — затем получил власть.

— Так как вы дошли до такой жизни? — удивился Антон. — Как оказались в этом диком мире?

Мастер вздохнул.

— Потом мои... конкуренты изобрели свой вариант вариатора. Он позволял ощущать одновременно все вероятности событий, а потом схлопывать их в нужную. Кончилось это плохо: он ушел во всеобщий доступ. Все, кто мог себе позволить, стали почти что богами: что-то похожее на то, что хакеры вытворяли в виртуальной реальности, только в реале.

Но через несколько лет вдруг выяснилось, что сумма вероятностей — константа, и число невероятных событий ограничено. В результате прошла смена законов физики на блокирующие вариаторы вероятности, основанная на них цивилизация рухнула. Я понял, что виноват в этом, и ушел странствовать с группой... коллег. Пока не обосновался вот здесь, в этом примитивном мире. Который мы поделили между собой и начали в нем Игру. Игру в богов, если хочешь. Она идет уже пять тысяч лет по вашему счёту времени.

— Я не понимаю, как можно менять... вероятности, — честно признался Антон.

— Это квантовая магия в чистом виде, — снисходительно пояснил Мастер. — Есть великие сущности, которые могут запросто путешествовать по Вселенным, в пространстве и во времени. Я — лишь по параллельным, с одинаковой физикой, но во времени тоже. По крайней мере, могу брать оттуда всё, что мне захочется. Ты и не должен это понимать.

— Но почему ваша цивилизация рухнула? — вновь удивился Антон. — По идее, с таким вариатором каждый должен в подходящую ему Вселенную выскакивать. Как вот вы.

— Никто не знает всех тайн магии вероятности. У нас от неё сама Реальность начала глючить. И, насколько я знаю, такая магия не работает больше нигде.

— А почему? — немедленно спросил Антон.

— Я полагаю, что нам просто повезло наткнуться на... запас свободных вероятностей, уцелевший с незапамятных пор. В других местах их видимо давно... исчерпали.