Реакция труса на опасность — шаг назад. Реакция на опасность бойца — шаг вперёд, вспомнил Димка. В тот же миг Вайми моргнул, и наваждение исчезло. Перед ними стоял вполне обычный парень. Ну, почти.
— Кто ты? — спросил мальчишка. Это был точно не тот Вайми, которого он знал.
Вайми криво улыбнулся.
— Разве не ясно?..
Димка понял... но, к своему крайнему удивлению, не испытал ни благоговения, ни страха. Ничего.
— Я тебя не знаю, — сказал он. — И никогда не хотел знать. Я не стану тебя ненавидеть. Я буду относиться к тебе так же, как ты относишься ко мне. Как к равному. Но я не хочу тебя. Ты мне не нужен.
— Ты не можешь меня хотеть, — ответил Вайми со странной улыбкой. — Потому что я тебя не люблю.
— Ах, так, — с облегчением вздохнул Димка, — я всё понял. Не стоит и пытаться.
— Стоит, — возразил Вайми, — стоит. Ты сам пришёл ко мне, сам попросил, чтобы я сделал для тебя то, чего ты хочешь больше всего на свете. И я сделал это, разве нет?
— А... Ойкумена? Ты можешь... ну, вернуть её?
Вайми хмуро взглянул на него. Что-то в его лице неуловимо изменилось — в один миг оно вновь стало холодным и чужим. Каким-то... бесстрастным.
— Разрушенное не восстановить. Утерянное не вернуть. Настолько разделённое не собирается обратно, — не сказал даже, а постановил он.
Когда-то я считал его смешным клованом, подумал Димка. Создатель действительности, изрекающий финальный вердикт, что осуществится, а что останется нереализованной вариацией, — таким он был сейчас. И этот бог не принимал отказов и не нарушал собственные правила. Он просто не мог поступить иначе. В его понимании человек, отказавшийся от мечты, был уже не человеком. С таким же успехом он мог отказаться от дыхания, от любви, от жизни... И всё же, он оставил Димке шанс.
— Я не прошу у тебя прощения, — сказал Вайми, глядя на него с высоты своего роста. — Ты просто должен понять. Если ты хочешь стать богом, то тебе придется пожертвовать всем. Иначе не получится. Это закон.
— Я не хочу стать богом, — буркнул Димка.
— Тем не менее, ты стал им, — Вайми всё ещё бесстрастно смотрел на него. — Хотел ты того или нет. Вондарской Ойкумены больше нет... но ты можешь создать на её месте что-то своё.
— Сперва я хочу знать, для чего всё это — я, ты, вообще мир.
— Не ищи ответы. Ты можешь их найти — но хочешь ли? Это те ответы, что разрушают сам вопрос. Просто твори. Так будет лучше.
— Угу, и как?
— Каждая вещь, каждый предмет имеет праобраз-идею, и единение праобраза с материей и есть душа. Ищи образы... и воплощай их.
— Где искать? О чём ты вообще говоришь?
— О творчестве, Димка, о творчестве. О том, что у каждой буквально мысли у нас есть отражения — почти похожие, отчасти похожие и совсем не похожие. Мысли-сказки, мысли-мифы, мысли-духи. Да, в каком-то смысле это детское мышление — которое не описывает реальность, а дополняет её. И у нас один мотив — не одна мысль, а целое облако их, и, просто смещая точку фокуса можно вылавливать из него новые смыслы.
— Мне ещё рано о таком вот думать, — буркнул Димка. — Я домой хочу попасть — а ты мне мешаешь.
— Ничуть не мешаю. Ты можешь продолжить в любой миг.
— Хорошо. Тогда...
* * *
Мир раскрылся перед ним ещё шире, открывая бессчетные планеты бессчетных пространств. Почти все эти планеты были обитаемы — и от одного взгляда на бессчетное множество форм различных живых существ голова у мальчишки просто пошла кругом. Пушистые парящие змеи, облака разноцветных живых нитей, что-то вовсе невообразимое — жидкое, пёстрое, струящееся...
Мир раскрывался шире, шире... Он видел конструкции непредставимого размера — планеты вращались внутри них. Это было немыслимо красиво — и немыслимо чуждо. Точно так же чужды Димке были и обитатели этого: глянцево-черные трехметровые многоножки, болтливые призмы с множеством антенн, какие-то многосоставные полупрозрачные шары — неясно даже, живые или искусственные... От всего этого многообразия у него стали разбегаться мысли, он понял, что не удержит это слияние долго. Но ему была нужна только Земля — и он вспомнил путь к ней. Он вернулся.
* * *
Господи, приснится же такое, подумал Димка, ворочаясь и стараясь понять, то ли он в самом деле лежит на земле, то ли это ещё какой-то дикий сон...
Но холод земли был совершенно реален. Голова была почему-то тяжёлая, во рту — мерзкий привкус кислого металла. Он даже подумал, что угорел... но лабаз с его печкой навсегда остался ТАМ — в другом мире и, казалось, в другой жизни...
Мальчишка передернулся и сел, ошалелело осматриваясь. Вокруг висел полумрак, и сначала он не понял, что смотрит на хорошо знакомый ему пейзаж — мост, ряд опор ЛЭП, темный корпус электростанции далеко слева, с рядом высоких труб, из которых тянулся унылый темно-синий дым, — всё это он уже видел много раз, как и городские огни. Он был на окраине родного города, за рекой, на заливном лугу, над которым занимался рассвет...
Серый был совсем рядом с ним — он скатился с невысокого бугра и сейчас тоже сел, осматриваясь. Рядом начинали подниматься другие ребята и девчонки — Сашка, Юрка, Борька, Аглая, Антон...
Димка передернулся, заметив ошалело крутившую головой Файму и других Маахисов. И Вайми с туго набитой сумкой на боку. В своём безумном порыве вернуться домой он выдернул сюда всех, кто вообще жил в Ойкумене! Сейчас луг покрывали десятки тысяч наверное ребят из сотен миров и пространств. Они все поднимались на ноги, ошалело осматриваясь. Над лугом быстро рос и раскатывался гвалт сотен языков — но Димка как-то понимал его...
Он удивленно уставился на зажатый в кулаке Ключ. Он всё ещё чувствовал Надир, чувствовал, что может управлять им — а значит, ничего ещё не кончилось.
На самом деле, всё только начиналось.
Разводит огонь в очаге каждый свой
Каждый смертный под кровом своим...
И четыре ветра, что правят землей,
Отовсюду приносят дым...
То по холмам, то по далям морским,
То в изменчивых небесах
Все четыре ветра несут ко мне дым -
Так, что слёзы стоят в глазах!
Так, что слёзы от дыма стоят в глазах,
Что от скорби сердце щемит...
Весть о прежних днях, о былых часах
Каждый ветер в себе таит...
Стоит раз любому из них подуть -
Тут же весть различу я в нём.
В четырех краях пролегал мой путь -
И везде мне был кров и дом.
И везде был очаг средь ночей сырых,
В непогоду везде был кров!
Я, любя и ликуя за четверых,
Спел им песнь четырех ветров!
И могу ль с беспристрастной душой судить,
В чем дому огонь горячей,
Если мне в одних довелось гостить,
А в других принимать гостей?
И могу ли любого я не понять -
Скорбь и радость в его очах -
Это всё и мне пришлось испытать,
Это помнит и мой очаг!
О, четыре ветра, вас нет быстрей,
Вы же знаете - я не лгу!
Донесите ж песнь мою до друзей,
Пред которыми я в долгу!
Кто меня отогрел средь ночей сырых,
В непогоду пустил под кров...
Я, любя и ликуя за четверых,
Спел им песнь четырех ветров...
Редьярд Киплинг
