Звездная Империя (Мв-21)

Из речи Представителя США в ООН.

Моя страна призывает мировую общественность обратить самое пристальное внимание на беспрецедентные зверства коммунистов в захваченном ими Шанхае! Несколько десятков тысяч (точное число неизвестно, ибо этих несчастных никто не считал), вина которых состояла лишь в том, что они хотели выбрать свободу и демократию — были убиты с жестокостью, от которой кровь стынет в жилах! Соединенные Штаты предлагают вынести резолюцию, осуждающую так называемый "красный Китай" (непризнанный ни одной из мировых держав, кроме СССР). Также, мы требуем возбуждения дела в Международном Уголовном Суде по обвинению Ли Юншена в военных преступлениях.

Ответ Представителя СССР.

Уважаемый коллега, вызывает удивление ваше молчание по поводу концлагерей в Южном Вьетнаме. Где сайгонский режим (так же не признанный ни одной державой кроме США) держит десятки тысяч "коммунистов" (к числу которых относит всех инакомыслящих) в условиях, весьма напоминающих Освенцим, Майданек и Дахау.

Представитель США.

Вы не понимаете, это совсем другое! То, что делается под знаменем и во благо свободы и демократии — нельзя сравнивать с гнусными преступлениями любого тоталитарного режима!

Представитель СССР.

Тогда я уполномочен заявить. Раз ваша сторона так обеспокоена судьбой китайских "узников совести" — то вы можете их забрать. Эвакуация за ваш счет, о сроках и числе обсудим.

Шифрограмма Москва — Шанхай.

..отобрать для начала, десять тысяч самых безнадежных "опиумных" для передачи англичанам. Достигнута договоренность об их вывозе на британском судне, в Гонконг.

Из отчета миссии Международного Красного Креста.

Нам была предоставлена возможность осмотреть т.н. "санитарные лагеря" вблизи Шанхая. Свидетельствуем, что содержащиеся там, это действительно, пациенты с наркотической зависимостью, а не политические заключенные. К сожалению, власти коммунистического Китая в настоящий момент не имеют возможности организовать их полноценное лечение (из-за отсутствия врачей и медикаментов), и потому смертность в этих лагерях очень высока. Похороны умерших производятся в общих могилах, и мы допускаем, что именно они были приняты заинтересованной стороной за "массовую казнь".

Карикатура в "Обсервер", Лондон (после перепечатана многими другими изданиями).

Сталин и Эйзенхауэр (портретное сходство есть) играют в шахматы. Вместо доски, расчерченная карта Китая, на которой клетки, это провинции, а фигуры и пешки, это крошечные человечки азиатского вида. На полу валяются побитые фигурки, в луже крови.

Подпись — "играем до последнего китайца?".

Сектор Газа, Народный Израиль.

Из-под Полтавы мы. Большая была семья — двадцать шесть человек. Главе, Соломону Яковлевичу, за семьдесят было, а самая младшая, Ривочка, в сороковом родилась, как раз за год до войны. Занимались кто чем — я вот по медицине пошел, да по-настоящему, на врача выучиться хотел.

А тут сорок первый. И немец наступает. Помню, как я последний раз всех своих видел — на день всего выбраться удалось. Как раз когда решали, на семейном совете, куда податься — в эвакуацию, как Советская Власть предлагала, все нажитое бросить, ехать неведомо куда — или остаться? Общим мнением решили, второе — поскольку "немцы культурная нация и беспорядка не допустят", ну может солдаты в первые дни пограбят, так переживем, и будем дальше заниматься ремеслом и коммерцией, не под теми, так под этими, всем ведь жизнь налаживать надо на этой территории? Так и остались.

Ну а мне выбирать не приходилось. Медик на войне — ценный кадр. В мирное время, в городе с населением в пятнадцать тысяч, двести тяжелых пациентов поступивших в один день вызовут полный паралич медицинской службы — ну а для дивизии, ведущей боевые действия, двести раненых в день, это обычное дело. И потому, как пишет одно из светил военно-полевой медицины, "хирург с двумя годами стажа на войне может рассчитывать на пост ведущего хирурга полевого госпиталя, а помощниках у него будут детский отоларинголог и гинеколог, по мирным специальностям — поскольку, даже если очень богатое государство подготовит нужное число хирургов, у них просто не будет практики в мирное время" (прим.авт. — А.Б.Поволоцкий, "Военно-полевая медицина"). Так что, диплом тебе в медсанбате зачтется — и работай без отдыха, как на конвейере, только успевай.

Страшно было очень, особенно поначалу. Ведь медсанбат дивизии, согласно уставу, должен быть не дальше десяти километров от передовой (иначе, большинство раненых просто не довезешь). А что такое год сорок первый, все помнят, кто прошел: внезапный прорыв немецких танков, и нет для юберменьшей разницы, врач ты, или раненый. После стало спокойнее, когда мы наступали — но очень паршиво было, когда безнадежных отсортировывали. Тех, кто жив еще, но тратить на него даже не лекарства, а время врача за операционым столом, уже бессмысленно — надо тех спасать, кого еще реально спасти. И водки нельзя для успокоения — тогда руки дрожать будут, и не то что оперировать, ассистировать не получится!

Повезло, войну прошел, сам даже ранен не был. Демобилизовался в сорок шестом, в звании капитана медслужбы. На Полтавщину свою вернулся — и узнал, что нет больше никого из моей семьи! Не только в Киеве был Бабий Яр — в других местах тоже.

И самое поганое — что сдавали евреев немцам, свои же соседи! Доносили, где прячутся те, кто на регистрацию не пошел. Правда, и сами гады тоже не пережили — сказали мне в управлении МГБ, куда я приходил узнать:

-Ты самосудом заниматься, не думай! Все, кто виновен — свое получили по закону. Кому вышак, кому двадцать пять, как пособнику — кайло в руки, и на Полярную Магистраль. Ну кроме тех, кто вину свою искупили.

Ага, искупили! Как Митяй Остапчук, который к смерти моих руку приложил, было его имя в бумагах, что мне прочесть дали — а после он еще и полицаем у фрицев служил, но в сорок третьем, почуяв чья победа будет, успел к партизанам переметнуться, после призван был, как наши пришли, и сумел даже медальку "За Будапешт" получить — оттого, ему прощение, ох и добра же Советская Власть к иной сволочи! И работает в нашем селе, как ни в чем ни бывало — фронтовик, герой! Встретил я его на улице — и среди бела дня, при народе, дал в морду, от всей души. Он в крик, милиция прибежала — в общем, погано получилось. Хорошо, там капитан участковый, тоже фронтовик, разобрался. И политику Партии мне прояснил:

-По закону, высшая мера положена лишь тем, к кого на руках кровь. А двадцать пять — тем, кто не искупил. Гражданин Остапчук же, во-первых, непосредственно в карательных акциях участия не принимал, нет у нас таких сведений, хотя искали хорошо. А во-вторых, он воевал не только честно, но и геройски — в наградном листе его вообще к "Славе" представляли, но с учетом его прежних грехов, ограничились медалью. Хотя обычно таким как он наград не дают, а лишь в зачет прошлой вины. Так что сейчас у Советской Власти к нему претензий нет. Чисто по-человечески я тебя понимаю — но предупреждаю официально: устроишь самосуд, ответишь по всей строгости. Тебе за всю семью жить надо — так жизнь себе не ломай по дури!

А эта гнида с битой мордой, еще после ко мне приперся с водкой, мириться. И стал объяснять, что не по трусости было — а тогда казалось, что немцы, это сила, это навсегда. Новый порядок, закон — при котором надо жить и обустраиваться. Но не усердствовал — потому что понимал, а вдруг все назад обернется? И когда обернулось — стал нашим помогать, и в лес ушел, и в немцев стрелял, а когда наши вернулись, то воевал честно, стараясь на амнистию заработать, "ну мне же тут после жить".

-Ты пойми — не всем в герои дано! Мужику, который на земле — эта земля главнее. А уж какая власть, то дело десятое.

А мне слушать противно. Ведь если он один раз переметнулся — то и снова может, если на нас еще какой гитлер нападет? Хрен с тобой — живи, сволочь! Вот только мне теперь каждый день твою харю на улице встречать — да и что делать в родном селе, ни кола ни двора, ни единой родной души не осталось. Хотя и должность мне обещали в амбулатории, и хату предоставить. А я вот пришел на то место, где наш дом стоял и вспоминаю, глядя на пожарище, как тут до войны мы все за стол садились — и тоска такая, что волком вой.

Так вот и записался я в Израиль, добровольцем — для интернациональной помощи еврейскому народу. Не в кадрах — а как вольнонаемный персонал. И тоже насмотрелся, всякого. Израиль после сорок пятого — больше на наш нэп был похож, чем на советскую действительность: частная собственность преобладающая, и вместо руководящей и направляющей Партии, какой-то парламентский бардак. Газеты читаешь (даже те, что на русском выходят) — вообще ничего не понять: об одном и том же пишут по-разному, и не разберешь, что хорошо, что плохо! И в людях меркантильность неприятна — вот отчего я семьи так и не завел: ну не принято было в СССР, когда женщина едва ли не сразу после знакомства спрашивает, "а сколько ты зарабатываешь, а можешь ли обеспечить?". Не монах я конечно, всякое бывало — но так и не встретил в Израиле ту, в которой был бы уверен, что не предаст — с которой можно семью навеки.

Арабы и то, в чем-то симпатичнее казались. Напоминая мне бедных страдающих негров из "Хижины дяди Тома" — может, это русское во мне, страждущих жалеть? Жизнь в этих библейских местах была, ну вовсе не рай — зимы и морозов нет, но земля сухая как камень, с водой проблемы, да еще и мало того что арабы с евреями как кошка с собакой, так еще и между собой собачатся постоянно. Хотя вера и язык одна. Кстати, иврит я так и не осилил — русского здесь хватает, ну и арабских слов, наиболее ходовых, за шесть лет выучил достаточно, чтобы хоть в общих чертах разговор понять. Ну а немецкий в вузе учил, и тоже не забыл еще.

С медициной же у местных, если про деревенских арабов говорить — был просто мрак! Врачи, обученные по современной науке, были лишь в городах (и понятно, лишь для богатых) — а для простонародья наличествовали всякого рода знахари, травники, костоправы, торговцы амулетами, как во времена Гарун-аль-Рашида. Возможно, не все шарлатаны — вернувшись в Союз, мне довелось познакомиться в Москве со знаменитым Бахадыром, который творил невозможное по науке, и кого "дед научил" (значит, какая-то Школа, система, была) — но конкретно про тех, кого я видел тогда в Палестине, ничего сказать не могу. Отмечу лишь, что факт очень высокой детской смертности был явно не в пользу "медицины народной". Еще, женщины у арабов показываться для осмотра не могли даже врачу — который имел право лишь лекарство передать мужу, отцу, брату, иному родственнику, по словесному описанию симптомов болезни.

Война пятьдесят пятого — а что про нее сказать? Тем, кто прошел Отечественную, она показалась совсем незаметной. Запомнилось лишь, что после нее в самом Израиле что-то сдвинулось, в лучшую сторону — перестало быть "мы торгуем, а русские нас защищают". И сам Израиль, прирастя территорией, стал чем-то вроде региональной державы. Что помимо прочего, предусматривало и налаживание здравоохранения на новых землях. Хотя "полевая медицинская служба", как называлась эта организация — тот еще бардак. Вроде, казенная, с государственной поддержкой, с нашим снабжением и матчастью — но крутилось вокруг нее множество мутных личностей, ну прямо как в царском Земгоре в ту мировую войну.

А такие как я — делали свое дело. Следует сказать еще о внутреннем устройстве новых территорий: сектор Газа, долина на юго-западе, вдоль берега моря, что считалась оплотом фидаинов, палестинских националистов, была отдана под оккупационную зону ГДР. В рамках этого же соглашения, немецким товарищам было разрешено устроить там что-то вроде концессии — попросту, колхоз, где местные выращивали апельсины, финики, прочие южные фрукты, для стола граждан ГДР. Напомню, что евреи там прежде не жили — и территория почти не была затронута войной: вторжение Еврорейха в сорок третьем оставило мало следов, поскольку арабы считались союзниками, когда после пришли англичане, боев тоже практически не было, немцы драпали до Суэца; ну и в самую последнюю войну арабы вовсе не показывали нашего упорства, предпочитая разбегаться или сдаваться в плен наступающим советским войскам. В общем, расклад был примерно как на Западной Украине или в Прибалтике — где долго еще после Победы шла война с лесной сволочью. Отличие было лишь в том, что лесов в Палестине нет — и фидаины жили не в схронах, а в деревнях, как обычные крестьяне — подобно не партизанам, а подполью. И хотя немцы наводили там порядок крайне жесткими, даже жестокими мерами — до установления мира и порядка тогда, осенью пятьдесят пятого, было далеко. Тем более, что рядом граница с буржуазным Египтом, и наличествовала граница морская — а контрабанда в этих местах была давним и привычным занятием.

Нас было четверо — я, как старший, и единственный врач. Сара, медсестра — после оказалось, что она не медик совсем, но "очень-очень нужны деньги", а платили за нашу миссию по "фронтовой" расценке со всеми положенными надбавками — ладно, хоть повязку наложить сможешь? Яков, водитель санитарной машины — наш "газон" с кузовом-автобусом, оборудованным как медкабинет (прим.авт. — довоенный Газ-55, вы могли такой видеть в фильме с Шуриком, "будь проклят день когда я сел за баранку этого пылесоса"). И уже в немецкой комендатуре настояли на включение в состав нашей команды "товарища Кюна". Типичный "колбасник", как их представляют и рисуют — в возрасте уже, брюшко, усики щетиной, только монокля не хватает.

-Во-первых, он соберет для нас статистику по санитарной обстановке на данной территории. Во-вторых, он знает арабский и русский — будет полезен как переводчик. В-третьих, он тоже медик — так что помощь может оказать.

А в-четвертых, для негласного надзора? Хотя какой шпионаж может быть — между своими? Ладно, как тебя по имени, Вильгельм — ну, будешь Вилли. И где ж тебя жизнь помотала — немец, владеющий русским, это дело нередкое, но чтоб еще и арабским? Хотя, вспоминая историю, германский капитал сюда еще при кайзере лез. А ты, судя по возрасту, уже следующее поколение — папа у тебя мог быть инженером или коммерсантом, а мать очень даже возможно, местной. Или даже, еврейкой — тогда понятно, отчего ты в Германию не вернулся после. Что ухмыляешься — "герр доктор, вы прямо как Шерлок Холмс". Вот тебе наша регистратура, твой фронт работ — раз уж ты в нашей команде! А медицинская твоя квалификация какая — что говоришь, "младший персонал, могу медбратом" — будешь, если понадобится, носилки таскать!

Деревни тут были, похожие на нашу Херсонщину — дома, окруженные богатыми садами. Только хлеб тут не сеяли — или же, очень мало. Глава сельской общины назывался "амир", еще был мулла (настоятель мечети), также влиятельной фигурой был лавочник (иногда он же и аптекарь — продавал какие-то пилюли и таблетки, нередко со стершимися этикетками и давно истекшими сроками хранения); упомянутые выше знахари, если были, то предпочитали держаться в тени. В большой деревне мог быть немецкий военный пост — унтер-офицер с десятком солдат. Выглядело все идиллией — мир и покой. Однако нас предупреждали, что ездить здесь по ночам в одиночку категорически не рекомендуется.