Дворянство (Ойкумена-3, главы 1-3)

Он задумался на мгновение и уверенно закончил:

— Да, это правильнее всего. Обращайся ко мне 'Ваше Высочество'. И укажи остальным, чтобы они соблюдали достодолжный порядок. Кроме того, этот рутьер и его слуга больше не должны так грубо меня одевать и раздевать. Я привык к другому обращению. И еда. Я хочу другую еду. Мне должны подавать первому, остальные могут есть после того как я отведаю кушанье.

— Это все? — глупо спросила лекарка, механически считая, сколько раз юный аристократ повторил 'должны'.

— Да. Остальное я пожелаю в свое время.

Елена оторопело смотрела на мальчишку и видела — в его поведении нет ни капли наигранности. Бог знает, что было тому причиной, но у принца как по рубильнику включился режим дворянского высокомерия и абсолютной уверенности, что ему все должны по природе вещей.

— Может, помягче? — предложил оказавшийся рядом Пантин. Елена не удостоила его даже взглядом, недобро уставившись в темные зрачки принца. Наверное, стоило как-то промолчать, смягчить, сделать поправку и проявить понимание. Наверное. Стоило. Но Елена не захотела, и тому было много причин, которые сплелись воедино, как связка проволоки под молотом кузнеца.

— Во-первых, мы скрываемся. Скрываемся, чтобы тебя, дурака, не убили, — тихо и отчетливо сказала она. — Мы выдаем тебя за обычного городского парня. И обращаться к тебе 'Ваше Высочество' — верный способ всех погубить. Тебя в первую очередь.

Мальчик сглотнул, но взгляд не отвел.

— Во-вторых...

Елена чувствовала, что ее понесло, но остановиться уже не могла, да и не особо хотела. Пантин укоризненно покачал головой, воздержался от комментариев и ушел к фрельсовой дочери. Она вместе с Гамиллой и менестрелем как раз помогали выползти на свет божий раненому горцу.

— Во-вторых, мы единственная преграда между тобой и смертью. Твой...

Она чуть было не сказала 'отец' и осеклась в последнее мгновение.

— Твой спаситель многим пожертвовал, чтобы сохранить твою жизнь. И еще многим пожертвует. Это достойно хотя бы капли уважения и благодарности. Так что прикрути фитилек и веди себя как человек, а не высокородная свинья. Все понял?

Она была готова к истерике, топанью ногами, прочим эксцессам избалованного барчука, однако ничего не произошло. Артиго склонил голову и как-то разом осел, ушел в себя, глаза его потухли, зрачки расфокусировались, глядя сквозь Елену в бесконечную даль. Принц за пару секунд стал похож на куклу, из которой выпустили часть воздуха.

— Вставай, и пойдем — резко, уже без сантиментов потребовала женщина. — Надо тебя вымыть по-человечески

Артиго сглотнул и вздрогнул, но сохранил гробовое молчание, даже не засопел. Промолчал он и пока Елена мыла его в старой купальне, больше похожей на душевую кабинку, сколоченную из серых от времени и древоточца досок. Мойщица ожидала увидеть на худом теле принца следы побоев, как у Флессы, это объяснило бы заторможенность и явную неадекватность мальчишки. Но нет, если его и наказывали, вбивая правила сословного поведения, случалось это редко и не сильно.

— Мастерица! — позвал со стороны дома горец. — Пора меня лечить!

— Жди, — отрезала Елена. — Видишь, пока занята. Сейчас приду.

Пантин, как за ним водилось, снова появился будто из ниоткуда, подав Елене выстиранную рубашку и штаны для мальчика.

— Я попросил нагреть воды, чтобы лечить, — сообщил мужчина. — Котел просто горячий и котелок поменьше с кипятком, правильно?

— Да, все верно, — кивнула Елена, завязывая шнурки на детской рубашке. Артиго не умел с ними обращаться, он вряд ли когда-либо одевался самостоятельно, проще было все завязать самой, чем ждать, пока неловкие пальцы мальчишки управятся с трудной задачей.

— И еще я развел соли, не слишком мелкой, каменной, одну часть на десять частей воды, — закончил отчет Пантин.

— Тоже верно, — согласилась медичка, затянув последний узел. Артиго уставился в одну точку на деревянной стене, безвольно выполняя все указания мойщицы.

Гаваль и Грималь помогали брести будущему пациенту и энергично обсуждали комету.

— Это колдовской змей с хвостом огненным! — толковал оруженосец бретера. — Послан за грехи наши тяжкие, предвещает ужасы, бедствия, мор, глад и пляшущих скелетов! Но есть еще у людей возможность одуматься и не грешить, есть!

Странно, подумала Елена, в местных легендах практически отсутствует фигура дракона. Иногда встречается нечто условно похожее, но сугубо на втором-третьем плане. Вместо огнедышащих рептилоидов героические рыцари забарывали чертей и ледяных демонов. Еще одно доказательство того, что мир Ойкумены заселялся не выходцами с Земли. Наверное...

— Это не дракон, а небесное тело загадочной, но воздушной природы, — вещал Гаваль. — Иначе оно давно упало бы с неба на твердь земную. И проходит она по небосводу каждые полтора столетия, о том давно в умных книгах писано. Каждый раз проходит, а низменный плебс будоражится, конец дней и божью кару ждет.

— Да сам ты умная книга! — горячился богобоязненный слуга. — Вот прям случайно так вышло, что...

Он резко замолчал, бросил косой взгляд на мальчишку и даже хлопнул себя по челюсти, будто замыкая уста понадежнее. Гаваль недоуменно посмотрел на внезапно капитулировавшего оппонента, пожал худыми плечами.

Елена испытывала жгучий стыд за срыв и обиду на саму себя за педагогическую промашку, судя по всему, катастрофическую. Постфактум было понятно, что Артиго как раз и попытался общаться по-человечески, просто он не знал, что можно разговаривать как-то иначе. Следовало поддержать разговор, укрепить едва-едва наметившееся доверие и начать крошечными шажочками подготавливать принца к другой жизни. А теперь уже поздно. Видимо, поздно.

А ей это вообще все надо?.. Хороший вопрос.

— Все хорошо? — громко спросил Раньян. Фрельсова дочь поднесла ему глиняную кружку горохового пива, и с расстегнутой рубахой, а также колуном на плече, все еще небритый мечник был похож на сурового пирата.

— Да, — коротко ответила Елена, покосившись на вымытого и переодетого Артиго.

Раньян скупо, едва заметно покачал головой, и в глубине темных глаз промелькнула нешуточная боль. Мелькнула и пропала бесследно. Бретер вздохнул и сказал:

— Пойдем завтракать.

Но завтрак Елена отложила, чтобы провести операцию на пустой желудок и твердую руку. Опять же, если пациент умрет или истечет кровью под скальпелем, будет, чем заесть стресс. Гаваль ретировался, сославшись на то, что не выносит крови. Менестрель таки сумел выменять плед на музыкальный инструмент, грубый, но функциональный — деревянную дощечку размером примерно в две ладони с металлическими скобками. Отойдя за кривой забор, он стал практиковаться, наигрывая коротенькие и простые мелодии

— Да ты охренел, чувырла, — без особой злости заметил Кадфаль, проходя мимо. — Чужое раздариваешь?

— В первом же городе наиграю и напою отдачу, — вполне уверенно пообещал Гаваль. — А там и что поприличнее прикуплю. Я про инструмент, — поспешил уточнить он.

— Смотри, — беззлобно и в то же время очень веско пообещал искупитель. — А то мы тебя самого продадим. На такого сладкого мальчика покупатели всегда найдутся.

Кадфаль пару секунд смотрел на потерявшего дар речи менестреля, затем фыркнул, не в силах больше удерживаться от смеха, гулко хлопнул Гаваля по плечу так, что казалось, еще немного и юношу вбило бы в землю.

— Да не боись! — искренне посмеялся кубический дубиноносец. — Я пошутил.

Он резко посерьезнел и доверительно пообещал, склонившись к уху менестреля:

— Но если не расплатишься, мы тебя все равно продадим.

И пошел к рубильщикам капусты, оставив Гаваля мучительно гадать, сколько в этой шутке было настоящей шутки.

— Веселые вы люди, — сказал горец, кривя губы в болезненной гримасе. Он сел на пенек, где прежде сидел Артиго, с негромким шипением вытянул ногу.

— Да, не жалуемся, — отозвалась Елена, деловито проверяя воду, чистые тряпки и котелок с кипятком для дезинфекции инструментов. Во 'вьетнамском сундучке' еще оставался виноградный спирт, но медичка старалась не тратить дефицитные лекарства, помня, что их запас пополнить не удастся еще долго.

— Ремень, что ли, прикуси, — посоветовала Гамилла на правах добровольной ассистентки.

— Гы, — невнятно буркнул горец.

— Ну, дело твое, пожала плечами Елена, разматывая побуревшую от крови повязку.

Медичка была готова к нагноению и прочим эффектам, однако рана оказалась чистой, с умеренным воспалением и отеком. Все обстояло в точности согласно описанию раненого: засевший чуть выше колена наконечник на сломанном древке. Елена из чистой мстительности — вспомнив грубое 'эй' — пошатала обломок, вызвав зубовный скрежет раненого.

— Ну что, приступим, — он достала вырезанную Пантином рогульку. Горец закатил глаза и побелел.

— А может, вина? — попросил он, мгновенно растеряв гонор и пафос. — Это... для храбрости и чтобы не больно. Чарочку побольше.

— Можно и вина, — согласилась Елена. — Только учти, от него у тебя жилы расширятся, кровотечение будет сильнее. Если что не так пойдет, можешь алым истечь.

Горец немного подумал и, когда Елена уж собралась попросить у местных вина, покачал головой.

— Режьте так. Перетерплю.

При свете неяркого солнца у него оказалось довольно молодое, но сильно побитое жизнью лицо. Елена предположила, что лет ему от двадцати пяти до тридцати, вряд ли старше. Нос очень характерный, мощный, с горбинкой, был перебит у переносицы, что делало его окончательно похожим на попугайский клюв. Левое ухо расплющено в блин давним ударом, никаких косичек, голова бритая, так, что видно несколько шрамов. Мужчина носил бороду по северному обычаю, примерно такую же отращивал Сантели — щеки выбриты, зато шея обросла. Черная поросль уже серебрилась нитями ранней седины. Одет он был тоже в сборную солянку по континентальной 'моде', без кушака, а на животе, горизонтально, носил в деревянных ножнах большой, типично горский кинжал с рукоятью в виде буквы 'Н'.

— Как зовут? — спросила женщина, правя скальпель на самом мелкозернистом камне, смочив поверхность водой.

Она ждала снова чего-нибудь с 'г' и 'валями', а то и молчания, но горец хмуро ответил:

— Марьядек из Керазетов

— Ищешь удачи на равнинах? — Елена, в общем, не ждала ответ, скорее занимала время, пока готовилась. Она смыла мокрую каменную пыль с маленького клинка и полила рану тонкой струйкой из кувшина с теплой водой, вымывая сгустки крови.

— Я думала, все ваши в наемных отрядах служат, за доброе серебро. Сними ботинок, а то сейчас в него кровь натечет.

— Надоели горы, — с неожиданной прямотой заявил Марьядек. — Надоели бараны и дедовские алебарды. Надоели рода, тухумы и старейшины. Надоело, что еще имени своего не выучил, а жену тебе давно подобрали и уже выкуп ее семье должен. Надоело, что служить можно лишь в полку, а жалованья четверть доли получаешь, остальное тухуму засылают. Надоело, что где голова брата и свата лежит, там и твоя лечь должна, хотя на дне ты их видал, козлодеров. Так что я решил — хватит. Моя судьба в моих руках.

Елена сначала не поняла про дно, затем вспомнила, что у горцев не приняты обычные похороны или сожжение покойников. Мертвеца по возможности обезглавливали, череп вываривали до голой кости, чтобы положить в родовой склеп, а тело бросали в реку — пусть уносит как можно дальше быстрым течением. Втихую поговаривали, что из котла с вареной головой должны были отпить по кружке все участники процесса.

— Ладно, приступим, чего воду толочь, — решилась Елена.

Марьядек витиевато, энергично выругался и стиснул зубы, готовясь к боли.

— Мне что делать? — спросила Гамилла.

— Перетяни вот здесь шнуром и тут держи, — указала медичка и сделала первый надрез, чтобы немного расширить рану и увереннее вставить рогульку.

Марьядек богохульно посулил найти мерзавца, который насторожил самострел, и вставить наконечник ему в зад, однако держался горец хорошо, ногой не дергал. Пантин смывал кровь, бегущую алыми струйками по волосатой ноге, арбалетчица довольно ловко помогала и, надо думать, мотала на ус практику. Пахло костром и подгоревшей кашей на завтрак, а также вкусным курино-рыбным бульоном от томящейся в печи юрмы. Крестьяне продолжали возиться с капустой, теперь среди них прибавилось женщин. Всего на заквашивании работало десяток пейзан или около того. Фрельсова дочь обносила их разбавленным пивом и попутно кормила поджарых куриц, что шатались где угодно и клевали все подряд. Птицы были спортивны, подтянуты и раза в два мельче земных. Гостей угощали завтраком на столе, который вытащили из дома во двор, чтобы не дышать гарью внутри. Раньян выспрашивал дорогу, фрельс чертил условную карту угольком прямо на столешнице.

Операция много времени не отняла, приспособление себя оправдало, хотя в принципе аккуратная работа скальпелем привела бы к тому же результату.

— На память, — Елена вручила белому, как мел горцу черный раздвоенный наконечник. — Говорят, талисман можно сделать на удачу.

— П-п-продам, — пообещал Марьядек. — И деньги пропью. За то, чтобы сдохла паскуда.

— Тогда давай сюда, — Гамилла без стеснения забрала железку из слабых пальцев раненого. — В счет оплаты пойдет. Сами продадим.

Елена хотела едко пошутить насчет самоназначенного казначея, но была слишком занята постоперационной обработкой.

— Так... — вслух задумалась она. — Тебе здесь отлежаться дадут?

— Дадут. Рады не будут, но хозяин старый устав чтит, хворого за околицу не выбросит.

— Тогда сейчас шить не буду, не дай Параклет нагноение под швом начнется. Без меня или другого хорошего лекаря рану не вычистить, так что ногу можно будет пилить сразу.

Пациент шумно сглотнул и дерганым движением вытер со лба обильный пот.

— Продез...промоем сейчас от яда, перевяжу начисто. Повязку будешь менять раз в день, только прокипяченную и только вымытыми руками. С мылом. Я покажу как. Понял?

Марьядек закивал.

— Если через три дня гноя не будет, можно еще раз промыть и тогда уж зашить. И чтобы снова все прокипятить перед шитьем. Если будет, рану раскрыть, чтобы все вытекало свободно, дважды в день промывать соленым раствором. Пару недель погноит да пройдет. Отделаешься шрамом.

— А если не пройдет?

— Тогда можешь искать пилу.

Елена взяла плошку с крепким солевым раствором, который намеревалась использовать вместо спирта для финальной дезинфекции.

— Будет больно.

— Вот это новость так новость, — выдавил сквозь зубы Марьядек, зажмуриваясь.

Закончив, Елена тщательно отмыла инструмент и руки.

— Пять грошей.

— Б-будет, — пробормотал измученный горец. — Отлежусь чуть-чуть и отпорю.

— Чего?

— В кошеле с-с-столько нет. М-м-много. Заначка в поясе за-а-ашита.

— Ясно.

Елена оставила пациента полежать и занялась укладкой медицинского набора. Гамилла куда-то делась, наверное, отправилась проверять как там Гаваль, которого арбалетчица охраняла по договору еще то ли день, то ли два.

— Глотни, — Пантин дал медичке флягу из настоящего серебра, грубоватой работы, но вместительную. Елена машинально глотнула, внутри оказался не алкоголь, как следовало бы ожидать, но сладкий отвар с привкусом лакрицы и шиповника.