Дворянство (Ойкумена-3, главы 1-3)

— Достопочтенный, — поприветствовал островитянин горского князя. — Я крайне рад вашему визиту. Двери моего дома всегда открыты для вас.

Гайот, начальник охраны Двора, обозначил церемонный поклон, довольно глубокий для тех, кто заявляет 'мы преклоняемся лишь перед Луной и горами!'. Коснувшись области сердца пальцами левой руки, он вымолвил слова древнего приветствия глубоким, хорошо поставленным голосом, почти лишенным варварского акцента:

— Я пришел с миром, и мир ожидаю встретить в доме твоем, сын достойных родителей Алеинсэ-Мальт-Монвузен.

Мгновение Курцио размышлял над тем, как следует понимать ремарку. То ли князь так ненавязчиво подчеркивает довольно-таки низкое положение собеседника, то ли просто не курсе кое-каких нюансов островной жизни. Наконец решил, что пусть окажется верным второе, хотя бы временно. Со стороны короткая заминка была незаметной и выглядела совершенно естественно. Островитянин поклонился в ответ со словами:

— Сообразно нашей традиции шторм предвещает доброе дело с хорошим исходом. Двое благоволят этой встрече.

Будто сопровождая речь дворянина, очередная волна разбилась с оглушительным грохотом о башню маяка. Казалось, дрожь камня отдалась даже в мягких подошвах из козлиной кожи. Гость едва заметно улыбнулся.

— У нас нет морей, а на горных озерах ненастье выглядит иначе, — сообщил горец, вставая рядом, и высокий Курцио оказался вровень с плечом варварского князя. — Но есть сходное поверье насчет союза, что заключается на вершине горы под восемью злыми ветрами, светом луны и присмотром духов. Мы прибегаем к нему, подтверждая кровавой клятвой союзы тухумов или собирая хасэ, чтобы выступить единым войском на большую войну.

— И вы тоже... прибегали?

— И я тоже.

Снова Курцио на мгновение задумался, гадая, что хочет сказать гость, открыто поминая старые верования. Все знали, что горские дикари в большинстве своем язычники, хотя внешне соблюдают правила веры в Единого или Двоих. Все также знали, что это категорически не одобряется за пределами Столпов Земли, то есть срединных гор. Возможно, слова князя что-то значили. А возможно и нет. С варварами всегда было сложно, зачастую их бесхитростность выглядела столь прямо, что создавала впечатление самых изощренных интриг, а временами 'каменные люди' оказывались более гибкими, нежели беспозвоночные змеи океанских глубин.

— Тогда, если вы не торопитесь, давайте поглядим на то, как беснуются ветер, небо и вода, — нейтрально предложил Курцио. — Оно чуждо нам обоим и в то же время напоминает, как я погляжу, родные края.

— Соглашусь, — церемонно качнул подбородком князь.

И вот уже два человека замерли, глядя на шторм. Курцио отсчитывал удары сердца, выжидая достаточное время, чтобы с одной стороны создать иллюзию сопричастности к чему-то сокровенному, с другой же не утомить собеседника ожиданием сверх меры. И попутно развлекал себя мыслью, не занят ли гость тем же самым? Князь Гайот слыл человеком полностью лишенным жалости, дивно свирепым, однако умным на грани мудрости.

Когда порывы яростного ветра обрели холодную остроту, как ледяные клинки, Курцио прикинул, что сейчас его прическа расплывется даже несмотря на водостойкий лак и решил заканчивать с любованием природой.

'Надо заказывать парик' — подумал он, а вслух произнес:

— Прошу вас, будьте моим гостем. Горячее вино с травами согреет нас и убережет от простуды.

— И снова соглашусь, — прогудел князь. — Истинно говорят, ваша мудрость соперничает лишь с вашим же сладкоречием!

Курцио сдержанно улыбнулся, опять усомнившись, не вышучивает ли его дикарь, с виду похожий на туповатого лавочника в простом и некрасивом платье, который зачем-то повесил через плечо толстую серебряную цепь.

— Весна в этом году обещает быть суровой, — предположил князь, шумно хлебая из кубка.

Курцио кивнул, обозначая согласие, пригубил вино, густое, с привкусом крови из жил только что добытого зверя. Вкус был, скажем прямо, так себе, но такую бурду ценили горцы, считая подлинно мужским хлебовом, а островитянин не видел смысла переводить изысканные напитки на того, кто все равно не оценит тонкий букет.

Комната в доме, занятом Курцио на время пребывания в Мильвессе, была отделана в древних традициях. Собственно говоря, сравнить ее можно было скорее с башней — очень высокий потолок на первом уровне, винтовая лестница без перил поднимается вдоль стен ко второму, где расположены библиотека и рабочий кабинет. Из мебели главным образом стеллажи со свитками, а также некоторыми диковинками, памятными для владельца. Каменный пол украшен сложной мозаикой, имитирующей спил гигантского дуба. Такое убранство мог позволить лишь очень богатый человек, и Курцио снова напомнил себе, что следует навести справки, кто это был и куда сгинул во время осенних событий. А главное — остались ли живые родственники. Было бы неловко, явись кто-нибудь с претензиями или даже, чего доброго, за сатисфакцией.

Хотя здесь имелись стол и стулья, хозяин садиться не стал, а князь последовал его примеру. Курцио все тем же движением — будто стряхнул капли воды с кончиков пальцев — отослал прислужника, намеревавшегося долить вино из серебряного кувшина в чашу гостя. Собеседники остались одни. Островитянин привез слуг с родины и мог быть уверенным, что ничьи уши не приникли к замочным скважинам.

— Что это? — спросил Гайот, заинтересованно глядя на стеллаж, где расположились странные вещи, которые выглядели чужеродно и загадочно среди неброской роскоши дома.

Курцио не смог сдержать легкую гримасу. Ему было неприятно, что кто-то заметил предметы, о которых сам владелец подзабыл, кроме того напитавшаяся влагой одежда липла к телу, причиняя неудобство. Князь, одетый в куртку и плотные штаны из промасленной кожи, видимо никаких тягот не испытывал.

— Это источник многих бед моей семьи, — сказал Курцио, в конце концов.

— Вы позволите взглянуть? — князь проявил благовоспитанность, хозяин дома оценил это.

Курцио взял один из предметов, тот, что заинтересовал горца, нечто похожее на обломок весла чуть короче мужской руки. Темное дерево казалось отполированным и тяжелым, словно железо. На гладкой поверхности можно было разобрать следы загадочных письмен, сглаженных временем и тысячами прикосновений. По обе стороны уплощенного корпуса шли ряды углублений, в нескольких сохранились остатки материала, похожего на застывшую смолу. Из одного отверстия торчало нечто вроде стеклянного зуба, глянцево-черного, как волны пресноводного моря в ненастье. Островитянин коснулся этого зуба кончиком мизинца, помня, что камень на сколе будет поострее любой бритвы, даже тех, что точат гравировальными иглами.

Курцио молча протянул 'весло' горцу, и тот внимательно осмотрел артефакт.

— Похоже на то, что кто-то хотел сделать меч, не имея ни крупицы металла, даже меди, — предположил князь. — И это было в очень жарких краях. Режущая кромка из таких стекляшек мало полезна и против стеганой брони. А уж на кольчуге и зерцальном доспехе будет крошиться как обычное стекло. Зато голую плоть разрежет до кости.

— Мой прапрадед думал так же, — согласился Курцио. — Надо сказать, в давние времена ветвь Мальтов была очень богата, имела собственную пристань, склад, торговый флаг, а также хорошую долю в Арсенале [1].

— О, — Гайот выразил подобающее моменту удивление.

— Да. Но патриарх, чье имя забыто потомками, был увлечен некой идеей...

Курцио вспомнил, с каким восторгом он впервые тронул диковинку много лет назад, еще не зная о том, как связаны семейство Мальт и бесполезная деревяшка.

— Он, в числе прочего, имел торговлю с северо-востоком. Возил туда соль и железо. Обратно моржовые зубы, пурпур из костей океанских тварей. Бессловесных и верных наемников из тамошних дикарей, что по сей день воюют медью и костью. От дикарей же он услышал истории о телах странных людей и обломках кораблей, что приносили время от времени злые волны. Некоторые предметы попали в коллекцию Мальтов. Надо полагать, они были заколдованы и отравили разум прапрадеда, поэтому он решил, что где-то на свете есть другие обитаемые земли, за пределами Ойкумены.

Князь не сумел удержаться и сдавленно фыркнул, Курцио даже не стал морщиться от столь вопиющего проявления неуважения, он прекрасно понимал горца. Островитянин взял дубинку из рук гостя, положил обратно, на стеллаж, рядом с головой детской игрушки-качалки в виде лошади. Накрыл тряпицей, словно сам по себе вид старой вещи огорчал хозяина.

— Рассуждения пращура, надо сказать, представлялись на первый взгляд разумными. Обломки и трупы выносило холодное течение, что огибает север Ойкумены. Значит, если пройти в обратном направлении по тому же течению, отыщется источник. Те самые загадочные земли, где водятся бронзовокожие люди, что не знают металла и строят корабли-плоты.

— Ну-у-у... — задумался князь. — Да, звучит разумно. Вроде бы...

— Дело кончилось тем, что прапрадед вложил все достояние семьи в организацию экспедиции. Галеры не годились для столь дальнего плавания, поэтому он снарядил только парусные многомачтовики, которые обошлись в целое состояние. С шаманами-лоцманами из диких северян два десятка кораблей двинулись в бесконечный океан...

Курцио помолчал. Затем подошел к столу и щедро плеснул вина, долив чашу так, что темная жидкость остановилась вровень с краями, обложенными тонкой золотой проволокой. Когда островитянин глотнул, дикарское вино полилось в глотку, словно кровь, лишенная хмеля. Курцио с отстраненным удивлением понял, что давняя сказка вновь причиняет боль, как в те времена, когда юный Кацци узнал, отчего фамилия Мальт вызывает у прочих Алеинсэ только жалостливое презрение.

— Надо полагать, эта история не имеет счастливого завершения, — тактично предположил князь, решив, что пауза затягивается.

— Увы, да, — Курцио будто очнулся и утопил гримасу в новом глотке вина. — Собственно, это и есть конец повести. Флот исчез, волны не вернули даже ломаной щепки. Зато четырем поколениям отныне было чем заняться, по крупицам восстанавливая мощь рода.

'И все равно не получилось, даже после того как двойная фамилия стала трехзвенной, включив материковых Монвузенов...'

Впрочем, последнее островитянин лишь подумал, надежно схронив мысль за крепко сомкнутыми зубами.

— А другие... предметы? Остальная коллекция?

— Давно распроданы, вместе с прочими ценностями, — равнодушно сказал островитянин. — Обычно рискованные вложения можно востребовать спустя год после внесения, но, учитывая особенные условия, Торговый Совет установил мораторий в три года. А затем продлил до пяти. Однако, в конце концов, стало ясно, что никто не вернется и тем более не приведет назад корабли, груженые под завязку серебром, золотом и прочими ценностями. Тогда соучастники, вложившиеся в экспедицию и постройку судов под гарантию имени Мальтов, явились требовать паи назад. Эта дубинка-меч последнее, что осталось. За нее давали хорошие деньги, но прадед заповедовал, чтобы она всегда хранилась в семье, напоминая о разумной осторожности.

— Понимаю. Это был мудрый человек.

— Да. У вас желающим странного и бесполезного предлагают найти 'пятое королевство'. А у нас отправляют на поиски 'флота Мальтов'.

— Зачем вы рассказали мне эту историю? — прямо задал вопрос князь.

— Вы спросили, — слегка улыбнулся островитянин. — На Сальтолучарде ее знает каждый. Для меня в ней нет урона, а вам, думаю, было интересно.

— Было. Но я не просил таких подробностей. А вам эти воспоминания радости не доставили, — проницательно заметил Гайот. — Так зачем тогда?

Курцио поправил воротник, облегающий синим полукружием по-мужицки широкие плечи, едва ли достойные утонченного аристократа.

— Для создания доверительного настроения, — прямо сказал хозяин силой захваченного дома. — Любезный, вы слишком занятый человек, чтобы устраивать ни к чему не обязывающие визиты к опальному члену Совета. Вам что-то нужно, притом сильно и без отлагательств. Но вас гнетет сомнение. Я постарался немного растопить лед, надеюсь, достаточно, чтобы вы назвали суть дела прямо.

— Умно, — Гайот склонил голову, демонстрируя понимание и сдержанное одобрение. — Вижу, что слухи о вас не обманывают.

— И что же про меня рассказывают? — полюбопытствовал Курцио.

— Зависит от рассказчика.

— Давайте сделаем так, перескажите самую энергичную характеристику, — попросил Курцио. — И перейдем к делу.

— Самую энергичную?

— Грубую. Хамскую. Злую. Я их, можно сказать, коллекционирую, — пояснил хозяин.

— Что ж... — князь нахмурился, вспоминая или имитируя воспоминание. — Звучало это примерно как 'скользкий негодяй, который протиснется в задницу без капли масла и насыплет там пригоршню своей дрянной соли'.

— О, вот это интересно, такого еще не слышал. Запомню. Итак?

— Для начала, быть может, у вас найдется что-то более... приятное? — подталкивая события, Гайот посмотрел на чашу с вином и скривился в неподдельном отвращении.

— Я думал, вы живете по заветам праотцов, — искренне удивился Курцио. — Не возжелай плодов лозы сладкой, ибо тепло порождает слабость и все такое.

— Да, праотцы завещали потомкам надевать шкуры, выделанные руками трудолюбивых женщин, пожирать сырые сердца, вырванные из груди врагов. Разбивать черепа дубинами, не проливая кровь на священные горы. И мыться дважды в жизни, при рождении и после смерти, потому что все несчастья от распущенности. Но я все же предпочитаю носить хорошее сукно, убивать острой сталью, принимать ванну хотя бы раз в неделю. И пить нормальные вина, а не перебродившую мочу козлов. Подозреваю, достойные предки делали бы то же самое, будь у них деньги.

— Сейчас нам принесут что-нибудь более соответствующее моменту, — Курцио не сдержал улыбку и позвонил в маленький колокольчик. — Тогда и потолкуем о вещах значимых. Насколько я понимаю, у вас... у нас возникли определенные затруднения, и вероятно потребуется некоторая помощь?

— Помощь, совет, быть может что-то более значимое, — князь сразу принял строгий и прямой тон деловых людей, — Например, ваша библиотека. Но сначала я хотел бы побеседовать о семейных традициях Сальтолучарда. Иначе, боюсь, в очень скором будущем наши затруднения многократно увеличатся.

Дождавшись перемены вин, Гайот выхлебал сразу пол-чаши, щурясь от удовольствия.

— Другое дело, — подытожил он.

— Я весь внимание, — напомнил Курцио.

— Так вот. Регентский совет относится к Императору как... это странно... — Гайот пошевелил пальцами, словно вывязывая слова, будто пряжу. Курцио промолчал, не намереваясь облегчать собеседнику жизнь, подсказывая нужное.

— Это... безразличие. Они смотрят на мальчишку, будто на охотничьего сокола. Единственное, что им нужно, его подписи на эдиктах и скорейшее зачатие наследника. Выглядит...

— Странно? — на сей раз Курцио решил немного помочь.

— Отвратительно и неправильно, — выдохнул князь с неприкрытой злостью.

— Отчего же? — в словах Курцио не имелось ни капли осуждения или угрозы, лишь искреннее любопытство.