Дворянство (Ойкумена-3, главы 1-3)

В руках татуированная женщина держала вещь, вполне подходящую для города, скорее даже усадьбы благородного землевладельца, однако совершенно неуместную в диких местах, где волков не встретить исключительно потому, что классические псовые вымерли столетия назад, а именно — небольшой пулевой арбалет с винтовым натяжением. Баллестр очень качественной, можно сказать изысканной работы лежал в руках владелицы уверенно, с характерной для профессионала кажущейся небрежностью. Стреляло казалось игрушечным, но Елена знала, что свинцовая пулька на близком расстоянии могла больно ушибить или сломать ребро даже сквозь одежду, а попав, скажем в лоб, и убить.

Некоторое время две разнокалиберные группы молча и недоброжелательно смотрели друг на друга. Нудист явно замерзал, он застыл в нелепой позе, сжав руки на груди в попытке сохранить хоть немного тепла; кончики носа, ушей и прочие выступающие части тела уже побелели. Арбалетчица исподлобья оценивала, кто из новоприбывших кажется ей более опасным.

— Дурень, — громко беззлобно сообщил Кадфаль, реализуя свой уникальный талант разряжать любую напряженность парой неожиданных фраз. — Кто ж так делает? Руки надобно совать к мудям, там самое нутряное тепло сосредоточено, остывает позже всего. А пальцы надо угревать и беречь до последнего.

Голый мужик дико посмотрел на искупителя, постучал зубами и неожиданно последовал мудрому совету. Раньян молча глянул на встречных, затем на небо, где огромная предзакатная луна отражала кровавый свет кометы, будто залитая красной акварелью. Ветер утих, лишь изредка овевая лица, покусывая холодком.

— Привал, — наконец скомандовал бретер, помолчал, и устало добавил. — Дайте этому лишенцу одеяло.

Арбалетчица уставилась в лицо рутьеру и после долгой паузы неровно, будто через силу опустила оружие.

— Вечер добрый, — сказала она чуть хрипловатым, низким голосом.

— Ага, — буркнул Кадфаль. — И вам не хворать.

— У меня есть ворона, — неожиданно вымолвила татуированная амазонка. — Подстрелила утром, — женщина повела плечом, демонстрируя дорожный мешок на кожаной лямке, тощий, не отягощенный поклажей. — Остыла, но еще не заледенела.

— Ворона, это хорошо! — обрадовался Кадфаль и хлопнул по сумке, что висела на веревке, заменявшей искупителю пояс. — А у нас мука и сольца есть. Отварим птичку с затирухой, вполне даже сытыми приляжем.

Арбалетчица еще несколько мгновений постояла в напряженной позе готовности, затем выдохнула и разрядила оружие, аккуратно спустив кожаную тетиву. Елена задвинула клинок в ножны, поняв, что сегодня кровопролития не будет.

Это была не первая и, увы, скорее всего не последняя ночевка под открытым небом, которая выпала на долю небольшого отряда, поэтому все уже представляли, что и кому следует делать. К привалу готовились быстро и обстоятельно. Елена занялась ребенком, Грималь расседлывал и освобождал от поклажи лошадей, попутно бурча, что жратвы скотинкам осталось на пару дней. Между делом он размотал и кинул холодному страдальцу самое большое и теплое одеяло. Искупители сложили оружие, достали из седельных портупей топорики и отправились добывать топливо на всю ночь. Раньян полез на скальный выступ, озирать окрестности и думать, как дальше жить. Обильная щетина начала уже поглощать его бородку с усами, а бритвенный набор обменяли на мешочек с мукой в последней деревне, что встретился на пути, поэтому выглядел бретер не мефистофелевским персонажем, а странствующим бомжом.

Затрещали деревца под напором железа. Артиго молча смотрел на Елену, и женщина в очередной — вероятно тысячу первый — раз пожалела, что совершенно не представляет, как обходиться с детьми. Хотя здравый смысл подсказывал, что традиционная педагогика здесь дала бы сбой — дворянские отпрыски не похожи на обычных, а сын высшей аристократии вообще казался пришельцем с другой планеты.

— Ты откуда такой, жалкое создание? — полюбопытствовал между делом Кадфаль. — Неужто дьяволопоклонник? Я слышал, они себя холодом насмерть замаривают, к адским кущам готовятся, там же холодно.

— Гаваль быр-быр-быр, — неожиданно и почти членораздельно сообщил нудист, проглотив фамилию. Он малость отогрелся, перестал лязгать зубами как заводной щелкунчик и смотрел на компанию со смесью надежды и опаски в глазах. — Менестрель и сказитель. К вашим услугам-м-м-м... Бр-р-р.

Окончание фразы опять было смазано приступом лютой дрожи. Кадфаль хмыкнул и ушел в полутьму за новой порцией веток. Насильник притащил целое деревцо, вывороченное с корнями то ли ветром, то ли осыпавшейся землей со склона. За топливом приходилось идти далеко, так что процесс заготовки развивался не быстро. Раньян вдоволь насмотрелся, мягко спрыгнул вниз, занялся Артиго и костром. Меч бретер так и не снял. Елена, воспользовавшись подменой, присоединилась к искупителям. Еще чуть погодя заготовкой древесины озаботилась и арбалетчица, так что дело пошло споро, искупители рубили, женщины таскали. Солнце зашло, но красная луна и отсвет кровавого неба давали хорошее освещение, чтобы не заблудиться и не сломать ноги, хотя бродить в багрово-красной полутьме было и жутковато.

— Не понимаю, — выдохнул Насильник, опустив топор и утирая пот с морщинистого лба. — Как тут еще не вырубили все начисто? Холодно же, древесина растет медленно и мелко. А люди бродят.

— Тут обычно ходят торговцы, — неожиданно отозвалась арбалетчица. — Они считают перегоны так, чтобы здесь не ночевать. Место недоброе. Говорят, иногда ураган усиливается настолько, что людей и волов сдувает в пропасть. А если миновать перевал за день не выходит, берут запас горючего камня и побольше, чтобы жечь огонь до утра как в кузне.

— Недоброе? — уточнил Кадфаль. — Съедают кого, поди?

Женщина молча пожала плечами, на том разговор затих. Всем хотелось быстрее согреться у доброго костра, поэтому тратить время на дальнейшие беседы не стали. Из довольно тонких и кривых стволиков хорошей нодьи не получилось, но тепло до утра и возможность приготовить что-нибудь горячее путникам была обеспечена.

Пока ощипывали и варили тощую ворону (Елена отметила, что птица была убита одним попаданием точно в голову) неугомонный Кадфаль развлек всех историей о том, как в его краях ворон солят, подают в кабаках и вообще долгое время хранят живыми, перекусывая артерию. Под конец флегматичный и молчаливый Грималь не выдержал, с трудом подавил рвотный позыв и категорично потребовал от рассказчика замолчать.

— Ну и хрен с вами, — добродушно отозвался искупитель, готовя 'затируху'. Он сунул в мешочек с мукой влажные ладони, затем потер над котелком с кипящим супом из ощипанной птицы. Повторил операцию несколько раз, посыпая бульон мелкими катышками, попросил. — Кинь сольцы, будь добр.

Насильник молча подал глиняный горшочек с солью, на том ужин был готов. Навара с птицы получилось не густо, бульон вышел пустым, наесться чисто символически. Зато можно было еще один вечер приберечь остатки провизии.

Далеко в стороне заливисто и тоскливо хором подвывали какие-то голосистые твари непонятного Елене происхождения. Ледяной ветер — неизменный спутник горных дорог — будто смилостивившись над путешественниками, неожиданно стих, уменьшился до состояния терпимого сквозняка. Это было хорошо, даже очень здорово, Елена всерьез предполагала, что еще одна-две таких ночевки под открытым небом и кто-нибудь подхватит воспаление чего-то легочного. А лечить пневмонию или бронхит попросту нечем. Что еще хуже, Елена чувствовала легкие, пока едва заметные приступы тянущей боли в низу живота, верный предвестник ежемесячного недомогания.

Артиго молча хлебал жидкий и пустой суп серебряной ложкой. Первые дни вынужденного странствия юный Готдуа демонстративно воротил нос от еды нормальных людей. Раньян сильно по этому поводу нервничал, но Елена, апеллируя к своему опыту медика, категорично заявила, что а) несколько дней поста ребенку не повредят б) еще ни один человек не заморил себя голодом перед миской с едой. Так и вышло. На третий день мальчишка пожевал ячменный хлеб, на четвертый брезгливо съел пару ложек пшенной каши, а дальше питался наравне со всеми, пусть и с видом фальшивомонетчика, которому подносят чашку расплавленного свинца.

Тихонько всхрапывали кони, жующие пайку из соломы с присыпкой из ржаной муки. Кормление расточительное, но с овсом у путников было плохо, а без лошадей дорога в слабообжитых местах легко могла оказаться смертельной.

— Кто вы? — холодно и лаконично спросил Раньян, когда первый голод был худо-бедно утолен. — Откуда?

— Я Гаваль быр-быр-быр, — повторил облагодетельствованный нудист. Теперь Елена заподозрила, что он специально выговаривает фамилию как можно неразборчивее. — Странствую, пою, рассказываю назидательные и высоконравственные истории с моралью и поучительными наставлениями.

Теперь, когда страдалец отогрелся и утратил сине-белый цвет мороженой курицы, он оказался совсем юн и довольно симпатичен. Лет семнадцать-восемнадцать, очень похож на актера — имя Елена забыла — что играл Ихтиандра в советском фильме. Черты лица казались несимметричными, но ровно в той степени, чтобы это привлекало внимание, однако не отталкивало. Глаза при свете костра блестели как драгоценные камни, взгляд казался удивительно открытым, на грани доверчивости. В прошлой жизни Елена назвала бы его 'бисененом', сейчас же отметила, что парень должен безумно нравиться женщинам, притом независимо от возраста. Девушкам — в силу объективной красоты, зрелым — кажущейся хрупкостью, очарованием стремительно проходящей юности.

— Гамилла цин Ферна, — скупо вымолвила арбалетчица.

О, благородная дама, подумала Елена. Может и не врет, учитывая качество рисунка. Хотя, с другой стороны, лекарке не приходилось слышать, чтобы дворяне, пусть и худородные, размалевывали себя, хотя бы и задорого. Раньян задумчиво посмотрел на татуировку, на арбалет, снова на татуировку и с неожиданным уважением сказал:

— Мое почтение, госпожа стрел.

Женщина кивнула с выражением не то скорби, не то раздражения на лице. Затем, явно через силу произнесла:

— Увы, больше не госпожа...

Елена посмотрела на спутников, понимая, что упускает нечто вполне очевидное для всех остальных, но промолчала, решив, что выяснит позже.

— Ограбили? — иронически спросил Кадфаль, глядя на Ихтиандра. — Или проигрался?

Тот шмыгнул носом, выпростал из-под одеяла руку и растер кончик отмороженного носа.

— Проигрался, — досадливо ответила вместо него Гамилла. — Вчистую.

— Глупо садиться за игру в дороге, — хмыкнул искупитель, протирая дубину шерстяной тряпочкой, будто та нуждалась в чистке. — Самый верный способ отправиться по миру без штанов. А вы, любезная, кем ему приходитесь, дозвольте полюбопытствовать?

'Госпожа стрел' измерила Кадфаля мрачным и долгим взглядом, но все же ответила:

— Охраняю. На договоре.

— Как то не похоже, — хмыкнул квадратный искупитель. — Если б мы не подоспели, твоим подопечным можно было бы ворон приманивать. Они мерзлятину любят. Стук-постук. клювом тюк.

Рассказчик назидательных и высоконравственных историй что-то буркнул из глубин одеяла, кажется, согласился с весьма низкой оценкой профессиональных качеств охраны. После этого арбалетчица не стерпела и энергично, зло выпалила:

— Мне заплатили за охрану. Я охраняю. Если наниматель тупой как бревно, играет на честное слово и спускает все до нитки, это его заботы. За приведение дурака в здравый рассудок мне не платили.

Елена отметила, что женщина говорит как образованный человек, с хорошей дикцией и безошибочно выстраивая длинные фразы. Похоже приставка 'цин' здесь была вполне заслужена.

— На честное слово? — теперь все мужчины дружно посмотрели на Гаваля как на круглого идиота. Тот молча потупился, а вот охранницу разобрало всерьез.

— Фарт ему идет, видите ли! — выпалила она. — Я трижды говорила, бросай, уходи, но нет! Сначала торбу, потом коня, затем одежду. И лиру напоследок.

— Но это же 'Галеры', — буквально пискнул Гаваль. — Не простая зернь в стакане, тут не обманешь! Никакой ловкости рук, исключительно сила ума...

Гамилла совершенно по-мужицки сплюнула, стараясь не попасть в огонь и промолчала, но ее грубоватое лицо исчерпывающе выразило все, что арбалетчица думала об умственных способностях нанимателя.

— А чего же ты его не бросила? — практически заинтересовался Насильник. — С таким проще самому по миру пойти, чем заработать.

— Мне заплатили за охрану. На неделю вперед. Я охраняю, — исчерпывающе отрезала Гамилла. — Пока наниматель живой.

— Понятно. А где это вас разули, раздели? — уточнил Раньян. — Не хотелось бы встретиться с такими... мастерами игры.

— Они далеко впереди, — скривила бледные губы татуированная 'госпожа стрел'. — С лишней лошадью то еще быстрее пойдут. Не догоним, даже если очень захочется.

Елена отметила это изящно, как бы небрежно вставленное 'догоним' во множественном числе, но промолчала. В трудной дороге люди обычно сбиваются вместе, почему бы и нет, если 'госпожа' и дальше будет так ловко бить ворон для похлебки? А на равнине пути-дорожки естественным образом разойдутся.

Повисла тишина, прерываемая треском горящих веток, шорохом ветра и далеким воем. В горной флоре было много смолы, так что дерево горело жарко и долго. Насильник взял малый котелок и пошел за чистым снегом, чтобы нагреть еще воды. Елена попыталась вспомнить научное объяснение, почему нельзя утолять жажду снегом, однако на ум ничего не пришло. Нельзя и все. Желтый отсвет и пляшущие тени расцвечивали мрачное лицо Раньяна, как двухцветную маску. Ночами бретер обычно стоял на первой, самой длинной страже. Артиго, как обычно же, молча забрался к Елене под одеяло, угрелся и засопел.

Холодный воздух высокогорья неприятно сушил носоглотку. Елена подумала, что всем тут нужна ванна или хотя бы обтирание 'борщевиком', стирка у хороших прачек, на худой конец прожарка одежды и снаряжения, а то и до вшей можно добродиться. Так, слушая далекий вой непонятных тварей, чувствуя пустой желудок и уколы тянущей боли в животе, она заснула.

_________________________

'Галеры' — это на самом деле игра викингов 'Дальдоза', но изображает абордаж, а не дружеское состязание гребцов.

Глава 3

В горах светало рано. Елена дежурила последней, то есть, вставала первой. Прежде чем разбудить коллег, она оживила костер щедрой охапкой веток, растопила снег для питья людей и лошадей, а также обтирания физиономии мокрой тряпицей. Жуя комочек смолы, заменяющий зубную пасту, дежурная по лагерю постояла немного на высоком камне, совсем как Раньян давешним вечером, глядя на величественные горы и думая о жизни. Лунный диск — гигантское зеркало для кровавой кометы — уползал с неба, так что воздух утратил красный оттенок, а мир стал желтовато-серым.

Ойкумена пользовалась календарем, привязанным к сельскохозяйственному циклу трехполья, на девятнадцать месяцев по двадцать дней, и счет времени напрямую с земным не соотносился. Однако по сочетанию природных и погодных условий Елена решила для себя, что переворот в столице произошел примерно в конце октября, а теперь, соответственно, приближались декабрь и солнцестояние.