Дворянство (Ойкумена-3, главы 1-3)

Семейство замковладельцев состояло из пожилого, но еще крепкого фрельса и его дочки, той самой бледной тоненькой девушки лет четырнадцати. 'Фрельс' шел за 'бароном' и считался первой ступенью в лестнице настоящего дворянства. Все, что ниже уже относилось к презренной черни. Судя по всему, эта семья бедствовала и работала чуть ли не бок о бок с крестьянами, которым сдавала в аренду родовую землю. Однако сей факт гости дружно и тактично 'не заметили'. А хозяева не сказать, чтобы горячо порадовались гостям, но приняли в целом радушно, отчасти из долга гостеприимства, отчасти в расчете на хорошую беседу и новости. Как оказалось, сюда дошли слухи о смене власти, однако без всяких деталей, и провинциальные дворяне жаждали подробностей.

В самой башне, по-видимому, давно никто не жил, она выполняла представительские и защитные — на крайний случай — функции. Приезжих разместили в господском доме, где не было даже камина, его заменяла универсальная полусферическая печь, сложенная буквально из камней и глины в центре зала. Впрочем, путники, наконец, отогрелись и отмылись, пусть едва теплой водой. Причем они оказались не единственными гостями дома. Здесь уже расположился одинокий странник, по лицу типичный горец, одетый, впрочем, как рядовой наемник в поиске работы. Он был, кажется, ранен в ногу и по большей части молча лежал на охапке соломы. Помощи горец не просил, так что все его дружно (и вежливо) игнорировали.

Прислуживали гостям лично хозяин и дочь, притом все опять-таки дружно сделали вид, что это великая милость и знак уважения со стороны хозяев, а не отсутствие слуг. Хозяева, в свою очередь, с достоинством приняли серебряную монету от Раньяна — упаси боже, не плату, а честную бескорыстную благодарность. И после ужина бретер удовлетворил, наконец, тоску фрельса по новостям, очень аккуратно и регулярно ссылаясь на выдуманных описателей и рассказчиков, чтобы не дай бог, не сойти за очевидца. Елена же снова погрузилась в раздумья.

Она уже не раз слышала в разных вариациях, что мелкое служилое дворянство переживает скверные времена, причем повсеместно и далеко не первый год, скорее даже не десятилетие. Судя по всему, марксов тезис о накоплении и концентрации капитала безотказно работал и здесь. Богатые землевладельцы становились все богаче, умножая владения, выкупая, а то и забирая наделы у менее удачливых коллег. А 'всадники' попроще терпели нужду, их родовые земли уходили в залог, а затем и распродавались. В лучшем случае обедневший рыцарь оказывался на положении ловага, то есть фактически наемника, который имел символическое земельное владение — только чтобы числиться в сословии — а жил за счет хлебного содержания магната, исполняя волю господина. Но это в лучшем. Остальные падали ниже и ниже, превращаясь в настоящих рутьеров, сержантов, а то и просто бандитов и прочий деклассированный элемент. Глобально исправить или хотя бы смягчить ситуацию могла бы хорошая, большая война, то есть грабеж и обширное перераспределение собственности в масштабах хотя бы королевства, но таковой не было уже почти столетие и не предвиделось.

Но слышать — одно, а видеть своими глазами — совсем иное дело. Старый фрельс был настоящим рыцарем, представителем фамилии с трехвековой родословной подлиннее, чем у иного графа. Однако всех различий с податными крестьянами у него был разве что герб на поясной бляхе. Рыцарь одевался как простолюдин, ел как простолюдин, работал наравне с простолюдинами. И явно страшно нуждался, одеваясь в гордость вместо богатого платья.

Пока Елена думала о марксизме и политэкономии, мужчины углубились в разговоры о мужском, то есть военном. Фрельс рассказывал о грядущих неприятностях.

Весной должен был состояться ежегодный воинский смотр округи — традиционный повод для приличных людей собраться, порешать накопившиеся вопросы, от помолвок и любительских турниров до поединков чести. А самое главное, военнообязанные кавалеристы должны продемонстрировать снаряжение и навыки, соответствующие их положению. Ведь коли не можешь служить сообразно статусу — не можешь быть дворянином. В уходящем году мероприятие прошло тяжко, непросто, с какими-то эксцессами, о которых фрельс говорить не хотел. А смотр грядущий обещал форменную катастрофу. Слишком много долгов, слишком мало денег, слишком дорогое снаряжение. Дело шло к тому, что мелкопоместные дворяне уже массово не смогут выйти 'конно, оружно, доспешно', то есть встанет вопрос об исключении из сословных списков. Сам фрельс, несмотря на бедственное положение, этого почему-то не боялся, но соседей по-дружески жалел.

Слово за слово, оказалось, что среди приезжих мало кто понимает, сколько стоит быть рыцарем.

— Ну, давайте считать, — для большей выразительности старый фрельс даже подтянул рукава изношенной куртки на многочисленных шнурках. — Полный зерцальный доспех, то графская утеха. У нас все попроще будет. Железная шапка, стеганый поддоспешник с ватой, без тряпок. Бригандина или кольчуга, — он загибал пальцы, чтобы не упустить ничего. — Перчатки хотя бы кольчужные. Щит, если доспех вовсе худой. Копья, годные против конного и пешего, три штуки, если обычные, шесть, если по южному обычаю, высверленные в середине для облегчения. Топорик или клевец, а еще булава или шестопер. Попону стеганую для лошадки. Седло, если хорошее, в пятую часть стоимости коня легко станет, а то и дороже, но без него нельзя, копье требует посадки. Слуга, чтобы чистил оружие и доспех, одежду стирал, все такое. И спутников снарядить, хоть одного, лучше двух. Даже если монетку к монетке считать, пуд серебра уходит, как пальцами щелкнуть.

Елена быстро пересчитала вес драгметалла на серебряные копы, перевела на свое содержание тюремного медика и не сдержала возглас изумления. Она, конечно, представляла, что снаряжение конного латника строит дорого, но масштабы финансового бедствия осознала только сейчас. Сумма, прямо скажем, внушала.

— Немало, — заметил Гаваль, его красивая и небритая физиономия щурилась в мечтательной гримасе, кажется, в мыслях самопровозглашенный певец уже вовсю тратил шальное серебро.

— А если сэкономить?

— Можно и в половину уложиться, коль припрет, но это... совсем уж... 'ослиный рыцарь' какой-то получится.

Фрельс поморщился, качнул головой. Судя по его мине, семь-восемь килограммов доброго серебра были нищебродской суммой, которой могло хватить разве что гопнику с палкой.

— А если снаряжаться по-графски? Или выше? — не унималась Елена, заинтересованная военной математикой.

Фрельс почесал затылок в некотором замешательстве, однако зачитал по памяти:

— Насчет жандармов писано в ассизах так. Пусть каждый воин будет вооружен доброй кирасой, мечом, поножами, шлемом с забралом и хорошо, если шлем отделан серебром. О копьях же говорить не станем, ибо они должны быть, как и пажи, что понесут за воином его снаряжение. Также следует иметь не менее трех лошадей для себя самого, для своего пажа и боевого спутника. Лучше же будет завести по четыре или пять коней каждому, один для боя, один ему на замену, один для повседневных путешествий и два под багаж. Спутнику же... спутнику...

Он сбился и пошевелил губами, будто вспоминая, но тут внезапно подал голос Насильник, явно знакомый с предметом не понаслышке:

— Спутнику же следует иметь во владении шлем без украшения серебром, короткий меч или кинжал, а также топор или родственное орудие. Такое же снаряжение стоит купить еще хотя бы для двух конных воинов, ибо не пристало человеку копья идти в бой, имея лишь избранного спутника одесную. Если из брони воины могут надеть лишь кольчугу, должно прилагать к ней корсеты, набранные из железных пластин, нашитых на кожаную или тканую основу.

Елена спрятала улыбку в поднятом воротнике, она давно поняла, что самурай-копьеносец в прошлой жизни был дворянином и конным воином. А, судя по длинной цитате, приведенной без единой заминки, отнюдь не рядовым.

— Эх, как звучит, — мечтательно выговорил Кадфаль. — Музыка для ушей. Серебром отделанное... не меньше трех лошадей... живут же люди!

— Это да, — согласился фрельс. — Итого на круг хорошая броня с оружием и прочее снаряжение... сундук для доспеха там... два с лишком, три пуда серебра выходит.

— Это всего? — уточнила на всякий случай Елена.

— О, нет, конечно, — печально улыбнулся хозяин. — По лошадям счет отдельный.

— И почем нынче конь? — практично заинтересовался Насильник. — Помнится, раньше хороший за четверть пуда шел.

Фрельс с готовностью ответил, кажется, немолодой уже рыцарь истосковался по разговору со знающим человеком. Из диалога Елена уяснила, что нынче стоимость хорошего боевого коня составляет примерно пять килограммов серебра, можно и дешевле, но либо искать надо, либо животное с изъяном или просто в возрасте. На эти деньги лекарка могла бы год снимать даже не комнату, а целый этаж в хорошем доме, на полном пансионе с ежедневной курицей на столе, говядиной и бараниной по выходным и праздникам, прачкой, а также местом в конюшне. Элитный дестрие, на которого не стыдно сесть жандарму в полном латном доспехе, шел за тридцать килограммов, а то и полцентнера. Зверь войны 'премиум-класса' стоил около семидесяти, а в исключительных случаях — для герцогов и королей — под сотню.

— Да-а-а... — протянула Елена. — Тяжела жизнь рыцарская.

Она все еще пыталась выстроить в голове систему воинской стоимости и осознать, как человек может заплатить центнер лунного металла (или соответственно десять кило золота) за привилегию хорошо подраться и получить в физиономию, путь даже через отделанное серебром забрало.

— Но это разовые траты, — уточнила Елена. — Доспех ведь служит долго?

— Служит, а как же, — покладисто согласился фрельс. — Но лошади стареют, умирают и погибают, снаряжение всяко изнашивается. А ежели в сшибке ляжешь, теряешь сразу все, да еще и выкуп надо платить. Есть, конечно, вояки, из которых земля дух никогда не вышибала, но я таких не встречал. Каждый хоть раз из седла да вылетает. И великая милость, если сюзерен выкупает тебя из плена... а может и не выкупить, у него же свои траты.

Что ж, теперь становилась более-менее очевидна природа сословной катастрофы. Даже если выкатывать суммы такого порядка не регулярно, а по мере износа амуниции, это все равно больно. И дальше наверняка раскручивается механизм типичного ростовщичества и кулачества: займ, проблемы, снова займ, работа на проценты, долговая кабала и в итоге 'ваше очко уходит в зрительный зал'. Шутка была глупая, но запала в душу после того как маленькая Лена принесла ее домой с улицы и получила хорошую трепку. Очевидно, глобальный процесс долго развивался и сейчас вошел в финальную стадию, когда классовое обеднение приняло характер лавины.

Интересно, почему хозяин разваленного замка так спокоен?.. Фрельс не был похож на человека, готового положить на бочку даже четверть пуда серебра. Но весеннего парада явно не опасался. Непонятно.

— Поэтому воевать надо пехом, — высказал неожиданное и веское мнение до того молчавший горец. Голос у него был хриплый, неприятный, как от хронически застуженного горла. — Так понадежнее будет. И подешевле.

— Если пехом, это уже не рыцарь получается, — возразил Кадфаль. — Недоразумение прям, а не рыцарь.

— Ну да, ну да, — горец усмехнулся, вроде и не обидно, а все же с какой-то потаенной иронией. — Грамот не полагается, деревень и прочих кормлений.

— Все так, господин хороший, — с достоинством отозвался старший рыцарь. — Конный воин есть соль земли, кость войска. И ему для прокормления и сборов много чего требуется. А пешцы...

Он скривился, но промолчал, то ли не желая обидеть хворого гостя, то ли, в самом деле, ни единого доброго слова для пеших у фрельса не нашлось, Горец улыбнулся, будто имел, что сказать, притом до крайности обидное, но тоже смолчал. Насильник и рыцарь углубились в обсуждение каких-то оружейных нюансов. В тепле и с животом, полным капустного супа хотелось задремать. В свете печи скакали тени по лицу фрельсовой дочери, которая лущила горох как обычная кухарка.

— Эй, подруга? — негромко позвал безымянный горец.

— Меня зовут не 'Эй', — машинально поправила Елена. — И я тебе не подруга.

Она и сама поразилась: фраза проскочила, как намыленная, абсолютно естественно. Привычка взвешивать каждое слово и по возможности не спускать ни капли неуважения стала второй натурой. Здесь человек — то, как он себя держит и ведет.

— Извини, — мужчина поднял руки ладонями вверх, словно подчеркивая миролюбие. — Не хотел.

— А чего хотел?

Она не смотрела в сторону бретера, но почувствовала, как тот едва заметно подтянулся и напрягся. Близость одного из лучших мечников обитаемого мира временами сильно ободряла и успокаивала. Елена не обманывалась, Раньяна интересовали только ее медицинские таланты и два искусных воина, что сопровождали дьявольскую Хель. Но симбиоз временно устраивал обе стороны, за исключением того, что женщина пока не дождалась обещанных уроков фехтовального искусства.

— Ты, вроде говорили, лечить можешь?

Елена такого разговора совершенно не помнила, но решила, что отрицать смысла нет.

— Могу подуть и приложить подорожник, — грубовато отозвалась она.

— А, понятно. У меня нога, — буркнул горец. — Болит...

— Зашиб? Порезал?

Елена почувствовала укол стыда из-за ленивого нежелания смотреть, что приключилось с упомянутой ногой. Но с другой стороны, клятву гиппопотама она не приносила, равно как и любую иную. Имеет право не бросаться с ланцетом наперевес ко всякому страждущему.

— Стрела, — еще кислее поморщился раненый. — Продирался через подлесок, хотел дорогу срезать. А там самострел настороженный... Хоть и маленький, на лису ставленый, но противный. И стрела гадская, наконечник раздвоенный, а древко то ли надломано было, то ли надпилено. Сломалось, в общем. Наконечник засел, без куска мяса не вытащить.

На Пустошах такими вещами не баловались, использовали нормальные наконечники, листовидные или граненые. Поэтому как тащить 'подлые' стрелы Елена даже не представляла, о чем и не преминула сообщить. Горец пригорюнился. К разговору прислушалась арбалетчица, заинтересованная упоминанием стрел. Раньян же наоборот, расслабился, опустил голову на плотно свернутое одеяло. Артиго забрался к нему под бок, как обычный крестьянский ребенок, молча глядел на огонь, стены и людей вокруг.

Грустно, подумала Елена, как грустно... Отец, который никогда не сможет рассказать сыну о своем отцовстве. Сын, хранимый отцовской любовью, который никогда об этом не узнает, полагая, что его сопровождает обычный рутьер-наемник.

— Жаль, — вздохнул горец и уточнил с надеждой. — Может, глянешь все-таки? Порежешь там, что нужно, — он хлопнул по тощему кошельку на поясе. — Денег не шибко у меня, врать не буду, но цены знаю, на это хватит, — он еще немного помолчал и признался. — Боюсь, огневица разойдется. Железо в ране ядом истекать начинает, это каждому известно.

— Надобно крепленым вином залить, — солидно подсказал Гаваль, у которого уши, судя по всему, не уступали кошачьим. — Оно яды вымывает из ран. Или водкой.