2. Ветра в зените

"ответить?//

//давай".

— Магическая имитация саркофага странников. Вам знакома иерархия Ключей?

— Конечно.

Прозвучало это самоуверенно до крайности, но Ари просто приняла ответ за константу, кивнула и обрисовала идею, которой воспользовался Рокас.

— Сложновато по исполнению, но изящно, — отметил Юрген, когда она закончила. — А главное, сработало. Благодарю.

— Не за что. То же самое можно было узнать и напрямую от Рокаса.

— Не совсем то же. Он-то не испытывал на себе собственную придумку.

— Скажи, — вмешался Клаус, — а зачем тебе это знать?

— Мне, видишь ли, — без раздумий откликнулся Юрген, — не дают покоя лавры Рышара. Я мечтаю превзойти его на почве открытия порталов.

— Каких таких порталов?

Мальчишка (на этот раз именно мальчишка, озорной и беспечный) хмыкнул.

— О, это сложный философский вопрос, — поднятый Юргеном палец уткнулся в зенит и описал там пару кругов. — Я склоняюсь к мысли, что при подборе программ параметров происходит не создание реальности, а просто устанавливается контакт с реальностью, где-то уже существующей. Да, Наставница придерживается иной точки зрения, но для ложащегося в саркофаг разница между созданием и перемещением несущественна. Это просто вопрос интерпретации. А факты можно повернуть и так, и этак. Гипотеза "движение, а не творение" хорошо объясняет, например, возможность встречи разных людей в одном и том же удалённом мире. С другой стороны, только гипотеза "творение, а не движение" объясняет, почему трансферт способен изменять уже устоявшиеся миры, учиняя всякие там анкаверы, повороты тока маны и коррекции структурности...

— А в итоге, — подытожил Клаус, — какой-нибудь умник посмотрит на известные факты под новым углом, и окажется, что ограниченно верны обе гипотезы, потому что истина сложнее и одновременно проще.

— Вот-вот. Соображаешь. Ладно, голубки, летите к своему солнцу. Удачи вам.

— И тебе удачи, — сказала Ари, улыбаясь. Клаус кивнул.

"забавный парнишка//

//угу. Такой забавный, что читал нас обоих, как крупный шрифт, до донышка//

//ну и что?//

//пожалуй, ничего. Странно только, что моя суть не заставляет его отступать".

Ари повернулась к Клаусу лицом.

— Послушай, что такого в твоей сути, что ты стремишься себя принизить? Можно подумать, ты сам себя боишься.

— И боюсь, — сознался он. И добавил с запинкой:

— Меня хорошо научили, что бывает, когда даёшь себе волю... ну, я ведь уже рассказывал.

— Научили, — повторила Ари с нехорошим прищуром. По связи через тандем на фоне сияния, излучаемого её сенсом, поплыли клочковатые тени. И выпустил их на волю вовсе не Клаус. — Научили, значит... а ты разучись!

— Я пытаюсь. Уже давно. Носить в себе шейд — это, в конце концов, больно.

— Не пытайся. — Мягкая непреклонность, подобная неистощимому упорству океанского прибоя. — Просто делай.

"Угу. На словах-то всё и всегда выходит очень просто.

Впрочем... да, попробую-ка я одну штуку. Хуже уж точно не будет..."

Пару минут спустя Клаус и Ари разместились в кабине двухместного самолёта — лёгкого, похожего на светло-синюю пластиковую игрушку. Нишу, где находился самолёт, от основной части ангара отделила герметичная дверь. Свистнул воздух, отсасываемый из ниши компрессорной системой гермогородка; ещё несколько секунд, и наружная створка шлюзовой ниши отошла, открывая путь в бело-голубую облачную пропасть.

"здесь высоко!//

//не бойся. Ты не можешь упасть. Доверься мне. Чувствуешь?//

//чувствую//

//тогда — летим!"

Выскользнув из ниши, самолёт немного повисел на месте — и, управляемый Клаусом, повалился в плавно углубляющееся пике. Углубляющееся. Углубляющееся. Углубляющееся...

— Ау-у-у-у! — на одном выдохе, со страхом, переходящим в восторг.

"да!//

//ДА!!!"

Подсвеченная заходящим солнцем облачная пена надвинулась с обманчивой плавностью, но очень быстро рванулась прямо в лицо. Свист рассекающих воздух плоскостей чуть изменился, вокруг резко потемнело — и снова посветлело. Самолёт пронизал небольшой разрыв в облаках так быстро, что Ари не успела даже ахнуть. Опять сгустилась вихрящаяся мгла... холод, подбирающийся со всех сторон...

Клаус сам себе напоминал жонглёра, в одно и то же время управляющегося с неустойчивой грудой предметов, сложенных на голове, подбрасывающего одной рукой три булавы, другой рукой бьющего в барабан — и к тому же ухитряющегося перебирать ногами в замысловатом танце вокруг этого самого барабана. Только вместо физической активности была активность ментальная. Частью сознания он цеплялся за редуктор кинестатики самолёта, управляя полётом. Другой частью он был связан с Ари, поддерживая тандем (и, в числе прочего, демонстрируя ей, как именно надо управлять самолётом). Ещё одна часть, не полностью входящая в сферу сознания, была сгустком шейда; но для блокировки этого сгустка требовались именно сознательные усилия, пусть и доведённые до автоматизма. Показания индикаторов на приборной панели, двоящаяся картина — вид из кабины собственными глазами и глазами Ари, запах пластика, пота и пыли, лёгкая вибрация, передающаяся телу через плотную обивку длинных анатомических кресел, водоворот чужих эмоций... всё круто перемешалось, всё слилось и наложилось одно на другое. И Клаус вполне сознательно углублял это смешение, ощущая себя то ли просыпающимся полубогом, то ли стремительно растущим пятном радужной плесени.

...они вылетели из облаков быстрее иной пули. Из тверди неба — к тверди моря. Самолёт летел (а вернее, падал) вертикально вниз. Но очень быстро стало казаться, что он не падает, а неторопливо тонет в прозрачном, лишь малость красноватом, сиропе. Единственными намёками на скорость были свист ветра и ещё временами — лёгкие толчки при переходе от одного воздушного слоя к другому. Высотный холод отступил чуть медленнее, чем подкрался; поверхность моря из серого и шершавого листа, натянутого на огромный шар, стала именно поверхностью моря, покрытой нестерпимо медлительными волнами. Когда восприятие в очередной раз развернулось на 90 градусов и даже неопытной Ари стало очевидно, что они падают, Клаус аккуратно вывел самолёт из пике. В итоге их синяя куцекрылая машина помчалась метрах в двухстах над волнами на скорости около половины Маха. Для этой спортивной модели — почти предел.

В другой предел Клаус уткнулся внутри. И тогда, отбросив колебания, он полностью снял блокаду собственного шейда, одновременно так глубоко, как только мог, ныряя в сияющий поток ощущений и эмоций Ари.

"ну и как?//

//!!!//

//я рад, что тебе понравилось".

В следующий миг самолёт сбился с курса, нырнув чуть ниже. Клаус выправил полёт на одних рефлексах. И тут же, уже вполне сознательно, вычертил иглой покорного аппарата несколько крутых зигзагов и одну полную петлю.

"что случилось?//

//я действительно рад! Я РАД!//

//не понимаю".

Ответом был нечленораздельный вопль восторга и очередной зигзаг.

— Да что случилось-то?!

— Я вышел из тени! Понимаешь? Вышел! Всё! Я БОЛЬШЕ НЕ ШЕЙД!

— Ну и что?

Клаус лишь фыркнул, продолжая с упоением ухмыляться от уха до уха.

Действительно: ну и что? Пустячок, ага. Неужели для неё и в самом деле нет разницы, лайт я или шейд? Видимо, нет. Я ведь и сам в последнее время не особенно вспоминал о том, как страшно несчастен и как мне не терпится по этому поводу отведать зелья... незаметная такая, плавная перемена. Навык блокировки тоже поспособствовал тому, чтобы не помнить о собственном цвете. А теперь — встряска от полёта, воспринятые, как свои, эмоции Ари, и...

Выходит, я излечился. Наставница была права: шейд — это не навечно.

Ну что ж, правота — это её хобби и долг.

— Спасибо, — прошептал Клаус, не имея в виду никого конкретно. Ну, может, чуть-чуть Ари, за светлое холодноватое молчание с оттенком понимания/поддержки. — Спасибо!

По щекам текли слёзы возвращённой радости.

19

— Город мне нравится... — искренне.

— Ну, ещё бы! — с оттенком того своеобразного самодовольства, которое пристало скорее архитектору, чем экскурсоводу.

...Город, особенно издалека, был прекрасен. Первое определение, которое приходило в голову при взгляде на него — "воздушный". Его преобладающим цветом был белый, оттенённый терракотовым, голубым и серебряным; формой — неправильная звезда, распластавшаяся над землёй выше холмов, но ниже облаков. И, подобно облаку, он плыл то над сушей, то над морем, повинуясь ласке ветра. Издалека этот город куда больше походил на видение, вызванное к жизни колдовской властью феи Морганы, чем на творение рук человеческих.

Но построили его именно люди. Люди постанкавера. И дали ему, заботясь более о звучании, чем о смысле, имя Вейнур.

— ...но мне не очень нравятся люди.

— Люди? — переспросил Клаус.

— Лайты, — уточнила Ари.

Воспользовавшись тандемом, Клаус посмотрел на окружающих её глазами. И — да, на свой лад Ари была права. Конечно, никто вокруг не ссорился, не угрожал, не хмурился и не замышлял дурного. Лайты физиологически не могут этого, пока остаются собой. Но никто также не работал (в понимании Ари, да и в понимании Клауса, кстати). Все веселились — кто бурно, кто тихо. Но никто не любовался красотой архитектуры или людей, никто не вносил в весёлый хаос какого-либо порядка, никто не думал ни о чём серьёзном. Да что там серьёзное — с трудом можно было найти тех, кто просто о чём-нибудь думал. О чём угодно. И вновь всплывал из сумрака памяти жуткий полушёпот Наставницы:

"В раю не нужен разум".

В раю — не нужен.

Теперь Клаус был готов признать: даже чисто внешне лайты в массе своей были непривлекательны. Раньше он не обращал на это внимания, чаще глядя в суть, чем на обёртки сути; но теперь, сквозь призму чужого восприятия, ему бросалось в глаза обилие пухлой, пышной, а часто и попросту жирной плоти. Под кожей пролетающих мимо людей обоих полов редко удавалось рассмотреть хоть какие-то мышцы. Исчезни вдруг способность к левитации, и половина лайтов не смогла бы сдвинуться с места. Ни дать ни взять — медузы, выброшенные на берег прибоем.

После всего услышанного от Наставницы и членов Группы, после передуманного и пережитого радостная праздность оказалась тягостным зрелищем.

— Всё не так плохо, — поспешила заверить Ари, чувствуя, что ещё немного таких раздумий, и Клаус снова скатится во тьму шейда. — Вряд ли было бы лучше увидеть на этих... улицах?

— Глейвах, — уточнил Клаус. — Улица без тротуаров и мостовых, вдоль которой летают, а не ходят, уводящая в любом из шести направлений — это глейв. И площадки для отдыха, расположенные вдоль таких "улиц" — тоже глейвы.

— Как бы это ни называлось, а видеть здесь тощих от голода, озлобленных, озабоченных, вечно напуганных людей тоже было бы не великим удовольствием.

— Ну да, ну да, — согласился Клаус кисло (даже вновь обретённый свет не помешал). — Но знаешь что? Я, пожалуй, не стану изыскивать способ учинить в твоём мире аналог анкавера. Крайность на крайность... нет, мне такой размен не нужен.

Ари кивнула (как ему показалось, с облегчением) и попросила:

— Покажи мне что-нибудь интересное.

— Что?

Ответом был короткий жест и лаконичный посыл, успешно заменяющие фразу вроде: "Ну, тебе виднее, что именно — это же твой мир, в конце концов, я здесь чужая".

Клаус задумался, потёр переносицу и щёлкнул пальцами:

— Сим-игры! Ролёвка на исторические темы должна тебе понравиться.

Сенс Ари окрасился осторожным интересом, но Клаус частично свернул связь тандема, оставив, чтобы не испортить сюрприз, лишь общность эмоций, и сказал:

— Держись за мной!

У движения по глейвам были свои правила. Иногда жёсткие, куда чаще — довольно мягкие. Клаус отлично знал эти правила и, лавируя меж пролетающими, разогнался ровно настолько, чтобы не вызывать открытого недовольства. Не имеющая почти никакого опыта полётов, Ари едва успевала повторять его манёвры; при этом душа её балансировала на грани негодования и тайного ужаса, густо замешанного на восторге. Все вопросы, какие у неё были, встречным ветром выдуло напрочь. Когда она вернётся на родину, подумал Клаус, она станет летать куда чаще прежнего. Это действительно затягивает...

Влетев под крышу, он резко затормозил и ловко сместился вбок, хватая Ари за руку и помогая ей остановиться рассеянным импульсом кинезиса — как вовремя подставленной пуховой по-душ-кой размером с кровать.

— Разбойник! — фыркнула Ари, отдуваясь. Повертела головой. — Где мы?

— Надпись над входом видела?

— Нет. — Не удержавшись, девушка добавила. — Вход промелькнул слишком быстро.

Клаус проигнорировал это замечание. Тем более что на самом деле Ари вовсе не сердилась. Ну, всерьёз не сердилась.

— Заведение называется "Иннерспейс". Иначе говоря, внутренний мир, психокосмос. Из-вест-ное местечко... среди тех, кому не за двадцать. Так. Нам туда.

Ари продолжала смотреть по сторонам, выхватывая из пёстрой непонятности то мигающие разноцветные огни, то закрученные до полной потери смысла надписи на всех доступных гладких поверхностях, то шагающие/бегущие на месте фигуры в сплошных одеждах, слишком эластичных для того, чтобы быть доспехами. В эфире тоже царил изрядный хаос: кто-то испускал аритмичные всплески адреналинового восторга, кого-то несло по крутым виражам, кто-то строил многоходовые планы, ощущая себя как минимум заместителем божества...

— Вот, — указал Клаус, когда достиг более-менее свободного угла. — Одевай это.

"Это" было такой же эластичной одёжкой, как на большинстве присутствующих, со сплошным шлемом в придачу. При взгляде в упор стало заметно, что "это" подвешено внутри металлической рамы на многочисленных тонких растяжках. Не дожидаясь, когда Ари сделает, что сказано, Клаус полез в такой же костюм, висящий по соседству. То, как ловко он при этом пользовался кинезисом, выдавало большую практику.

— А что потом?

— А потом мы окажемся в одной и той же симуляции, и я скажу, что, где, с кем и как.

...Ближе к вечеру того же дня, покидая "Иннерспейс" вместе с Ари, после продолжительной паузы Клаус заметил:

— Боюсь, ты основательно подпортила репутацию моего героя. И пребольно шокировала нашу сим-тусовку.

— Я не сделала ничего запрещённого...

— Точнее, ничего запрещённого игровыми правилами.

— Но тогда...

Клаус перебил:

— Есть и другие запреты.

После короткой паузы он недовольно поморщился и сказал:

— Нет. Не запреты. Лучше сказать — очевидности. Стереотипы. Не следовало тебе вот так сходу брать нож и вырезать группу Торговца.

Ари пожала плечами.

— А почему я должна была щадить врагов? Только потому, что это — игра?

Клаус снова поморщился. На этот раз — иронично.

— Любимая, в играх, как и в жизни, должно быть место беседе и компромиссу. У Торговца, как и следует из его прозвища, нужно было покупать вещи. Покупать, Ари, понимаешь? Трупы, конечно, не запрашивают с новичков возмутительных сумм и не скупают трофеи по цене хлама. Трупы вообще не склонны возражать живым, расставаясь со своим имуществом. Но о таком историческом понятии, как грабёж, отягчённый убийством, никто давно не вспоминает даже в играх.