| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Жду подвига.
Для него в этих строках прозвучало, что она приняла его книгу, приняла его миссию — она приняла свою миссию. Он никак не мог добиться от Л.Д., чтобы она осознала, что она не просто Любочка, но сосуд , хранящий высокую сущность, а Волохова с самого начала намекнула, что она — готова к этому... Хоть сущность это — теперь из другого плана бытия.
И в исходном стихотворении:
Мы ли - пляшущие тени?
Или мы бросаем тень?
Снов, обманов и видений
Догоревший полон день...
"Тени" — это тени на стене в предыдущих стихотворениях, которые отбрасывал огонь камина и коленопреклоненный рыцарь, потерявший свой меч, склонившийся перед женщиной в маске, на которых — рыцаря и даму на весь этот маскарад, на всё это кружение масок извне — извне комнаты с камином, извне этого мира — смотрит другая пара... Или даже не смотрит, а они пытаются разобраться в перепутанных, страницах с которых слетает видение того или иного эпизода:
"Смотри: я спутал все страницы,
Пока глаза твои цвели.
...Как странны были речи маски!...
10 января 1907"
И господин поэт уже и сам запутался, где здесь источник света, а где только отброшенные им тени:
Не пойму я, что нас манит,
Не поймешь ты, что со мной,
Чей под маской взор туманит
Сумрак вьюги снеговой?
И твои мне светят очи
Наяву или во сне?
Даже в полдне, даже в дне
Разметались космы ночи...
*
Впрочем, всё это можно причитать из позиций сугубого критического реализма.
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
Критик общедемократического лагеря Б. Бразоленко увидел в стихотворении квинтэссенцию господствующих в цикле настроений растерянности, сомнения, субъективизма: "Блок( ...) чего-то не знает, в чем-то сомневается, чего-то ищет, чегоґто ждет, вздыхает о чем-то. Декарт в основу своей философии положил сомнение, и все же он исходил из одного бесспорного положения (...): я сознаю — значит, я существую. Мы же не только не верим себе,— мы даже боимся поверить в себя, т(о) е(сть) в то, что мы действительно существуем, что мы реальны. Тот же Блок спрашивает:
Мы ли - пляшущие тени?
Или мы бросаем тень?(...)
Это не просто сомнение, — это отчаяние, это болезнь, это ужас (... ) Когда самое отчаяние ставится под сомнение, то сомнение несомненно граничит с отчаянием" (Бразоленко Б. У Кастальекого ключа// Вестник знания. 1908. N2 7-8. С. 1024-1025).
Автор статьи считает, что "эта болезненная нервность( ...) характерна не для одного Блока" и составляет типическую особенность русского символизма (Вяч. Иванова, Брюсова и др.) (Там же. С. 1025).
"
Одним из первых прочитавшим данный цикл стихов, как сюжетную поэму был Валерий Брюсов. И он...
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
— "...Возврати мне, маска, дyшy..." — В. Брюсов считает это место одним из "последних мучительных восклицаний", завершающих лирический сюжет цикла (Брюсов В. Новые сборники стихов// Весы. 1907. N2 5. С. 67).
"
Обреченный
Тайно сердце просит гибели.
Сердце легкое, скользи...
Вот меня из жизни вывели
Снежным се'ребром стези...
Как над тою дальней прорубью
Тихий пар струит вода,
Так своею тихой поступью
Ты свела меня сюда.
Завела, сковала взорами
И рукою обняла,
И холодными призорами
Белой смерти предала...
И в какой иной обители
Мне влачиться суждено,
Если сердце хочет гибели,
Тайно просится на дно?
12 января 1907
Из Примечаний к данному стихотворению в "Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах" А.А. Блока:
"
— "Тайно сердце просит гибели" — и след. — В. Брюсов рассматривал первое четверостишие "Обреченного" "как определяющее для всего цикла" (см.: Брюсов В. Новые сборники стихов// Весы. 1907. .N'2 5. С. 66)
— "И холодными призорами..." и след. — Призоры — "сглаз", порча от дурного глаза. О "притчах и призорах" "злого человека" и об ""отговорах от порчи и "призора"" Блок писал в статье "Поэзия заговоров и заклинаний", 1906 (СС-85 . С. 56-57).
— "Как над тою дальней прорубью" и след. — Мотив гибели в проруби идет от эпохи кризиса настроений "Стихов о Прекрасной Даме" ("За темной далью городской" (1902), т. 1 наст. изд.). Ср. также финал "Девы льдов" Х.К. Андерсена, где Дева, "сидящая на ясном, прозрачном дне" горного озера, заманивает героя, и он исчезает "в ясной синеватой глубине" (Андерсен, 2. С. 226-227).
"
"За темной далью городской" — описание одного из череды кошмаров лета 902-ого года:
"За темной далью городской
Терялся белый лед.
Я подружился с темнотой,
Замедлил быстрый ход.
Ревело с черной высоты
И приносило снег.
Навстречу мне из темноты
Поднялся человек.
Лицо скрывая от меня,
Он быстро шел вперед
Туда, где не было огня
И где кончался лед.
Он обернулся — встретил я
Один горящий глаз.
Потом сомкнулась полынья —
Его огонь погас.
Слилось морозное кольцо
В спокойный струйный бег.
Зарделось нежное лицо,
Вздохнул холодный снег.
И я не знал, когда и где
Явился и исчез —
Как опрокинулся в воде
Лазурный сон небес.
4 августа 1902"
Дата написания его — 4 августа 1902. В примосковье, в Шахматово — это самое лето. Палящая жара уже уходит, а остаётся пронеживающее тепло. А от мальчишки никак не отстанут — у него и холод вечеров, и белый лёд замёрзшей воды... (Речки? океана? — Реки, конечно же. Той самой, что видна из окон его питерской квартиры. Конечно же, реки-границы. Грани миров.)
Лицо скрывая от меня
Еще один безликий... Словно из той толпы, что месяц назад:
"...И, всходя на холмик за садом,
Все смотрели в синюю даль.
И каждый притворным взглядом
Показать старался печаль...
15 июля 1902"
И это стихотворение, данная картина противостоит стихотворению из другого — мистического — лета:
"Молитву тайную твори —
Уже приблизились лучи
Последней для тебя зари, —
Готовься, мысли и молчи.
Готовый, мыслящий, немой,
Взгляни наверх в последний раз,
Не хочет бог, чтоб ты угас,
Не встретив здесь Любви былой.
Как в первый, так в последний раз
Проникнешь ты в Ее чертог,
Постигнешь ты — так хочет бог —
Ее необычайный глаз.
10 июня 1901"
Напомню, что с моей точки зрения, здесь "бог хочет", чтобы поэт, "взглянув наверх" "постиг", что Луна — это "Ее необычайный глаз".
И вот опять...
Но там, тогда надо было "взглянуть вверх", а здесь низ и верх спутаны: "Ревело с черной высоты" — это верх. "И приносило снег" — это сверху вниз. "Навстречу мне из темноты/Поднялся человек" — это снизу вверх. "Он быстро шел вперед... где кончался лед" — чтобы увидеть лед, надо опустить взгляд.
"...Он обернулся — встретил я
Один горящий глаз.
Потом сомкнулась полынья —
Его огонь погас."
Одноглазый обернулся — взгляд во взгляд. Он провалился — вниз! — и полынья — внизу! — сомкнулась. А путник все не может отвести взгляда от воды:
"...Слилось морозное кольцо
В спокойный струйный бег."
И спустя непонятное количество времени осознает:
"...Вздохнул холодный снег.
И я не знал, когда и где
Явился и исчез..."
"Я" уже "не знает", когда кончился снегопад, не знает, где он кончился — в небесах из туч сверху вниз, или только в его видении, как в отражении — в полынье снизу вверх? Ведь вроде бы только что прямо из нее "горел один глаз" — луна, конечно же, а сейчас отражается чистое небо... Только что "высота" была черной, а уже в полынье "опрокидывается" "лазурный сон небес", и он не знает даже, что он видит сейчас: низ — полынью или верх — "небеса"?
Опять — отсутствие времени в четырех-координатном континууме. Которое здесь обернулось перепутанностью и первых трёх, больше — отсутствием и причинности: он не понимает — не только когда, где, но и как:
"И я не знал...
...Как опрокинулся в воде
Лазурный сон небес..."
А термин "опрокидывается" — намекает, что всё это происходит не в нашем мире, не в нашем измерении.
И в исходном стихотворении змеевласая ("тяжелозмейная") героиня цикла опять привела его сюда, к, казалось бы, давно забытой проруби. И он не сопротивляется, потому что у него самого:
...сердце хочет гибели,
Тайно просится на дно...
Нет исхода
Нет исхода из вьюг,
И погибнуть мне весело.
Завела в очарованный круг,
Серебром своих вьюг занавесила...
Тихо смотрит в меня,
Темноокая.
И, колеблемый вьюгами Рока,
Я взвиваюсь, звеня,
Пропадаю в метелях...
И на снежных постелях
Спят цари и герои
Минувшего дня
В среброснежном покое -
О, Твои, Незнакомая, снежные жертвы!
И приветно глядит на меня:
"Восстань из мертвых!"
13 января 1907
При чтении надо учитывать, что у Блока рифма не "Темноокая — Рока", а "Темноокая — Рока Я"... И "мертвых" произносить не через "ё", а именно через "е" в рифму к "жертвы". Как в любимой русской рифме XIX века: "нежно — безнадежно".
Волохова. Земля в снегу:
"...У нас бывали частые споры с Александром Александровичем. Он, как поэт, настойчиво отрывал меня от "земного плана", награждая меня чертами "падучей звезды", звал Марией [имя героини его пьесы "Незнакомка" ] — звездой, хотел видеть шлейф моего черного платья усыпанным звездами. Это сильно смущало и связывало меня, так как я хорошо сознавала, что вне сцены я отнюдь не обладаю этой стихийной, разрушительной силой. Но он утверждал, что эти силы живут во мне подсознательно, что я всячески стараюсь победить их своей культурой и интеллектом. Отсюда раздвоенность моей психики, трагические черты в лице и в характере, постоянное ощущение одиночества и отчужденности среди людей..."
В этом стихотворении в этой 28-ой главе поэмы "Земля в снегу" героиня отчетливо сопоставляется с Незнакомкой.
Ал. Блок. "О современном состоянии русского символизма":
"
Незнакомка. Это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилового. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона; но всякий делает то, что ему назначено.
Созданное таким способом - заклинательной волей художника и помощью многих мелких демонов, которые у всякого художника находятся в услужении, — не имеет ни начала, ни конца; оно не живое, не мертвое.
Шлейф, забрызганный звездами,
Синий, синий, синий взор.
Меж землей и небесами
Вихрем поднятый костер.
("Земля в снегу")
"
[На всякий случай: у Волоховой глаза не были синими.
В.П. Веригина. "Воспоминания":
"Центром нашего круга игры была блоковская Снежная дева. Она жила не только в Н. Н. Волоховой, но в такой же мере и во всех нас. Не один Блок был "серебром ее веселий оглушен, на воздушной карусели закружен, легкой брагой снежных хмелей напоен", но также и Городецкий, Мейерхольд, Ауслендер и другие. Той же Снежной девой была Вера Иванова с сияющими голубыми глазами. Именно у нее был "синий, синий взор", и у ее шлейфа, тоже "забрызганного звездами", склонялся поэт Городецкий. Правда, он не был ею смирен — он оставался таким же буйным и радостным в ее присутствии, но снежный хмель бродил и в его голове.
Мейерхольд, также завороженный и окруженный масками, был созвучен блоковскому хороводу и, как все мы, жил в серебре блоковских метелей. Тут ничего не было реального — ни надрыва, ни тоски, ни ревности, ни страха, лишь беззаботное кружение масок на белом снегу под темным звездным небом.
Звездный купол сиял над нами даже тогда, когда мы сидели в квартире Блоков или перед камином у В. В. Ивановой. У нее мы стали собираться по субботам тесной компанией, причем у нас был уговор не приходить в будничных платьях, а непременно в своих лучших вечерних нарядах, чтобы чувствовать себя празднично."]
В исходном стихотворении:
И на снежных постелях
Спят цари и герои
Минувшего дня.
Спящие цари и герои — они, главным образом, оказались здесь выброшенными из таверны "Ночной фиалки":
"...И увидел сквозь сетку дождя
Небольшую избушку.
Сам не зная, куда я забрел,
Приоткрыл я тяжелую дверь
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
