— И что теперь? — спросил он, когда впереди снова замаячил злополучный храм.
— Теперь?.. — Веля поглядела в небо и пожала плечами. — Не знаю. Съезди к семье, Ждан.
— А ты?
— А мы с Яромиром пока в столицу поедем.
Парень оглянулся, а потом недоверчиво посмотрел на нее.
— Думаешь, он согласится?
— Уверена, — как-то грустно улыбнулась девушка, — он же не откажется увидеть сына своего друга?
* * *
В пышном замке шикарного кралльского замка было пусто и уныло: правитель изволил гневаться. И нет бы ему тихонько подебоширить в собственном кабинете, так нет же: Блуд нагнал страху на весь дворец, пообещав, что если ему не найдут его личного чаровника, сбежавшего посреди белого дня, то на веревках уже через день будут болтаться все, до кого сможет дотянуться рука его величества.
Конечно, причины вести себя столь... кхм... не слишком адекватно, у Блуда Пятого были, и немалые. Чаровник пропал — и дьябол бы с ним! Но ведь вместе с его чародейством исчезли и Тени — отвратительные существа, которые когда-то были людьми.
Кралля передернуло даже от омерзения: сам-то он был не в силах смотреть в эти лица, с которых стерлись даже следы губ, глаз, носа... Но, как ни противно было это осознавать правителю Заросии, только такие "существа" могли стать первоклассными убийцами, и выпускать их из-под контроля было бы чревато, мягко говоря, не слишком приятными последствиями. А если чаровник сбежал... то и Тени, скорее всего, не задержались при дворе.
Вот оттого-то краллю и было грустно и уныло. Блуд заперся в кабинете один на один с самой своей любимой фавориткой — бутылочкой яцирской водки, да так и не вышел из него.
Прислуга, взломавшая двери поутру обнаружила своего кралля в собственной луже мочи с вывалившимся языком и совершенно безумными глазами.
Говорят, что те, кто водился с Тенями, сами переставали быть людьми. Что ж, возможно они и были правы...
Приехавший с докладом молодой граф ар-Данн, сын наставника Лексана, тот самый, чью любовницу так неожиданно убили в Шатре, поспешил тут же убраться, но вскоре был убит неизвестными в собственном доме. Кралль так и не рассказал ему о Тенях, переиграв сам себя.
А ар-Данн так и не узнал, что древнее пророчество, откопанное им в старой дедовой библиотеке, сбылось.
Наследный краллевич, прознав об всем, здорово перетрусил и втихомолку смотался в Акирему, испросив у князя акиремского политического убежища. Князь это убежище предоставил взамен на его, краллевича, сестер. Так и переметнулась вся семья Блуда на "вражью" сторону.
Чуть раньше же, в тот же самый день, когда на Яцире весь вечер небо полыхало красным заревом, где-то на другом материке сложил все свои листы в папочку и приготовился к перевоплощению заросский ненаследный краллевич — первый и нелюбимый сын бывшего кралля. И на его губах как раз играла улыбка. Однако наступил полдень следующего дня — и ничего не произошло. Лексан встал, для верности выглянул в окно и, нахмурившись, снова сел в кресло. Потом побарабанил пальцами по столу и попросил привести чаровника, что был при Карстере. Однако в доме, где тот временно проживал под арестом, обнаружился лишь толстый черный кот, да одежда, разложенная на диване, будто только недавно в ней был сам человек.
Молодые войники жутко боялись докладывать это начальству, однако начальство, благосклонно выслушав доклад и выкурив пару сигарет, загадочно улыбнулось и послало этих же агентов в город Чароград.
Войники изрядно перетрусили, однако на месте монолитной стены снова были ворота, а на улицах только кошачьи шкуры пестрели, и народ, освобожденный из-под гнета чародейства, ходил, будто только проснувшись, спотыкаясь и то и дело протирая глаза.
На месте же чародейской Академии оказался лишь выжженный пустырь, чего и следовало ожидать, учитывая тот факт, что здание последних лет эдак двести держалось лишь на усилиях чаровников.
Его высочество, ненаследный краллевич Лексан, посмотрел на все это безобразие и, наконец, сообразил подойти к зеркалу.
Но картинки Феникса чуть повыше виска больше не было.
"Как же так? — сам себя спрашивал Лексан, недоуменно водя пальцами по чистой от "клейма" коже, — разве не должен был и я потерять свою человеческую сущность?"
А еще через несколько дней его официально пригласили на кралльствование в Заросии. Бывший ненаследный краллевич только ухмыльнулся в ответ на фальшивые поздравления Карстера, а потом сказал:
— Возвращайся-ка в свой Корин. И чтобы я о тебе больше на территории моей страны не слышал.
Карстер, уже лет десять вертевшийся между верхами трех стран, как уж на сковородке, от радости чуть из штанов не выпрыгнул, и только Оар знает, каких трудов ему стоило сохранить постную мину.
А сам приглашенный на кралльствование проводил его задумчивым взглядом, потом тяжело вздохнул и долго смотрел, как догорает в камине папочка, носящая гордое название "Дело об Артефакте".
Борщ, выйдя во двор, обнаружил, что балки в сарае, которые прикреплял заезжий знакомый-чаровник, вдруг обвалились, убив лучшую дойную корову и перепугав кур. Птицы, почуяв свободу, тут же разбежались кто куда, не обращая внимания на толстого красного мужика, который с криками носился то за одной, то за другой курой. О, как только не клял уважаемый староста шарлатана-чаровника, столичную сволочь и зажравшегося выродка, какими только обещаниями не сыпал, вплоть до подачи жалобы самому краллю, но рухнувший сарай почему-то не спешил отстраиваться заново.
* * *
Темнота на миг ослепила, но лишь на миг, потому как глаз у Дарена теперь не было.
— Наконец-то ты пришел, — раздался глухой голос Моарты, — я давно тебя жду.
Дар промолчал: что он мог сказать? На этот раз она выиграла битву по всем правилам. Трудновато было бы не признать этого, стоя перед ослепительной богиней. Войник приблизился к ней вплотную, когда рядом раздался звонкий голос:
— Ошибаешься, Смерть. Он не твой. Он — мой. И всегда был моим.
Шипением наполнилась тьма, и прекрасный лик богини исказился.
— А ты что здесь делаешь?! Убирайся, тебе не место в моих чертогах!
— Моарта, девочка, не забывайся. Даже Эльга не позволила себе вести себя так, а у нее куда больше власти над судьбами.
— Вот еще! — фыркнула богиня, — я могу оборвать Нити.
— Сломать всегда легче, чем построить.
А Дарен, оглянувшись, вдруг увидел Осень — ту самую Золотую Хозяйку, говор которой можно услышать в перезвоне осеннего ветра. Но глаза у Осени были Велины, и изогнувшиеся в улыбке губы были Велины, и тонкие руки, и золотые волосы принадлежали одной-единственной девушке — той, которая осталась жить там, за этой призрачной гранью.
— Что смотришь, Подаренный? — усмехнулась Осень, — нам тоже надо в ком-то жить.
— То есть... — Дарен все-таки решился спросить, — то есть все это время ты была... в Велимире?
— Я была уверена, что ты догадаешься раньше, — рассмеялась та, и на Дара повеяло запахом яблочного повидла, — нет, Подаренный, нет... мы были единым целым.
Войник помрачнел.
— Значит... — и замолк.
— О нет, конечно же, нет! Просто я отпустила ее. Пусть спокойно живет в мире, где больше нет ни странных голосов, ни чаровников. Все так, как и должно было случиться.
— Да, — глухо отозвался Дарен, стараясь не глядеть в сторону Осени, — все закончилось именно так.
— Почему — закончилось, Подаренный? Все только начинается!
ЭПИЛОГ
Чтобы написать письмо, ждали больше года — до самой осени. И тогда, толкаясь вокруг стола и стремясь добавить что-то свое, еще долго переругивались, отнимая друг у друга перо.
Но в конце концов на листе бумаги появилось лишь несколько строчек:
"Здравствуй! Знаешь, мне все говорят, что я сумасшедшая, но ведь только сойдя с ума можно было сделать то, что сделали мы. А еще в нашем саду в день его рождения расцвела черемуха — белая-белая — и комната тут же вся пропиталась сладким запахом. Осенью, представляешь?"
Далее подписано печатными буквами:
"Хоть ты и вредный, как стадо лысых дьяболов, возвращайся поскорее, а то твой дружок тут уже всех достал до печенок! Смотри, вырастет твой сын и станет похож на это чучело белобрысое..."
Еще несколько отдельных непонятных слов и изящным почерком приписано:
"Дар, а я с братом на прошлой седьмице виделся. Он так вырос и возмужал! Говорит, женится скоро. К слову, кралль меня послом устроил. Не обессудь, брат, в Корин. Буду теперь в разъездах: жаль, конечно, редко теперь с Велей и Вереславом буду видеться...
И, слушай... Ты там скажи Моарте, что это верно, что смерти нет, хорошо?"
Ветер подхватил сложенный вчетверо желтоватый листок, насквозь пропахший весной, и понес его куда-то, пока не стал он лишь белой точкой в багряном небе.
А где-то наверху, там, где кончается Грань Мира и обрываются Нити, высеченные лезвиями Судьбы на ладонях Странников, поймал его мужчина с черной косой до лопаток и вечно хмурым лицом — когда-то давно, в другой жизни. Поймал, развернул... и легко и беспечно рассмеялся: так, будто бы и не отделяла Странников от Путников вечная, непреодолимая стена. Ведь иногда первые все-таки становятся вторыми, назло всем богам.
— Слышишь, Моарта? — послушно повторил он и, зажав в руке листок, прокричал заходящему солнцу: — нет смерти! Но мы, мы-то есть!
Осень подхватила этот крик и, усмехнувшись, опустила его янтарным кленовым листиком на тропинку у Дома. Его давно там ждали. Ведь, в конце концов, неважно, где этот Дом; неважно, когда падают листья. Важно лишь то, куда ложится солнечный свет их багряных прожилок.
Конец.
Ноябрь 2009 — декабрь 2010
