Сумеречный клинок

— Вы испуганы?

— Здесь люди!

— Ах, да! Простите! Я хотел... Может быть, отойдем туда, за колонны...

— Нет, что вы! Впрочем, возможно, но... нет нет, не туда, туда...

Теа обернулась не вправо, куда звал ее Роберт, а влево, и он пошел за ней как приклеенный. Шаг, два шага... Казалось, что они тоже включились в танец.

— Сюда! — Теа шагнула за колонну. — О!

Теперь и лейтенант увидел, что за колонной в стене имеется дверь, и створка ее приоткрыта.

— Мгновение, сударыня!

Все таки, несмотря на молодость, Роберт был военным с головы до ног. Увидев дверь, он смело пошел на разведку и уже через мгновение позвал за собой девушку.

— Сюда, Теа! Здесь никого нет!

— Но... — Тем не менее она пошла на зов.

— Теперь мы одни, и я... — Лейтенант едва успел закрыть за собой дверь и обернуться к Теа, но на большее судьба не отпустила ему ни одного лишнего мгновения.

Хлопнула, распахиваясь, другая дверь, и резкий с носовым оттенком голос потребовал Роберта Теллера к ответу.

— Что здесь происходит?! Фройляйн Альфен, как вы оказались здесь наедине с этим мужчиной?! Офицер, кто вы такой?! Представьтесь!

— Я...

Лейтенант оглянулся на голос, увидел говорившую и лишился дара речи. Мог лишиться и рассудка, но в княжеской гвардии сосунков не держат.

И вот они стоят: Теа Альфен, белокожая и золотоволосая, похожая на маленького испуганного ангела, высокий и массивный Роберт Теллер, обескураженный неловкостью ситуации, в которую ненароком угодил, и Ариена, княгиня Альм и Ши, владетельница Аля, Колта и Сорнея, на строгом лице которой осень листопада уступает место суровой зиме. За спиной княгини толпятся дамы ее свиты.

'Какой позор! — с ужасом думает лейтенант, ощущая, как ледяные ручьи начинают стекать по его спине. — Я опозорил род и имя, я нарушил доверие князя... Все кончено!'

— Есть ли что то, что могло бы оправдать ваше в высшей степени предосудительное поведение?

Кого она вопрошала? На кого обращала свой гнев?

— Ваше высочество! — шагнула вперед Теа, встав так, словно бы пыталась защитить своим крошечным нежным телом огромного, но уже почти разрушенного ударом судьбы офицера. — Это я во всем виновата, он ни при чем! Он...

Ее голос неожиданным образом вывел лейтенанта из ступора. Это было похоже на тот случай, когда, увидев в первом своем бою, как скачут на него, опустив тяжелые копья, вражеские кавалеристы, Роберт замер от ужаса, но в следующее мгновение голос полковой трубы вернул его к жизни! Следует заметить, в том бою Роберт Теллер показал чудеса храбрости и воинского умения, чем и вымостил себе дорогу к званию лейтенанта.

— Я, ваше высочество! — Он властно и нежно отстранил с пути крошечное златовласое чудо и шагнул вперед. — Я смиренно преклоняю колено перед вашей властью и величием и со смирением прошу вашего благословения, княгиня.

С этими словами он и в самом деле опустился на одно колено и бестрепетно встретил взгляд темных проницательных глаз.

— Вот как! — усмехнулась княгиня, и от ее усмешки наверняка скисло бы молоко, окажись оно каким то чудом здесь и сейчас, этим вечером в этой комнате. — И на что же мне вас благословить, офицер?

— Я лейтенант Роберт Теллер, наследник Керша и Озерной Дюжины. Я служу помощником капитана малой дружины вашего владетельного супруга, и я прошу руки мадемуазель Альфен.

— То есть вы преследуете исключительно матримониальные цели? — подняла бровь княгиня.

— Точно так, ваше высочество!

— А вы... Напомните, мой ангел, как вас зовут?

— Теа Альфен, ваше высочество, — чуть присела в элегантно исполненном книксене девушка.

— Верно верно! — кивнула княгиня, и улыбка тронула уголки ее узких губ. — Я помню вас, моя прелесть. У вас, кажется, есть две подруги... одна черноволосая... — голос княгини неожиданно дрогнул, словно она споткнулась о неприятное воспоминание, — и еще одна... высокая...

Вообще то княгиня предполагала сказать 'дурнушка', но вовремя попридержала язык. Не все, что хочется сказать вслух, следует произносить на самом деле.

— Да, ваше высочество, — скромно потупилась Теа Альфен. — У Дитты Ворм волосы цвета воронова крыла, а Тина Ферен... Вы правы, ваше высочество, она высока ростом и чрезвычайно стройна.

Ну, это был, разумеется, эвфемизм, но при всем при том было бы так же несправедливо считать Тину дурнушкой. У нее была отличная фигура, но эту стройность было непросто разглядеть и оценить в тех платьях, что носили воспитанницы училища дев компаньонок. То же и с лицом... Кое где ее могли бы счесть симпатичной, но только не в Але, где высокие скулы и миндалевидный с приподнятыми внешними углами разрез глаз вызывали у людей ощущение непокоя.

— Да да, — рассеянно обронила княгиня, чувствовалось, что теперь ее занимают совсем другие мысли. — И вы... Я имею в виду, как ты, дитя, относишься к идее выйти замуж за этого бравого молодца?

— Я стала бы ему верной женой, ваше высочество, но это невозможно. Я сирота и бесприданница.

— Пустое! — отмахнулась княгиня. — Ты моя воспитанница, это достаточный довод в вопросах крови, а что касается приданого, тысяча золотых кажутся мне вполне достаточной вирой за право именоваться фру Теллер.

— Значит, вы благословляете нас?

— Ну, разумеется, дитя! Можете поцеловать ее, лейтенант. Один раз. Я позволяю...

7

Двенадцатого листобоя 1647

— Как, как вы говорите? Две свадьбы в один день? Невероятно! — Виктор отпил из стаканчика, что держал в длинных крепких пальцах, но совсем чуть чуть: только чтобы смочить губы. Сливовица оказалась и в самом деле хороша, но напиваться этим утром в его планы не входило.

— Невероятно! — повторил он и покачал головой, как бы показывая: 'не верится мне в такой случай'. А случай, если честно, действительно смахивал на анекдот.

— Ну, отчего же... — меланхолично бросил в пространство Сюртук. — Придумывать, так с размахом...

— Ничего то вы не понимаете, — ухмыльнулся в ответ Миха. Недоверие, как видно, его не обижало, а рассказ занимал. — А не понимаете, потому что не знаете, в чем тут дело.

— А ты, стало быть, знаешь? — На поверку Сюртук оказался чудным напарником, он ловил мысли на лету и буквально читал ситуацию между строк. Он ничего не делал впустую, просто так или наобум, все время будучи начеку и готов к действию, но выглядел при этом расслабленным, сомлевшим, да и не большим умником.

— Не веришь, а зря, — хмыкнул Миха и потрепал по плечу своего сына, типа, 'знай наших, парень'! — Я, судари мои, дрова в Чистый город вот с его лет вожу. Всю прислугу в главных домах знаю, со всеми ключницами и мажордомами знаком. А как же иначе! Дрова, они всему голова! Без хороших поленьев ни обеда человеческого сварить, ни бренди выгнать, — кивнул он на стаканчик в руке. — Опять же, зимы у нас долгие да суровые, куда без дров денешься? Я, стало быть, дрова вожу. Надо с вечера, будут до первой звезды, к утру — так и ночью доставить не поленюсь. И не лишь бы что, а первоклассный товар. Березу, дуб, сосны или кедра для запаха... да мало ли что! Сколько людей, столько и выдумок. И на липу есть покупатели, и на бук — хоть он и дорогой. Я всех знаю, меня все знают, а о чем старшая прислуга промеж себя говорит, то между ними и остается. Ну и я хоть и при своем собственном интересе, но и как бы из них. Меня не сторонятся, так то вот!

— Ну, стало быть, тебе видней, — хмыкнул Сюртук. — А только две свадьбы в один день...

— Так она же специально так подстраивает! — самодовольно улыбнувшись, объяснил собеседникам Миха. — Княгиня то есть!

— Как так? — подал свою реплику Виктор и стал набивать трубку, остальное он уже понял, но не прерывать же рассказчика.

— А так! Приют этот, 'Длань господню', княгиня наша учредила еще лет двадцать назад. Как вышла замуж за князя, так и повелела завести, значит, дом призрения для девочек сирот, да не просто приют, как раньше было заведено, или, скажем, работный дом, а училище по всем правилам для воспитания и образования. Дев компаньонок, стало быть, готовить из них повелела. Ну, это, значит, читать, писать научить, счету да манерам с танцами и всяким другим женским премудростям, чтобы не стыдно, значит, было такую девушку в приличный дом ввести. Дочке, скажем, наперсница. Старушке — компаньонка. Домоправительница или секретарь, невенчанная жена какому нибудь немолодому чиновнику, да мало ли, что еще...

— Вот оно как... — Было непонятно, то ли Сюртук искренне восхищен, то ли наоборот.

— Так так! — уверил его рассказчик, принявший интонацию Ремта за чистую монету. — Но только и этого ей, ну, то есть княгине нашей, показалось вскоре уже мало, вот в чем штука! Девушки подрастали, и заметила как то княгиня, что есть среди них такие, что от благородных нипочем не отличишь! И в чем отличие то? Тока в бумагах, если по совести. А коли не знаешь правды, то ни в жисть не разберешь. Собой хороша да приветлива, говорить, ходить умеет, что баронская дочка, наряди в шелка, так и спутать немудрено!

— Хитро!

— А то ж! Вот она их и наряжает. Не всех, конечно, но некоторых, про которых есть уверенность... А дальше просто. Привозит их на Большой Осенний бал и дает шанс. Мужики, особенно военные, враз голову теряют. Танец, другой, разговор наедине, и в самый интересный момент — хрясь! Является княгиня. И не важно, что парень не то чтобы под юбку забраться, поцеловать толком девицу не успел, ан все! Коготок увяз, всей птичке конец. Под венец, и точка!

— Так эти две приютские, что ли? — делано удивился Виктор.

— Именно! — расплылся в улыбке торговец дровами.

— А мужики что ж, у вас совсем лапти? — поинтересовался Сюртук. — За столько то лет...

— Так не каждый же год, — объяснил Миха. — Да и не велено об этом болтать... И сейчас трепать языками не станут. А так что ж! Две помолвки, две свадьбы, и что? Кто на ком женится, знают немногие... и болтать не станут, оно того не стоит. А две девицы судьбу нашли, так то вот, господа хорошие!

8

Одиннадцатого листобоя 1647 года

Тина Ферен не знала своей семьи. Дама наставница, Адель аллер'Рипп, сказала однажды, что Тина подкидыш, а именем своим обязана секретарю магистрата мастеру Ферену, записавшему под своей фамилией трех найденышей того давнего дня 11 первоцвета 1632 года. Говорят, что это была среда, и с утра шел дождь. Скорее всего, подброшенной девочке без имени было около года от роду. Максимум — полтора, минимум — девять десять месяцев. Кажется, она спала в плетеной корзине, была чисто вымыта и наряжена хоть и не в кружева, но и не в тряпье. И это все. Все, что помнила сама Тина, было так или иначе связано с приютом. Сначала с монастырским, Сестер Добронравия, потом с этим, созданным княгиней Ариеной в доброте своей неизмеримой. Впрочем, по поводу княжеской доброты Тина особенно не заблуждалась, она кое что знала на этот счет, хотя знание это было такого рода, что лучше о нем вслух не поминать. Однако Тина была девушкой умной и понимала, где проходит граница возможного, разумного и дозволенного. По поводу княгини Ариены болтать лишнего не следовало, точно так же, как и питать на ее счет излишние надежды. Сегодня был не Тинин день, и, чтобы это понять, не стоило тащиться на бал. Мужчинам, во всяком случае молодым и при мечах, Тина не нравилась. Стариков же, которым юность девушки с легкостью заменяет красоту, хитрости княгини Ариены в заблуждение не вводили. Но ей ли, Тине Ферен, сетовать на судьбу, ведь она и на бал этот роскошный в жизни бы не попала, да еще в таком чудном шелковом платье, не будь она — наудачу — лучшей подругой Теи и Дитты. Вот для них, двоих, этот день действительно стал особым. Сбылись на балу княгини все их потаенные надежды, и из дев компаньонок без особых видов на будущее обе две превратились в сияющих счастьем невест. Жених Теи, возможно, был и не красавец, зато высокий и в плечах широк, дворянин и наследник замка, не говоря уже о том, что герой и лейтенант гвардии. По сравнению с Робертом Теллером Трис эй'Вендерс казался маленьким и щуплым. Так на самом деле и обстояли дела с его внешностью. Он был ниже Дитты и выглядел рядом с ней жалким сморчком, но он был настоящим имперским бароном и совладельцем — пусть и младшим — торговой компании 'Карл эй'Вендерс и сыновья'. Причем сыновей у Карла Вендерса было двое, и Тристан — старший из них.

О нет, Тина не завидовала! Она и вообще была славной девушкой, практически не знавшей, что такое зависть, злоба и гнев. Тем более не стала бы она завидовать двум своим лучшим и — чего уж там! — единственным подругам, заменившим ей все то, что зовется обычно домом, семьей. У Тины не было дома, как не было и семьи, но зато уже шесть лет подряд рядом с ней находились Теа и Дитта. Днем и ночью, летом и зимой, в мгновения радости и в минуты печали. Всегда, постоянно, день за днем... до сегодняшнего дня, до этого вечера...

О да, мысль о расставании печалила Тину, но радость за подруг перевешивала на весах ее чувств все прочие соображения.

— Боже, какие вы красивые! — в который уже раз воскликнула Тина, с любовью и восхищением обнимая обеих подруг разом.

— Мадемуазель Ферен?

Она даже вздрогнула от неожиданности. Ее никто здесь не знал, и некому было заинтересоваться ею теперь. Вдруг. Буквально на последних минутах бала.

— Мадемуазель Ферен?

— Да, я... — Она выпустила подруг из объятий и оглянулась.

Голос принадлежал высокому широкоплечему мужчине, одетому по столичной моде в расшитый серебром камзол. Он был молод, хотя и не юн, и красив строгой мужской красотой. Удлиненное лицо, отличавшееся отчетливой лепкой черт, выдавало между делом не только хорошее происхождение — породу и кровь, как говорят на севере, — но и силу воли, и недюжинный интеллект.

— Сударь?

— Вы удивительно похожи на свою мать... — вот что он сказал ей тогда.

— Вы знали мою мать? — подалась она к нему, не в силах преодолеть великий соблазн всех на свете сирот.

— Я видел ее портрет, — таков был ответ.

— Так вот почему ее бросил мой отец... — Вывод напрашивался сам собой.

— Ваш отец? — поднял бровь незнакомец. Кажется, ей удалось его смутить.

— Ну, должен же существовать и мужчина, который меня зачал... — такой откровенной грубости еще никогда не срывалось с ее губ. Похоже, Тина была сейчас несколько не в себе, но, если подумать, ее можно понять и простить. Не каждый день в жизнь девушки сироты входят красавцы из таинственного ниоткуда, сообщающие, что знают, кто произвел несчастную на свет.

— Ах, вот вы о чем! — распахнул он большие серые глаза. — Непременно. Разумеется... Но с чего вы взяли, что он ее бросил?

— А кто бы остался с такой уродиной?! — Ее устами говорило сердце, но кто не ошибается?

— Понятие красоты относительно, — дипломатично возразил мужчина. — То, что считается красивым здесь и сейчас, в этих глазах или тех, не обязательно таково же в иных глазах, там и тогда. Верно и наоборот.

— Звучит соблазнительно, но верится с трудом, — горько усмехнулась Тина, начавшая понемногу возвращаться в себя.