Сумеречный клинок

Неожиданно ди Крей замолчал, и молчание это оказалось таким, что на этот раз Тина не посмела его нарушить. Ди Крей сидел недвижно. Если бы не ритмично бьющееся сердце, его можно было бы принять за статую или за труп. Но Виктор был жив, разумеется, он дышал — пусть его вдохи и выдохи стали редкими и едва слышными, — и он о чем то напряженно думал, прикрыв веками свои обычно внимательные глаза.

— Странное дело — случай... — сказал он вдруг, возвращаясь к жизни. — Впрочем, неважно. Вернемся к предмету нашего рассказа. 'Лилии Калли' — так называли членов 'Общества ревнителей древней крови' . Карла создала это общество, вернее, воссоздала, наполнив, как говорят, новым вином старые меха. Древняя кровь, если не знаешь, это старые континентальные племена и кланы, жившие по обе стороны хребта Дракона еще до великого переселения. Верны же — вожди одного из потоков переселенцев, и значит, любое упоминание о древней крови оскорбительно для них, как для нуворишей.

— Вот черт! — неожиданно сообразила Тина. — Старая речь, Старые графства, древняя кровь...

— Ну, ты правильно поняла, — кивнул ди Крей. — И Карла разожгла огонь давней вражды. В княжестве Чеан Книга Заката никогда не запрещалась, но о ней уже начали было забывать. Столько лет прошло... И вдруг ее принялись читать снова. И не просто читать, миледи, ее начали обсуждать и трактовать, а это уже ересь и мятеж. Но искорка упала, затлела сухая трава, и глазом моргнуть не успели, полыхнуло так, что только держись. Калли все рассчитала правильно, и удар ее оказался почти смертельным. Но 'почти' — ты же знаешь — не считается. Ересь Книги Заката до ужаса напугала церковь, а мятеж заставил сплотиться вокруг Вернов даже тех, кто их ненавидел или не любил. Просто, когда вы плывете в одной лодке, любое резкое движение способно погубить не только твоего недруга, но и тебя вместе с ним. К тому же Людвиг IV Верн оказался талантливым политиком и недурным полководцем. Его главным достижением было, однако, не то, как он вел войну с мятежниками, а то, что он сразу же и крайне жестко отделил мятежников от основной массы населения, полагавшей себя потомками старых племен. Простым крестьянам, милая леди, горожанам или даже дворянам совсем не хотелось рисковать головой, доказывая, кто тут первый, а кто — второй. Начнись, впрочем, резня, и они бы поднялись. А это от трети до половины всего населения прибрежных районов. Вот в этом случае империя, скорее всего, не выстояла бы. Вернам и так приходилось несладко, а ведь они сражались с относительно малым числом мятежников, сила которых состояла в сплоченности и невероятном для нашего времени фанатизме. Они специально делали татуировки в виде лилии — ее тоже стали называть 'лилия Калли', — чтобы никто: ни друг, ни враг не усомнился в их преданности идее. И да, среди них нашлось немало талантливых и интересных людей. Одним из них и был как раз маршал де Бройх, но о нем мы поговорим как нибудь в другой раз. Слышишь?

Разумеется, Тина слышала. Мгновение назад — ди Крей как раз произнес имя маршала — в тишине ночи закричала неясыть, и значит, время пришло...

6

— Мочь! — сказал ребенок.

Девочка долго сидела молча, даже и не верилось, что такая кроха наделена терпением старого вола. Однако Ремт не возвращался, а время не текло и не бежало, оно тянулось, стекая в океан вечности слезой кедровой смолы.

— Мочь! — сказала девочка, разрывая своим высоким голосом тонкий холст тишины. — Она! — Маленький кулачок ударил куда то туда, где должно находиться сердце. — Мочь! Ты хотеть, она ро нять. Дверь. Ha хрен! Глиф! — Новый толчок в грудь. — Мочь. Хотеть. Валить. Ура!

— Не надо, — сказала в ответ Ада. — Пер сатте э сеата!

'Ну, вот и все...'

Один ее старый знакомый сказал как то, что заблуждения — это самая суть любого человека. Оттого люди так трудно с ними и расстаются.

'Я тоже', — увы, но так все и обстояло. Она готова была умереть, но не готова была изменить своим убеждениям, разрушить то личное, что строилось в ней так долго и с таким трудом. А теперь вот выяснилось, что никогда Ада ни в чем на самом деле так себя и не убедила. Она всего лишь заблудилась однажды и проблуждала в лабиринте собственных иллюзий долгих тридцать лет. Сначала одно, потом другое, но как же далеко она ушла в конце концов от себя самой. От той Ады фон дер Койнер, баронессы цум Диггерскарп, какой родилась на свет и какой должна была прожить свой век.

— Значит, ты все таки умеешь говорить... — Девочка явно задумалась над тем, зачем было дурить ей голову, если все так просто.

— Умею, — кивнула Ада, она хотела улыбнуться, но улыбки не вышло. — И не только говорить. Не надо ломать дверь, милая, — добавила она через мгновение, увидев, как смешно хмурит бровки крошечное существо. — Нам ее и так откроют. Подожди!

Она подошла к двери и прислушалась. Где то далеко, в недрах замка, гулял со своими рыцарями барон Альмус. Дело к полуночи, мог бы уже и угомониться, но веселье, кажется, было в самом разгаре, и Ада знала, отчего так. Вернее, предполагала, имела основания думать, что понимает своего 'гостеприимного' хозяина.

'Возможно, я ошибаюсь, но если нет...'

Если нет, тогда пес придет на зов и даже не поймет, что идет на убой. А причина... причина у него уже есть, осталось лишь раздуть пламя его мужества.

'Альм! — позвала она, закрыв глаза и упираясь ладонями в холодные доски двери. — Альм, где ты? Я жду тебя, Альм! Приди! Я жду! Время настало!'

В давние времена, когда она была моложе и счастье гуляло в ее крови, такие штуки выходили у нее как бы сами собой. Но последние тридцать лет прошли как сон. Дурной, тяжелый сон, оставляющий после себя тоску, разочарование, усталость.

'Альм! Ну же, Альм! Где твое мужество! Ты же рыцарь! Боец! Лорд!'

— Что ты делаешь? — Судя по всему, крошку Глиф мучили сомнения.

— Зову, — сказала Ада, не открывая глаз.

— Кого?

— Того, кто откроет дверь.

— И он придет?

— А куда он денется? — Ада уже слышала его тяжелые шаги, они вплетали свой собственный ритм в мешанину ночных звуков. — Спрячься и не высовывайся.

— Хорошо, — покладисто ответила Глиф. — Но ты знай, я тут, рядом. Если будет плохо, я выйду и всех убью...

— Хорошо, — не стала спорить Ада.

— А Ремта ты тоже можешь позвать?

— Нет, Ремта не могу, да и не надо, он сам придет.

А между тем барон Альмус приближался с неизбежностью судьбы.

'Бедный идиот, — почти с жалостью подумала о нем Ада. — Ольга просто ничего ему не рассказала, и он... Да, — усмехнулась она мысленно. — Вот и еще одна жертва заблуждений. Впрочем, не заблуждается лишь тот, кто не живет'.

Прошло еще несколько минут, Альмус был уже немолод и, при всей своей все еще не растраченной физической силе, погрузнел за прошедшие годы и стал гораздо более медлительным. Не недостаток, если не предстоит ближний бой, но про такую возможность барон, похоже, действительно не знал.

— Ты! — приказал барон одному из тех двоих, что пришли с ним. — Жди здесь и помни, ты ничего не слышал и не видел. Упился и спал. Тебя, Петр, это тоже касается, но ты пойдешь со мной. Открывай!

Загремели засовы, заскрипели ржавые петли.

— Ну, здравствуй, Ада!

Она не ошиблась, Альмус постарел, но все еще оставался крупным и сильным мужчиной.

— И тебе, Альм, доброй ночи!

Барон вошел в камеру, заставив Аду отступить к окну. Он был великоват для этого места, едва не касался головой сводчатого потолка и напрочь загораживал проход. За его спиной маячил, подсвечивая хозяину факелом, крепкого сложения слуга из тех, что — как посмотреть — сойдут и за воина, и за наемного убийцу.

— Дерзкая! — хохотнул барон. У него были крупные черты лица, толстые губы и желтые волчьи зубы. Но он не был волком, вот в чем дело. Сейчас он был бараном, хотя глаза его горели вполне звериным огнем. Впрочем, он этого не знал. Люди, попавшие в тенета зова, не властны над своей природой, но и не осознают того, что с ними происходит.

— Собираешься покуражиться напоследок? — подняла бровь Ада.

— Может быть, и стоило бы, — развел губы в злой улыбке Альмус. — Но, видишь ли, какое дело, Адхен, я люблю молоденьких женщин, а не старух вроде тебя. И не строй мне глазки! Согласен, ты великолепно сохранилась, не то что моя бедная Анна. Представляешь, моя маленькая голубоглазая фея успела превратиться в старую и сухую, словно корка черствого хлеба, каргу! Но! — хохотнул он, издав рокочущий горловой звук. — Вокруг полно других юных фей. А тебе... Сколько тебе лет, Ада? Лет восемьдесят, я чаю, никак не меньше, и меня, уж извини, с души воротит, только представлю, что играю с тобой в 'папу маму'!

Вот теперь он развеселился, так развеселился, смеялся и смеялся, брызгая слюной, а Ада молчала. Она ждала. Ей торопиться было некуда.

— Нет, это все глупости! — сказал Альмус, отсмеявшись. — Я не злодей, Ада, и ты не юная пленница, изнасиловать которую сочтет своим долгом любой уважающий себя разбойник или тиран. Ты ведь слушала в детстве те же сказки, что и я. Сама знаешь. Но мы не в сказке, дорогая. И я пришел не затем, чтобы куражиться. Я тебя сейчас задушу, Ада, а лорду де Койнеру мы скажем — умерла во сне. Ничего личного, — осклабился он. — Хотя я и не забыл, как ты отказала мне тогда, во время праздника Равноденствия. Но дело, повторюсь, не во мне, а в Ольге. Суд в Квебе... Ты же понимаешь, не так ли? То ли да, то ли нет, а что, как оправдают? Каспар твой родственник, а Ольга — моя. Своя рубашка ближе к телу...

— И то верно, — согласилась Ада, завершая трансформацию. — Своя рубашка ближе к телу.

Слова прозвучали глухо и невнятно — волчья пасть не приспособлена к членораздельной речи, но и не делает ее невозможной. Во всяком случае, такая пасть, какая возникает при задержанной трансформации, когда полного обращения не происходит, и меняющий облик останавливается как бы на половине пути.

— Прощай! — Окутанный магией зова Альмус даже не заметил, что уже минуту перед ним стоит не Ада фон дер Койнер, а кто то совсем другой. — Иди с миром!

Удар когтистой лапы в горло по результатам ничем существенно не отличается от раны, нанесенной кинжалом: раз, и человек заливается кровью, с сиплым хрипом пытаясь втянуть воздух в агонизирующие легкие, но не способный этого сделать.

'Вот и все! Тридцать лет!' Она чувствовала невероятный подъем, силу, счастье, сладость обращения, даже если это было медленное обращение.

Толкнув умирающего от себя, Ада опрокинула грузным телом Альмуса стоявшего у того за спиной слугу с факелом. Этого то ли слугу, то ли наемника она убила походя, выбираясь из камеры в коридор. Здесь стоял второй слуга барона, но это были и вовсе пустяки: человек не ждал встречи с оборотнем, тем более так скоро.

— Надеюсь, — сказала Ада, возвращая себе человеческий облик, — это останется строго между нами!

— Не бойся, тетя, я никому об этом не расскажу, — пообещала девочка, залезая Аде в карман.

— Вот и славно! — улыбнулась Ада, запихивая в свою бывшую камеру последний труп и закрывая дверь на засов. — А теперь давай найдем Ремта и Сандера и уйдем отсюда подальше. Замок Линс начинает действовать мне на нервы.

ГЛАВА 9

Птица удачи

1

Двенадцатый день полузимника 1647 года

Он очнулся от крика неясыти. Птица подобралась так близко, что впору удивиться или испугаться, но Керст находился не в том состоянии, чтобы 'углубляться в детали'. Так что все произошло несколько иначе: неясыть заорала над самым ухом, и он очнулся, чувствуя себя слабым и больным, но отнюдь не испуганным.

'Кажется, это становится традицией...' Сандер снова был скорее болен, чем здоров, и порядком дезориентирован. Он напрочь не помнил, что с ним случилось и отчего висит он теперь мешком на чьем то крепком плече.

— Я... — сказал он, пытаясь что нибудь рассмотреть в плотной тьме, окружавшей его со всех сторон.

— Тише! — шикнула на него 'неясыть'. Вернее, осадила его дама Адель, в приглушенном голосе которой Сандер Керст с удивлением обнаружил определенное сходство с криком разбудившей его птицы.

'Какого черта?!' И тут он окончательно пришел в себя. Вернулись и чувства.

Сандер понял, что висит на плече одного из проводников — рыжего Ремта Сюртука — и что вместе с дамой Адель они прячутся в зарослях у подножия огромной крутой скалы. Именно из за этого довольно светлая ночь показалась ему вначале тьмой кромешной. На самом деле вокруг было темно, но не настолько, чтобы не рассмотреть этого дикого места и дамы Адель, успевшей, что характерно, расстаться с ручными и ножными кандалами.

— Где мы? — спросил он, переходя на шепот. К слову, на этот раз речь далась ему гораздо легче, чем пару секунд назад, и вообще...

— Спасибо, Ремт, — добавил он еще через мгновение, оценив изменения, происходящие с его организмом. — Вы можете меня отпустить, я чувствую себя вполне прилично.

— С удовольствием! — И мастер Ремт без церемоний свалил Сандера с плеча на землю, на корни дерева, больно ударившие в ребра, на колкую каменную мелочь, заставившую 'взвыть' от боли плечо, грудь и бедро.

— Ох! — вскрикнул Сандер, едва не лишившийся от удара дыхания.

И в этот момент где то слева — метрах, надо полагать, в трехстах на восток, если верить обманщице луне, — прокричала другая неясыть.

'Тина?' — удивился Сандер.

— Идемте! — скомандовал Ремт. — Нас ждут. Быстрее.

'Ну, быстрее так быстрее'. Подавив стон и желание помянуть в полный голос всех святых и их треклятые добродетели и пороки, Сандер поднялся на ноги и, не мешкая, поспешил за Ремтом и Адой.

Пройдя с десяток шагов сквозь редколесье подошвы холма, Сандер оглянулся и понял наконец, что провал в памяти распространяется на изрядный, по видимому, период времени и на многие события, имевшие место быть в это время. Дело в том, что он совершенно не помнил, как попал в это место, как не помнил и того, что это за грозный замок возвышается на вершине скалы. Последнее, что он помнил, это тракт, по которому лорд де Койнер конвоировал арестованную по обвинению Ольги фон Цеас Адель аллер'Рипп в стольный город Квеб, в прежние времена отчего то именовавшийся Старгородом. Вот это Сандер помнил наверняка, но все остальное...

'Гед Йерман... Ули Фейдинх... Поединок?' Что то смутное ворочалось в памяти: оскорбление, взгляд Ады, разговор с Каспаром де Койнером, кровавые отсветы огня на обнаженной стали клинков...

Все это выглядело более чем странно, как и то, что теперь Ада очевидным образом оказалась свободна, но как это случилось, что этому событию предшествовало и куда подевался лорд де Койнер со своей чертовкой женой и немалым отрядом рыцарей, слуг и домочадцев, по прежнему было покрыто мраком забвения. А Ремт между тем уводил их маленький отряд через все более густеющий лес на восток, туда, где пряталась неясыть по имени Тина.

'Чудны дела твои, господи!'

Но не расспрашивать же спутников теперь, когда они — втроем — уходят крадучись от замка в дикие леса! Для того чтобы понять, что они беглецы и им следует сохранять максимальную скрытность передвижения, не надо было знать предысторию. Все и так было ясно. Почти.