Храм Пустоты (ворм)

Потому что она тоже понимает, что это значит.

2.05 Ну вот мы и подошли к этому. То, что было между прологом и первой главой.

A timeless and forgotten place,

As the storm begins to rise...

— Сила для кейпа — не главное. — веско произнесла Александрия.

Резкий женский голос звучал из-под шлема немного глухо. Матиас только вздохнул.

Легко и приятно говорить 'Сила не главное', когда ты член триумвирата. Так простые кейпы любят кивать, собирая на счету у Счетовода очередной миллион, мол силы в жизни не главное, главное — это быть счастливым. Так говорят здоровые люди, утешая больных.

В его случае это был очень-очень несчастный, почти терминальный раковый больной, у подушки которого довольно расселась Александрия.

— А что главное? — все-таки спросил он.

До часа икс оставалось пятнадцать минут. Время поговорить еще было. Сдать назад...

Нет.

А ведь он даже не попрощался с семьей.

В Броктоне шел четвертый час утра. Успел уснуть даунтаун, перестал вибрировать его телефон — а они все еще разговаривали. О том, как их бесит служба. О том, как вчера обнесли центральный банк — и о том, куда они пойдут в субботу, когда он вернется в город.

И хотя он заблокировал ее силу, мозг он ей не выключил.

Они с Защитницей* стояли на крыше Бернского Собора. Точнее, на его шпиле. Еще точнее — у колокола. Сто метров над рыжеватыми крышами, покрытыми выжженной солнцем черепицей. Сто метров над городом, умершим семь лет назад.

Замечательная гармония места и времени, не так ли?

— Главное, Эйдос, это чувство долга. — с чувством произнесла Александрия.

Он покосился на нее — но женщина, вроде бы, не шутила. Стояла, опершись на перила, пристально вглядывалась в город. Потом достала сигареты, закурила. Кивнула ему:

— Будешь?

Матиас кивнул, и одним глотком сжег половину хрупкой палочки.

'Перед смертью не накуришься.'

Горьковатый дым облизал горло. Он курил, но ему все равно хотелось курить — вырвать у Александрии пачку, марки которой он так и не разглядел, затянуться еще крепче. Ему не хватало никотина.

Он думал слишком трезво, и ему было слишком страшно.

Он смотрел в город.

Часть зданий обрушилась, сквозь асфальт проросла трава. Люди — точнее, то, что от них осталось — давно сгнили и сверху были почти незаметны. Город умер, давно и прочно.

И все же, город вонял.

Вонял, как не снилось Мэдисону — укутанному колючей проволокой, окруженному рвом и усыпанному беспилотниками.

— После нее всегда... так?

Так тихо. Так пусто. Так... противоестественно, невозможно, омерзительно мертво.

В Мэдисоне была жизнь. Огрызающаяся, бьющаяся в агонии и рвущая саму себя — но была. Здесь, в Берне...

— Через несколько лет. — спокойно подтвердила она.

Он не видел лицо за темным стеклом шлема — оберткой, бумажной маской, за которой едва-едва угадывались глаза — но ее голос не изменился.

Ее сила и есть ее разум. Нет разделения, нет промежутка между запросом и откликом как у других умников — нет суперкомпьютера, работающего на странных принципах. Она просто думает — и делает это в миллионы раз лучше чем простой человек.

Он потянулся — и пальцы зачерпнули пустоту. Защитница не хотела, чтобы он взял ее силу — и он не мог ее взять.

— Если план не сработает — это тебе не поможет.

Матиас кивнул.

'И правда. Не поможет.'

Он никогда не присматривался к венцу собора — любого, даже не Бернского. С земли он казался маленьким, почти хрупким. На самом деле колокольня оказалась просторным помещением, и стоять там несложно, тем более опираясь на крепкие железные перила.

— Александрия, мы стоим именно здесь, потому что собор — высокая точка? Удобная для наблюдений?

Она могла бы зависнуть в воздухе, он мог бы зависнуть в воздухе — наверное, женщина просто щадила новичка в его первый выход.

— Нет, — ответила Защитница. — Еще версии?

— Потому что это проще, чем лететь? — предположил он.

— Снова мимо. Что нам полет... — женщина говорила спокойно, но был в ее тоне намек на сарказм. — Надо будет — полетаешь.

— Тогда... — он задумался. Шпиль едва заметно покачивался, умерший Берн не издавал ни звука — даже ветер не доходил до самого верха. — Тогда... тогда не знаю.

Женщина усмехнулась.

— Попробуй свою вторую силу.

Он не сразу понял, что она имела в виду. Не 'используй', не 'посмотри', а 'попробуй'...

Шепот. Смех. Шелест. Крики. Река из красок, вышедшая из берегов — вся палитра, на миллионы оттенков. Связи, разрывы, изменение — контакт. Десять, двадцать, тридцать, шестьдесят... все внизу. Все вдали.

— Она не долетела до собора.

Александрия кивнула.

— Не долетела.

На шпиле собора не было никого. Ни одного триггера не случилось вблизи. Ни следа, ни единого, даже самого тусклого оттенка — его ничего не будет отвлекать.

Мир многомерен. Его пронизывают тысячи, миллионы корней. Земля Алеф, земля Бета, земля Тэта — только внешний слой огромной системы, в глубине которой — множество независимых грибниц. Каждая — своя сила, своя суть, у каждой — свой разум. У каждой свои привычки, свои критерии, свои запросы, свои размеры энергопотребления.

Он не может не увидеть место, где случился триггер — пусть даже семь лет назад. Место, в котором грибница соединилась с объектом на поверхности, где родился парачеловек — его невозможно перепутать.

Его сила — неудобная, странная, ограниченная сила — играла на кончиках пальцев, позволяла видеть — и понимать.

Он не мог взять или скопировать, силой подключиться к чужой грибнице. Но он мог предложить, попросить, зачерпнуть и смешать. Он мог предложить сделку — починить связь, решить конфликт между носителем и симбионтом. Он мог взять на себя часть соединения — если ему позволит сама грибница.

Он работал с ней, а не с человеком.

И там, где силы любого другого кейпа были завязаны только на одну грибницу, его могла связаться со всеми.

И если он прав — если Александрия права — он уже один раз связался. Но хватит ли этого, чтобы захватить контроль?

Может ли он управлять чужой грибницей? Всего одна попытка, всего один шанс — через мгновение за спиной женщины хлопнет дверь, и он останется один. Здесь и сейчас она может помочь только морально.

Может ли он? Готов ли он?

'Debes, ergo potes.'

Должен — следовательно, может.

She seems to come from everywhere

She asks you out to play

— —

— Какой она была?

Три слова, укутанных в сиреневую боль. Капля, скользнувшая по окну, шелест ветра, кусочек далекого моря. Паутина, порванная ветром.

Молчание, скрип перьевой ручки.

— Хейс Андерс. Твоя жена.

'Моя мать'.

Поленья в камине — тепло, резкое, накатывающее тяжелой волной. Мягкая волчья шкура под ногами.

— Тебя не касается.

Спокойный, ровный голос. Взгляд, не отрывающийся от документов.

— Я сам решу, что меня касается. — пауза. Воющий, словно убитый волк, дождь за окном — зверь, вцепившийся в крышу. — Какой она была?

Молчание. Скрипнувшая чернильница, отложенные в сторону бумаги.

Туго натянутая нить.

— Напомни мне, чей это дом?

Взгляд — очень-очень четкий. Ровный подбородок, острые скулы, уложенные лаком волосы — прядь челки, застывшая чуть выше правого глаза. Темно-синий костюм и белая рубашка. Галстук, схвативший горло.

Ему всего тридцать пять, но он выглядит на все сорок.

— Напомни мне, сколько предложила Элита?

Молчание. За окнами гром. За окнами шторм.

Грозовой волк ласкается к рукам, словно послушный щенок.

— Та-ак. — протянул он. — Ты всё-таки на это решился.

Вскрик ножа — стальные ленты, бьющиеся о стекло и кирпичную стену. Железо, железо, железо — снаружи и под одеждой. Скованные руки, ноги, сжатые стальным кольцом — все, вплоть до последнего пальца. Не пошевелиться и не вздохнуть.

Его голова повернулась, выпустив мужчину из поля зрения. Теперь он смотрел на камин.

— Извини, Тео. — сказал Кайзер тоном, исключающим даже намёк на раскаяние. — Я тебя вот так подержу. Не хочу, чтобы ты меня выпотрошил от прилива высоких чувств.

Тео вдруг протрезвел, как-то сразу и моментально.

Отец никогда не шутил со своей силой. Когда он бил, он бил — по крышке гроба.

— Видишь ли, Тео. — он не видел его лица, только тень и смутный силуэт на самой грани видения, но был уверен, что отец покачивает головой в такт словам. — Бывают такие услуги, которые родители должны оказывать своим детям. Зная заранее, что те не будут им за это благодарны. Может быть, они их даже возненавидят. На какое-то время, пока те не вырастут.

Он попытался что-то сказать. Из глотки вырвался только хрип: все остальное проглотил стальной кляп.

— Я тебя уже услышал. — спокойно сказал Кайзер. — Теперь ты меня послушай.

Он тяжело вздохнул, изучая его взглядом. Тео вздрогнул.

— Элита. — сказал Кайзер. — Это последнее место, куда я тебя отправлю. Когда Матиас просто потерся рядом с ними, он получил информацию, из-за которой его чуть не убили. Вопрос я, конечно, закрыл — но если ты там появишься, для них это будет означать, что мы что-то слишком хорошо поняли. Это почти стопроцентная гарантия новых покушений. Более успешных.

Тео промолчал, за неимением иных возможностей. Еще он мог выть и хрипеть — но стальной кляп начинал резать десна.

— Но это только половина проблемы. — продолжил Кайзер. — Как мне кажется, твой внезапный порыв к самостоятельности связан с одной юной особой, в которую ты безнадёжно влюб...

За окном громыхнуло. Молния скользнула в землю по удлиненному громоотводу, завоняло паленым. Мигнул верхний свет — только камин не заметил произошедшего.

— Вот-вот, именно это я имел в виду. Ладно, не извиняйся. — разрешил он. — И не отрицай, пожалуйста, очевидные вещи. Ты влюблён, Тео. Я бы даже сказал, что ты втрескался по уши.

Кайзер подумал, размашисто зачеркнул что-то в документе перед ним — и стальные нити разошлись сквозь стены, образуя своеобразную клетку Фаредея.

За это время Тео успел перейти от оскорблённой невинности до крайне неохотного признания того факта, что собеседник в чём-то прав.

Кайзер это, разумеется, заметил.

— Наконец, дошло. — констатировал он. — Итак. Ты страдаешь от несчастной любви. И поэтому строишь разные идиотские планы. Например, устроится в Элиту и выяснить, у кого эти граждане достали флаконы ценой по пять миллионов каждый. И, что важнее — каким образом эти граждане так ловко прыгают между мирами — юной деве это очень интересно. Она вообще любит в этой жизни только себя и информацию. В этом порядке. А рыцарь, который принесет такой подарок... Так? Вот только не надо врать лицом, мой милый. Ты этого не умеешь и не научишься. Именно об этом ты думаешь, сын мой.

На этот раз по стальной сетке, загодя встроенной в стену, прокатилась целая электрическая волна. Кайзер закурил, и вздохнул.

— Совсем плохо. Ты, похоже, совсем голову потерял. Ладно. Будем щадить твои чувства. Итак... — мужчина глубоко затянулся. — Как ты понимаешь, с этой девушкой тебе не быть никогда. По всего трем, но очень важным причинам. Сам перечислишь?

Тео дернулся в стальных оковах, и стальной кляп вдруг поддался.

— Она меня не любит?

Кайзер улыбнулся.

— Это тоже, но не совсем. — он снова затянулся. — Для начала, жизненную спутницу сына предводителя Империи88 не могут звать Сара. Я простил это Матиасу... тебе — не прощу.

— Ее зовут Лиза, и она твой главный аналитик. — он сделал паузу. Помрачнел. — Мой главный аналитик. У себя в штабе я сам решаю...

— Это девушка твоего брата. Не забывай об этом.

Тео замер.

— Мой брат появляется в своем доме три раза в месяц и спит с блондинкой из Новой Волны. Даже если он вернется из своей поездки в Швейцарию, не угодив при этом в пожизненный карантин, это не моя вина, что его нет дома.

Кайзер промолчал.

— И ты просто утешаешь одинокую красавицу? — он покачал головой. — Нет, Тео. Твоя погоня за ответами для нее — глупость, которая сведет тебя в раннюю могилу — да и, выражаясь грубо и прямо, она тебе просто не даст.

У Тео пересохли губы. Он покраснел.

— Но...

— Ты еще не понял, почему у вас за три месяца не дошло дальше редких поцелуев? Ограничения силы. Она физически не может раздвинуть ноги — ни перед тобой, ни перед господом богом.

Тео мрачно и уперто посмотрел на него — как может только четырнадцатилетний подросток, уверенный в существовании чистой, искренней и платонической любви.

Кайзер вздохнул.

— Итак. — заключил Кайзер. — Продолжение ваших, я замечу, односторонне-поощрительных романтических отношений грозит тебе или ранним самоубийством о слишком серьезных людей, или ссорой с братом. Я, как твой отец, этого допускать не намерен. Поэтому от твоих иллюзий на счет юной Сары тебе придется отказаться. И сделать это придется сейчас, потому что потом это сделать будет гораздо тяжелее.

В клетку Фаредея ударила еще одна молния. Кайзер даже не моргнул.

— Завтра ты нас покинешь. Нет, я тебя не выгоняю. Я дам тебе задание — как моему наследнику и личному порученцу. Задание несложное. Но требующее присутствия в другом месте.

Тео пропустил воздух сквозь зубы с тихим шипением.

— Я не намерен держать тебя связанным на другом конце страны, как ты только что подумал. Я даже не буду приставлять к тебе охрану. Ты просто дашь мне слово. Пообещаешь, что завтра попрощаешься с Сарой и не будешь к ней возвращаться. Этого достаточно.

Тео открыл рот, с яростью смотря на Кайзера — и тут его ярость как бы осеклась, замолчала.