— ... и тогда ни у кого не будет иногда выхода, как Миу отдать Кенчи и раскрыть пошире двери, чтобы дать им обоим сбежать... и не доставать их впоследствии некоторыми "нашими обычаями". А семье Асамия после такого "фейла" будет не до мести.

— На нас пришел заказ? Как тогда... на Танимото?

— Нет, хотя, судя по тайникам, заполненным оружием и взрывчаткой, сынок рассматривает все варианты... Это моя собственная инициатива. Использование служебного положения в личных целях, если угодно.

Мототсуги выдержал минутную издевательскую паузу и добавил:

— Впрочем, окончательное решение вопроса семьи Асамия я решил предоставить сыну... Он иногда удивляет даже меня!

— Что ж... — Асамия расслабился и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. — Тогда будем ждать, какое решение примет ваш сын.

— Я бы еще погулял, кстати. — С намеком сообщил голос и чуть смущенно пояснил. — Свидания со мной ждет одна великолепная женщина... А может, и не ждет... Вот, чтобы это выяснить... Ну... Вы не будете возражать...? Ну... Что б я вас на мушке не держал все это время? М?

— Валяйте...

— Потом голова будет болеть. — Заторопился Мототсуги. — Аспирин хорошо помогает. Или виски — я смотрю у вас бар довольно обширный... А еще лучше — водочка!

Пальцы осторожно коснулось шеи главы клана Асамия и через несколько секунд с интересом отслеживающий свое состояние глава клана потерял сознание.

+++

... от сладкого наваждения, навеянного обольстительным голосом, тягучими плавными движениями, запахом шампуней и гелей, невероятным блеском серых глаз — от всего этого Рююто избавлялся непозволительно долго.

Лишь задним числом он смог восстановить очередность последовавших за событий событий.

Вот его ладонь ложится на талию слегка прогнувшейся и поощрительно улыбнувшейся Миу.

Вот она единым движением сбрасывает с себя халат.

Вот что-то мигнуло в ее глазах и он понимает, что страсть — может быть разной. Но ничего не может сделать, так как что-то сковало его, парализовало.

Вот что-то хватает Рююто за пояс и отшвыривает назад.

А вот два вздохнувших вслед по воздуху черных лезвия на какие-то сантиметры разминулись с его шеей и животом.

Еще несколько секунд он ошалело крутил головой у стены, приходя в себя, сбрасывая непонятное оцепенение.

Между ним и обнаженной девушкой, в руках которой слегка подрагивали, как живые, два огромных черных ножа-кукри, стояла безоружная фигура в черном балахоне...

— Потом поговорим. — Сказал, как сплюнул, Сирахама Кенчи не оборачиваясь. — Не лезь.

Сирахама чуть присел, сгорбился, как-то скособочился, став похожим на марионетку. Вокруг потемнело и стало ощутимо холоднее.

— Мэйм унэйк кейчап гиле аята! — Холодно сообщил Сирахама на неизвестном Рююто языке.

("Я пришел за своими ножами!" — хинди)

— Ли — ау! — Столь же холодно ответила Миу

("Пришел — возьми!" — хинди)

Полностью обнаженная девушка даже не пыталась прикрыться. Она тоже ссутулилась и напружинилась, взгляд стал бессмысленным.

— Мэйм исели джаумбга! — Согласился Сирахама, двигаясь вперед какими-то ломанными, неприятными даже на взгляд, движениями.

("Я их возьму!" — хинди)

Конечно, с места Рююто, все так же сидящего, привалившись к стене, открывался не лучший обзор — иногда стол мешал, иногда диван, иногда кресло. Но и того, что он видел, хватило, чтобы понять, насколько высок уровень тех, кто схватился сейчас посреди просторных апартаментов.

В полной тишине — даже одежда не шуршала — порхали друг за другом два приведения — Сирахама в черном балахоне и Миу в чем мать родила. Тихонько, но тяжко, басовито, вздыхали ножи, время от времени описывая невероятные дуги, вырываясь из рук и, будто притянутые, возвращаясь обратно в ладони Миу. Не сразу Рююто разглядел тонкий шнур, соединяющий навершия черных клинков.

Рююто не удержался и моргнул — перед его лбом находилось предплечье Сирахамы, которым тот "поймал" нож, летевший прямо в лоб Рююто. Сдавленное шипение-ругательство Сирахамы, холодная усмешка Миу, рывок, предплечье дернулось, а окровавленный (хоть и не видно на черном лезвии, но каким ему еще быть?) нож сам, будто пальцем поманила, прыгает в руку Миу.

Девушка поднесла клинок к губам и лизнула лезвие. Улыбнулась и прижмурилась от удовольствия...

— Лиджи, шёхад ийя!

("Отбери же, сладенький/медовый мой!" — хинди)

Ее нагота сейчас была совершенно другого качества. Совсем не от такой красоты хочет замереть мужское сердце. Это было... Так замирает человек, оказавшийся в лесу лицом к лицу с тигром. Так замирает пловец, видя, как вокруг него нарезают сужающуюся спираль плавники акул...

Как там? "Она была прекрасна, но красотой лесного пожара: восхитительное зрелище издали, и не дай Бог оказаться поблизости"

Сирахама снова рванул вперед — будто всполох. Снова схватка. А потом...

Резкий взмах окровавленной рукой, брызги крови попадают в лицо девушки, заставив ее моргнуть и отшатнуться. И на долю секунды потерять из виду противника. Короткий вскрик, переходящий в хрип...

Сирахама стоял над девушкой, с закатывающимися глазами оседающей к его ногам, и аккуратно вставлял ножи в захваты-фиксаторы на бедрах.

— Халат дай. — Тихо бросил он.

Рююто сначала даже не понял, что Сирахама обращается к нему — настолько ошарашил контраст между немым безумием творившимся в этой комнате (минуту? Две? Пять?) и спокойным чуть уставшим тихим голосом сейчас.

— А?

— Халат, говорю, дай. И хватит уже глазеть на мою невесту!

Сирахама выхватил из рук послушно отвернувшегося Рююто протянутый халат, укрыл им Миу, осторожно поднял девушку и перенес на диван.

— Активация. — Объяснил он очевидное.

Видимо, Рююто уже пришел в себя, так как огрызнулся:

— А то я не догадался.

— Да кто тебя знает... Бледно выглядишь, Рююто! Очки потерял (Рююто поднес руку к лицу... действительно, слетели. Видимо, от резкого движения). И галстучек порвали... Ну, потому что нехер тянуть грабки к чужим женщинам...

Рююто хмуро разглядывал спину Сирахамы. Соперник был в черном бесформенном балахоне... и это, пожалуй, единственное, что можно было сказать о его одежде. Костюм скрадывал очертания тела и скрывал всю прочую амуницию... если она была.

"Драконистый говнюк", кстати, так и не обернулся к Рююто, продолжая что-то делать с лежащей без сознания Миу. Кажется, обрабатывал ее синяки.

— "Мужчины Асамия никогда не насиловали своих женщин", — Продолжал Сирахама, не оборачиваясь. — Сколько пафоса было в этом заявлении! А, Рююто? Ну, еще бы — посмотрел бы я на того безумца, который попытается изнасиловать Цветок Редзинпаку. Правда, мужчины Асамия очень любят подмешивать всякую дрянь в напитки, не так ли?

Рююто похолодел. Он понял, что было с Фуриндзи! Вовсе не алкоголь! Хана! Что-то подмешала в напитки!

Сирахама вскинул голову и искоса посмотрел на побледневшего Рююто:

— Оп-па... Оказывается, не "мужчины Асамия", а влюбленные в них наложницы... Как там ту девочку звали? Хана?

— Ты?!

— А кто еще? Ну, да... чуть-чуть добавил из своих запасов. Крышу тоже срывает. Только растормаживает совсем другие участки мозга вместо тех, что планировалось раскрутить первоначально. Вместо инстинкта размножения — кое-что другое... Как два пальца... Но что за идиотизм — подмешивать дурь мастеру такого класса?!

— Да насрать! — Прохрипел Рююто. — Что с Ханой?!

— С той девушкой? — Удивился Сирахама. — Ничего... сделала гадость и пошла по своим женским делам.

В этот момент Миу едва заметно дернулась и Сирахама тут же обернулся к ней, снова кинув через плечо:

— Не мешай. Я сам.

Девушка что-то залопотала на неизвестном языке. Сирахама отвечал ей... кажется, на том же языке.

Рююто заметил слезы на лице Миу — ее глаза были открыты, но, кажется, она ничего вокруг не видела. Или видела нечто совсем другое, к реальности не относящееся. Сцепив зубы, Рююто ждал, когда закончатся эти телячьи нежности. И чувствовал себя лишним тут, в своем доме.

Но уйти не мог — как только он выйдет из апартаментов невесты, сюда тут же сунется кто-нибудь из прислуги... Да та же Хана сунет сюда свой любопытный носик, чтобы узнать, чем же все закончилось. А тут Сирахама. А к нему у Рююто есть одно незаконченное дело...

После того, как Рююто заметил слезы на глазах Сирахамы, он отвернулся к двери, испытывая сильное чувство неловкости и, кажется даже, нечто, похожее на стыд. Будто стал свидетелем чего-то, что совсем не для него предназначено.

И рефлекторно принял защитную стойку, наткнувшись взглядом на...

Огромный светловолосый детина с добродушным лицом и добрыми грустными глазами стоял у двери. Босой. В боксерских трусах и майке. По каменным щекам гиганта тоже катились слезы.

Апачай Хопачай, кажется? Мастер муай-тай из Редзинпаку. Наверно, самый сумасшедший из них всех. Как он тут оказался?

Апачай приложил палец к губам, и Рююто понятливо кивнул.

"Вечер плакс, блин!"

+++

Меня трясло. И от пережитого. И от того, что происходило сейчас. Миу бредила. На хинди. Который к тому хинди, который используется сейчас, никакого отношения не имел — проверено на Шакти Рахманн. И который не должна знать не только Миу, но и обе ветви ее предков!

— Мне больно, муж мой! Руками своими... проведи... к Матери Нашей... меня...

Миу отняла ладонь от бока и показала мне... Чистая ладошка. Но видимо в воспоминаниях Миу на ней должна была быть кровь...

— Небеса уже держат тебя, жена моя! — Нужные слова вырывались из уст сами. — Сейчас боль уйдет. Чувствуешь? Она уходит!

Сзади раздражался ни слова из нашего разговора не понимающий Рююто, но — вот, что значит воспитание! — отвернулся к стене и постарался даже не прислушиваться. Потом он отчего-то удивился... да и бог с ним!

— Легкая рука... у тебя. Чужие бежали... а я чиста... не взяли... меня... не смогли... забрала для Матери нашей... многих... жатва... довольна будет она...

— Скажи ей, что любить, Кенчи. — Подсказал гулкий голос из-за спины...

Но говорил не Рююто, а кто-то, кого я не мог почувствовать... кто-то из мастеров. Апачай? Да, видимо, он. Только без этих своих "Апа-па!"

— Наша расставаться муж жена — говорить "люблю". Скажи, Кенчи! Уйти спокойно — вернуться быстро. Так надо. Принято. Обычай Подземный Мир, Кенчи. Отпустить с радость — встретить с любовь.

Не знаю, правильно ли понял его, но слова снова нашлись сами:

— Кали наградила меня тобой! Ты драгоценность моя величайшая. Моя часть, моя половина...

— Да, муж мой... Да... Черная... вижу ее... попрошу... в следующем круге... рядом... дочерью... матерью... сестрой... как угодно... в следующем круге... Она держит... за руку... а небеса... не нужны... таким, как мы... ты все сделаешь?

— Да.

— Береги дочку, Жеребенок... Черная... она улыбается... она исполнит... не держи меня... отпусти... в следующем...

— До встречи, Ануджа! Я буду просить ее о том же...

Целую минуту ничего не происходило, Миу ровно дышала. Кажется, бред активации перешел в неглубокий сон... Еще минута. Она глубоко вздохнула. И разлепила глаза, жмурясь от яркого света:

— Хочется сказать какую-нибудь пошлость... — Взгляд ее был осмысленным. — Тадай ма, Кенчи...

— Окари насай, Миу! Черт с ней, с пошлостью... Окари насай!

+++

Они прошли в тренировочный зал. Рююто следовал впереди, а сзади неосязаемой бесплотной тенью скользил Сирахама. В зале было пусто. Разумеется, сейчас домочадцам не до тренировок. Тихо звякнуло — это Сирахама поставил на пол тяжелую даже на вид спортивную сумку. Минута возни — и на высоком штативе установлена видеокамера, повернутая объективом в сторону татами.

— Не волнуйся. — Легко понял Сирахама взгляд Рююто. — Пока выключена. О позоре клана Асамия никто не узнает...

— А Фуриндзи-сан?

— Оу! Ну, мало ли, как девушка оправдывает потерю невинности? Кто ж поверит ее словам, что ее, де, опоили. Нервное напряжение перед свадьбой, то да се... Маленький, что ли?

— Так она уже...? — Усмехнулся Рююто.

— Обидно, да? — Серьезно спросил Сирахама.

— Нет. — Чуть даже удивленно прислушался к себе Рююто. — Не моя она. А когда успел-то?

— Как настоящий мужчина, я не буду хвастать. И — у нас мало времени.

— Так зачем камера?

— А чтобы по-честному. Нашепчем последние слова и — в бой! Романтично, да? Ты же не хочешь потом проблем с драконами? Или с Редзинпаку?

— Ты такой же дракон, как я — Танимото...

— Ц-ц-ц... недоказуемо, Рююто. Недоказуемо. Или ты свечку над своими родителями держал?

— Камера не самого лучшего качества, плохое освещение, съемка из одной точки... Этой записи никто не поверит!

— А тебе не насрать? На то, что кто-то поверит или не поверит?

— Вообще-то, насрать... — Оскалился Рююто.

— Вот и отлично! — Довольно покивал Сирахама. — Стал похож на человека... — Он помолчал. — Асамия Рююто-сан?

— Да?

— Постарайтесь не умереть, Асамия-сан... — Сирахама соединил руки в приветствие бойцов кун-фу. — Со всем уважением!

Рююто тоже соединил руки и весело оскалился... внутри было — спокойствие?

— Просто постарайтесь, Сирахама-сан. Со всем уважением!

Бойцы стали сближаться...

+++

Миу лежала на диване, закинув ноги на спинку, и улыбалась, прислушиваясь к своим ощущениям — Кенчи где-то недалеко дрался с Рююто. Бойцы схлестнулись азартно и не на шутку.

— Ох, хитрец... — Хмыкнула Миу, когда через четыре минуты схватка завершилась.

— Апа! — С гордостью согласился Апачай, сидевший на столе, обняв колени. Это снова был прежний недалекий добродушно улыбающийся мастер муай-тай.

+++

Орочи хмуро смотрел на счастливую пару молодоженов. На весело улыбающуюся Миу и на улыбающегося "Рююто".

И ни черта не понимал — на что рассчитывает Сирахама Кенчи?! Да, следовало признать — сходство с его сыном было почти стопроцентным. Даже поведение. Совершенно естественное! Даже его вполне адекватное общение со знакомыми Рююто, которых Сирахама Кенчи даже теоретически знать не должен!

Да, лицо "Рююто" слегка подпорчено — чуть вспухла губа, шрам над бровью, под волосами видна наскоро обработанная рана. Но — опять-таки — все строго в рамках "легенды" — дескать, ночью приходил Сирахама Кенчи, с которым произошел поединок. На вопрос о результатах поединка "Рююто" раскидывал руки в стороны и с улыбкой показывал на себя — "Еще вопросы?"

— Ты ночью с кошками подрался, сынок? — Издеваясь, спросил Орочи.

— С двумя. — Улыбнулся Рююто. — Сначала с кошкой. Потом с котом. Немного поцарапали.

Орочи едва сдержался, чтобы прямо не спросить, куда Сирахама дел настоящего Рююто. И жив ли Рююто вообще. Сдержался. Успокаивая себя тем, что Миу, судя по ее поведению, была уже осведомлена о смене ролей. И, судя по тому же поведению, Рююто, как минимум, жив — вряд ли эта девочка могла говорить с ним, Асамией Орочи, так же приветливо и естественно, если б знала, что говорит с отцом мертвеца.