Зверь лютый Книга 32. Птенцы

— Эта... Так ты ж купец! Торг — твоё дело!

— Так ты ж, Аким, воин. Воевать — твоё дело. А евоное дело — по воде кораблями ходить. Чё тут невнятно?

Афоня покрутил шеей в вороте, вдруг ставшем помехой.

— Твоё геройство да искусность, парень — чтобы вот он (Афоня кивнул на Акима) здеся гоголем ходил, нос задравши. И чтобы никакая падла тута в Саксине, хоть из местных, хоть из русских, противу него гавкать не смела. А евоные труды-заботы немалые — чтобы мне, Афоне-фактору торг вольно вести. Чтобы мне — "хорошо". Так? Вроде — вы обои на меня горбатитесь. Ага. Только Воевода тебе не всё сказал.

Афоня помолчал, подбирая слова.

— Зачем мне здеся торг вести? Ты как думаешь, Аким Яныч? Мошну набить?

— А то!

— А не то! Набил, дальше что?! Ну, скажи. Ты глянь-ка: на мне ни блестяшек, ни висюлек. Мехами дорогими не занавешен. А где ж то злато-серебро? А? Которое в мошну-то попало. А тама оно. (Афоня махнул рукой куда-то в сторону). Тама. У Воеводы. Я ж не от себя торг веду, я ж приказчик евоный. Иль ты не знал? Иль позабыл вовсе? Что я, что отрок этот, что ты сам — у Воеводы в службе. Хоть и по разным половицам ходим, а в одной горнице.

— Ну, эт понятно, — боярин вынужденно согласился с очевидным. Но Афоне такое было мало.

— Ни хрена тебе не понятно! А далее — что? Ну набил Воевода сундуки в подземелиях своих, ну тебе цацку дал, ему, вон, игрушку — кораблик невиданный. А далее чего?! Зачем?

Аким и Дик, ошарашенные неожиданным напором обычно неразговорчивого купца, молча ожидали продолжения.

— А затем. "Белая изба". Слышали? Самая мечта Воеводы. Чтоб у всякого человека доброго — гожее жилище было. А зачем? — Тьфу ты господи, и этого не знаете! А затем, чтобы детишки малые в холоде да в грязи не мёрли.

Оглядев смущённых слушателей, Афоня подвёл итог:

— И выходит, что вы не на меня горбатитесь, не на Воеводу даже. А на того, хрен знает где и когда, неродившегося ещё дитёнка в селениях русских, который не сдохнет в темноте да в тесноте до срока. Едва-едва глазёнки открывши, титьку попросивши... Мда... Да едрить же меня по буеракам! Дитё малое, бессмысленное, под себя ходящее — вот на кого горбатимся! Вот за что себе и другим хрипы рвём! Зачем? — А чтобы вот такое оно выродилось, да выжило, да выросло, да дел себе своих понаделало.

Посидели молча. Потом Дик помотал головой:

— Не, мне такое Воевода не сказывал.

— А на чё оно тебе? Ты, парень молодой, своих деток не ростил, в сыру землю не зарывал. Не понять ещё.

— Так ведь и у тебя, Афоня, семеро по лавкам не сидят.

Афоня вскинулся, аж зубами скрипнул, собираясь поставить на место наглого щенка, у которого всего ума — только канат таскать, без году неделя, а уже... Однако, утишил себя. Глядя в стол произнёс:

— Была у меня тут одна... из местных... купил за мешок пшеницы... сперва дичилась. Потом... душа в душу жили... петь любила... сыночка родила... Когда меня в зиндан... она к своим, к родне кинулась. Вызволить меня как, передать чего... хоть бы из еды... А там... а, подстилка русская! дырка для гяуров! Ну и... забили её... с дитём вместе... камнями да палками... родня с соседями...

Аким оглядел замолчавших собутыльников, вздёрнул бороду и провозгласил:

— Ну, тада выпьем. Чтобы то дитятко, незнаемое, безымянное, не болело. И мы тоже.

Та "беседа по душам" как-то очистила накапливающееся взаимное раздражение между Акимом и Диком. "Главный адмирал" и "полномочный представитель" перестали искать друг в друге недостатки, сменили тон на дружеский.

Перемена не осталась незамеченной: тот же Тусемкович попытался как-то передать Акиму якобы слышанные им пренебрежительные выказывания Дика в его адрес. Рябина сперва побил его палкой, а после устроил публичный скандал с высказыванием в лицо уже Подкидышу:

— Развёл сволоту всякую! Наушников да переносчиков. Давить такую мерзопакость надобно!

Стравить лидеров всеволжской общины в Саксине не удалось. Пока. Что ещё попытки будут — всем понятно. В Саксине фактически двоевластие. Аким то поддерживает Подкидыша в заботах о защите города. То притормаживает, а то просто делает по-своему не спросясь.

Но это только половина дел. Вокруг князя идёт грызня. Между волынцами и новгородцами, между новгородцами из городового полка и ушкуйниками, между русскими и местными, между местными "ширванцами" и местными "самаркандцами"... Всяк обиженный бежит к Акиму. А тот выбирает. За кого заступиться, а кому и от себя добавить.

"Как беден наш язык! — Хочу и не могу.-

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною".

Фет неправ. Аким, хоть и не поэт, вполне "передавал". И друзьям, и врагам. Ту смесь гордости, безбашенности, самоуважения и уважения к другим, ежели достойны, что буйствовала в его груди "прозрачною волною". Правда, и использовал не только вербальные, но и невербальные каналы. Хмыкал, фыркал и кривился он выразительно.

Своих надо поддерживать. "А то придёт дальний и полюбит обоих". Как бы не раздражало Дика присутствие посторонних на мостике в преддверии сражения, но от ссоры с Акимом Рябиной он воздержался.

Дик старательно навёл трубу на флагман ширванской эскадры. Два кильватерных строя — короткий русский и длинный ширванский — двигались параллельно, постепенно сближаясь.

"Параллельные прямые не пересекаются" — это аксиома. Кто сказал? Евклид? — Извини, геометр, но ты не моряк.

"Мы в кильватерном гордом строю

Сбережём честь и славу свою

Так веселей играй труба

И пусть горчит вкус волны на губах".

Полдела уже сделано: догнали "в чистом поле" и "выиграли ветер". Противник проиграл ещё вчера, ещё до подхода "шилохвостов". В тот момент, когда сдвинулся от устья Волги, когда, построив в колонну столь разные по ходовым свойствам корабли, двинулся на юг морской пучиной, оторвавшись от побережья.

Как говаривал Воевода, вспоминая какого-то военного мудреца с неприличным именем Сунь-и-Цзынь:

"Войско, долженствующее победить, сначала побеждает, а потом ищет сражения"

Мы уже победили. Теперь нашли и сражение. А пока...

Подхватил рупор, оглядел палубу, корабль от гика до бушприта. Рявкнул:

— Хоругви поднять! Чёрта на тарелке — на срединную, косой полукрест — на переднюю.

Внимательно посмотрел как отработали знаменные команды.

— Чегой-то?! Зачем это?!

Глянул мельком на влезшего в тревоге с вопросами Тусемковича. Дождался, пока флаги поднялись на флагштоки. Развернулись там, затрепетали на ветру. Впереди — синий косой полукрест скошенной буковкой Т на белом фоне, выше, на срединной — красная звезда в красном же круге на белом. Чётко, кратко, рублено откозырял знамёнам. Как и весь личный состав на палубе. Ну, кроме этих... сухопутных.

— Для того, боярин, чтобы вороги знали — кто их убивать будет.

Надо ещё чуток подождать, есть время вспомнить.

Год назад Дик впервые вывел такую же громадину, самый первый, головной корабль серии — "Белый Шилохвост" — на волжскую гладь.

Все сопричастные волновались чрезвычайно. Таких кораблей никто никогда прежде не строил. На "Святой Руси" — точно. Одни паруса в три яруса чего стоят! Никто на таком не ходил. Было просто море непоняток. Да просто — как называть. Как различать паруса по названиям, снасти, доли палубы, разные конструкции, детали и механизмы. А уж как с ними работать...

Ещё когда строили — постоянно донимали его вопросами. А кого? Воевода то занят, то вовсе нету. А Дик на "ласточках" ходил, хоть знает, как звать косой парус и верёвки, которыми его тянуть надобно.

Факеншит! Он колесо на корабле видел! И даже крутил!

Опыт создания и эксплуатации "бермудин" — шверботов серии "Ласточка" — был бесценен. Да хоть просто полсотни разновидностей узлов, которые Дик сам придумал от нечего делать в моменты ожидания, опробовал и другим показал.

Воевода как-то наговорил слов странных: лиссель-стаксель-кливер...

— Грот-бом-брам-стень-стаксель или таковой же, но триссель... Музыка! Звучит! Только не путайте триселя с труселями.

Потом, глядя в вылупленные глаза корабелов, сказал:

— Пофиг и нафиг. Наплевать и забыть. Придумайте сами. Только чтобы коротко и внятно. А то — на третьем древе во втором поверхе потянуть за шестую верёвку слева... Хрен скомандуешь.

Так это только про слова. А сделать? Рёбра, на которых обшивка пришивается — какой толщины? А сама обшивка? Хорошо — большие плоскодонки во множестве делаются, хоть какой-никакой опыт, а есть. А сколько споров было про киль? Из килевых на "Святой Руси" — ушкуи. Разве ж сравнишь? Ну, ладно — собрали, на воду выпустили. Про балласт, как с первой "Ласточкой", не позабыли. А дальше? Она ж не у бережка стоять должна, а нестись и рассекать. А кто это всё делать будет? Куча мелочей, вроде, а ответов-то нет. Пришлось самому голову сломать. Не одну. Прокуй, Звяга, Хоц... ещё там мастера — думали-решали.

Даже Домна пришла корабельную поварню посмотреть. Высказалась. Не длинно, но очень содержательно. Пришлось с Огнедаром советоваться, особую печку с трубой городить да обкладывать, чтобы не загорелось чего.

До смешного. На лодках — "смолянках", "рязаночках", ушкуях — огня не разводят. На учанах — очаг, камни с песочком. На расшиве — "по-чёрному". Чего ж нет? Вокруг-то простор, река, ветерок всё сдувает. В прошлом году, когда волынцев из Мологи тащили, Воевода велел поставить нормальные "белые" печки, с трубами. Хлеб надо было печь, кашу варить. Непривычно, дорого, но хорошо. Но это ж речная плоскодонка! Её ж не качает! А ветер поднялся, волна пошла — встал к берегу и пережди. С морским парусником... да там берег фиг найдёшь! А при волнении на море у тебя кирпичная труба улетит. Будет не только волнение на море, а и пожар на корабле.

Отдельная тема — паруса и дерева. Поставили подобие на земле и давай ребят гонять.

Ага, зимой. Да ещё и на ветерке иной раз.

Новики начали, было, скулить. Пришёл Артемий-мечник. Посмотрел, повздыхал, сказал:

— Это-то, деточки, благодать. Ну, сыпануло снежком, всего-то. А вот как оно будет, когда водой ледяной туды плесканёт? Да сразу льдом схватится? И на верёвках и на тебе самом? Мда... Надо проверить. Тащите воду.

Половина новиков за зиму свалила. А ещё половина половины — весной. Когда уже на воде кораблик пробовали.

Но какой кайф! На каждом шаге. Якорь спустили? — Ура! Держит! Якорь подняли? — Ура! Не отвалился.

Воевода хитрые такие якоря придумал — проворачивающиеся, с растопырками. Куда вернее, чем простые двухлапые. Вчетверо лучше держит при одинаковом весе и поперечины нет — убирать удобнее.

Воевода много чего про корабли рассказывал. Как ходили с ним на "Ласточке", так он, бывало, отоспится, вылезет на палубу голый, если день жаркий и, под настроение, разные разности говорит. О кораблях, поскольку вокруг — корабль. А Дик слушает, впитывает, запоминает.

Да вот то же рулевое! Все с кормилами ходят. Варяги с одним по правому борту, греки и арабы — с двумя. Говорят где-то рычаг ставят. К нему через шип полотно привешивают. Здоровенное! От самого верха до ниже донышка. Три четверти полотна — в воздухе висят. Нахрена? А из-за шипа — сильно не повернуть. Разворот — длинный, само — тяжёлое. Толку — чуть. А Воевода заставил колесо поставить. Колесо крутишь, вал канат тянет, рулило поворачивается. Куда как удобнее и на волне не ломает. На "ласточках" так сделали, ума-разума набрались. А ушкуи так с веслом и ходят.

Две недели тогда кораблик проверяли. Потом ребята дальше на Низ пошли, а Дик — назад, во Всеволжск. Там уже следующий киль закладывали, надо было всякие... открывшиеся соображения в проект включать.

Нынче — первый морской поход, первый морской бой. Впервые парусники строем. Тут много чего повылезет и откроется. Надо смотреть внимательно. Запомнить, обдумать, пересказать. Во Всеволожске нынче вторую серию "шилохвостов" начали, "П" — "Пёстрый", "Полосатый", "Пятнистый". В природе не бывает полосатых шилохвостов. Так это у уток. А кораблики бывают. У нас и небывалое случается. Надо успеть: что-то можно и на этих улучшить, остальное в следующие пойдёт, в "Р" — "Радуга".

Год назад хорошо "ума набраться" не получилось. Набрались, но мало. "Белый Шилохвост" пошёл в Саксин. Где и был сожжён прям у пристани. Двоих ребят зарезали, остальные к Афоне-фактору под крыло забились. Да только власти надумали наших и дальше прижимать. Одного из команды на торгу насмерть подрезали. Трое серьёзно раненых было. Со двора — вовсе не выходи. Так местные сами приходят! Разные... кади. С подкадушниками. Или правильнее — с подгадишниками?

Каждой чалме — в ноги кланяйся. Чуть что не так:

— А! Гяур! Оскорбление пророка и правителя! В тюрьму!

Тут в Саксин пришёл Рябина. Все сразу духом воспрянули: не забыл нас Воевода, сща Аким быстренько басурман урезонит, всем нам облегчение выйдет! А фиг там — через три дня и Акима, и Афоню — в зиндан. Совсем тоска настала. Местные уже в открытую к себе в рабы зовут:

— Я тебя хорошо продам, в богатом доме гулямом служить — сытно. А то в евнухи, ты ж ещё молодой, перетерпишь. А уж потом-то... Как сыр в масле! Давай быстро, пока не началось! Пока наши не пришли и сами силком не взяли.

Кого приманками приманивали, кого пугали, мозги дурили, в веру свою уговаривали, муллы через день в "русском квартале" проповедовали. Ребята хоть и перепугались да загрустили, но терпели.

Была надежда. Воевода своё никогда не отдаст — это ж все знают.

Глава 632

Ждали и дождались. Посреди ночи вдруг трахнуло-тибедохнуло — тревога.

Бздынь, здец и апокалипсис. "Наши в городе!". Подкидыш явился.

Вон он стоит, нос задравши. Волынский княжич, сын покойного Великого Князя Киевского, бывший Князь Новгородский. Ныне — князь Русской Хазарии.

Да уж, замысловато княжеская судьба поворачивается.

Не было никогда такого, а вот же — появилось. У Воеводы всегда так: что не возьми — небывальщина с невидальщиной. Что корабли наши, что, вот, князь этот.

Князь, но в ханстве. Русский. Но — Хазарский. Или правильнее: русский каган Саксинского ханства? Владимира Святого и Ярослава Мудрого — русскими каганами называли. А этого? Как правильно титуловать — они и сами ещё не поняли.

Хана прежнего убили, город взяли. Наших из ямы вытащили, обидчиков прежних... урезонили. Так ведь и не остановиться! У Подкидыша половина бойцов — новгородцы. Половина той половины — ушкуйники. Этим вообще: лишь бы резать да грабить.

Из местных все кто мог сбежать из Саксина — сбежали. Остальных... город сожжён, на иных пепелищах и нынче костяки неубранные лежат.

Потом зима пришла. Подвоза нет, запасы городские частью погибли, частью местные попрятали. Голодно и холодно. Нашим-то ничего, Аким с Афоней сразу начали "окапываться": набили "русский квартал" провиантом, топливом, тёплой одеждой. Все нормальные — злато-серебро, парчу-шелка у местных тянут, а наши зерно кулями, да овечек с сеном. Стену вокруг подправили, выбитые ворота заменили. Сразу подумали: "а что дальше будет?". Остальные... пока дошло...