Зверь лютый Книга 32. Птенцы

— Э... ну... Мы их догнали. Подошли на перестрел. Мы им своё покидали, они нам — своё. Вон, на верхнем на срединной — дырка. Прожгли-таки парус. Тут их галеры в атаку пошли. На Нечая на "Крапчатом". Бателы эти идут медленно. И мы с ними рядом тако же. А шебеки бегут быстро, догоняют "Крапчатого". Ему ход нужен, а мы мешаем. Вот мы этих бросили, паруса поставили и полный вперёд. Да вон же, глянь.

В версте "Крапчатый", отвернувший несколько влево, удерживал три галеры на дистанции арбалетного выстрела. Четвёртая горела ещё на версту дальше. Отставшая самбука шла к ней, собираясь, видимо, снять экипаж. Другая лежала в дрейфе, оставшись без грот-мачты и рея на бизани. Реденькие клубы дыма, поднимавшиеся над ней, указывали куда всё делось.

На "Крапчатом" уже убирали часть только что поставленных парусов, явно стараясь не слишком быстро убегать от выдохшихся уже галер.

— Можно ж было борт в борт схватиться! Порубить басурман. Овхо! Славу взять! Хабар богатый, полон добрый! А ты их отпустил. Струсил! За приятеля своего испужался, а победы не добыл!

Дик, было, вскинулся на "струсил". Потом вспомнил науку Воеводы, разные примеры из прошлогоднего Белозерского похода, давний урок первого прихода в Боголюбово ещё на первой "Ласточке". Хорошо, что тогда Воевода поспел и выручил, а то так бы и затопали. Придурки придурковатые.

Смерил боярина взглядом и старательно нагло улыбаясь (было время — специально всем классом перед зеркалом отрабатывали), сообщил.

— Что-то у тебя, боярин Федор Тусемкович, мыслишки — как курицы по двору. Квохтанья много, а смысла... как в куриных мозгах. Мы не шиши какие. Вроде некоторых. Нам ни хабар, ни полон не надобны. Мы с жалования живём. Это шиш дурной только и думает, как бы чужие порты добыть да голый зад прикрыть. А нам казна даёт.

Теперь уже Тусемкович шёл пятнами и дёргал рукоять меча. А Подкидыш с Боброком его внимательно со стороны рассматривали.

— Хабар и полон взять — хорошо. Если задарма. А если за то людей моих класть — так гори оно огнём.

У боярина хватило ума не кидаться защищать свою личную честь, а "перевести стрелки" на "общественную пользу". Имея ввиду пользу присутствующего здесь князя.

— Так ведь можно ж было всех княжьих ворогов изничтожить! Враз! Здеся прямо!

— Да ну?! Полоняне говорили, что у ширваншаха поболее полсотни кораблей. Здесь — треть. Даже если они все тут потонут — и то одного моего корабля не стоят. Их у меня — три. Только. Тут один потеряю — дальше чем воевать?

Стоявший чуть в стороне Боброк, повернувшись к Подкидышу, едва слышно, одними губами произнёс:

— "Что дальше?". Как я тебе и говорил. А они так во всяк день думают.

Кажется, тема уже давно обсуждалась этими двоими и не нуждалась в дополнительном разжевывании.

Однако "что дальше" было интересно и Акиму:

— И чего теперь?

— Теперь...

Дик окинул взглядом море. Ближе всего, уже в двух верстах, тонул флагман ширванцев.

"Сшитые кораблики". Перестали вычерпывать из трюма водицу — вот и набирает. Вокруг него в море видным были головы спасающихся, обломки и лодки. Его мателот, лишившийся всех парусов и двух мачт, принимал на борт пострадавших. К нему, лавируя против встречного ветра пытался приблизиться один из непострадавших бателов. Другой, ещё левее, лёг в дрейф.

Самый последний в прежней колонне поднял полные паруса и уходил прямо по ветру к юго-юго-западу. Три "инвалида" тоже "не стали искушать судьбу", но имея усечённое парусное вооружение, да ещё и изначально косое на временных мачтах, выбрали курс на запад-юг-запад.

— Теперь... мы же знаем куда они тянут. Уйдём из вида, постоим, они вперёд проскочат. Догоним и снова. Всех выбьем. Не боись, Роман Мстиславич.

"Не боись" сорвалось у Дика случайно, как привык со своими разговаривать. Но Подкидыш сразу вспыхнул:

— Т-ты! Я тебе в-велю! Д-д-догнать!

Обстановка снова мгновенно накалилась. И снова, как ушат холодной воды на головы присутствующих, пролилось "доброе слово" самого умудрённого, славами более всех увенчанного, жизни повидавшего... Акима Яновича.

Без дурашливости в форме старческого брюзжания, без нажима в голосе.

Просто сообщил:

— Ты, князь Роман, ему ничего велеть не можешь. Просить, предлагать, советовать — да. Велеть — нет. Он — человек казённый. И слушать ему — только одного. Меня. Потому, как я по команде старший. А ты — нет. Ты не в команде. Коли надо чего — скажи мне. Мне решать. Мне и ответ держать.

— Ну так ты вели!

— Не буду. Потому как он (Аким кивнул на Дика) на своём корабле — царь и бог. У местных мореходов присказка есть: "Два козла утопят любой корабль". Нам тут одного довольно. Вот его. Ты, княже, в козлах — здесь не надобен. Это он нам велеть может. И мы с тобой побежим аж вприпрыжку. Даже и воду таскать. С одной стороны вычерпывать, с другой — выбрызгивать. Коли он скажет.

Спокойный, сухой голос Акима напомнил князю и его сопровождающим — где они. Ежели этот "царь и бог" скомандует, то их и за борт выкинут. Нет, потом-то... будет сыск, суд, казни. Потом. Когда их уже рыбы доедят.

— Оп-па! А вот это удача!

Дик, старательно изображая завершение ссоры, возвращение к обычным делам, снова взялся водить подзорной трубой по северному горизонту и поймал момент. Отставшая галера решила срезать угол, образовавшийся из-за смены курса "Крапчатым". Подставила борт волне и перевернулась. Малая осадка, выступающая палуба, поднятые боевые площадки с катапультами... остойчивость — никакая.

Через минуту обе оставшиеся шебеки прекратили преследование и направились на спасение экипажа неудачницы.

— Махальщик! Давай по флотилии: поздравляю с победой!

Отсутствие столь обычного уже движения на марсе вызвало недоумение.

— Заснул он там, что ли?

Двое матросов взлетели по вантам, повозились в "вороньем гнезде" и спустили на руках мальчишку-сигнальщика. Тот был ещё живой. На губах лопались розовые пузыри, пытался что-то сказать, дёргал ресницами... Потом захрипел и голова бессильно отвалилась на бок. Две стрелы пробившие грудь, одна чуть ниже другой, качнулись последний раз. Все стянули с голов шапки, перекрестились.

— Видать, в самом конце, когда уж отворачивали.

— Да. Скомандовал бы на пару минут раньше — парнишка живой бы остался.

Он так спешил туда, чуть не сорвался... Первый бой. Он же — последний.

Дик дёрнул головой:

— Тащите. И сменщика — наверх.

Запомнить и пересказать: ограду на "вороньи гнёзда" делать повыше. Или как-то съёмной? Чтобы в бою закрываться. Факеншит же! Нагружаешь мачты — увеличивай балласт. Да сколько ж можно! И так всё дно кирпичами забито!

Выковыряв из палубы наконечники стрел, заменив снасти, повреждённые ширванским срезнями, убрав коробки от использованных боеприпасов, проверив и смазав всё проверяемое и смазываемое, "шилохвосты" поднялись галсами против ветра, после спустились тихонько к западу, и к рассвету следующего дня обнаружили вблизи побережья разбросанные на десяток вёрст остатки ширванской эскадры.

Северо-восточный ветер сносил корабли к берегу. Залитая ещё вешней водой дельта Терека предлагала обманчиво обширное водное пространство. Не имея местных лоцманов и опасаясь "шилохвостов", ширванцы втягивались на мелководье. Где и застревали на мелях. Правда, и русские корабли ничего не могли с ними сделать — не подойти.

— Они же отсидятся, слезут с мелей и снова к Саксину придут!

Подкидыш метался по юту, не имея возможности выразить всю полноту обуревавших его чувств.

Вот же! Враги! Битые, испуганные, растерявшиеся. Подходи и добивай поодиночке! Это ж слава! Ну и прочее: кораблики-то не пустые, добром всяким набитые. Одних рабов столько набрать можно! Да за любой такой парусник люди головы кладут!

Дик не отвечал, внимательно наблюдая за знаками меряльщика на носу.

Когда-то он услышал от Воеводы песню, которую нынче бормотал себе под нос:

Дик гулял по юту и напевал:

"Ой, ты, степь широкая, широкая, раздольная!

Ах, ты, Волга матушка, Волга вольная!

Ой, да не степной орКл подымается,

То речной бурлак разгуляется.

Не летай, орКл, низко ко земле.

Не гуляй, бурлак, близко к берегу".

Волга осталась сзади, степь была впереди, ширванские "орлы" уже отлетали... так это низенько — до мелей. Теперь бы и самому... "не гуляй, моряк, близко к берегу".

Глубина то увеличивалась, то уменьшалась, приближаясь к опасному. "Семь футов под килем" в здешних краях — большая редкость.

"Плывя морем, остерегайся берега!".

Факеншит! Тутошний берег — уже под кормой.

Да здесь по всей северной стороне и в чистом море шесть локтей — норма! А уж перед теркской дельтой... рулилом по илу... хрясь и бздынь.

Князю ответил Аким с палубы. Он совершенно нагло заставил матросиков притащит на шканцы стол, лавку и самовар. Единственный самовар на всё Хазарское море! И теперь прихлёбывал чай из редкости — фарфоровой пиалы мастерской Всеволжска, наслаждаясь солнышком.

— Не, княже, не придут. Они тут сгибнут. Тебе в пользу.

— Мне?! В пользу?!

— Ага. Тебе. Сейчас с Семендира прибегут. И лодками, и посуху конями. И начнут ширванских шарпать. А ветерок-то...

Аким покрутил вспотевшей от горячего чая головой.

— Точно. Ветерок слабеет. Стал быть, вода назад в море стечёт. Стал быть... Да порежут их всех нахрен! Кто убежать не сподобится.

— Сволочи! Добычу! Из-под моего меча...!

Аким внимательно посмотрел на Подкидыша поверх пиалы. Негромко уточнил:

— Из-под твоего?

Подкидыш набрал, было, воздуха для ответа. Потом "сдулся" и уже на полтона ниже раздражённо спросил:

— А мне-то какая в том польза?

— Какая-какая... Семендирские придут ширванских резать. Ширванских нет — тебе польза. Те отбиваться будут, сколько-то семендирских побьют. Не наших, как вчера мальчишку-сигнальщика. Сберегли. Тебе — польза. Добыча пойдёт в Семендир. Там и останется. Город — богаче. И — слабже. Тебе его взять легче и хабару больше. Тебе польза.

Князь оглянулся на присевшего в стороне на рундуке верного Боброка. Тот снова, почти беззвучно повторил рефрен:

— Что — дальше.

Загнав ширванцев на мелководье, "шилохвосты" повернули к востоку, уйдя в галфинд, а после и в бейдевинд. Слева, с низкого острова вдруг повалили клубы дыма. Потом оттуда из-за мыса выскочила небольшая лодка, которая во весь опор устремилась к русской флотилии. Следом вылетела шебека, но увидев "шилохвосты", немедленно затабанила назад.

"Лодочники", кажется, не испытывали особого желания присоединиться к русской эскадре. Но когда с борта "шилохвоста" на них уставились пара арбалетов, снова взялись за вёсла и на борт поднялись без промедления.

— Кто такие? От кого бегаете? И не врать! Смотри у меня!

Тусемкович в распахнутой боярской шубе поверх кольчуги с медной, начищенной до блеска, каймой по подолу выглядел... импозантно. А борода веником и басовитый рык провоцировали пасть на лицо своё, постучать головой в доски палубы и излить сокровенное в окружающую среду. Что двое из лодочников не замедлили исполнить. Третий же, отличающийся русой бородой и серыми глазами, ограничился поясным поклоном и ответствовал:

— Мы, боярин, галерники беглые. Сбёгли от нехристей басурманских. Не вынесла душа русская глядеть, как ироды безбожные с воинством православным бьются. Разгорелося сердце наше на ворогов веры христианской. Возмутилися мы, взбунтовалися. И, перекрестившись на солнце ясное, не страшась ран и увечий, не щадя даже и живота своего, ополчилися мы на безбожников. Многие из нас, ой и многие, смерть лютую приняли. А вот нас троих бог миловал, утекли мы, с господней помощью. А прозвание моё — Лызло.

Гладкое складное повествование, являющееся, видимо, хорошо продуманной домашней заготовкой, было прервано конкретным вопросом Дика:

— А горит там чего?

Галерник, сбитый с ритма, удивлённо посмотрел на юнца, влезшего без спроса в расспрос важного боярина.

— Эта... ну... шебека ихняя.

И снова вернулся к своему складному повествованию. Монолог был продолжен за накрытым на шканцах столом, где гости продемонстрировали железные оковы на руках и на ногах, а также волчий аппетит. Что не удивительно: кормят гребцов на шебеках плохо.

* * *

На византийских дромонах гребцами работают солдаты. На венецианских или арабских галерах — кандальники. "На весло" всегда отправляют преступников и иноверцев.

Десять лет назад, когда Ахситан I ибн Минучихр III стал ширваншахом, была немалая замятня. Три поколения ширваншахов старательно балансируют между сельджуками в Азербайджане и грузинами. Постоянно меняя ориентацию.

Нет, это не то что вы подумали. Хотя... не знаю.

Когда папенька Минучихр III, называемый Великим, помер, маменька, грузинская царевна, дочь Давида Строителя, вместе с младшим сыном и частью ширванской знати, чуть не присоединилась к грузинскому царству. Потом их назвали мятежниками, наказали и полюбили сельджуков.

Снова — нет. "Полюбили" — в политическом смысле, а не так как вам представляется.

"Любовь" была недолгой: вскоре Ахситан помогал царю Георгию давить его мятежников. Сейчас союз с грузинами снова — прочный и братский.

Факеншит! Я сказал — "братский"! А не... ну, вы поняли.

Это к тому, что нынче на ширванских галерах рабов мало: политические и иноверческие кончились, а уголовных, при разумном правителе, всегда немного. Однако есть. Включая такую специфическую категорию как морские разбойники — пираты.

Собственно, Ахситан потому и начал строить флот, чтобы отбиться от пиратов. Эта зараза размножилась в последнее десятилетие чрезвычайно.

* * *

Глава 635

* * *

По южному берегу Каспия есть несколько исторических провинций: Гилянь, Дайлань — на западе, Хоросан, Горган — на востоке. Между ними — Табаристан, состоящий, обычно, из 5-7 владений. Политическая карта региона регулярно меняется, а вот физическая — нет.

Особенностью ландшафта и на востоке, и на западе является то, что это равнины между горами и морем. Множество небольших речек текут с гор и впадают в море длинными эстуариями. Вода в них застаивается, гниёт, заболоченные поймы превращаются в идеальные рассадники всякой кровососущей и заразу-носящей мерзости. Малярия в здешних краях — явление постоянное, временами выходит на уровень эпидемии.

В устьях этих гнилых рек, на берегах наполняемых этой водой заливов и стоят города. Так удобнее для каботажного плавания, так удобнее для жителей: заболоченные участки осушаются и дают большие урожаи. Рыбалка, морская и речная, охота на водоплавающих птиц составляют немалую прибавку к рациону местных жителей. Биологически богатая среда. Правда, люди в ней дохнут. Поэтому власти в болота не суются — какому чиновнику охота повстречаться с малярийным комаром?

Так в этих болотах, в дополнение к кровососущим насекомым, появляются сходные хомнутые сапиенсом.

Болотный островок, окружённый непроходимыми зарослями тростника, протоками гниющей воды, тучами мошек, комаров и оводов — самое подходящее место для противников очередного правящего режима. Убийцы и насильники, неисправимые должники и налого-уклонисты, изменники разных эмиров и еретики разных вер стекаются в подобные места, дабы увлечённо заниматься борьбой за выживание.