Зверь лютый Книга 32. Птенцы

— Воспылав взаимной любовью... стремясь соединиться сердцами... взыскуя и алкая... сподобившись обрести... пребывая в заботе о чести твоей... дабы не допускать блуда и разврата в твоём дому... вознеся молитвы и возложив надежды...

Факеншит! Натуральный песнопевец! У половины присутствующих женщин остекленели глаза, у половины мужчин — и мозги тоже. Как у него... мило получается. Так это он, оказывается, о моей чести заботился?!

Ну что сказать? — Ма-ла-дец.

* * *

"— Хотите, я скажу вам правду?

— Спасибо, у меня своя".

Вот "свою правду" я и предлагаю к обсуждению.

* * *

— Это-то понятно. Насчёт — вознеся, возложив, разложив и раскорячив. В смысле: надежды и молитвы. Мне другое непонятно. У тебя в Клещине жена молодая, сынок маленький растёт. А ты новую жену под венец повёл. Получается, Анатоль, что ты двоеженец.

Трифа ахнула и прижала руки ко рту. Гапа... выразилась.

* * *

"Она ругнулась так, что дворник

в блокнотик что-то записал".

Я — не дворник. Но блокнотик надо завести.

* * *

Анатоль... вовсе не испугался. Посерьёзнел, глянул внимательно. И сразу вернулся к своей обычной наивно-веселой и добродушной улыбке.

— Я уж год её не видал. Прежнюю свою супружницу. Сведений про семейство своё не имею. Посему полагал, что Господь Бог, в безмерной милости своей, уже прибрал прежнюю жену с ребёночком. В кущи райские по безгрешности их и молитвам моим сердечным. Однако же, ежели предположение моё неверно, ежели обретаются они в мире дольнем, юдоли нашей грешной, то ныне же подам прошение к батюшке Аггею о расторжении прежнего брака. По закону же Всеволжскому развод допускаем и по прошению одного из супругов, ибо другой находится далече и получение его согласия затруднительно. А положенную виру я немедля заплачу в казну.

* * *

Напомню: за развод венчанных супругов вира 12 гривен, за развод невенчанных — 6.

Для "Святой Руси"" 12 гривен — огромная сумма, 24 коровы.

Во Всеволжске иначе. Здесь высокий уровень доходов. Отчасти потому, что мне нужно привлекать людей, отчасти — из-за возможности платить бумажными деньгами. Инфляция отсутствует: масса бесплатного труда новосёлов и непрерывное втягивание в экономику новых ресурсов обеспечивает товарное наполнение. Ну, и рост производительности труда, конечно.

С другой стороны, моя "торговая парадигма" — отказ от предметов роскоши, и довольно низкие цены на предметы первой необходимости, формируют "отложенный спрос": масса денег, особенно — у высокооплачиваемых чиновников и мастеров, оседает в Государственной сберегательной кассе. Формируя тот самый "начальный капитал", который необходим для создания своего дела или подъёма будущего (по выслуге лет) земельного надела.

Проще: для старшего писаря такая сумма — тяжело, но реально. А с учётом того, что в выплате виры будет, наверняка, участвовать сотник Трифена — без проблем.

* * *

Всё это произносится с милым, добрым выражением. Чуть смущённым от необходимости занимать время столь важных серьёзных людей этакими мелочами.

Что меня порадовало — воплей типа "Лжа! Бред!" не прозвучало. Сработала репутация: "Ванька-лысый за базар отвечает". Что позволяет сэкономить кучу времени.

Трифа мечется. Глазами по застолью, по суженному своему, по мне. Руками по бахроме платка. Душой... по сомнениям и эмоциям. Аж пятна красные на скулах появились. Но слов типа:

— Мерзавец! Обманщик!, — не звучит.

В драку не кидается. Пощёчин не лепит, воем не воет и матом не разговаривает.

Вообще — молчит.

Задолбал я своих женщин. Вот, даже и остро конфликтная ситуация, а они сперва думают — какие звуки издавать.

Другие сходные пятна на скулах и щеках — у Гапы. Тоже молчит.

Она через стол сидит, вглядывается в Анатоля, аж вперёд наклонилась.

А вот сам "нежно-весёлый" — смотрит спокойно, добродушно. Даже ласково. Это не самообладание, не сдерживание себя на пределе сил. Это... невосприятие. Вины за собой не чувствует, всё — как так и надо.

"Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно, всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем так, как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отзываться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в достатке и занимать всегда уважаемое положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в положении, ни в деньгах.

Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша, даже не жалел проигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно все равно, что бы о нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, — это было веселье и женщины; и так как, по его понятиям, в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову".

Практически — идеал. Ни стыда, ни совести — ничего лишнего.

"Стыд, совесть"? — Это мои личные этические оценки, у него — другие.

* * *

"Совесть есть рациональный аналог любви, но если любовь, как результат чувственного познания мира не знает границ, то совесть, как результат вербально логического познания мира, относится непосредственно только к тому, кто признаётся подобным нам.

Когда круг подобия включает всё человечество — в человеке присутствует совесть.

Круг сужается до нации, племени, рода, сословия — соответственно, совесть съёживается в честь. Это тоже совесть, но уже только для своих".

Отметим: патриоты — бессовестны.

"Когда круг подобия ограничен самым ближним окружением: семьёй, сослуживцами, начальством — от совести остаётся лишь долг перед ними. Лучше чем ничего, однако, не совесть — даже и близко нет".

Отметим: сторонники патриархальности, семьянины — бессовестны и бесчестны.

"Если в результате рационального познания признаётся наличие подобия, человек примеряет подобное на себя и, влезая в чужую шкуру, получает сопричастность порождающую чувство справедливости. Но справедливость молчит, когда подобие не признаётся, молчит и совесть, например, хозяин не считает себя подобным рабу, богатый — бедному, себя — окружающим.

Такие люди мало того, что потеряли способность к чувственному познанию мира и, можно сказать, ничего и никого, в сущности, не любят, так они ещё и ущербны интеллектуально".

Связка: "никого... не любят" и "ущербны интеллектуально" — неверна. Посылка соответствует "отсутствию эмпатии", основе "Тёмной триады личности". Носители которой часто вовсе не "ущербны интеллектуально".

Крестоносцы в Марре отрезают у живых людей груди, ягодицы. Жарят мясо на кострах и едят перед глазами умирающих. Рыцари — бессовестны. Но они благородны и честны: иноверцы не включены в "круг подобия", они не люди, а бездушный (нет христианской души, а других душ не бывает) двуногий скот.

Расчеловечивание.

Обязательной элемент массовой, "народной" войны. Я об этом уже... Переход от совести к чести.

Распад Союза — утрата совести. От "совести советского человека" перешли к чести. Эстонской, русской, украинской, киргизской...

Отмечу: "круг подобия" попандопулы не включает человечество — оно чуждое, средневековое.

Попаданец — всегда бессовестен.

Не включает "нации, племени, рода, сословия". Твоих, попандопуло, здесь нет.

Попаданец — всегда бесчестен. Я об этом уже не единожды...

И "близкого окружения: "семьи, сослуживцев, начальства" — у тебя здесь нет. Может быть чужое — тела твоего носителя. Не твои. Попаданец изначально — бездолжен.

Нет, потом-то, в ходе скитаний и приключений в мире "вляпа" что-то "близкое" появится. Появится и чувство долга. В стиле: "мы в ответе за тех кого приручаем". Ты ж свою родную коровёнку не бросишь в тёмном лесу злым волкам на съедение? Пойдёшь искать-выручать. Должен. Если у тебя уже выросла "своя бурёнушка".

Единственное, что есть, если повезёт, у попандопулы изначально — долг перед самим собой. Остаться человеком. Точнее, с учётом разницы между попаданцем и аборигенами, "нелюдью определённого типа".

* * *

Глава 648

История с Анатолем и Трифеной взбесила меня тем... что я его понимаю. Что он подобен мне. Улучшенный вариант: происхождение, грамотность, манеры, благообразие... Попандопуло? — Бессовестен, бесчестен, бездолжен. Как я.

Да я все его хохмочки сам бы исполнил! И куда жёстче. Вспомнить хотя бы, как я Марьяшу приучал к повиновению. В Черниговских болотах, в Рябиновке, на заимке...

Я — вот такая, как он, сволочь? — Ваня, не льсти себе. Ты куда более сволочная сволочь.

Он против тебя — хоть нимб надевай. Он же "как утка": "сотворен Богом так, что должен жить в достатке и занимать всегда уважаемое положение". Он другого не знает. Даже не представляет.

Забавно. Видеть себя в таком зеркале. Я бы тоже так поступал. В начале пути, без груза Всеволжска на "каменных плечах".

А вот теперь... оказался "по другую сторону прилавка". Без стыда, без совести, без чести. Но с наросшим уже чувством долга. За своих "приручённых".

Попавшись на совращении невинной девушки в своём Клещине, принуждаемый жениться, Анатоль с лёгкостью согласился. Принося брачные обеты, он вовсе не считал, что они возлагают на него ответственность, обязанность заботится о молодой жене, о родившимся ребёнке. "Инфант торжествующий". Коль он не делает ничего худого, то почему следует ухудшать самому себе жизнь заботами о ком-то?

Повеселившись с "соломенной вдовушкой" в Переяславле, он совершенно не понимал намерения вернувшегося мужа выдрать ему руки и ноги.

— Мне же нравится? Как же такое может быть "плохо"?

Однако посчитал такую глупость возможной и убежал далеко. Во Всеволжск.

Здесь он столкнулся с совершенно иной, по смыслу своему неприемлемой для него, системой: "лыко — в строку", "за базар — ответишь".

Да и бог бы с ней. "Веселье и женщины" — есть? — вот и славно. Увы, система не предлагала "удовлетворения его вкусов", а требовала "исполнения долга".

"Желательны были люди "стереотипного издания", которые походили бы один на другого, "как одноформенные пуговицы"".

А главное: "стереотипно" исполняли "стереотипные" действия по обеспечению минимального "стереотипа" жизни. При котором младенцы не будут дохнуть в душегубках, называемых жилищами.

Без этого "исполнения" не только "веселия", но даже и пропитания не было.

"В душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову".

А тут надо не "высоко носить", а ежедневно работать. По идиотским, по его чувству, законам.

Увы, законы сами по себе не исполняются. А люди... склонны очаровываться. Тем более, что он весьма положительно выделялся на общем фоне новосёлов. Образованность, правильная и богатая речь, редкая среди русских людей общая дружелюбность, вежливость, приязненность — создавали ему позитивную репутацию. Когда ему указывали на ошибки, неизбежные в новом деле, он не ругался и скандалил, а благодарил, извинялся, стремился исправить. Как-нибудь легко, весело, не напрягаясь. В свободное от "веселия и женщин" время.

Думаю, его ожидал довольно успешный карьерный рост.

Хотя очень надеюсь, что через два-три шага он бы крупно попал. Просто следуя своей безответственности "безукоризненного человека". Из-за неспособности "обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов".

Ни инстинктивного со-чувствия, свойственного большинству людей, ни ума, компенсирующего отсутствия эмпатии у социопатов, у него не было.

Убеждение в том, что ему нельзя жить иначе, чем так, как он жил прежде, не позволяло ему "тянуть лямку" простого, пусть бы и старшего, писаря Поместного приказа. Как ни мало требовали от него благосклонные к этому нежно-весёлому человеку его начальники, однако ж были обязанности. Этого он понять не мог.

Повторю: он не искал материальной выгоды, не увиливал, не саботировал, даже — не ленился. Просто не мог понять слов — "надо", "долг".

"Рыба ищет где глубже, а человек где лучше".

"Лучше" — в понятии конкретного "ищущего".

"К правительственной партии неминуемо стремятся примазаться карьеристы и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать...".

Вовсе не считая себя "проходимцем и карьеристом", Анатоль, однако, нутром учуял и устремился "туда где глубже", используя данные ему природой таланты.

* * *

Беда не в том, что я, в силу стереотипов 21 в. полагаю, что "женщина тоже человек", что принял Трифу в гос.службу, дал чин и должность. Беда не в эмансипации, не в уравнивании общественных и имущественных прав части человечества с правами другой части, а в самом человечестве. Оно — эмоциональное. Ему, почти в каждом представителе, требуется эмоциональный контакт с другими.

Это нормальный механизм, выработанный эволюцией для выживания.

Уточню: "механизм" для выживания обезьян в тропических джунглях. Но неработающий, вредный, опасный в условиях технологий. Нежно-весёлая схема принципиальная электрическая... добродушно-уверенный инжекторный двигатель... щедрый и безотказный семафор...

У американцев как-то удивило правило: подъехав к нерегулируемому перекрёстку, установите визуальный (эмоциональный) контакт с водителем, двигающимся в поперечном направлении. И совместно с ним примите решение — кому первому ехать.

Архаический пережиток из жизни обезьян? А если на одном из водительском мест аутист? Или просто сегодня дурное настроение и никакого желания устанавливать хоть какие контакты с вот такими мордами?

Технология, бюрократия, вообще — всякая формализация, вызывает у нормального человека раздражение, отвращение. Ибо пренебрегает его эмоциями, отказывает его чувствам в важности.

Станюкович:

"...матросы достаточно присмотрелись к новому старшему офицеру и невзлюбили его. Он, правда, до сих пор никого не наказал линьками, никого не ударил и вообще не обнаруживал жестокости, и тем не менее барона ненавидели за его придирчивость, мелочность, за то, что он приставал "как смола", "зудил" провинившегося в чем-нибудь матроса без конца и затем наказывал самым чувствительным образом: оставлял виновного без берега... и — что казалось матросам еще обиднее — оставлял без чарки водки, столь любимой моряками.

Барона ненавидели и боялись и за эти наказания, и за его бессердечный педантизм, не оставлявший без внимания ни малейшего отступления от расписания судовой жизни... Никогда ни доброго слова, ни шутки! Всегда один и тот же ровный и спокойный скрипучий голос, в котором чуткое ухо слышало высокомерно-презрительную нотку. Всегда этот жесткий взгляд голубых бесстрастных глаз!".