Зверь лютый Книга 32. Птенцы

Зверь лютый

Книга 32. "Птенцы"

Часть 125 "По морям, по волнам. Нынче здесь, завтра...".

Глава 631

— На кормиле! Две риски под ветер. Махальщик, на хвосты: увеличить промежность.

Стошестидесятитонный трёхмачтовый парусник с мощным гиком на бизань-мачте и крупной кириллической надписью на борту "Чёрный Шилохвостъ" чуть изменил курс. Два его систершипа, "Серый" и "Крапчатый", шедшие в кильватер, взяли рифы на парусах и начали отставать, увеличивая дистанцию между кораблями в колонне. Юный адмирал в кафтане с погонами младшего сотника флота Всеволжска поднял голову и внимательно посмотрел на паруса бизани.

При приведении к фордевинду судно сильно рыскает, тяжело удерживается на курсе. Для уменьшения рыскливости необходимо вовсе убрать все паруса бизани и даже брать на гитовы и гордени второй грот. В этом случае кливера, хотя и не работают, будучи закрыты задними парусами, но должны оставаться, так как много помогают направлять нос судна на фордевинд и сглаживать рыскливость.

"Любой сумеет править кораблем,

Когда на море штиль.

Но тот, кто хочет

Командовать им в плаванье опасном,

Обязан знать, какие паруса

В погожий день, какие — в бурю ставить".

Воевода э-э-э... в смысле — князь Иван, как-то о таком говорил. Даже на модельке показывал. Но на Волге не было места проверить, а здесь — не было случая. Как-то быстро всё, "с марша в бой". Ничего, разберёмся. Лишь бы "нахлебники" не помешали.

Отсендиный Дик бросил взгляд на шканцы. Опять они вылезли!

Хуже нет высокопоставленных особ на корабле! Даже хуже, чем бабы. То им покажи, то им расскажи, то им дай подёргать... Понятно, конечно: первый поход, первый бой, такие трёхмачтовые красавцы строем... Им, вишь ты, надо лично оценить и поспособствовать. Типа, вскипанию боевого духа и укоренению морских умений. Бар-раны сухопутные! Но, факеншит, высокопоставленные. Разъедрить их кормилом промеж ушей!

Пришлось спрятать раздражение, разгладить складки под поясным ремнём и изобразить вежливую улыбку:

— Господин князь, господа бояре. Прошу всех незамедлительно спуститься на первый поверх. Здесь небезопасно.

Последнее было лишним. Роман Подкидыш гордо задрал нос, намереваясь "вправить мозги" сопляку-наглецу, который его, светлого князя, в чулан под палубой посылать вздумал. Но Аким Рябина его опередил:

— Ты, дитятко, ещё мне указывать будешь! Опасно, вишь ты. Понапридумывали всяких глупостей. "Кто в море не бывал — тот богу не молился". Страх — в бою. А тут что? Водица.

"Тот кто рождён был у моря,

Тот полюбил навсегда...".

А кто был рождён у речки Невестинки в лесной глуши? — Тоже полюбил. Эту морю. В хвост и в гриву. Поскольку Родина сказала: "полюби". И ты её... морю-морюшку... Ну, или она тебя.

Аким упрямо топал по крутому трапу наверх, на ют. Дику пришлось посторониться. Следом поднялся и Подкидыш со своей неизменной троицей: бывший кормильц Боброк, его главный советник, поп Симеон, сбежавший из Новгорода с волынцами, и Федор Тусемкович, киевский боярин, три года назад сопровождавший Подкидыша во время его прорыва из Киева в Новгород, а полгода назад — во время прорыва из Новгорода в Саксин, выдвинувшийся за время "Саксинского сидения" в ближники князя.

На юте как-то сразу стало тесно. И не то, чтобы "нахлебники" были очень толстыми, но места занимали много, более всего — своей бестолковостью, неуместностью. Лишнестью.

Дик поднял подзорную трубу, отвернулся к борту, скорчив в морской горизонт злую морду, и собрался сделать вид, что непрошеных гостей здесь и вовсе нет.

Однако же Аким Янович Рябина никогда не позволял окружающим игнорировать факт своего присутствия. Отодвинув с дороги растерявшегося мальчишку-сигнальщика, он, подобрав полы длинной шубы, по-хозяйски уселся на правом рундуке, поелозил, устраиваясь поудобнее, и потребовал:

— Ну. Ты бы, вьюноша, рассказал бы. Чего тама в трубке твоей видать. А то очи мои на службе поослабли.

Быть невежливым с Рябиной не только неумно, учитывая его влияние и в Саксине, и во Всеволжске, но и непристойно. Мало того, что Аким старше и славами увенчан, так и в делах Саксинских многих даже и от смерти спас.

Старый Рябина весьма достоин уважения. А уж доброго ответа — тем более.

Дик тяжело вздохнул, вспомнил, что и Воевода с Рябиной старался не спорить. Оглянулся на сигнальщика, судорожно прижавшего к груди торбочку с флажками.

— Давай на заднюю засидку. Сигналь: часовая готовность.

Побежал. Полез. На площадку на задней мачте. Суетится излишне. Сейчас навернётся. Не, удержался. Сам же гонял! Каждое движение отработано до автоматизма, но волнение, всякие посторонние начальники... А главное — первый бой.

Э-эх, давно ли сам таким был? Вечная беда с новичками: слишком быстро бегают. Потом это проходит и приходится некоторых подгонять. И что лучше?

Повернувшись к Рябине объяснил:

— Идём на сближение, Аким Янович. Часа не пройдёт — начнём бой.

— Ага. Ну. И как же ты биться собираешься? Их-то, басурман-то, многовато будет.

— Подойдём на перестрел, выбьем команду, покидаем зажигалки...

— Экая глупость! А они так стоять-смотреть будут? Ихний же... как его... главный... "нах уд", прости господи за слово грубое, тоже, поди, в драку полезет. А их-то — числом поболее. И в людях, и в кораблях. И корабли у них поболее наших. Как всей силой навалятся — не совладать. Вырежут нас. Как пить дать. Не сберечь нам князя светлого, Романа свет Мстиславича, от душегубов-ворогов.

Боярин Тусемкович демонстрирует. Не трусость, естественно, а исключительную заботу о жизни, чести и здоровье присутствующего здесь князя Русской Хазарии Романа Подкидыша.

— Верно говоришь, боярин. Их больше. И людьми, и кораблями. Поэтому бить их придётся долго. И — издалека. Близко к ним не подходить. Что их главный нахуда думает — узнаем, когда из воды выловим да расспросим. А по моему суждению — в драку они не полезут.

— Эт почему ещё? Думаешь — забоятся?

— Нет, Аким Янович. Ширванцы не трусливы. Да и не сильно вы их побили. Просто парусники в атаку не ходят.

— А...? А мы как же? Мы ж тоже... ну... под парусами.

— Да. Но мы — умеем. А они — нет. Только близко их подпускать нельзя.

"Самый первый капитан

В ссадинах, чумазый.

Ты смотри на абордаж

Попусту не лазай".

Это вбивалось неоднократно. Не только словами.

Четыре дня назад три "шилохвоста", три больших трёхмачтовых парусника с прямыми парусами в три яруса на мачтах и косыми на бушприте и на здоровенном гике на бизани, отчего и возникло название "хвост шилом — шилохвост", скатились по Волге из Всеволжска в Саксин. Немногочисленное русское население догуливало празднование победы над ширванским флотом в дельте Волги и, хотя и радовалось чрезвычайно пришедшим кораблям, но держалось перед "опаздунами" заносчиво.

* * *

"В роскошных залах Эрмитажа

мат восхищенья не стихал".

Эрмитаж в Саксине ещё не построили, но восхищение одержанной победой выражалось громко, повсеместно и во всём богатстве народной лексики.

* * *

Аким Янович, слегка захмелев, хвастал перед людьми князя Романа, волынцами и новгородцами, послушанием ему вновь прибывших, ухитряясь одновременно довольно обидно "укорачивать гонор" и "новичкам", и "старожилам".

Наконец, уже в самом конце "встречального банкета", когда остались втроём — Дик, Аким и местный фактор Афоня, Дик не выдержал:

— Вот ты, Аким Янович, говоришь, что самое главное, чтобы я в воле твоей ходил. А вот Воевода иное сказывал.

Боярин Аким Янович Рябина, бывший славный сотник храбрых смоленских стрелков, участник множество громких дел, битв и походов, известный князьям-правду-говоритель и всем-мозгов-выноситель, тяжело переживал превращение своего ублюдка Ваньки-лысого, которого по закону и обычаю и за ухи оттаскать можно, и спинку розгами расписать, а что такого не было, так исключительно от доброго родительского отношения и любви отеческой к отпрыску безволосому и безмозглому... в бастарда князя Юрия Владимировича Долгорукого, признанного братом и князем самим Государем Всея Руси Андреем Юрьевичем Боголюбским.

То, что свой собственный, в те поры ещё недо-боярский, ублюдок, смелый, весёлый, но странный, бестолковый, простых вещей не знающий, но сообразительный и переимчивый, хоть и с кучей глупостей в голове, превратился в третьего на "Святой Руси" по лествице князя, вызывало чувство гордости:

— Мой-то! Во! С моего двора сокол вылетевши. С моей ладони вскормленный!

И горечь потери:

— А сокол-то... не мой.

Акиму, временами, хотелось явить отношение поучательное:

— Хто?! Ванька-то?! Молодой он ещё. Его учить и учить...

Но при всяком намёке на подобное пренебрежение со стороны любого другого — кидался защищать, дабы никакого умаления чести "родимой кровиночки" не было. Вплоть до драки.

Драться Аким не мог: сожжённые, "по Ванькиным делам", семь лет назад в суде Елнинского посадника руки хоть и перестали гноиться но, по временам, болели и прежней силы не имели. Биться же с калекой собеседники его полагали занятием бесчестным. Чем Аким беззастенчиво пользовался: отточенная манера обижать словами позволяла ему доводить оппонентов до зубовного скрежета. Выставляя их дураками на общее посмешище. Пристыжать прилюдно и язвенно.

Отчего многие старались держаться от него подальше. А уж коли попался, то делай быстренько по слову его. Не то снова стыда нахлебаешься.

С приходом "шилохвостов" на противоречивые чувства к Ваньке-лысому наложилась третья составляющая — сословно-бюрократическая.

И люди саксинского фактора, и люди из каравана, привезшего людей Подкидыша из Мологи в Саксин, принимали первенство Акима безусловно.

Он — старше. Годами, боевым и житейским опытом. Он — боярин. Он чином — старший советник, что, по Всеволжской "Табели о рангах", соответствует старшему сотнику. Равных ему — нет.

Дик получил прошедшей осенью боярскую шапку. Тоже сотник, хоть и младший. Ещё он из любимых выученников Ваньки да и опыт боевой имеет редкостный. Никто никогда не использовал расшиву в качестве носителя малых боевых кораблей, как довелось Дику в "морском бою" на Белом озере. Ныне, приведя караван этих парусных громадин вниз по Волге, он и вовсе на всю "Святую Русь" — единственный дважды.

Всё это вызывало у Акима ревность. А тут ещё и супротив говорить осмелился.

Аким сразу встопорщился:

— Ну-ка, ну-ка. А перескажи-ка! Чё те Ванька... Об чём князь Иван с тобой беседы беседовать изволил.

— В эту зиму... как после всяких дел летних на прикол встали, взялся Воевода нас чехвостить.

— И верно! И правильно! Вас, недорослей, не поучить уму-разуму — вовсе забалуетесь. С ума сойдёте.

— Погодь, Аким Янович. И чего он сказывал?

Молчавший до того бывший ремесленник из боярской усадьбы под Тверью, прошедший с Ванькой-лысым Бряхимовский поход в одной хоругви, перебравшийся из отчего дома во Всеволжск и ставший одним из важнейших людей в Торговом приказе — головой Саксинской фактории, Афанасий, сын Никитин, внимательно разглядывал Дика. И прежде не болтливый, он, после заключения в ханском зиндане, стал ещё молчаливее. Сохранив вполне способность выделять главное и добиваться желаемого.

— Тут дело такое... Шпынял-то нас Воевода по делу. Тут ты прав, Аким Янович. А после, раз вот так схоже сидели, устали все, ночь уже... Он и говорит: вот пойдёте вы весной на Низ. Зачем?

Дик внимательно оглядел собеседников. Афоня напряжённо слушал. Аким сморгнул и фыркнул:

— И чего? А вы и растерялися? Птенчики желторотые. Сразу ответствовать надо: по воле твоей, князь Иван, и твоему повелению!

Дик вежливо улыбнулся:

— Во. Мы так и сказали. А он говорит: эт само собой. Вы присягу принимали. Кто воли моей не исполнит — тот изменник, тому смерть. Но на всяк случай я вам повеление выдать не могу. Жизнь... она разная. Вам самим понимать надо. Ну, так зачем?

Дик вспомнил полутёмную комнату, смежную с большой модельной, где они на макетах отрабатывали разные ситуации и перестроения при движении группы кораблей. Где Воевода раз за разом повторял: "всяк должен понимать свой манёвр". И беспощадно тыкал палкой в рёбра очередного будущего корабельного начальника:

— Ты куда свою лоханку повёл? А ветер у тебя где? Чего ты там достигнуть хочешь? Зачем?

Постоянное напоминание цели — "Зачем?" и расчёт последствий — "Что дальше?" ставило ребят в тупик. Парни увлекались, видели непосредственно перед носом. Модельки... они ж такие... игрушки. Хорошенькие. Не оторваться. Так бы и съел, так бы... к сердцу прижал и радовался. А подумать, взглянуть шире — азарт мешает.

— Мда. Наши — кто про что. Корабли, де, новые опробовать, с парусами работать выучиться... про геройства всякие заговорили, отвагу, де, явить, новый чин получить, зазнобам гостинцев привезть, ворогов разных побить, нашим, кто здесь, в Саксине, помочь-выручить. А он только хмыкает да повторяет: это всё так. Только зачем? Зачем мы всё вот это городим? Зачем корабли строим, людей в опасности посылаем, денег, да железа, да труда столько вбиваем...

Аким Янович, жадно слушавший пересказ, не выдержал:

— Ну?! Что вы бестолочи — и так понятно. Что Ваня-то сказал?

— Х-ха... Ну, бестолочами нас Воевода не называл. А сказал так: самое главное — сделать Афоне-фактору хорошо.

Собеседники потрясенно переглянулись.

Аким немедленно обиделся. Ещё бы: он, славный сотник храбрых смоленских стрелков, голова Посольского приказа Всеволжска, походивший по миру куда как поболее... да любого-всякого!, сжегший руки свои в суде неправедном за ради своего почти сыночка Ваньки-лысого... и не самый главный?! Не самый важный, не самый-самый?! Какой-то купчишка безродный — вятшее? Дороже Ваньке почти отца родного?!

— Идёте вы, говорит, затем, чтобы Афоня мог с басурманами торговать. Чтобы всякие товары, которые мы здесь, в поте лица своего, делаем да добываем, мог вольно, во множестве, "хорошо", неверным продавать.

Аким смотрел ошарашенно. Формулировки типа: "продам Родину. Недорого. И побольше" здесь ещё не звучат, но принять, что вот он, славный воин, парится здесь, в яме сидел, людей в бой водил, каждый день — в трудах-заботах, чтобы вот этому купчине толстомордому было "хорошо"...

— Да ну, херня какая-то...

— Во, Аким Яныч, Воевода так и сказал: пар-р-радокс.

Постоянно сумрачный Афоня, старательно не глядя на взбешённого Акима, вдруг спросил у Дика:

— Зачем?

— Э... ну я ж сказал: чтобы тебе хорошо было. Торг, там, вести. Ну...

— Не. Зачем это мне? Зачем мне за каждую шелягу с погаными до крика ругаться, ночей не спать — как бы не пожгли, не разграбили. В яме сидеть, всякой дряни кланяться, смерти ждать. А? Мне, Афанасию, сыну Никитину, "такой смех" — зачем?

— Эта... Так ты ж купец! Торг — твоё дело!

— Так ты ж, Аким, воин. Воевать — твоё дело. А евоное дело — по воде кораблями ходить. Чё тут невнятно?

Афоня покрутил шеей в вороте, вдруг ставшем помехой.

— Твоё геройство да искусность, парень — чтобы вот он (Афоня кивнул на Акима) здеся гоголем ходил, нос задравши. И чтобы никакая падла тута в Саксине, хоть из местных, хоть из русских, противу него гавкать не смела. А евоные труды-заботы немалые — чтобы мне, Афоне-фактору торг вольно вести. Чтобы мне — "хорошо". Так? Вроде — вы обои на меня горбатитесь. Ага. Только Воевода тебе не всё сказал.

Афоня помолчал, подбирая слова.

— Зачем мне здеся торг вести? Ты как думаешь, Аким Яныч? Мошну набить?

— А то!

— А не то! Набил, дальше что?! Ну, скажи. Ты глянь-ка: на мне ни блестяшек, ни висюлек. Мехами дорогими не занавешен. А где ж то злато-серебро? А? Которое в мошну-то попало. А тама оно. (Афоня махнул рукой куда-то в сторону). Тама. У Воеводы. Я ж не от себя торг веду, я ж приказчик евоный. Иль ты не знал? Иль позабыл вовсе? Что я, что отрок этот, что ты сам — у Воеводы в службе. Хоть и по разным половицам ходим, а в одной горнице.

— Ну, эт понятно, — боярин вынужденно согласился с очевидным. Но Афоне такое было мало.

— Ни хрена тебе не понятно! А далее — что? Ну набил Воевода сундуки в подземелиях своих, ну тебе цацку дал, ему, вон, игрушку — кораблик невиданный. А далее чего?! Зачем?

Аким и Дик, ошарашенные неожиданным напором обычно неразговорчивого купца, молча ожидали продолжения.

— А затем. "Белая изба". Слышали? Самая мечта Воеводы. Чтоб у всякого человека доброго — гожее жилище было. А зачем? — Тьфу ты господи, и этого не знаете! А затем, чтобы детишки малые в холоде да в грязи не мёрли.

Оглядев смущённых слушателей, Афоня подвёл итог:

— И выходит, что вы не на меня горбатитесь, не на Воеводу даже. А на того, хрен знает где и когда, неродившегося ещё дитёнка в селениях русских, который не сдохнет в темноте да в тесноте до срока. Едва-едва глазёнки открывши, титьку попросивши... Мда... Да едрить же меня по буеракам! Дитё малое, бессмысленное, под себя ходящее — вот на кого горбатимся! Вот за что себе и другим хрипы рвём! Зачем? — А чтобы вот такое оно выродилось, да выжило, да выросло, да дел себе своих понаделало.

Посидели молча. Потом Дик помотал головой:

— Не, мне такое Воевода не сказывал.

— А на чё оно тебе? Ты, парень молодой, своих деток не ростил, в сыру землю не зарывал. Не понять ещё.

— Так ведь и у тебя, Афоня, семеро по лавкам не сидят.

Афоня вскинулся, аж зубами скрипнул, собираясь поставить на место наглого щенка, у которого всего ума — только канат таскать, без году неделя, а уже... Однако, утишил себя. Глядя в стол произнёс:

— Была у меня тут одна... из местных... купил за мешок пшеницы... сперва дичилась. Потом... душа в душу жили... петь любила... сыночка родила... Когда меня в зиндан... она к своим, к родне кинулась. Вызволить меня как, передать чего... хоть бы из еды... А там... а, подстилка русская! дырка для гяуров! Ну и... забили её... с дитём вместе... камнями да палками... родня с соседями...

Аким оглядел замолчавших собутыльников, вздёрнул бороду и провозгласил:

— Ну, тада выпьем. Чтобы то дитятко, незнаемое, безымянное, не болело. И мы тоже.

Та "беседа по душам" как-то очистила накапливающееся взаимное раздражение между Акимом и Диком. "Главный адмирал" и "полномочный представитель" перестали искать друг в друге недостатки, сменили тон на дружеский.

Перемена не осталась незамеченной: тот же Тусемкович попытался как-то передать Акиму якобы слышанные им пренебрежительные выказывания Дика в его адрес. Рябина сперва побил его палкой, а после устроил публичный скандал с высказыванием в лицо уже Подкидышу:

— Развёл сволоту всякую! Наушников да переносчиков. Давить такую мерзопакость надобно!

Стравить лидеров всеволжской общины в Саксине не удалось. Пока. Что ещё попытки будут — всем понятно. В Саксине фактически двоевластие. Аким то поддерживает Подкидыша в заботах о защите города. То притормаживает, а то просто делает по-своему не спросясь.

Но это только половина дел. Вокруг князя идёт грызня. Между волынцами и новгородцами, между новгородцами из городового полка и ушкуйниками, между русскими и местными, между местными "ширванцами" и местными "самаркандцами"... Всяк обиженный бежит к Акиму. А тот выбирает. За кого заступиться, а кому и от себя добавить.

"Как беден наш язык! — Хочу и не могу.-

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною".

Фет неправ. Аким, хоть и не поэт, вполне "передавал". И друзьям, и врагам. Ту смесь гордости, безбашенности, самоуважения и уважения к другим, ежели достойны, что буйствовала в его груди "прозрачною волною". Правда, и использовал не только вербальные, но и невербальные каналы. Хмыкал, фыркал и кривился он выразительно.

Своих надо поддерживать. "А то придёт дальний и полюбит обоих". Как бы не раздражало Дика присутствие посторонних на мостике в преддверии сражения, но от ссоры с Акимом Рябиной он воздержался.

Дик старательно навёл трубу на флагман ширванской эскадры. Два кильватерных строя — короткий русский и длинный ширванский — двигались параллельно, постепенно сближаясь.

"Параллельные прямые не пересекаются" — это аксиома. Кто сказал? Евклид? — Извини, геометр, но ты не моряк.

"Мы в кильватерном гордом строю

Сбережём честь и славу свою

Так веселей играй труба

И пусть горчит вкус волны на губах".

Полдела уже сделано: догнали "в чистом поле" и "выиграли ветер". Противник проиграл ещё вчера, ещё до подхода "шилохвостов". В тот момент, когда сдвинулся от устья Волги, когда, построив в колонну столь разные по ходовым свойствам корабли, двинулся на юг морской пучиной, оторвавшись от побережья.

Как говаривал Воевода, вспоминая какого-то военного мудреца с неприличным именем Сунь-и-Цзынь:

"Войско, долженствующее победить, сначала побеждает, а потом ищет сражения"

Мы уже победили. Теперь нашли и сражение. А пока...

Подхватил рупор, оглядел палубу, корабль от гика до бушприта. Рявкнул:

— Хоругви поднять! Чёрта на тарелке — на срединную, косой полукрест — на переднюю.

Внимательно посмотрел как отработали знаменные команды.

— Чегой-то?! Зачем это?!

Глянул мельком на влезшего в тревоге с вопросами Тусемковича. Дождался, пока флаги поднялись на флагштоки. Развернулись там, затрепетали на ветру. Впереди — синий косой полукрест скошенной буковкой Т на белом фоне, выше, на срединной — красная звезда в красном же круге на белом. Чётко, кратко, рублено откозырял знамёнам. Как и весь личный состав на палубе. Ну, кроме этих... сухопутных.

— Для того, боярин, чтобы вороги знали — кто их убивать будет.

Надо ещё чуток подождать, есть время вспомнить.

Год назад Дик впервые вывел такую же громадину, самый первый, головной корабль серии — "Белый Шилохвост" — на волжскую гладь.

Все сопричастные волновались чрезвычайно. Таких кораблей никто никогда прежде не строил. На "Святой Руси" — точно. Одни паруса в три яруса чего стоят! Никто на таком не ходил. Было просто море непоняток. Да просто — как называть. Как различать паруса по названиям, снасти, доли палубы, разные конструкции, детали и механизмы. А уж как с ними работать...

Ещё когда строили — постоянно донимали его вопросами. А кого? Воевода то занят, то вовсе нету. А Дик на "ласточках" ходил, хоть знает, как звать косой парус и верёвки, которыми его тянуть надобно.

Факеншит! Он колесо на корабле видел! И даже крутил!

Опыт создания и эксплуатации "бермудин" — шверботов серии "Ласточка" — был бесценен. Да хоть просто полсотни разновидностей узлов, которые Дик сам придумал от нечего делать в моменты ожидания, опробовал и другим показал.

Воевода как-то наговорил слов странных: лиссель-стаксель-кливер...

— Грот-бом-брам-стень-стаксель или таковой же, но триссель... Музыка! Звучит! Только не путайте триселя с труселями.

Потом, глядя в вылупленные глаза корабелов, сказал:

— Пофиг и нафиг. Наплевать и забыть. Придумайте сами. Только чтобы коротко и внятно. А то — на третьем древе во втором поверхе потянуть за шестую верёвку слева... Хрен скомандуешь.

Так это только про слова. А сделать? Рёбра, на которых обшивка пришивается — какой толщины? А сама обшивка? Хорошо — большие плоскодонки во множестве делаются, хоть какой-никакой опыт, а есть. А сколько споров было про киль? Из килевых на "Святой Руси" — ушкуи. Разве ж сравнишь? Ну, ладно — собрали, на воду выпустили. Про балласт, как с первой "Ласточкой", не позабыли. А дальше? Она ж не у бережка стоять должна, а нестись и рассекать. А кто это всё делать будет? Куча мелочей, вроде, а ответов-то нет. Пришлось самому голову сломать. Не одну. Прокуй, Звяга, Хоц... ещё там мастера — думали-решали.

Даже Домна пришла корабельную поварню посмотреть. Высказалась. Не длинно, но очень содержательно. Пришлось с Огнедаром советоваться, особую печку с трубой городить да обкладывать, чтобы не загорелось чего.

До смешного. На лодках — "смолянках", "рязаночках", ушкуях — огня не разводят. На учанах — очаг, камни с песочком. На расшиве — "по-чёрному". Чего ж нет? Вокруг-то простор, река, ветерок всё сдувает. В прошлом году, когда волынцев из Мологи тащили, Воевода велел поставить нормальные "белые" печки, с трубами. Хлеб надо было печь, кашу варить. Непривычно, дорого, но хорошо. Но это ж речная плоскодонка! Её ж не качает! А ветер поднялся, волна пошла — встал к берегу и пережди. С морским парусником... да там берег фиг найдёшь! А при волнении на море у тебя кирпичная труба улетит. Будет не только волнение на море, а и пожар на корабле.

Отдельная тема — паруса и дерева. Поставили подобие на земле и давай ребят гонять.

Ага, зимой. Да ещё и на ветерке иной раз.

Новики начали, было, скулить. Пришёл Артемий-мечник. Посмотрел, повздыхал, сказал:

— Это-то, деточки, благодать. Ну, сыпануло снежком, всего-то. А вот как оно будет, когда водой ледяной туды плесканёт? Да сразу льдом схватится? И на верёвках и на тебе самом? Мда... Надо проверить. Тащите воду.

Половина новиков за зиму свалила. А ещё половина половины — весной. Когда уже на воде кораблик пробовали.

Но какой кайф! На каждом шаге. Якорь спустили? — Ура! Держит! Якорь подняли? — Ура! Не отвалился.

Воевода хитрые такие якоря придумал — проворачивающиеся, с растопырками. Куда вернее, чем простые двухлапые. Вчетверо лучше держит при одинаковом весе и поперечины нет — убирать удобнее.

Воевода много чего про корабли рассказывал. Как ходили с ним на "Ласточке", так он, бывало, отоспится, вылезет на палубу голый, если день жаркий и, под настроение, разные разности говорит. О кораблях, поскольку вокруг — корабль. А Дик слушает, впитывает, запоминает.

Да вот то же рулевое! Все с кормилами ходят. Варяги с одним по правому борту, греки и арабы — с двумя. Говорят где-то рычаг ставят. К нему через шип полотно привешивают. Здоровенное! От самого верха до ниже донышка. Три четверти полотна — в воздухе висят. Нахрена? А из-за шипа — сильно не повернуть. Разворот — длинный, само — тяжёлое. Толку — чуть. А Воевода заставил колесо поставить. Колесо крутишь, вал канат тянет, рулило поворачивается. Куда как удобнее и на волне не ломает. На "ласточках" так сделали, ума-разума набрались. А ушкуи так с веслом и ходят.

Две недели тогда кораблик проверяли. Потом ребята дальше на Низ пошли, а Дик — назад, во Всеволжск. Там уже следующий киль закладывали, надо было всякие... открывшиеся соображения в проект включать.

Нынче — первый морской поход, первый морской бой. Впервые парусники строем. Тут много чего повылезет и откроется. Надо смотреть внимательно. Запомнить, обдумать, пересказать. Во Всеволожске нынче вторую серию "шилохвостов" начали, "П" — "Пёстрый", "Полосатый", "Пятнистый". В природе не бывает полосатых шилохвостов. Так это у уток. А кораблики бывают. У нас и небывалое случается. Надо успеть: что-то можно и на этих улучшить, остальное в следующие пойдёт, в "Р" — "Радуга".

Год назад хорошо "ума набраться" не получилось. Набрались, но мало. "Белый Шилохвост" пошёл в Саксин. Где и был сожжён прям у пристани. Двоих ребят зарезали, остальные к Афоне-фактору под крыло забились. Да только власти надумали наших и дальше прижимать. Одного из команды на торгу насмерть подрезали. Трое серьёзно раненых было. Со двора — вовсе не выходи. Так местные сами приходят! Разные... кади. С подкадушниками. Или правильнее — с подгадишниками?

Каждой чалме — в ноги кланяйся. Чуть что не так:

— А! Гяур! Оскорбление пророка и правителя! В тюрьму!

Тут в Саксин пришёл Рябина. Все сразу духом воспрянули: не забыл нас Воевода, сща Аким быстренько басурман урезонит, всем нам облегчение выйдет! А фиг там — через три дня и Акима, и Афоню — в зиндан. Совсем тоска настала. Местные уже в открытую к себе в рабы зовут:

— Я тебя хорошо продам, в богатом доме гулямом служить — сытно. А то в евнухи, ты ж ещё молодой, перетерпишь. А уж потом-то... Как сыр в масле! Давай быстро, пока не началось! Пока наши не пришли и сами силком не взяли.

Кого приманками приманивали, кого пугали, мозги дурили, в веру свою уговаривали, муллы через день в "русском квартале" проповедовали. Ребята хоть и перепугались да загрустили, но терпели.

Была надежда. Воевода своё никогда не отдаст — это ж все знают.

Глава 632

Ждали и дождались. Посреди ночи вдруг трахнуло-тибедохнуло — тревога.

Бздынь, здец и апокалипсис. "Наши в городе!". Подкидыш явился.

Вон он стоит, нос задравши. Волынский княжич, сын покойного Великого Князя Киевского, бывший Князь Новгородский. Ныне — князь Русской Хазарии.

Да уж, замысловато княжеская судьба поворачивается.

Не было никогда такого, а вот же — появилось. У Воеводы всегда так: что не возьми — небывальщина с невидальщиной. Что корабли наши, что, вот, князь этот.

Князь, но в ханстве. Русский. Но — Хазарский. Или правильнее: русский каган Саксинского ханства? Владимира Святого и Ярослава Мудрого — русскими каганами называли. А этого? Как правильно титуловать — они и сами ещё не поняли.

Хана прежнего убили, город взяли. Наших из ямы вытащили, обидчиков прежних... урезонили. Так ведь и не остановиться! У Подкидыша половина бойцов — новгородцы. Половина той половины — ушкуйники. Этим вообще: лишь бы резать да грабить.

Из местных все кто мог сбежать из Саксина — сбежали. Остальных... город сожжён, на иных пепелищах и нынче костяки неубранные лежат.

Потом зима пришла. Подвоза нет, запасы городские частью погибли, частью местные попрятали. Голодно и холодно. Нашим-то ничего, Аким с Афоней сразу начали "окапываться": набили "русский квартал" провиантом, топливом, тёплой одеждой. Все нормальные — злато-серебро, парчу-шелка у местных тянут, а наши зерно кулями, да овечек с сеном. Стену вокруг подправили, выбитые ворота заменили. Сразу подумали: "а что дальше будет?". Остальные... пока дошло...

У Подкидыша, кроме четырёх сотен бойцов, ещё вдвое душ разных было — мастера да слуги, бабы да дети. Всех надо кормить. Взять — только у местных. Ну, пошли брать. С жемчугов-самоцветов сыт да обогрет не будешь. Хотя и их конечно...

Восстание было. Два. Сперва ушкуйники бузу устроили, что им развернуться не дают. Потом местные: что их кибитки, на землю поставленные, на дрова ломают.

Повылезли разные муллы, дервиши... крики всякие. С помахиванием Кораном. Много народа собрали. Бельма повылупили, слюнями позабрызгивались, гневом попреисполнились. Повалили толпой на княжий двор.

Место знатное: прежде там хан жил. А ещё прежде, при хазарах — ихний каган-бек.

* * *

У хазар было два рода: цари от Ашина, и правители от Булана. Каган и каган-бек. Царь занимался делами священными, небесными, а правитель — мирскими, тварными. Вера в божественную силу царя приводила к тому, что в случае несчастья, происходившего со страной, его обвиняли в неудачах и смещали. Жизнь кагана была строго регламентирована — сплошные ритуалы и запреты. При возведении на престол его душили шёлковым шнуром, и он в полубессознательном состоянии должен был сам назвать число лет своего правления. По прошествии этого срока его убивали. Если же он называл непомерно большое число, его всё равно убивали по достижении сорокалетнего возраста — с возрастом божественная сила уходит.

Бек оказывал кагану почести. Входя к нему, становился на колени и держал в руках горящую ветвь. Каган жил в своём дворце, выезжал лишь раз в четыре месяца во главе торжественной процессии или в случае бедствий, постигающих страну.

* * *

Святослав-Барс тут всё, конечно, пожёг. Но стены кирпичные не горят. Дворец бека вроде крепости построен — стена крепкая вокруг. Её подновляли несколько раз при торках. Но невысока, башен нет. Пожалуй, и задавили бы волынцев. Голодный человек страха не имеет, он кушать хочет.

Тут Аким мятежникам в спину и ударил, выручил княжьих.

До тепла дотянули, чуть лёд сошёл — новая напасть. Шайки соседские пограбить являются. Разные рыболовы со здешних болот ночью подскочат и давай по окраинам шарпать. Сперва две-три лодочки, после — больше и больше. Пришли и встали. Наглые, как на своём двору. Дорезают и дограбляют. Лодочники-стервятники.

Местные криком кричат. Умоляют-обещают. Клянутся верой и правдой служить, в воле князя ходить. Зачинщиков мятежа, кто попрятался, выдали. Оружие, майно, кто сховал, отдали. Пришлось защищать.

Подкидыш конно с берега ударил. Разбойнички эти болотные назад, в лодки. А там уже Аким на наших ушкуях поджидает. Побили. С мертвяков ушей понарезали, в вязанки навязали да кое-кого из пленных с ними назад отправили. В родные селения. Как Воевода прежде на Стрелке делал.

Помогло: и саксинцев полонённых вернули, и лазить перестали.

Ждали орду какую из Степи. У Подкидыша и двух сотен нет, он уже и мирских своих, кто помоложе да покрепче, давай в дружину набирать. У Акима и потери меньше, и наших начал он в строй ставить, воинской науке учить — раньше. Сотни полторы, пожалуй, набирается. Но от орды, где тысячи всадников в бой идут, а ты не в крепости сидишь — не отбиться. Ждут-пождут... А нет никого.

Ближние-то, Поволжская орда да башкирды, от тифа повымерли. Дальним, от Яика или с Терека, идти далеко. В самую раннюю весну, пока по степи мокро да травы зелёной нет — у них свои дела, скотину из зимовки выводить надо. Всей ордой не ударить.

Шайки-то разные невеликие — через день. Подкидыш, говорят, сутками с коня не слезал. Но кто посуху приходил — всех побил. А с воды — Аким на ушкуях. Крепко помогал.

— Ты, — говаривал он иному витязю, — ещё у отца в мудях пищал, а я на Вятичевом броде уже с лодок кыпчаков бивал.

"Отец чем детей делает, тем и жалеет" — русская народная мудрость.

Аким большинству русских витязей годился в отцы. Остальных просто считал недорослями. Ну и "жалел". Чем и как умел.

Чуть от этих отбились — прибегает лодочка с взморья.

— Вай! Беда! Ширван дононма! (ширванская армада!)

"Ушные ожерелья" не пропали даром — кое-кто из рыбаков понял, что с новой властью лучше дружить.

Собрали совет.

Извечный наш вопросец: "Что делать?".

И таковой же ответ: "бечь". Бросай город, хватай хабар и уходи берегом вверх. Ну, или помирай.

Дик довольно ухмыльнулся, не отрываясь от трубы. Пересказ ему хода совета "в лицах" был смешным.

Только смех этот — потом. Тогда-то у всех поджилки тряслись. У ширванцев — восемнадцать вымпелов, большие корабли, тысячи три-четыре народу. С русскими силами не сравнить. Подойдут, сойдут на берег где хотят... Город кишкой вдоль реки на десяток вёрст — где любо, там и вылезай. Пара сотен княжих, да не на коне в поле, а на улицах меж домишек... это ж не посадских толпу резать — тут и лягут.

Подкидыш багровым наливается от злобы и бессилия, Боброк бледный как смерть сидит. Остальные бояре потылицы чешут да помалкивают — неохота под княжий гнев попасть. Всем понятно — "ж...па". Глубо-о-окая. Всеобъемлющая и бескрайняя. Но никто сказать это слово не рискует. А охарактеризовать по другому... не объективно.

Ну и кто у нас самый храбрый? Кто рискнёт "правде в глаза посмотреть" и увиденное назвать по имени?

— А ты, Аким Янович, чего скажешь?

Аким смотрит гордо, будто петух с забора. Ещё бы: князь спрашивает, говорит по вежеству, с отчеством. Князь-то он конечно, такой... хазарский. Но всё ж таки. Бешеный, а совета просит.

Одна беда — сказать-то ему нечего. Остаётся только вид держать да гонором гонориться.

— А чего эт вы, лутшие люди саксинские, порядка не знаете, вежества не разумеете? Иль со страху позабывали — как советы советуются, как дума думается? Сперва — молодшие сказать должны. А уж потом люди разумные, воины смысленные. Да вы-то уж понаразговаривали. А мне ещё рано. Дело-то на воде, а мастеров-то на воде боя — и не спросили. Тоже мне, умники-советники. Ну, добры молодцы, чего скажите?

В совете сидят три реко-хода — море-ходов во Всеволжске ещё не выросло. Командир конвоя, который волынских из Мологи притащил, командир охраны того конвоя и командир сгоревшего "Белого Шилохвоста", младший турман Нечай. Из лучших выучеников самого Дика, шестнадцати лет отроду. Толковый парень: увальня да тупицу командиром первого на "Святой Руси" трёхмачтового парусника не поставили бы.

Дик хмыкнул про себя: вспомнил, как Нечай проходил ритуал посвящения. Нужно было поцеловать качающуюся кувалду. Дело нехитрое — поймай момент на излёте. Но парень разволновался, сунулся раньше. Чуть без зубов не остался.

Понятно, что у Нечая и послужной список есть. Хоть короткий, а успел. Сезон на "ласточке" матросом отходил. Другой сезон — на другой "ласточке" капитаном, третий — на "Кон-Тики" в парусной команде старшим. Между сезонами — учение. Тоже не худо.

Так что, при назначении закономерно прозвучало:

— Такого юнца, хоть бы какой был, ни в какой иной земле и вовсе бы не поставили. Но матёрых корабельщиков нет, на таком — никто не ходил. Не в том твоя сила, что умеешь, а в том, что можешь научиться уметь. Мы тебе доверяем, мы на тебя надеемся. Не подведи.

"Пятнадцатилетний капитан". Самому-то, когда первую "ласточку" принял, меньше было. А жо поделаешь?

Дик вспомнил взволнованное, счастливое лицо своего выученика, когда объявил Нечаю о его новом назначении и вручил погоны со звёздочкой. Конечно, великая честь — быть командиром первого такого парусника. Вторым капитаном на такой редкости удивительной.

Первым капитаном Дик считал себя — он же на самой первой "ласточке", самым первым капитаном ходил. Первым во всей "Святой Руси" прошёл под косыми, невиданными прежде, парусами. А первые гики, а шверцы-"уши оладышками", а...

Короче: он — первый. Это всем очевидно и не оспаривается. Вот и первый "шилохвост" он от пристани отвёл, две недели на нём ходил, команды командовал, людей учил, пытался корабль понять.

Нечай от радости тогда чуть не летал. Но не повезло — в первом же походе потерял корабль. Вот же: и довёл хорошо, в целости и сохранности, пару раз дорогой серьёзные ситуации были, но вывернулся. А тут... сожгли. Гады.

Парень сильно переживал, но печалиться некогда. Команда его хоть и поуменьшилась, а осталась. Людьми надо управлять. И в бой их водить, при случае. А главное: не позволить, не дать им "скукситься и скурвиться". Затосковать, в слизь растечься. Не то друг друга загрызут или помрут. Просто с печали и грусти.

С прошлой весны — на берегу. Но не на отдыхе, а в такой службе, что не дай бог никому. Сиди, терпи, не попадайся. Но и людей сбереги. Зубами скрипи, а дело сделай. Ни убежать, ни напасть, ни спрятаться. Смотри, думай, делай. Вперёд на три шага просчитывай, по грани, по лезвию проскакивай. И людей своих проводи. Суровая школа, у других наших такого опыта нет.

Нечай на том совете был из водоплавающих — самый младший командир. Два его товарища постарше, и годами и чином, уже со свежим боевым, после Белого озера, и немалым походным, от Мологи до Саксина, опытом.

— Ну, лодейщик-погорельщик, чего скажешь? Как нам от ширванцев отбиваться?

— Ну ты, Аким Яныч, и нашёл у кого спросить! Он же свою лодию от огня не уберёг! Одно слово — погорелец.

— Ага. И я про то. У кого из вас, господа боярская, такая лодия была? У кого — её вороги сожгли? А? А вот Нечай свою — хоть тушить пробовал. У супротивника лодии — в сходный размер. Может, Нечай и подскажет. Как их огнём пожечь. Или ещё как. Ну, чего молчишь?

Кажется, напоминание Акимом о пожаре, о гибели корабля, и подтолкнула мысли Нечая в соответствующее русло.

"Пожар" и "русло" — два ключевых слова сошлись вместе.

— Э... Сказывал нам Воевода Всеволжский, что есть народ такой. Пруссы называются. Связывают они в ряд лодки, борт к борту. Перекрывают русло реки или пролив. И тем останавливают врагов.

— Чего?! Бред! Хрень! Какие лодки?! Подойдут ширванцы, слезут на те лодки, порубают канаты. А после на тех лодках, на наших же — на берег. На нас! Ворогу подарок сделать хочешь?!

Покричали. Пошумели. Молоко помянули. Которое не обсохло. Яйца. В которых пищат. Ещё там... знания свои кухонные повыказывали.

Только в капитаны (от латинянского капут — голова) на таком паруснике, хоть молодого, хоть старого, которого чужими бородами запинать можно — у нас не ставят. Сильно поклонистых в новое дело брать нельзя, ими в других местах дырки затыкают.

Нечай помолчал, послушал. И — будто и не было слов громких, речей обидных, так, комарики пожужжали.

— Продолжу. Волгу нынче перегородить — во всем свете столько лодок не собрать.

От города до моря сотня вёрст. И поперёк — столько же. Сто вёрст безобразия и бездорожья в любую сторону — половодье в разгаре. Вся дельта залита водой, только бугры кое-где торчат.

— Не собрать. И не надо. Ширванские корабли — глубоко в воде сидят. Не наши плоскодоночки. Им где хочу — не пройти, им по руслу идти надо. А русла-то не видно. Возьмут проводника из местных, который будет рукой махать: туда ходи, сюда не ходи. Пойдут друг за другом. Как гусята за гусыней. По основному руслу. Но нам и так Волгу лодками в ряд не перегородить. Потому предлагаю. Собрать лодейки местные, какие гожие. Добавить к ним учаны. Набить всё сеном-камышом. Полить смолой да маслом, сколь найдётся. Связать верёвками. Аршин в сто каждую. На верёвки — полешки. Чтобы не тонули. Растянуть такую цепь поперёк реки и пустить находникам навстречь. Как сойдёмся с ними — запалить поклажу. Головняк их враз верёвку не прорвёт, не перерубит. Покуда ковыряться будет — река-то несёт — остальные с боков к ширванцам подплывут. И, бог даст, подпалят. А во второй линии пустить ушкуи. Чтобы стрелки с них ворогам мешали. А наших, кто с лодок выпрыгнет, с воды подобрали. Вот.

Дальше пошёл сплошной хай. Громкий и обидный. Пока Подкидыш не рявкнул:

— Кто другое что сказать может?

— Да глупость же!

— Скажи умность. Не можешь? Тогда помалкивай.

"Умность" есть, она очевидна: кидай все, валим с отсюдова нахрен. Но предложить такое Подкидышу... чтобы он своё княжество, свою Русскую Хазарию бросил... На месте зарубит и не заметит. А сбежать по-тихому... малым отрядом... или от своих не уйдёшь, или чужие повстречают.

Говорят ныне: "Подкидыш явил отважность с мудростью".

Мда... От жадности с безысходностью. А повернись чуть наоборот — сказали бы: глупость с наглостью. Но вот трусости — точно не было.

Девять местных лодей покрупнее смогли привести к плавающему состоянию, ободрали в городе последние камышовые крыши, залили всё масло, что нашли, вплоть до лампадного. Хотели ещё и расшиву в "цепь" поставить, но горючего материала столько не нашлось. Во вторую линию к нашим ушкуям ещё два сходных судёнышка местных добавили.

На пятый день опять лодочка бежит:

— Идут! Ширван! В двадцати верстах!

Ну, поехали. Просто вытягивать на реку этот... "цепной брандер" — дашь ума. А уж управлять им... Развернулась такая... конструкция на полверсты. Начали сближаться — е-моё! — ветер-то слабенький и северный! Парусники против ветра и течения идти не могут, тянут их галеры, по паре на каждую. Вот шесть таких "колбасок" "лезут в гору без напору" — на одних вёслах. Вёсел, правда, на каждой галере по тридцать пар.

Скорости — чуть, манёвра — ещё меньше. Да и зачем? Ширванцы были уверены, что русские из Саксина разбегутся. У них-то народу раз в десять больше. Кораблей, крупнее ушкуев, у северян нет, да и тех мало. А тут — "встречный бой".

Увидали-закричали. Нечай, который "цепным брандером" командовал, только одну ошибку допустил.

Учаны шли на краях, предполагалось, что "цепь" столкнётся с противником посередине и два самых больших плывущих факела сомкнуться на колонне противника, отсекая два-три передовых корабля. Но ширванцы, пытаясь уйти от столкновения, приняли влево, западнее. И правый учан, выкидывая клоки летящего огня, буквально лёг на чёрной от смолы нос передней галеры.

Она и полыхнула.

А сама цепь развернулась вдоль построения противника во всю свою длину.

Так из ошибки получилось преимущество.

А второе ширванцы сами сделали: из-за того, что галеры тащили парусники, дистанция между кораблями малая — на длину буксирного каната. Под удар "цепного брандера" попало не два-три, а девять кораблей, половина флотилии. Они, конечно, сразу стали сбрасывать канаты. И уходить влево. А там уже не русло, там мелководье залитое. Два парусника на мель сели. Один снять смогли, другой сдался уже в конце боя.

Галеры из второй половины колонны отцепились. А буксируемые ими парусники подняли паруса и бегом "на выход". В смысле: на юг, к морю. По ветру да по течению быстро получается. Остальные на них посмотрели и следом.

Только одна галера попыталась активно противодействовать. Она-то и сдёрнула севший на мель парусник.

Ну, она и получила. На спасённом паруснике только паруса пожгли, а галеру зажигательными стрелами с шести ушкуев всю истыкали. В конце концов и она занялась. Так, полыхая кормовой надстройкой, и вывалилась в русло, понесло её вниз.

* * *

Здешние галеры не похожи на византийские дромоны. Да и итальянские зензели — классические узкие быстроходные галеры с хорошей манёвренностью, другие.

Здесь — шебеки. Ещё не те шебеки, с 12-24 пушками, на которых в 16-17 веках алжирские пираты будут наводить ужас по Средиземноморью. Нынешние — имеют вполовину больше вёсел, 30 пар. Ещё: таран-ростр, а не надводный бивень византийского дромона — шпирон.

После исчезновения более крупных полирем, дромон стал тяжёлым парусно-гребным кораблём: 1-2 ряда вёсел, высокие борта, боевые площадки на носу и корме с галереями для лучников и катапультами. У крупных кораблей — башня или две для воинов, примерно посередине корпуса. 1-2 мачты с латинскими парусами. Руль — два навесных весла, по одному на каждый борт.

Дромоны длиной 30-50 метров, ширина — 4,5-7 м., экипаж 100-300 человек. Корпус с достаточно полными обводами, сильно наклонённый вперёд закруглённый форштевень и такой же ахтерштевень с высоким акростолем. Гребцы нижнего яруса — под палубой, на скамьях внутри корпуса, верхнего — на сидениях, прикреплённых к палубе, каждый — с собственным веслом.

В Византии гребцы — солдаты, принимают участие в рукопашной схватке при абордаже.

Шебеки меньше: длина 25-35 м. по палубе, сильно выдвинутый форштевень, далеко за корму выступающая палуба. Одна-две мачты с латинским парусами. Наибольшая ширина палубы — 1/3 длины, подводная часть исключительно острая. Очень быстрые и проворные корабли. Но высота борта маленькая, неглубокая осадка. Волны не держат, для дальнего похода не годятся. Перебежками вдоль берега и — в бой.

В бой идут на вёслах, разгоняются до 8-9 узлов. Но недолго. А под парусом вдвое медленнее.

* * *

Измученные долгой буксировкой тяжёлых парусников против ветра и течения, гребцы не могли разогнать свои корабли. И галеры, утратив главное боевое преимущество — скорость, последовали за удиравшими парусниками.

Итог: один захваченный с полным личным составом парусник, две уничтоженных галеры. Три парусника потеряли паруса вместе с мачтами — сами срубили, когда гореть сильно начало.

С нашей стороны из двухсот участников три десятка погибших и пропавших. Большинство — из команд брандеров. Не выплыли в холодной воде. Втрое раненных. Кому — царапина, а кому — уже глухая исповедь впору.

Дик провёл трубой по строю ширванской эскадры. Да, двух галер нет. В конце колонны видны три парусника с временными мачтами. Ага, они на мачты запасные реи пустили, а на реи... другие обломки. Рей на арабских парусниках составной, из двух половинок. Теперь и мачты такие же. Воевода как-то говорил о трёх-четырёхколенных мачтах. Таких пока ни они, ни мы не делаем, навыка нет. Паруса потому и стоят коряво. Флотилия пытается идти полным ходом, а эти... самоделки отстают.

Противник уже проиграл бой. Но этого ещё не понял. Придётся объяснять. Проиграл в тот момент, когда снялся с якорей у побережья и отправился домой. Теперь ни скорость галер в атаке, ни численность экипажей в абордаже — не существенны. Важна "длинная скорость" — способность долго держать хороший ход в открытом море. У "шилохвостов" — 15-18 вёрст, у этих — вдвое-втрое меньше.

Ещё забавнее то, что эскадра идёт со скоростью самого медленного корабля. И — рассыпается.

Дик ещё раз провёл трубой по строю ширванцев. Да, колонна рвётся, промежутки между кораблями растут. Ещё быстрее растут расстояния между группами кораблей. Три "инвалида", четыре шебеки и две небольших самбуки всё больше отстают от основной группы с "передником" во главе.

Шесть бател — трёхмачтовые парусники водоизмещением до двадцати — двадцати пяти тысяч пудов. Поболее "шилохвостов". Недавняя обновка. Пленные показали, что ширваншах Ахситан нанял мастеров откуда-то издалека, чуть ли не из Индии. Платит огромные деньги, чтобы те построили ему такие огромные корабли.

Большие парусники — транспортники, вполне уместны для переброски войск и захват городов на побережье, как в Саксине пытались. Да и после "очистки моря от разбойников" хорошо подойдут для перевозки грузов. Если бы у Ахситана всё получилось, он подмял бы под себя всю каспийскую торговлю.

"Зачем нам этот смех?" — Лучше уж мы сами. Похохочем.

* * *

На морях, окружающих арабские земли, дуют муссоны. Они — причина создания особого типа судов и парусного вооружения, названных арабскими или дхау (dhow, дау, доу).

Дхау — не тип судна, а его класс: парусник, приспособленный для перевозки товаров и людей, имеющий вместительные и оборудованные трюмы и каюты. Типов дхау в огромном регионе от Восточной Африки до Индостана более двух десятков.

Бател (бателла), падар, паттамар у индийцев; багла (бангла), зарук, самбук у арабов и вообще в Красном море; бедан, остроносый джалбаут с просторным трюмом и шеве в Персидском заливе; джахази и одам — для Восточной Африки и Лаккадивских островов; котья и тони — для Индии, Цейлона и Мальдивских островов.

Килевые суда с наборным корпусом из тикового дерева с Малабарского берега Индии, или из акации (после присоединения Египта к халифату). Штевни крепятся к килю, обшивка — прочная, благодаря шпангоутам и уплотнительному тросу между досками. Корма обильно украшена резьбой, ярко раскрашена. Корма — "визитная карточка": указывает, из каких краёв нахуда — капитан. Вместо гвоздей — деревянные шипы из бамбука или тросовые крепления из волокон кокосовой пальмы: арабы уверены, что дно Индийского океана представляет собой супермагнит, вытягивающий из кораблей все металлические части.

"Мы достигнем горы из чёрного камня, которую называют Магнитная гора, и наш корабль распадётся на части, и все гвозди корабля полетят к этой горе и пристанут к ней, так как Аллах великий вложил в магнитный камень тайну, именно ту, что к нему стремится все железное. И в этой горе много железа, а сколько — знает только Аллах великий, и с древних времён об эту гору разбивалось много кораблей. И вблизи моря стоит купол из жёлтой меди, утверждённой на десяти столбах, а на куполе находится всадник и конь из меди, а у этого всадника в руке медное копьё и на груди его повешена свинцовая доска, на которой вырезаны имена и заклинания".

Искренняя уверенность в таком... "полиметаллическом чуде" оставляет корабелу только бамбуковые шипы.

Треугольный парус лучше приспособлен для манёвров. Одна беда: латинский парус требует перетаскивания рея с борта на борт. Траектория нижнего конца рея пересекает вант. Смена галса — дурдом с разъёмом. Ванты делают разъёмными. Что существенно увеличивает трудозатраты.

Паруса обслуживает около 60 матросов (их на большом дау сотни), остальные непрерывно откачивают воду: доски в корпусе корабля сшиты. По краям досок — дырочки, через них пропущены нитки из жилок пальмовых листьев. Нитка порвалась — течь.

Характерный силуэт: длина киля — до трети длины всего судна; длинный (в длину киля) и сильно наклонённый балкоподобный форштевень, немного меньше ахтерштевень. Это сводит к минимуму снос судна при боковом ветре или течении, повышает его устойчивость на курсе, уменьшает бортовую качку. Отношение длины корпуса по ватерлинии к его ширине по мидель-шпангоуту 4:1.

В колонне, кроме бател и шебек, идут два кораблика самого популярного в арабском мире типа: самбук (самбука, санбук). При длине в двадцать метров и ширине около пяти — водоизмещение восемьдесят тонн, грузоподъемность — пятьдесят. Бывают и маленькие самбуки, под пятнадцать-двадцать тонн груза, и средние — двадцать-тридцать.

Острые обводы и низко сидящий корпус. Кормовой набор, острый в подводной части, постепенно расширяется и кверху от ватерлинии становится транцевым. Палуба прогибается от носа и переходит в настил кормовой каюты. Грот-мачта, в районе мидель-шпангоута, и бизань имеют одинаковый, примерно десятиградусный наклон вперед, на сильно скошенных составных реях — латинские паруса.

Корпус конопатится кокосовым волокном, пропитанным шахаму — смесью извести и китового жира или древесной смолы, покрывается слоем акульего жира. Дерево от гниения и древоточца пропитывают растительным маслом. Скорость — четыре узла, срок службы — одно-два столетия.

Основные цель Дика — шесть однотипных бателов недавней ширванской постройки. Их особенность — сплошная палуба и весьма приподнятая кормовая палуба-площадка — ахтердек.

На ахтердеке — музыкальная команда с громом барабанов и пронзительным визгом раковин. Какофония поддерживает боевой дух и готовность к бою.

Мачты имеют разный наклон вперед: фок и грот — до двадцати градусов, бизань — до шести. Рей грот-мачты постоянно развернут к правому борту, бизани — к левому, что позволяет при смене галсов делать поворот оверштаг или фордевинд по выбору.

Длина — 40, ширина — 10 м. Окраска: нижняя часть корпуса — кремовая; верхняя часть — зеленая или красная.

* * *

— Ишь, разукрасились-то. В бубны бьют, в дудки дудят. Чисто скоморохи. Ежели над ухом так визжать да завывать — в бой идти за облегчение. А чего ты взад глядишь?

Дик, развернувшись к корме, внимательно разглядывал отстающий хвост ширванского строя.

— Смотрю, Аким Янович, что на шебеках за вёсла взялись. Если они толпой навалятся — Нечаю тяжко придётся.

Последним в русской колонне идёт "Крапчатый Шилохвост" под командой Нечая.

Выходили из Всеволжска — было три корабля и три капитана. Одного снял — лопух оказался, второй уже в Саксине в последний момент чего-то не то съел. Оставил с поносом договариваться. Вот и пришлось один корабль взять под свою прямую команду, а на другой Нечая поставить.

Парень год по земле ходил, но науку, вроде бы, не забыл. Однако, если галеры его догонят да грамотно навалятся... а там остальные отставшие подойдут...

— Верховой! Расстояние!

Дальномерщик с грот-марса ответил немедленно. Юношеский прерывающийся голосок провозгласил:

— До передника девятьсот!

Разглядывающий вражескую эскадру боярин возмутился:

— Как это?! Чего это?! У тя слуги вовсе ума лишись? Или бельма залили? Девять сот саженей?! Да здесь и половины нет!

— Ты, боярин, в корабельном деле худо понимаешь. Мы меряем в верстах да в локтях. Шли бы вы, гости дорогие, в покои свои. Мешаете только.

И, переведя взгляд на священника, добавил:

— Там и помолитесь. Об одолении басурман и победе оружия православного.

Боярин уже открыл рот, чтобы одёрнуть невежу-сопляка, но Аким, пытавшийся ковырять пальцем стойку рулевого колеса, вдруг оторвался от этого увлекательного занятия:

— И то правда. Чегой-то меня ветерком захолодило. Мда... не надо отрокам в забавах их мешаться. Наиграются — расскажут. Пойду-ка я.

Следом двинулся поп. Чуть замешкался, поджидая движения своего князя, Боброк. Понятно же, что сейчас начнётся бой. Начнут стрелы кидать. А тут ни щитов, ни стен. Даже брони не вздели.

Дик старательно держал внимательное, вежливо-уважительное, вовсе не понукающее выражение на лице. И повторял про себя частушку, услышанную от Воеводы ещё на первой "Ласточке":

"Плывёт, плывёт кораблик,

Кораблик золотой,

Везёт, везёт подарки,

Врагу на смертный бой.

На палубе матросы

Свистят, снуют, спешат,

На палубе матросы -

Шешьнадцать волгожат.

Ведёт кораблик утка,

Испытанный моряк.

— Пришли! — сказала утка. -

Работаем! Кряк-кряк!".

Глава 633

Едва пассажиры спустились с юта на шканцы, как Дик выдохнул и скомандовал:

— Баллисты! Правый борт — к бою! Самострелы — на нос!

Из люка в палубе выскочили арбалетчики со своими здоровенными "башенными" щитами с откидывающимися упорами, побежали к носовой надстройке. Следом разбежались на бак и на ют "верхние половинки" расчётов баллист с ящиками со снарядами. Где-то под палубой, согласно боевому расписанию направились к своим местам с педалями "нижние половинки". Дальномерщик периодически выкрикивал дистанцию до флагмана ширванцев.

Уже можно, но ещё не надо. Штабные игры во Всеволжске показали варианты тактики начала боя в разных условиях.

— Наш ход — второй, — прошептал про себя Дик и снова с тревогой начал осматривать хвост своей эскадры.

Соседний в строю "Серый Шилохвост", как и положено мателоту, следовал за флагманом, выходя на траверз третьему из ширванцев. А вот "Крапчатый" отставал. Собираясь, похоже, дать бой кинувшимся вдогонку шебекам и самбукам.

— На вёслах они быстрее. Как долго они смогут такой темп держать? Подождать часок на параллельном курсе? А когда шебеки отвалятся — взяться за бателы?

"Она (в смысле: эскадра ширванцев) бежит, он (в смысле: Дик) её догоняет".

Хорошо бы измотать "её" длинной погоней. Чтобы выдохлась и угомонилась. Но что делать, если "она" остановится? Как в жизни, так и в морском сражении такая перспектива вызывала тревогу.

Сомнения разрешил адмирал ширванцев.

— А не слишком ли быстро я бегу? — Подумала "она" и решила притормозить: на флагмане начали убирать паруса.

Эскадра противника замедляла ход и сжималась.

— Махальщик! На "Серый": начинай с четвёртого. На "Крапчатый": хвост — твой.

На корабле заскрипели шкивы и тали, принимая шкоты и гордени, паруса подтягивали к реям, судно продолжало ещё довольно быстро идти вперёд, рискуя проскочить мимо флагмана противника.

— Четыре риски право.

"Шилохвост" чуть изменил курс, скорость сближения возросла, выкрики дальномерщика, отсчитывающего сотни локтей оставшейся дистанции, зазвучали чаще. Музкоманда на ахтердеке флагмана ширванцев вдруг возопила по-новому, задудела как-то особенно противно: к поручням площадки выскочила пара десятков лучников. На бателе что-то завизжали насчёт аллаха и пророка, мир им обоим, разнонаправленно зашлись в визге раковины, и стайка стрел взметнулась в сторону "Чёрного Шилохвоста". Половина попадала в воду, несколько штук воткнулась в паруса и в палубу.

Дик счастливо, несколько смущённо, улыбнулся.

— Ну вот. Второй ход — наш. Слушай мою команду! Кряк-кряк!

Первый морской бой в нашей истории. Все, что было сделано, не сделано или могло быть сделано по другому в этом бою — многократно, годами обсуждалось, пережёвывалось. Одни детали проведения боя оказались неуместными, отмерли. Другие вошли в "золотую сокровищницу", в арсенал профессиональных приёмов военного моряка Всеволжска. Были среди них и особенности, смысла не имеющие, но прижившиеся.

Мечники начинают атаку по команде "бой!", стрелки по команде "пуск!". А вот у моряков боевой клич — "кряк-кряк!". Этой команды нет ни в одном морском уставе, в наставлениях. Но они командуют вот так. И никакие попытки извести такую команду, вплоть до дисциплинарных взысканий — успеха не имели. Загадочная морская душа.

В начале зимы, когда во Всеволжске закончилась навигация и реко-ходы поставили свои лайбы на прикол (не "по" приколу, а именно "на") я устроил суровый "разбор полётов". Такой... многосерийный.

Начал-то с "горящего".

Они, факеншит, как дети малые: поразбросали игрушки и радуются. А убирать кто будет? Консервация корабля на зиму — занятие трудоёмкое, не яркое. Героизмом там не посверкаешь. Зато "засверкали" уши у всех. И у Дика тоже.

Вторая серия — награды.

Ребятки за сезон немало наворотили. Я уже вспоминал подробно про Белозёрскую операцию, про бой на озере, блокаду Шексны, проводку каравана из Мологи в Саксин. А ведь крутились и дела на Каме, Вятке, Ветлуге. Очень важное, как оказалось, продвижение к Белому морю по Северной Двине и по Ваче. Тут критичны не чисто флотские дела, но их место в общегосударственных.

К моменту "Новгородского умиротворения" мы находились "в сильной позиции". Могли "хотеть" — обоснованно.

Много раз повторял уже: "самое главное — свобода хотеть". А уж получить желаемое... дело техники. Об этом — позже.

Короче: ребята сделали нехудые дела. И были за то обоснованно награждены.

Дику — шапку боярскую. Первый на "Святой Руси" боярин из водоплавающих. Не за конную рубку, не за взятие крепости или оборону — за бой на воде. Небывальщина-невидальщина? — Да. Для меня — одна из многих.

Другим — повышения в чине, в должности, ордена.

Я, когда придумал "Табель о рангах", установил, что между двумя награждениями не должно быть менее года. Теперь пожинаю собственный запрет: есть ребята, которые, по делам своим, и двух награждений за сезон заслуживают.

Ещё: есть соответствие между чином и должностью. Должности возникают вместе с задачами, а звездей на погонах мало. По хорошему на кораблик типа "шилохвост" надо сотника ставить, а мы и турманов толковых вдосталь найти не можем. Очередные вариации "дефицита кадров".

Третья серия состояла в разборе ошибок. И по собственно боестолкновениям, но более по подготовке судов и управлению ими в критических ситуациях. Увы, и здесь я находил немало примеров для стыда. По всему спектру наших плавсредств.

Факеншит! Включая наплавные мельницы!

"Наша соображалка — лучшая в мире" — это правда. Но когда стаю домашних гусей запрягают в постромки, чтобы тащить наплавную мельницу... А потом просят моего Курта ими управлять, пугая волчьим рыком то с одной стороны, то с другой...

Мда... мои воспитанники. Вспомнилось мне, как однажды, на подворье Смоленского князя, я рождественским гусям звёзды на крыльях углём рисовал. А потом они в атаку на гусятниц ходили... У гусей, знаете ли, бывают инфаркты. Если сразу заметить, то очень вкусными получаются. Особенно требушки.

Четвёртый заход, уже после Рождества, состоял именно в разборе тактики боя на воде.

Начав, как с анекдота, с рассказа о моём бое с ушкуйниками в первые недели существования Всеволжска, с погони за девко-крадами ещё в Пердуновке, я попытался донести до сведения небольшой к тому времени группы, свой многократный разрыв шаблона в этой части.

* * *

Как представляется морской бой человеку 21 в.? — А никак.

Где-то вдруг выперлось из-под льда, громоздя торосы и пугая медведей, что-то подводное. Заревело, зарычало, огнём во все стороны ливануло. Пошла. Не то — "Булава", не то — "Синева". В смысле: стукнет — посинеешь.

На другом конце шарика — лоханка. Плавает себе. Гордо. Согласно плану плавания и стратегии доношения благой вести.

Ой, виноват: общечеловеческих ценностей. До нашего общего, знаете ли, человечества и ему подобных.

Тут — бздынь. И жаренные ошмётки до горизонта.

Морское боестолкновение. Извиняюсь.

В качестве чисто локальной мелочи с этикеткой "прокси-война" можно представить атаку группы торпедных катеров на эсминец. Убивают в таких атаках в реале — реально. Но "диванного стратега" такое не греет — развернуться негде.

Более продвинутый персонаж вообразит бой линкоров и крейсеров типа Второй мировой. Здесь существенными элементами являются самолёты и подводные лодки.

Озабоченные нашим патриотизмом в Маньчжурии вспомнят Цусиму.

Этого здесь нет и быть не может. Не в смысле разгрома, а смысле тактики. Исполнить "крышку Т над флагманом эскадры противника" по указанию адмирала Того — не того. В смысле: невозможно. Не потому, что Того или, там, Этого ещё нет, а потому, что нет кораблей с моторами.

Да ну? — Ну. И вся тактика, производная от способности корабля двигаться в любом направлении — исчезает не родившись. Хотя и здесь есть... нюанс. Который в наших условиях необходимо учитывать. О чём — чуть позже.

До этого на море бились парусные эскадры. Парусные корабли не могут атаковать друг друга на встречных курсах.

Ме-едле-енно.

У парусников нет встречного боя.

Да, можно заставить два парусника идти встречными галсами в галфинд. А провести так эскадренный бой невозможно.

При боковом ветре судно имеет сильный крен. Орудия главного калибра стоят на нижних артиллерийских палубах в портах, а не в палубных поворачивающихся башнях, как у линкоров. Пушки парусников в крене смотрят либо в небо, либо в воду. И — прямо перед собой.

Другое — скорость. Два парусника на встречных курсах расходятся со скоростью в сорок км/час. А пушка бьёт на 1-3 км. Но попадания на дистанцию более 150-200 м. редки.

Скорострельность корабельных орудий XVI-XVII вв.: у крупнокалиберных пушек — 1 выстрел за 30 минут, малокалиберных — за 15 минут. Много операций, которые необходимо выполнить для выстрела: переместить пушку так, чтобы ее дуло оказалось внутри корпуса судна, охладить водой, прочистить канал ствола банником; посредством шуфлы (медно-латунный совок с длинной рукояткой) ввести в ствол порох; закатить ядро; забить пыж; переместить орудие в положение стрельбы и закрепить его лафет талями; насыпать порох в запальное отверстие, поднести горящий фитиль.

Артиллерийская дуэль начиналась кораблями "на половину пистолетного выстрела". Это много меньше предельной дальности стрельбы полевой артиллерии: дело в вероятности попадания ядра в цель и нанесения при этом хоть какого-то урона. Вероятность попадания в противника на дальности в 2000 или даже 1000 м весьма мала, а время перезарядки столь велико, что шанса на второй залп противник может не предоставить, сблизившись с разряженным бортом корабля и произведя эффективный залп с близкой дистанции.

Прогресс не остановим и, например, главный калибр корабля Нельсона "Виктори" (32-фунтовые пушки) производил выстрел за 2 минуты, при этом дальность прямого выстрела — 400 ярдов (ок. 350 м.), а железное ядро на этой дистанции пробивало до 42 дюймов (ок.106 см) дубового массива: попадание с такой дистанции наносило большое повреждение. Таблицы стрельбы для 32-фунтовок "Виктори" составлены для дистанций до 5000 ярдов.

Подобное — редкость. При Трафальгаре на один франко-испанский залп приходилось три британских — канониры Нельсона значительно быстрее перезаряжали орудия. Но, пожалуй, главное: Вильнёв с опозданием принял решение о повороте эскадры. В результате британцы шли в фордевинде, а флот союзников оказался растянутым подковой поперёк ветра и был разрезан двумя прорывающимися сквозь него колоннами британских кораблей.

Два парусника "пробегая" мимо друг друга, могут успеть дать по одному залпу. А уж эскадры, состоящие всегда из разнотипных кораблей, просто невозможно так построить и удержать.

Эта идея доходила до меня постепенно и болезненно.

На реке — не так. На реке, как и на озере, взамен моторов есть вёсла.

На море есть галеры или парусно-гребные ушкуи.

У морских парусников вёсел нет. — Удивительно. — А вы не знали?

Пласт картинок, сведений, представлений попандопулы, относящийся к морским сражениям 17-18 веков, пропускает... Много чего пропускает. Включая критическое: прелюдию.

Факеншит! Коллеги, если вы пропускаете прелюдию в сексе, то размножиться вам, может быть, и удастся. А вот удовольствия получить... В битве ещё хуже: и потомства не останется.

Прелюдия морской битвы состоит в длительном маневрировании эскадр ввиду друг друга в попытках "выиграть ветер". Две кильватерные колонны очередных "белокрылых пенителей морей" медленно сближаются, двигаясь почти параллельными курсами.

Какие трагедии при этом разыгрываются... Просто от мелочи — от ветерка. То он ослаб, то он поменялся. А предвидеть это ты часто не можешь. Вот задул вдруг весной в Сирте западный ветер. Хотя обычно в этот сезон — восточный. Только один день. И Западной Римской империи — кранты безвозвратно.

И это не единственный случай, когда ветерок задул не туда. И целые империи... медным тазом. Или — наоборот.

Миллионы людей что-то делают, платят налоги. Десятки тысяч мастеров потеют-надрываются — строят флот. Тысячи воинов и моряков в тяжких и опасных трудах осваивают боевые и морские навыки. Вплоть до акробатики с остро-заточенным без страховки. Воспитывают в себе презрение к опасности и любовь к родине. Мудрые флото— и полководцы изучают древние трактаты, не спят ночами, придумывая и планируя, засылают лазутчиков, некоторых из которых ловят, те героически умирают под пытками...

Короче — движуха. На пределе имперических сил.

А тут — бздынь. Ветер — не тот. И всё вот такое... утопло. С мечтами, надеждами, геройством, мастерством, любовями и ненавистями... потраченными деньгами, в конце концов!

Обидно, понимаешь...

Так что морской бой парусников — занятие для сильно стоистических. Или — фатальнутых.

Есть другой вариант: "бой на якоре". Одна эскадра стоит, другая на неё наезжает. По ветру, естественно.

Постоянная хохмочка турецких адмиралов 18 в. — убеждать гос.руководство:

— Не скажу за поход, но стоя! Всем дадим! В смысле: прос...ться до кровавых слёз.

Было (в РИ) несколько болезненных разочарований.

Вот две эскадры на ходу — топ-топ гуськом — сблизились. На версту, или милю, или на пистолетный выстрел. Или сколько кому нравится. И начали кидать друг в друга ядра. Издалека. Потому как ядра по воде блинчиками — блим-блим-блим — рикошетят.

Клубы белого порохового дыма, грохот пушек...

"Молния" на берег:

"Гром победы!

Раздевайся!

Веселимся!

Храбрый Росс".

Пороха у меня нет, пушек — нет. Мда... а повеселиться-то хочется. И не только Х.Россу, но и всем, берегами оснащённым.

Вот тогда, а в реале — прежде всего остального, на поле морского боя (или правильнее — в море полевой битвы?) появляются гребные суда. Галеры. Военные атакующие корабли. Их строят древние греки и римляне, венецианцы и алжирские пираты. А парусники? — Это не для боя. Это — транспортники. Именно так в эти годы Саладин строит флот в Египте.

Предки славных фрегатов и корветов эту эпоху — просто большие плавучие коробки.

"Либерти" — дешёвые упаковки для наших товаров".

Главные тактические приёмы морского боя от Древности до Позднего Средневековья: таран и абордаж. Парусникам в таком бою не хватает скорости и манёвренности. Их задача вспомогательная: подойти, убрать паруса, встать на якорь. Тогда стрелки с высокого борта могут выбить экипажи противника. А потом главное: атака галер.

"Весёлый Роджер — чёрный флаг,

Над мачтой с ветром буйным бьётся.

По морю в полных парусах,

На абордаж корабль несётся".

Не-а. "По морю в полных парусах на абордаж" — не носятся.

Абордаж "в полных парусах" сродни выпрыгиванию из вагона идущего полным ходом поезда. Помимо острой враждебности "принимающей стороны".

Перед абордажем нужно лишить цель хода. Для этого сбить ей мачты, паруса. Если у преследователя есть пушки — понятно чем. А если нет? Зажигалками закидать? И после подогнать к такому плывущему костру своё? Такое же деревянное, просмолённое и парусиной со всех сторон занавешенное?

Несколько веков назад на Балтике (у викингов) и в Средиземном море (в "битве мачт") был в ходу ещё один приём: корабли связывали плотно борт к борту. Получалась большая площадка для сухопутного пешего боя. Две таких площадки и сталкивались в море. Теперь так не делают. Хотя бывают отдельные... знатоки.

24 июня 1340 г. в битве при Слёйсе французы выполнили свою половину подобного безобразия: французский командующий решил преградить англичанам путь в бухту Звин, воды которой омывали пристани Брюгге, соединив цепями корабли от одного берега до другого. Французские корабли были построены в 4 линии, причём галеры поставлены во вторую.

Англичане развернулись в три линии и не стали сковываться. Вторая "площадка" пришла на встречу россыпью. Английские суда атаковать французскую эскадру по всему фронту. Битва продолжалась весь день и закончилась полным поражением французов — ввиду большей маневренности и подвижности английских кораблей. Сыграла свою роль и скорострельность английских лучников. После битвы англичане шутили: "Если бы Бог дал рыбе возможность говорить, то она заговорила бы по-французски, так как съела очень много французов".

В 1669 г. в "битве у Свиного острова" персы повторили эту же ошибку: сцепили свои суда цепями, чтобы окружить Степана Разина. Казаки воспользовались этим и пустили ко дну флагманский корабль противника, после чего уничтожили весь его флот. В плен к разинцам попал сын командующего Мамед-хана — Шабын-Дебей ("Шаболда"), которого разинцы впоследствии передали русским властям. Легенда считает, что в этом сражении была захвачена также и дочь командующего персидским флотом, ставшая той самой "персидской княжной".

На море огнестрел впервые применили в 1200 г. арагонцы против флота Анжу — "громовые трубки" (cannuncole). В 1281 г. уже бомбарда, в 1304 г. казнозарядные однофунтовые орудия генуэзского адмирала Раниеро Гримальди на службе французскому королю.

Прикол в том, что корабельная артиллерия не стреляет по кораблю.

Все слышали? Пар-радокс? — Ага.

Уточню: не стреляет — по корпусу. Потому что потопить деревянный корабль очень тяжело.

С чем сравнить? — Бой лесовоза "Ижора" с линкором "Тирпиц".

В конце февраля 1942 г. из Мурманска в Рейкьявик вышел конвой QP-8. В нём, с грузом пиломатериалов, шла "Ижора". Старое тихоходное судно из-за усиления ветра и неисправности двигателя стало отставать.

Немецкий судовой журнал, 8 марта:

"16.45 Великолепная видимость. По курсу 10 градусов обнаружен сильный дымный след... видна труба и две мачты парохода, следующего курсом на запад".

"17.25 Пароходу приказано застопорить ход и запрещено использовать радиосвязь. Перед его носом производится предупредительный выстрел снарядом калибра 37 мм. Пароход прекращает движение".

После чего "Ижора" не только вышла в эфир, предупреждая всех о вражеском линкоре на коммуникациях, но и открыла огонь из своего единственного 37 мм орудия. Немцы видели женский боевой расчет кормового орудия "Ижоры", который вел по ним огонь. Эсминцы из сопровождения "Тирпица" стреляли практически в упор, но ни через 5 минут, ни через полчаса "Ижора" не затонула. Радиопередача прекратилась, поскольку была разбита радиорубка и убит радист, но теперь дым от горящего корабля был виден издалека, демаскируя немцев.

"Ижора" не тонула. Немцы не верили в происходящее. Капитану "Тирпица" предложили стрельнуть в лесовоз, но тот отказался: "Тирпиц" стреляет золотом". Эсминцы произвели по транспорту 11 выстрелов орудиями 150 мм, 43 — 127 мм, 82 — 37 мм, выпустили 2 торпеды.

Утопили лесовоз только нетривиально: "Friedrich Inn" прошел впритирку с бортом "Ижоры" и сбросил бомбы, установленные на минимальную глубину подрыва. В 18 часов 13 минут "Ижора" пошла ко дну почти час продержавшись против линкора и трёх эсминцев.

"Тирпиц" был вынужден вернуться на базу. 24 английских торпеды с прилетевших торпедоносцев в него не попали, но больше сильнейший корабль Третьего рейха в море не выходил.

До сер. 19 в. все корабли деревянные.

Крупные деревянные линейные корабли и фрегаты, с толстыми (от полуметра до метра и более) деревянными бортами, малочувствительны к сферическим ядрам гладкоствольной артиллерии. Ядра застревают в толстых досках; проломить их можно лишь с небольших дистанций. Пробоины у ватерлинии, угрожающие затоплением, невелики из-за малого калибра ядер, легко заделывались изнутри — пробками, снаружи — подведением пластыря. Чтобы вывести из строя парусный линейный корабль требовалось огромное количество (1.5 — 2.0 тыс.) попаданий, которого удавалось достичь, только сконцентрировав против одной цели огонь нескольких кораблей. Морские сражения носили затяжной и зачастую нерешительный характер.

Даже тяжёлые орудия пробивали толстый деревянный борт лишь с расстояния 100-150 м, то есть сравнимого с длиной самих кораблей, не нанося при этом существенного ущерба. Артиллерийская дуэль могла продолжаться часами, до полного уничтожения экипажа противника.

А теперь сравните с ситуацией, когда два парусника проносятся мимо друг друга на встречных галсах с суммарной скоростью 40км/час. Для единственного эффективного выстрела — 8-15 секунд. Сделайте за это время пару тысяч попаданий.

Утопить деревянный корабль пушечными ядрами крайне тяжело. Пока экипаж дееспособен — практически невозможно.

Поджечь деревянный корабль ядрами крайне тяжело. Пока экипаж... аналогично.

Поэтому для парусников чётко определена последовательность: выбить экипаж, сбить рангоут. Стоящего обескровленного противника — взять на абордаж или/и сжечь.

Для этого веками создавалось множество модификаций пушечного ядра: книппели, брандскугели, калёные ядра, "ножницы", разрывные бомбы. Против экипажа и рангоута, но не против самого корабля.

В сер. 19 в. ситуация изменилась.

Пушка Пексана стреляла с больших дистанций снарядами с большим разрывным зарядом. Бомбы тяжёлого бомбического орудия в борту деревянного корабля делали брешь площадью более квадратного метра, поэтому на дистанциях 500-1000 м. деревянный корабль мог быть потоплен 20-25 выстрелами.

Тяжёлые бомбы (80 фунтов при основном калибре французского флота в те годы — 30) с невысокой начальной скоростью. Кинетическая энергия — за счёт большого веса; перегрузка при выстреле сравнительно невелика, риск детонации бомбы в стволе допустимо мал (хотя подобные случаи не были редкостью). Попадая в борт корабля противника, бомба своей массой проламывала доски и застревала в борту. Взрыв приводил к сильнейшему разрушению деревянных конструкций, возникновению множества очагов возгорания и разлету деревянных обломков и осколков оболочки самой бомбы, смертельно опасных для экипажа.

Идея "пушки Пексана" состоит, на мой взгляд, в том, что улучшив качество снаряда, сделав его более разрушительным, можно снизить требования к его метателю. Так "умные" крылатые ракеты запускают с довольно слабеньких малотоннажных кораблей. Простенький баркас — каспийская "рыбница" — потопила белогвардейский крейсер подцепленной под дно торпедой.

22 сентября 1914 года немецкая подводная лодка U-9 в Северном море последовательно потопила три британских броненосных крейсера "Абукир", "Хог" и "Кресси". Совокупные потери англичан - 1459 чел. U-9 несравнима по сложности, стоимости, вооружению с эскадрой крейсеров. Но у немцев были торпеды. А у англичан не было навыков и средств борьбы с ними.

Современные мне здесь метатели достаточно хороши. Я уже рассказывал, что требушет с семиметровой "шеей" закидывает снаряд в 40 кг за 300 м. Если эти 40 кг — нитроглицерин, то какая крепость выдержит такую бомбардировку?

Мы одновременно повышали качество (и разнообразие) и "средств доставки", и самих снарядов.

Другое ключевое изменение на флоте в сер. 19 в. — винтовой движитель и мощные паровые машины. Независящий от ветра паровичок мог с лёгкостью держаться с носа или кормы парусного оппонента, обратив всю мощь своей бортовой батареи против немногочисленных погонных или ретирадных орудий парусника. Пароходы лучше маневрировали в ограниченных акваториях и могли, почти не теряя скорости, идти против ветра.

* * *

А теперь оцените наше с Диком... волнение.

Основное судно в здешнем морском бою — галера. У нас их нет. А у всякого прибрежного владетеля — есть. У кого — 1-2, у кого — десятки. То, что самые разные мореплаватели попытаются напасть на наши парусники — очевидно. Потому что всё, что везёт груз — на суше или на море, не важно — "плохо лежит". Даже если и плывёт. Есть кому-нибудь цель для грабежа.

Хорошо, что нет ещё запорожских "чаек", которые "атакуют по восемь в ряд". Но и нынче, пока "они там все" не поймут, что после попытки нападения живых нападающих не остаётся — они будут повторять пытаться. Или здесь правильнее: пытаться повторять? — Короче: безобразничать.

А пушек у меня нет... Ни бомбических, ни простых. Пороха нет вообще. Паровой машины для корабля... аналогично.

Я уже плакался про "Святую Русь"? — Как чего-то надо — всегда нет. Не завезли, факеншит! И как быть, что делать... Уж-жас!

А торговлю с халифатом надо восстанавливать немедленно... А все прикаспийские деятели при слове "русы" вспоминают разгромы двухвековой давности, хватаются за ножики, кричат "джихад", брызжут слюнями и лезут в драку.

Пришлось нам несколько... призадуматься.

Дик широко перекрестился и, подхватив рупор, рявкнул в сторону носа:

— Самострелам — бой!

Восемь арбалетчиков на носовой надстройке дали залп и, прикрываясь установленными стационарными щитами, "уронили" самострелы "к ноге". "Стремянной" арбалет, при наличии навыка, заряжается быстро, а двухсотфунтовое натяжение тетивы даёт достаточною дальность.

* * *

Чисто для знатоков.

Что русский "перестрел", что английский — 200-250 м. При стофунтовом натяжении.

Нормальный человек может подтянуться на двух руках в одежде. Т.е. 80-90 кг., 200 фунтов.

Загоняешь стрелков на турник. И — вперёд. По тридцать раз. По количеству стрел в колчане. Я так ещё в Пердуновке Ольбега гонял. Отдохнул? — Повторяем.

Вешаем на передний конец арбалета стремя. Уронил передом, ногу в стремя вставил, согнулся, заряжальные рукояти по обе стороны от ложа ухватил, к себе подтянул.

Как на турнике. Там-то не понять — то ли ты себя к перекладине подтягиваешься, то ли её со своим пупком знакомишь.

По нормативам 21 в. на I разряд штанги при своём весе в 80 кг. надо рвануть почти на треть больше. Но мы не настаиваем.

Для второго упора, чтобы не играло — приклад.

У нынешних арбалетов такого нет. Приклад — наследие порохового оружия: чтобы у стрелка перед носом огонь фонтаном не вылетал, глаза не выжигал. В Европе в РИ арбалеты получат приклады уже после распространения разных... аркебуз.

Результат: дальность — вдвое, точность (с простейшим прицелом) — вчетверо. Причём на весь колчан, а не так, как у здешних лучников: первые две-три точно кладут, а потом... или отдохнуть надо, или "мушка уехала". Хотя на здешних луках, в отличии от моих, мушки нет вовсе. Скорострельность, правда, меньше, чем у луков — 8-10 стрел в минуту, против 15-20 у моих лучников. Но в корабельном бое на дистанции — скорострельность не сильно нужна.

Напомню: основная задача корабельной артиллерии — выбить экипаж. Основная дистанция пушечного боя грядущих эпох: 100-150 м.

Для сравнения: для фузеи 1777 г. нормальная дистанция для стрельбы — 150 м, предельная — 250 м. Это соответствует нормативам профессионального средневекового лучника. Араба, турка, англичанина или русского.

Выпустить в день из фузеи более 60 зарядов невозможно — ствол загрязняется, вести огонь опасно. Каждые 50, а лучше 30 выстрелов — менять кремень, каждые несколько выстрелов прочищать от нагара затравочное отверстие. При надлежащем уходе вероятность осечки в хорошую погоду составляла 8 — 15%. Из фузеи времён Полтавы особо опытные стрелки совершали до четырех выстрелов в минуту.

Так это огромный прогресс! Во время стрельб 1620 г. стрелок из войск Густава Адольфа из мушкета за 5 минут произвёл 6 выстрелов, стреляя на скорость и меткость.

Почему мои стреляют чаще? — Операций меньше.

Наставление по зарядке фузеи включает команды: поставить курок на предохранительный взвод, открыть крышку затравочной полки, достать патрон из патронной сумки (висит на правом боку через плечо либо спереди на поясе), надкусить бумажный патрон, высыпать часть пороха на полку, закрыть её, поставить прикладом на землю, остатки пороха — в ствол, туда же бумажный патрон с пулей (бумага — пыж), прибить пулю шомполом (несколько раз), поднять к плечу, курок — на боевой взвод. После щелчка курка — 2-3 секунды до выстрела.

Вот, хоть и ручной арбалет, а основную задачу морского боя на основной дистанции решает.

Решает — отчасти.

Потому что выбивает только палубную команду.

Потому что другая часть основной задачи: лишить хода, уничтожить паруса — у парусника, гребцов и вёсла — у гребного судна.

* * *

Дик вскинул к глазу трубу. Западно-тюркские комоны (турецкие луки) на такой дистанции работают только навесом. А вот самострелы позволяют бить настильно. Что меняет точность принципиально: от десятка локтей до двух-трёх вершков.

Что и наблюдаем. По крайней мере трёх стрелков выбили.

"Побеждает не тот, кто стреляет первым, а тот, кто первым попадает".

Поймал взгляд десятника самострельщиков и радостно показал три пальца. Потом сжал кулак и резко растопырил. Десятник кивнул и скомандовал своим людям:

— По готовности — пуск!

— А я?! А мы?!

Чуть не повизгивающий от возбуждения командир задней правой аркбалисты, чуть не выплясывающий в нетерпении по площадке юта, смутился под взглядом капитана от столь яркого проявления своей невыдержанности. Дик сперва нахмурился от недисциплированности. Как голодный птенец желторотый. "Голодный" — до боя.

Потом разулыбался:

— Потерпи. Далеко ещё.

И снова поднеся к губам рупор, рявкнул в сторону бака:

— Правый первый! Живот шесть! Заряжай!

Повернулся к вытянувшемуся перед ним смущённому парню:

— Тоже самое. Исполняй. И не суетись.

Дети. Ну совершенные дети. Рвутся в бой как в пятнашки поиграть. Нервничают, переживают. Торопятся. Будто у них игрушку отберут.

Дик по-отечески улыбнулся. Уж он-то, столько лет под парусом... и из этих толк будет. Если выживут.

Заряжающий осторожно вытащил из ящика снаряд с маркировкой "ж-6", аккуратно уложил его в ложе орудия, скрутив предварительно предохранительный колпачок.

* * *

Снова для знатоков. Нормальный лучник закидывает стрелу в 50 гр. за 200 м. при усилии в 100 фунтов. Арбалетчик, "подтягиваясь" на стремянном арбалете, развивает 200 фунтов. Два заряжающих на "велосипедных педалях" (рычаг второго рода) — 800.

На "шилохвостах" на аркбалисты уже поставили "овальные" звёзды. Подобно овальным блокам на моих луках. Достоинство — повышенная эффективность педалирования. В процессе вращения усилие прикладывается неравномерно, овальные звезды лучше распределяют нагрузку. По ощущениям такая звезда более "круглая", нежели обычные.

Подвесной блок, снижая скорость заряжания, позволяет удвоить усилие — 1600. Отработано ещё на первых "водомерках". На большом корабле положение орудия стабильное: можно и блок подвесить. Для ручного арбалета так не сделать.

Все оси хорошо смазываются: колёсная мазь же ж! Вовсюда! Ещё с Пердуновки.

Уменьшение дистанции вдвое позволяет увеличить вес снаряда ещё втрое. Я это подробно описывал, рассказывая от требушетах.

"Кпд": часть усилий теряется в механизме, часть снаряда — не заряд, а корпус. Оба коэффициента — по 0.8.

Тогда 4800 гр. х 0.8 х 0.8 = 3072 гр. Вчетверо-вшестеро больше заряда "коктейля Молотова". И падает он не на танковую броню, откуда естественным образом скатывается, брошенный человеческой рукой с дистанции 50 м. из слабозакрытого положения под огнём противодействующего противника.

Здесь орудие закрыто щитами, противодействие — малоэффективно, дистанция 100 м. Красноармейца с бутылкой, высунувшегося по пояс из окопа для броска, можно подстрелить. А здесь никто ниоткуда не высовывается. И падает снаряд на сухую, прожаренную солнцем и проветриваемую морским ветром, деревянную палубу. Просмолённую и промасленную, чтобы древоточцы не кушали. Да и пеньковый запал, соответственно пропитанный, погасить не просто.

В спецназе говорят: "В рукопашной схватке побеждает тот, у кого больше патронов". И добавляют: "Эффективный огонь — точный огонь". Надо — "точно".

* * *

Мы, обсуждая довольно умозрительно — никогда ж прежде не было! — бой морской эскадры, предполагали трёхходовку:

— догнать, сокращая дистанцию до 200 м;

— арбалетами прогнать с палубы экипаж, сокращая дистанцию до 100 м;

— отработать по пустой палубе зажигалками, не выпуская противника из укрытий стрелами.

Абордаж, "сваливание борт о борт" — не предполагался.

"Гори-сияй ты всё огнём".

Сама-само-сам.

С минимальным риском собственного возгорания.

"Ж" от "жечь" — зажигательная смесь, "6" — номер смеси. Воевода что-то говорил про напалм, грустил, что чего-то ему не хватает, полистрола какого-то. Фиг его знает что это, но "ж-6" горит хорошо. Даже на мокрых поверхностях и сильно не растекается. Проверяли на полигоне — работает. Лучшее, из того что есть на корабле. Жаль — мало.

Воевода обещал, что будут когда-нибудь снаряды с ещё более "злой" начинкой. Тогда можно будет уменьшить их вес и вернуться с половинной на основную дистанцию. Или баллисты помощнее придумает. А пока... Пока надо попасть.

Глава 634

Дик снова оглядел поле готового вот-вот начаться боя. "Серый" увеличил дистанцию и сближался с четвёртым бателом в строю ширванцев. А "Крапчатый", убрав все паруса, кроме носовых кливеров, отставал, оставаясь мористее, поджидая догоняющие его шебеки. Ещё дальше, в паре вёрст, три "инвалида" упорно торопились к "общему веселью".

На флагмане лучники вытянулись в рядок уже вдоль всего борта от кормы до носа, стрелы летели густо, правый борт становился похож на лист папоротника — много тоненького, торчит и дрожит, парусная команда убралась в твиндек. Оставшиеся на открытом месте подняли башенные щиты.

— Толку от них... Толк — есть, — поправил сам себя Дик, инстинктивно отшатнувшись от удара стрелы в щит, выглядывая из-за которого он наблюдал за противником.

Бой на море начинается с максимальных дистанций. Воевода говорил, что будут, где-то, когда-то, такие... баллисты. Которые за сорок вёрст полста пудов закинут. А пока пускают стрелы. Наибольшая дальность — навесом. А щит от падающей стрелы... на голову его не наденешь. А жаль.

Придурки перешли с следующему этапу этой своей глупости — попытки отбиться и выжить. Зря, только пропотеют. Но стрелы снова сыпятся сверху: обмотанные в первой трети промасленным канатом они летят не так далеко и втыкаются в паруса и палубу.

Вот почему парусники, пока есть галеры, в бой не ходят: паруса едва ли не половина цены корабля. Попасть в них легко, горят хорошо. А без парусов... "сидячая утка": хочешь — поджигай, хочешь — тарань, хочешь — абордажь. Или правильнее — абордируй?

Бли-ин! Ведь знал! Ведь говорил, учил, а... Палубу-то успели перед боем залить забортной водой, а вот паруса... верхний на срединной, похоже, поймал — дымок тянет. На палубе-то — погорит и потухнет. Огонь вниз, с обмотки стрелы на дерево палубы, идёт плохо. Да ещё и сырое. Но если паруса займутся...

Итить-полоскать! Куда его несёт!

Парень из парусной команды вдруг выскочил из двери под баком, с кошкой на верёвке в зубах, кинулся к срединной мачте, быстро полез по вантам. Следом другой с ведром бросился к борту.

Ну хорошо хоть к левому сообразил. "Сообразительный" вытащил полное ведро и передал третьему "герою", взамен получив пустое. Тот кинулся к мачте и, подцепив к спущенной кошке, отправил наверх.

Герои, факеншит! Да их же тут стрелами истыкают! Потом лечить, в команде некомплект... Выживут — придётся наградить. За героизм.

Тьфу. Загляделся. Чуть не пропустил — уже можно. Хорошо, что дальномерщик отсчёт ведёт — напомнил.

— Баллисты! Правый первый, правый второй! Пуск по готовности.

Почти сразу обе баллисты выплюнули свои снаряды. Небольшие цилиндры с конической передней частью по высокой траектории ушли к флагману противника. Один улетел куда-то внутрь средней части, а второй не долетел. Стукнулся о резные дубовые перила ахтердека. Развалился на части, выплёскивая содержимое на местами облупившуюся зелёную краску борта.

Жаль. "Правый второй" — хороший баллистер. Но нервенный. Не попадает. Молодой ещё. Может, пройдёт?

"Хуже промаха может быть только медленный промах" — здесь ещё не "хуже", здесь просто плохо.

Для семнадцатилетнего Дика всякий, кто хоть на год моложе, "желторотый птенчик". Инстинктивно подражая старшим — Воеводе, Артемию, он старался держаться с салажатами... авторитетно. Дружелюбно, но без панибратства. Уверенно, заботливо, внимательно. По-отечески. Крыть матом, драть за уши...? Промах? — Быват. После боя — выскажу. А пока — спокойнее.

— Первый, второй. Живот три. Очередь три. Беглым.

Баллисты ещё не успели выбросить следующие гостинцы, как вдруг пролившаяся по борту батела смесь вспыхнула. Пламя быстро распространялось, но не вверх, а горизонтальными полосками.

Похоже, что резьба на корме оказала ширванскому адмиралу "медвежью услугу": фитиль из снаряда не упал в воду, а застрял. Теперь "живот" загорелся и растекается по стыкам досок.

Щели конопатят пеньковым волокном — кокосы в Закавказье не растут. И покрывают слоем бараньего жира — акулы на Каспии не водятся.

Не знаю как "у них там", а у нас из таких вещей — баран с пенькой — осветительные приборы делают. Вот и вражеский флагман "волшебной лампой" трудится начал. Скоро "джины" полезут. С нескромными предложениями: исполнить три любых желания.

Обе баллисты отработали свои серии с переменным успехом — по промаху у каждой. Последний заряд попал в грот в верхнем углу, выплеснул своё содержимое на парус. Эффекта никакого. Но тут снизу, с палубы, где что-то уже горело от предыдущих снарядов, взлетел рой искр. И на главном парусе батела быстро поползла во все стороны чёрная дыра с почти невидимой в свете дня каймой пламени.

Ещё через минут пять прогорел топовый узел. Рей сорвался и грохнулся на палубу, ломая фальшборт, разваливаясь на половинки, убивая и калеча людей. Верхняя часть, удерживаемая шкотом, "сыграла" назад, с маху ударила по мачте. Ахтерштаг грот-мачты сперва ослаб, потом рывком натянулся и... оборвался. Изначально наклонённое вперёд дерево рухнула на свою переднюю соседку.

Дик оторвался от столь волнующего зрелища поджариваемого противника. На "шилохвосте" все делали своё дело: стрелки — постреливали, баллистеры — баллистровывали, турма копейщиков без копий и щитов, но в доспехах и с палашами, заливала и выкидывала за борт воткнувшиеся в палубу стрелы.

— Рулевой! Шесть влево!

Теперь — долбать. Две сотни — дистанция нормальная. Идём параллельно. Надо унять тамошнюю палубную команду.

— Лучники! К правому борту!

На палубе возникла суета: из носового люка наверх выкидывали новую партию щитов. Следом выскочил десяток лучников. Башенные щиты расставили вдоль борта и принялись, выглядывая в щели между ними, пускать стрелы.

Говорят, что стрелки должны пускать стрелы разом, залпом. Потому, де, что ежели россыпью, то не сообразят куда целиться. Фигня, конечно. Залп хорош по плотным порядкам атакующего противника. Проредив, а лучше — положив, первый ряд конных ли, пеших ли, стрелок создаёт препятствие атаке. Следующие за упавшим — спотыкаются, вынуждены обходить или перелезать. Теряют темп. И дают время сделать ещё залп.

А вот по стоящему или медленно двигающемуся противнику залп не эффективен. Ворог видит стрелу и закрывается. Потом вскакивает и бежит в атаку. До следующего залпа.

* * *

Я как-то рассказывал Любиму о тактике зулусов в битвах с англичанами. Имея лишь дротики и большие щиты против винтовок и пушек британских войск, зулусы сообразили, что "солдаты королевы" стреляют по команде. Увидев команду "пли" английского пехотного или артиллерийского офицера, командиры зулусов подавали аналог команды "ложись!". Воины Кечвайо падали на корточки за своими высокими щитами, пули дырявили шкуры буйволов и носорогов. Потом воины вскакивали и пробегали, сколько могли, до следующего британского залпа. Ну, а в рукопашном бою вариантов у англичан не было.

И, конечно, стрельба залпами по россыпному строю — глупость всегда.

Нет проблемы и с прицеливанием: стрелок всегда стреляет прямо перед собой. Кроме прямой команды командира типа: "слева!", отсутствия достойной цели на дистанции поражения и слишком близкого приближающегося противника в боковых секторах — тут уж о собственной безопасности думать надо.

* * *

Здесь ситуация специфическая: ширванцы стоят вдоль борта, сплошняком, не закрытые. Не приближаясь и не удаляясь. Выбирай любого. А лучше — командиров. Ежели тот от первой стрелы отмахнётся или увернётся, то следующую (не залпом, а в россыпи) вполне поймает.

Лучник в бою должен работать двумя руками. В отличии от мечника или копейщика. Просто поставить их вдоль борта перед градом вражеских стрел — потерять. А бойцы-то полезные. В преддверии вражеского абордажа от их скорострельности многое зависит. Да и потом, при подавлении отдельных групп сопротивления на палубе. А вот с установкой щитов надо что-то придумать. Долго, коряво.

Оп! Уже раненый. Блин, и второй.

Воевода рисовал три варианта таких... откидывающихся. На весь борт секциями. С подъёмом с внешнего борта и с подъёмом с палубы. До ума не довели, может, в следующей серии кораблей получится. Хотя "шилохвосты", в принципе, грузовые, а не боевые корабли. Это мы тут так, хренью занимаемся. По бедности. Ну, не ушкуями же или расшивой этих чудаков унимать! А другого пока нет.

И с системой пожаротушения надо додумать. Огнедар тогда много чего нарассказывал. Но огнеспасательные доски слишком быстро разваливаются. Помпы у него хороши, трюмную воду нормально откачивают, а вот рукава для полива палубы забортной водой — не сообразили...

Громкий треск прервал размышления Дика об уместных системах пожаротушения и защиты корабля и экипажа.

Не только "Чёрный Шилохвостъ" начал менять курс. "Передник", столкнувшийся с пожаром на борту и расстрелом своей команды арбалетчиками, запросил помощи. Выглядело это как дикий взвой труб-раковин, бешеный стук разнокалиберных бубнов и бурное махание рукавами чудака в золочёном халате на корме. Мателот ширванского флагмана воспринял, даже без стриптиза адмирала, музыкальную пантомиму флотоводческой направленности и покатился влево, стремясь войти между горящим флагманом и русским кораблём.

Увы, флагман слишком быстро терял паруса и скорость. Мателот ошибся в развороте и въехал своим длинным балкоподобным форштевнем в далеко выдвинутую муз.площадку на корме своего лидера. Продолжая с треском ломать выдающуюся за корпус судна палубу, постепенно разворачиваясь на месте, он попал фок-реем в горевшую уже бизань флагмана. Такелаж кораблей перепутался, их объятия становились всё более "жаркими".

"Бой продолжается, кто-то вопит,

В пламя объятий зовёт и манит".

На втором бателе тоже занялись насущным: тушением собственного пожара. Серия зажигательных снарядов "правой задней" баллисты добавила процессу динамичности и звучности.

А вот следующий за ним, третий бател в колонне, взял круче к ветру и, прикрываясь двумя горящими систер-шипами, устремился вперёд.

Четвёртый бател горел, оттуда за борт падали и прыгали люди. Тушить никто не собирался: к обычному составу экипажа "Серого Шилохвоста" были добавлены три десятка новгородских стрелков. Которые вполне достойно выносили своих визави.

Два следующих бателла, увидев отсутствие флагманского флага — упал вместе с мачтой — один за другим сменили курс на более западный. Туда же повернули свои форштевни и три "инвалида". А вот самбуки и шебеки упорно пытались атаковать "Крапчатого". На нём работали обе кормовые баллисты и самострельщики. Но маленькое, острое, низкосидящее, идущее в кильватер — неудобная цель. Попасть тяжело, не в борт.

Однако попадали: одна самбука уже лишилась паруса и теряла ход, вторая тоже отставала. Но шебеки продолжали погоню. Неслись на вёслах, изображая волчью стаю россыпью, уже вышли на дистанцию перестрела. На носовой площадке передней настроили катапульту. Выпущенный по высокой траектории чёрный дымящий снаряд плюхнул в воду, немного не долетев.

Повторят. Могут попытаться и паруса на "шилохвосте" запалить...

Факеншит! Не успеваем поджечь все бателы! Тогда придётся делать то, что нельзя — заниматься этим непристойным времяпрепровождением, абордировать.

"Капитан имеет право на ошибку, но не на колебания" — пора принимать решение. Пусть бы и неправильное, но без колебаний.

— Махальщик! На хвосты: выходим из боя. Команда! Паруса ставить. Полный ход. Боевым — отбой.

Парусная команда бросилась тянуть и травить, воины и баллистеры — зачехлять и прибирать. А из твиндека выбралась группа высокопоставленных, но нынче под палубу загнанных, пассажиров. В ярких парадных одеждах, выражающих их статус, они смотрелись на замусоренной палубе... импозантно.

"Хорошо выглядят. Как туман на кладбище".

Подкидыш окинул орлиным взором открывшуюся панораму морского боя, гордо облокотился на перила, демонстрируя личную храбрость и презрение к недалёкому противнику, заглянул за борт, густо утыканный ширванскими стрелами. Победоносно оглянулся на стоящего на кормовой настройке Дика. И вдруг резко присел, прикрывая ладонью задницу.

Дик, довольный ходом боя, приветливо улыбнулся князю. Подкидыш резко покраснел, неуверенно, будто не зная куда девать руки и всё тело, выпрямился. Побагровел пуще и кинулся на ют.

— Почему уходим?! Сцепимся и порубаем! Поворачивай! Ну! Живо!

Дик удивлённо уставился на князя. Отвык совсем, забыл как это — когда тебе в крик командуют. Даже Воевода — сам!, никогда голоса не повышает. А уж орать на командира корабля... на его корабле...

Вскинул рупор, остававшийся в руке, и, чётко разделяя слова, как при отдаче команд, рявкнул в голос, прямо в лицо князю:

— Пшёл! Нах...!

* * *

"Что русский кратко скажет матом,

то итальянцу час махать".

Увы, и у нас есть "итальянцы". В смысле: любители помахать чем-нибудь.

* * *

Подкидыш, оглушённый звуком и потрясённый смыслом, пару мгновений только моргал. Потом завыл от ярости, резко рванул меч с бедра... раз, другой, третий... не выдёргивается!

Подскочивший сзади Боброк крепко держал навершие рукояти.

— Т-ты...! Г-гад...! От-т-т-т.... тьфу. Отпусти!

— Отпущу. Остынь. Подумай.

Боброк вдруг замолчал. Неотрывно глядя в бешеные глаза на красном, вывернутом назад, лице своего князя и чувствуя упёршийся ему в спину меч.

— Княже, вели рубить-колоть изменника!

Федор Тусемкович был готов явить преданность свою, даже не щадя и живота своего. А уж чужого — тем более. Скульптурная группа из трёх Саксинских богатырей пребывала в неподвижности, пока от трапа не раздался старчески-ворчливый голос Акима Рябины:

— Спаси тя бог, Симеоне, что помог. Ноженьки мои старые, лесенки высокие... о-хо-хо, охохошеньки. Верно люди говорят: старость — не радость. А на наших молодцов глядючи, добавлю: и молодость — гадость.

Тяжело опираясь на руку попа, Аким проследовал к своему, прежде ещё пригретому месту на правом рундуке, уселся, старательно расправляя длинные полы одежды, поднял глаза. Глядя укоряюще на Дика, произнёс:

— Гляжу, ты лирик с матерным уклоном. Наследственно.

Дику стало стыдно. Жарко даже ушам.

На "Святой Руси" лириком называют церковного певчего. Дик — попович. Уже многие годы никто не вспоминал ему папеньку — сельского попа отца Геннадия, жадного, жестокого и драчливого, утонувшего однажды в Угре по пьяни при посещении Рябиновской вотчины.

Уняв таким образом юного адмирала, Аким переключился на остальных. Оглядел осуждающе, и терпеливо, как маленьких детей, спросил:

— Ну?

Все как-то встряхнулись. Подкидыш убрал руку со своего меча, Боброк тоже убрал руку с его меча, Тусемкович, недоумевая покрутил свой меч в руке и тоже убрал.

Дик потрясенно рассматривал собеседников. Это ж "господа русская"! Это ж князь! Рюрикович! Повернись судьба чуть иначе, не поспей Воевода прошлой весной к Киеву, этот парень, с постепенно уходящим со щёк нездоровом багровым румянцем, мог бы стать Государем Всея Руси!

Ну, если по латинянскому закону считать. Не дай боже такого несчастья!

— Ты, эта, объясни, милок — чего тута у вас деется. А то я тама, в покоях наших, вздремнул чуток. Разнежился, понимаешь. Сон такой приснился... замысловатый. Про баб. А тута, говорят, битва была. Ну и кто кого?

Подчёркнутое доброжелательство и миролюбие Акима резко контрастировало с его весьма лёгким, на грани зевоты, интересом к происходящему. Можно, конечно, возмутиться: всё-таки, первый в русской истории морской бой.

Нет, какие-то когда-то случались. Византийцы сожгли пару-тройку столетий назад "греческим огнём" флот Игоря Старого. Наверняка русские варяги сталкивались с варяжскими варягами на Варяжском море, какие-то русы дважды громко прошлись здесь по морю Хазарскому. Но вот чтобы именно морской бой, флотилиями парусников...

А с другой стороны, Аким Рябина не единожды в битвах бывал, десятки стычек провёл. Смысл-то один: победить, подставляя свою голову под удар ворога и срубая его. А что под тобой водица... Мёртвому — всё едино.

— Э... ну... Мы их догнали. Подошли на перестрел. Мы им своё покидали, они нам — своё. Вон, на верхнем на срединной — дырка. Прожгли-таки парус. Тут их галеры в атаку пошли. На Нечая на "Крапчатом". Бателы эти идут медленно. И мы с ними рядом тако же. А шебеки бегут быстро, догоняют "Крапчатого". Ему ход нужен, а мы мешаем. Вот мы этих бросили, паруса поставили и полный вперёд. Да вон же, глянь.

В версте "Крапчатый", отвернувший несколько влево, удерживал три галеры на дистанции арбалетного выстрела. Четвёртая горела ещё на версту дальше. Отставшая самбука шла к ней, собираясь, видимо, снять экипаж. Другая лежала в дрейфе, оставшись без грот-мачты и рея на бизани. Реденькие клубы дыма, поднимавшиеся над ней, указывали куда всё делось.

На "Крапчатом" уже убирали часть только что поставленных парусов, явно стараясь не слишком быстро убегать от выдохшихся уже галер.

— Можно ж было борт в борт схватиться! Порубить басурман. Овхо! Славу взять! Хабар богатый, полон добрый! А ты их отпустил. Струсил! За приятеля своего испужался, а победы не добыл!

Дик, было, вскинулся на "струсил". Потом вспомнил науку Воеводы, разные примеры из прошлогоднего Белозерского похода, давний урок первого прихода в Боголюбово ещё на первой "Ласточке". Хорошо, что тогда Воевода поспел и выручил, а то так бы и затопали. Придурки придурковатые.

Смерил боярина взглядом и старательно нагло улыбаясь (было время — специально всем классом перед зеркалом отрабатывали), сообщил.

— Что-то у тебя, боярин Федор Тусемкович, мыслишки — как курицы по двору. Квохтанья много, а смысла... как в куриных мозгах. Мы не шиши какие. Вроде некоторых. Нам ни хабар, ни полон не надобны. Мы с жалования живём. Это шиш дурной только и думает, как бы чужие порты добыть да голый зад прикрыть. А нам казна даёт.

Теперь уже Тусемкович шёл пятнами и дёргал рукоять меча. А Подкидыш с Боброком его внимательно со стороны рассматривали.

— Хабар и полон взять — хорошо. Если задарма. А если за то людей моих класть — так гори оно огнём.

У боярина хватило ума не кидаться защищать свою личную честь, а "перевести стрелки" на "общественную пользу". Имея ввиду пользу присутствующего здесь князя.

— Так ведь можно ж было всех княжьих ворогов изничтожить! Враз! Здеся прямо!

— Да ну?! Полоняне говорили, что у ширваншаха поболее полсотни кораблей. Здесь — треть. Даже если они все тут потонут — и то одного моего корабля не стоят. Их у меня — три. Только. Тут один потеряю — дальше чем воевать?

Стоявший чуть в стороне Боброк, повернувшись к Подкидышу, едва слышно, одними губами произнёс:

— "Что дальше?". Как я тебе и говорил. А они так во всяк день думают.

Кажется, тема уже давно обсуждалась этими двоими и не нуждалась в дополнительном разжевывании.

Однако "что дальше" было интересно и Акиму:

— И чего теперь?

— Теперь...

Дик окинул взглядом море. Ближе всего, уже в двух верстах, тонул флагман ширванцев.

"Сшитые кораблики". Перестали вычерпывать из трюма водицу — вот и набирает. Вокруг него в море видным были головы спасающихся, обломки и лодки. Его мателот, лишившийся всех парусов и двух мачт, принимал на борт пострадавших. К нему, лавируя против встречного ветра пытался приблизиться один из непострадавших бателов. Другой, ещё левее, лёг в дрейф.

Самый последний в прежней колонне поднял полные паруса и уходил прямо по ветру к юго-юго-западу. Три "инвалида" тоже "не стали искушать судьбу", но имея усечённое парусное вооружение, да ещё и изначально косое на временных мачтах, выбрали курс на запад-юг-запад.

— Теперь... мы же знаем куда они тянут. Уйдём из вида, постоим, они вперёд проскочат. Догоним и снова. Всех выбьем. Не боись, Роман Мстиславич.

"Не боись" сорвалось у Дика случайно, как привык со своими разговаривать. Но Подкидыш сразу вспыхнул:

— Т-ты! Я тебе в-велю! Д-д-догнать!

Обстановка снова мгновенно накалилась. И снова, как ушат холодной воды на головы присутствующих, пролилось "доброе слово" самого умудрённого, славами более всех увенчанного, жизни повидавшего... Акима Яновича.

Без дурашливости в форме старческого брюзжания, без нажима в голосе.

Просто сообщил:

— Ты, князь Роман, ему ничего велеть не можешь. Просить, предлагать, советовать — да. Велеть — нет. Он — человек казённый. И слушать ему — только одного. Меня. Потому, как я по команде старший. А ты — нет. Ты не в команде. Коли надо чего — скажи мне. Мне решать. Мне и ответ держать.

— Ну так ты вели!

— Не буду. Потому как он (Аким кивнул на Дика) на своём корабле — царь и бог. У местных мореходов присказка есть: "Два козла утопят любой корабль". Нам тут одного довольно. Вот его. Ты, княже, в козлах — здесь не надобен. Это он нам велеть может. И мы с тобой побежим аж вприпрыжку. Даже и воду таскать. С одной стороны вычерпывать, с другой — выбрызгивать. Коли он скажет.

Спокойный, сухой голос Акима напомнил князю и его сопровождающим — где они. Ежели этот "царь и бог" скомандует, то их и за борт выкинут. Нет, потом-то... будет сыск, суд, казни. Потом. Когда их уже рыбы доедят.

— Оп-па! А вот это удача!

Дик, старательно изображая завершение ссоры, возвращение к обычным делам, снова взялся водить подзорной трубой по северному горизонту и поймал момент. Отставшая галера решила срезать угол, образовавшийся из-за смены курса "Крапчатым". Подставила борт волне и перевернулась. Малая осадка, выступающая палуба, поднятые боевые площадки с катапультами... остойчивость — никакая.

Через минуту обе оставшиеся шебеки прекратили преследование и направились на спасение экипажа неудачницы.

— Махальщик! Давай по флотилии: поздравляю с победой!

Отсутствие столь обычного уже движения на марсе вызвало недоумение.

— Заснул он там, что ли?

Двое матросов взлетели по вантам, повозились в "вороньем гнезде" и спустили на руках мальчишку-сигнальщика. Тот был ещё живой. На губах лопались розовые пузыри, пытался что-то сказать, дёргал ресницами... Потом захрипел и голова бессильно отвалилась на бок. Две стрелы пробившие грудь, одна чуть ниже другой, качнулись последний раз. Все стянули с голов шапки, перекрестились.

— Видать, в самом конце, когда уж отворачивали.

— Да. Скомандовал бы на пару минут раньше — парнишка живой бы остался.

Он так спешил туда, чуть не сорвался... Первый бой. Он же — последний.

Дик дёрнул головой:

— Тащите. И сменщика — наверх.

Запомнить и пересказать: ограду на "вороньи гнёзда" делать повыше. Или как-то съёмной? Чтобы в бою закрываться. Факеншит же! Нагружаешь мачты — увеличивай балласт. Да сколько ж можно! И так всё дно кирпичами забито!

Выковыряв из палубы наконечники стрел, заменив снасти, повреждённые ширванским срезнями, убрав коробки от использованных боеприпасов, проверив и смазав всё проверяемое и смазываемое, "шилохвосты" поднялись галсами против ветра, после спустились тихонько к западу, и к рассвету следующего дня обнаружили вблизи побережья разбросанные на десяток вёрст остатки ширванской эскадры.

Северо-восточный ветер сносил корабли к берегу. Залитая ещё вешней водой дельта Терека предлагала обманчиво обширное водное пространство. Не имея местных лоцманов и опасаясь "шилохвостов", ширванцы втягивались на мелководье. Где и застревали на мелях. Правда, и русские корабли ничего не могли с ними сделать — не подойти.

— Они же отсидятся, слезут с мелей и снова к Саксину придут!

Подкидыш метался по юту, не имея возможности выразить всю полноту обуревавших его чувств.

Вот же! Враги! Битые, испуганные, растерявшиеся. Подходи и добивай поодиночке! Это ж слава! Ну и прочее: кораблики-то не пустые, добром всяким набитые. Одних рабов столько набрать можно! Да за любой такой парусник люди головы кладут!

Дик не отвечал, внимательно наблюдая за знаками меряльщика на носу.

Когда-то он услышал от Воеводы песню, которую нынче бормотал себе под нос:

Дик гулял по юту и напевал:

"Ой, ты, степь широкая, широкая, раздольная!

Ах, ты, Волга матушка, Волга вольная!

Ой, да не степной орКл подымается,

То речной бурлак разгуляется.

Не летай, орКл, низко ко земле.

Не гуляй, бурлак, близко к берегу".

Волга осталась сзади, степь была впереди, ширванские "орлы" уже отлетали... так это низенько — до мелей. Теперь бы и самому... "не гуляй, моряк, близко к берегу".

Глубина то увеличивалась, то уменьшалась, приближаясь к опасному. "Семь футов под килем" в здешних краях — большая редкость.

"Плывя морем, остерегайся берега!".

Факеншит! Тутошний берег — уже под кормой.

Да здесь по всей северной стороне и в чистом море шесть локтей — норма! А уж перед теркской дельтой... рулилом по илу... хрясь и бздынь.

Князю ответил Аким с палубы. Он совершенно нагло заставил матросиков притащит на шканцы стол, лавку и самовар. Единственный самовар на всё Хазарское море! И теперь прихлёбывал чай из редкости — фарфоровой пиалы мастерской Всеволжска, наслаждаясь солнышком.

— Не, княже, не придут. Они тут сгибнут. Тебе в пользу.

— Мне?! В пользу?!

— Ага. Тебе. Сейчас с Семендира прибегут. И лодками, и посуху конями. И начнут ширванских шарпать. А ветерок-то...

Аким покрутил вспотевшей от горячего чая головой.

— Точно. Ветерок слабеет. Стал быть, вода назад в море стечёт. Стал быть... Да порежут их всех нахрен! Кто убежать не сподобится.

— Сволочи! Добычу! Из-под моего меча...!

Аким внимательно посмотрел на Подкидыша поверх пиалы. Негромко уточнил:

— Из-под твоего?

Подкидыш набрал, было, воздуха для ответа. Потом "сдулся" и уже на полтона ниже раздражённо спросил:

— А мне-то какая в том польза?

— Какая-какая... Семендирские придут ширванских резать. Ширванских нет — тебе польза. Те отбиваться будут, сколько-то семендирских побьют. Не наших, как вчера мальчишку-сигнальщика. Сберегли. Тебе — польза. Добыча пойдёт в Семендир. Там и останется. Город — богаче. И — слабже. Тебе его взять легче и хабару больше. Тебе польза.

Князь оглянулся на присевшего в стороне на рундуке верного Боброка. Тот снова, почти беззвучно повторил рефрен:

— Что — дальше.

Загнав ширванцев на мелководье, "шилохвосты" повернули к востоку, уйдя в галфинд, а после и в бейдевинд. Слева, с низкого острова вдруг повалили клубы дыма. Потом оттуда из-за мыса выскочила небольшая лодка, которая во весь опор устремилась к русской флотилии. Следом вылетела шебека, но увидев "шилохвосты", немедленно затабанила назад.

"Лодочники", кажется, не испытывали особого желания присоединиться к русской эскадре. Но когда с борта "шилохвоста" на них уставились пара арбалетов, снова взялись за вёсла и на борт поднялись без промедления.

— Кто такие? От кого бегаете? И не врать! Смотри у меня!

Тусемкович в распахнутой боярской шубе поверх кольчуги с медной, начищенной до блеска, каймой по подолу выглядел... импозантно. А борода веником и басовитый рык провоцировали пасть на лицо своё, постучать головой в доски палубы и излить сокровенное в окружающую среду. Что двое из лодочников не замедлили исполнить. Третий же, отличающийся русой бородой и серыми глазами, ограничился поясным поклоном и ответствовал:

— Мы, боярин, галерники беглые. Сбёгли от нехристей басурманских. Не вынесла душа русская глядеть, как ироды безбожные с воинством православным бьются. Разгорелося сердце наше на ворогов веры христианской. Возмутилися мы, взбунтовалися. И, перекрестившись на солнце ясное, не страшась ран и увечий, не щадя даже и живота своего, ополчилися мы на безбожников. Многие из нас, ой и многие, смерть лютую приняли. А вот нас троих бог миловал, утекли мы, с господней помощью. А прозвание моё — Лызло.

Гладкое складное повествование, являющееся, видимо, хорошо продуманной домашней заготовкой, было прервано конкретным вопросом Дика:

— А горит там чего?

Галерник, сбитый с ритма, удивлённо посмотрел на юнца, влезшего без спроса в расспрос важного боярина.

— Эта... ну... шебека ихняя.

И снова вернулся к своему складному повествованию. Монолог был продолжен за накрытым на шканцах столом, где гости продемонстрировали железные оковы на руках и на ногах, а также волчий аппетит. Что не удивительно: кормят гребцов на шебеках плохо.

* * *

На византийских дромонах гребцами работают солдаты. На венецианских или арабских галерах — кандальники. "На весло" всегда отправляют преступников и иноверцев.

Десять лет назад, когда Ахситан I ибн Минучихр III стал ширваншахом, была немалая замятня. Три поколения ширваншахов старательно балансируют между сельджуками в Азербайджане и грузинами. Постоянно меняя ориентацию.

Нет, это не то что вы подумали. Хотя... не знаю.

Когда папенька Минучихр III, называемый Великим, помер, маменька, грузинская царевна, дочь Давида Строителя, вместе с младшим сыном и частью ширванской знати, чуть не присоединилась к грузинскому царству. Потом их назвали мятежниками, наказали и полюбили сельджуков.

Снова — нет. "Полюбили" — в политическом смысле, а не так как вам представляется.

"Любовь" была недолгой: вскоре Ахситан помогал царю Георгию давить его мятежников. Сейчас союз с грузинами снова — прочный и братский.

Факеншит! Я сказал — "братский"! А не... ну, вы поняли.

Это к тому, что нынче на ширванских галерах рабов мало: политические и иноверческие кончились, а уголовных, при разумном правителе, всегда немного. Однако есть. Включая такую специфическую категорию как морские разбойники — пираты.

Собственно, Ахситан потому и начал строить флот, чтобы отбиться от пиратов. Эта зараза размножилась в последнее десятилетие чрезвычайно.

* * *

Глава 635

* * *

По южному берегу Каспия есть несколько исторических провинций: Гилянь, Дайлань — на западе, Хоросан, Горган — на востоке. Между ними — Табаристан, состоящий, обычно, из 5-7 владений. Политическая карта региона регулярно меняется, а вот физическая — нет.

Особенностью ландшафта и на востоке, и на западе является то, что это равнины между горами и морем. Множество небольших речек текут с гор и впадают в море длинными эстуариями. Вода в них застаивается, гниёт, заболоченные поймы превращаются в идеальные рассадники всякой кровососущей и заразу-носящей мерзости. Малярия в здешних краях — явление постоянное, временами выходит на уровень эпидемии.

В устьях этих гнилых рек, на берегах наполняемых этой водой заливов и стоят города. Так удобнее для каботажного плавания, так удобнее для жителей: заболоченные участки осушаются и дают большие урожаи. Рыбалка, морская и речная, охота на водоплавающих птиц составляют немалую прибавку к рациону местных жителей. Биологически богатая среда. Правда, люди в ней дохнут. Поэтому власти в болота не суются — какому чиновнику охота повстречаться с малярийным комаром?

Так в этих болотах, в дополнение к кровососущим насекомым, появляются сходные хомнутые сапиенсом.

Болотный островок, окружённый непроходимыми зарослями тростника, протоками гниющей воды, тучами мошек, комаров и оводов — самое подходящее место для противников очередного правящего режима. Убийцы и насильники, неисправимые должники и налого-уклонисты, изменники разных эмиров и еретики разных вер стекаются в подобные места, дабы увлечённо заниматься борьбой за выживание.

Обычно власти не обращают на такие сообщества внимания. Ну, отберут "болотники" у крестьянина лодку или прирежут бродячего торговца... Ущерб казне невелик, лезть в болота войском — больше потеряешь.

Болотные сообщества как-то устраиваются: вымирают от болезней, вырезают друг друга. Но иногда, когда соседние "правящие режимы" постараются — приумножаются. И выходят из болот.

Нынешней особенностью Гиляни было то, что переполнившиеся "болотные резервуары" выплеснулись в море.

Среди сообществ всегда были матросы. Сбежавшие с кораблей из-за ссоры с другими матросами или судовладельцем, совершившие разнообразные преступления, они превосходили обычных крестьян кругозором. Естественно, они стремились дополнить "болотную диету" — "морской". А традиции морского разбоя в здешних краях — чуть ли не с каменного века.

Первые вылазки пару-тройку лет назад оказались успешными. Местные власти, с которыми обильно делились, "приподзакрыли глаза". "Болотное сообщество" трансформировалось в "береговое братство", прибрежный маршрут оказался перекрыт.

Более всего из приморских владетелей от такого пострадал Ширван: ручеёк товаров по Куре на запад — пересох. Как и связанный с ним ручеёк золота в казну ширваншаха. Гилянские же купцы либо сами включились в пиратский промысел, либо переквалифицировались в торговцев награбленным: караваны во внутренние области продолжали ходить. Даже и чаще прежнего.

"Гилянские пираты" стали, как неоднократно бывало в истории этого региона, существенным фактором. От чисто морского разбоя они перешли к грабежу прибрежных селений. В памяти местных снова замаячили страшные рассказы о походах русов по этим местам.

В РИ в этом году они пришли к Баку армадой более семидесяти кораблей. В разгроме пиратов принимали участие грузинские и византийские отряды — флот ширваншаха не смог защитить берега.

* * *

Одним из вожаков гилянских пиратов и был Лызло. Бывший новгородский не то купец, не то ушкуйник — различить эти сущности трудно, он, будучи в Саксине по делам торговым своего тогдашнего нанимателя, устроил драку на торгу, попал в зиндан. Сотоварищи его не выкупили, и Лызло продали. В качестве раба он побывал в тамошней Гилянской столице Лахиджане, в Реште, морском порте Энзели. Там он, вместе с группой соратников-рабов, воспроизвёл начало истории одного из персонажей "1001 ночи": прирезал своего хозяина, изнасиловал хозяйку и хозяйского сына, ограбил и сжёг дом. Но, в отличие от героя арабской сказки, не был кастрирован и назначен в евнухи, а, захватив лодку покойного, собрался вернуться в Новгород.

Увы, соратники и судьба были против: пришлось уходить от погони в болота. После кровавых разборок с местными "авторитетами" он отвоевал себе "место под солнцем". Тут местные династы из клана Алидов перессорились с сельджуками. Болота "Белой реки" — Сефидруда стали наполнятся беглецами, и мореходно-грабительские навыки Лызло оказались востребованы.

Пара десятков шаек выходило в море на разбой, Лызло был в числе наиболее удачливых. Некоторое время.

"Сколь верёвочке не виться, а совьёшься ты в петлю" — с месяц назад он попался ширванцам. Ухитрился сохранить инкогнито, иначе сразу бы казнили, и угодил "на весло".

Сегодня, пользуясь стоянкой на острове, куда шебеки спрятались от русских кораблей, устроил, как он выразился, "небольшенькую сутолоку" и, с парой подельников, сбежал.

К "государевым кораблям", хоть какого государя — он не стремился. И был прав:

— Так ты шиш морской?! Казнить!

Тусемкович, раздражённо слушавший "петляющий" разговор Акима с Лызло, постоянно посматривающего на открытый люк твиндека, куда толмач увёл спутников беглого галерника, предложил регламентное решение: "не своих" пиратов всегда казнят.

Лызло дёрнулся и замер под взглядом Акима. Тот прищурив один глаз внимательно разглядывал "морского шиша". Похоже, наблюдаемое зрелище его вполне устраивало. Не повернув голову, он бросил через плечо:

— Казнить? — Дело не хитрое. Хрясь и бздынь. А дальше-то что?

Тусемкович дёрнулся. И остановился. Постоянно звучащий рефрен: "а дальше что?" вызывал бешеное раздражение. Но просто хаем здесь не взять. А придумать внятный ответ... так его ж придумать ещё надо!

Боярин зло фыркнул и ушёл на бак.

Разглядывать морские просторы — занятие умиротворительное. Вот же создал Господь такую красоту!

"О, море, море,

Преданным скалам

Ты ненадолго

Подаришь прибой.

Море, возьми меня

В дальние дали

Парусом алым

Вместе с собой!".

Хотя, конечно, Тусемкович вряд ли такое споёт. И даже подумает.

Аким задумчиво посмотрел в спину ушедшему и обернулся к собеседнику, пытающемуся под шумок обглодать рыбий позвонок.

— Ты ж вроде сыт уже? В запас наедаешься? Ладно-ладно, грызи да не торопись. Ты вот что лучше что мне скажи... А велика ли шайка твоя? Народишко-то у тебя как?

Через пару часов Лызло, с брюхом как барабан, с закрывающимися от сытости глазами, осторожно, под руки, отвели в каюту, а к Акиму подсел Дик.

— Что-то интересное, Аким Янович?

Аким, подслеповато разглядывавший допросные листы спутников Лызлы, принесённые ему толмачом, тяжело вздохнул и вдруг озорно улыбнулся.

— А знаш, дитятко, интересная тута, как Ванечка говорит, комбинация может случиться. Э-эх, кабы просечь до истины... Мозгов, итить ять, не хватат. Иди покудова. Тама, с верёвочками своими поиграйся.

Эскадра шла на юг, сжигая, топя и захватывая все встречаемые лайбы. Шебек не было, а всё остальное сильно уступало "шилохвостам" в скорости и боевой мощи. Уже на траверзе Дербента попался один из уцелевших ширванских бателов. После первых выстрелов там спустили паруса и выкинули за борт капитана. Три сотни простых пехотинцев и матросов не захотели идти на корм рыбам, предпочитая жизнь. Хоть бы и в рабстве у русов.

Всё это время Аким Рябина разговаривал с Лызло, с его подельниками, с некоторыми из пленных.

Аким всегда был умным. Вовсе не солдафон вроде встреченного мною когда-то деда Перуна, он и к старости сохранил способность понимать и учиться. Последнее десятилетие, с общением со "Зверем Лютым", с потоком новизней, с "дипломатическими" походами — развили это свойство. Среди прочего он усвоил "от Ванечки" методу, называемую "триангуляцией ассоциаций" или "пазл знаний". Эдакое, слегка обеспеченное систематикой, чуть приправляемое посторонними кусками инфы и поддерживаемое логикой, развитие нашего исконно-посконного: "А чего бы тут... уелбантурить?".

"Пазл — щёлкнул".

Дик взбежал на ют, оглянул эскадру. Ветер переменился. Усиливался "соровчак" — резкий, порывистый, пронизывающе неприятный северо-восточный. Корабли шли на север, сильно кренясь под порывами, глубоко зарываясь форштевнями в волны. "Шилохвосты" держали волнение нормально, а вот трофей отставал.

— Подтекает ширванец.

Фраза, произнесённая под нос самому себе вдруг получила ответ:

— Так кидай его нахрен.

На своём любимом месте, на правом рундуке юта сидел нахохлившийся Аким Рябина. В вечерних сумерках, закутавшийся от брызг и ветра в тёмную шубу, подобрав, как привычно в походах, под себя ноги, он был слабо различим.

— Аким Яныч, что ж ты в темноте да на ветру сидишь? Шёл бы в покои свои. Там и теплее, и свечки горят.

— Тама народ толчётся. Думать мешает. Ты, эта... с верёвками своими разобравши? Ну так сядь, послушай. Может, чего и умного скажешь. А то я сам на слух чего пойму. "Чтобы что-нибудь понять самому — нужно объяснить это дураку" — любит Ванечка такие мудрости заелдыривать. Слушай.

Дик присел рядом со старым боярином. Тот, невидяще глядя в тёмные серые волны, начал:

— Вот море. Хазарское. А в ём с тыщу селений. Прибрежных. С полсотни городков, куда не только лодки рыбацкие, а и корабли торговые приходят. А корабликов-то немалое число. Между Саксином и Табаристаном в добрый год проходило четыре сотни кораблей торговых. Да ещё полстолько считай по восточному берегу да по западному. Семендир, Дербент, Бакы... На берегу сидит с десяток владетелей. Вот, вроде бы, кораблей много — владетелей мало. У каждого должно быть. Ан нет, сила морская у одного, у ширваншаха.

— Ну, не у одного его. И у других есть.

— Есть. Намале. Кабы они собраться могли... Под одну шапку. А так — только ширванцы. И они нам уже враги.

— Аким Янович, я вот не пойму — чего мы им худого сделали? С чего вражда такая?

— Х-ха. С чего... С глупости. Со страха дурного. Со сказок прабабкиных. Когда "Белый Шилохвост" в Саксин пришёл — они перепугались сильно. Предки наши, что два века тому тута безобразничали, видать, крепко им страх вбили. "Русские идут!". Ну и сожгли кораблик. Мда... Да и хрен бы с ним.

— Не, не скажи Аким Яныч. Корабль это ж такое... такая...

— Хрен, хрен. Вона, новых понастругали. Но, вишь ты, раз сожгли — надоть виноватых сыскать. А тута уже хан саксинский перепугался. Забоялся с ширванцами спориться. Наших — в зиндан, давай гнобить. Дурень. Не того бояться надобно. Ну, Воевода и ответил. Снёс начисто. И хана, и подханков, и ширванцев с прочими. Хитровато уелбантурил. Подкидышем. Я б до такого, прям скажу, и не додумался б. А теперя всё, теперя кровь пролита, пошла вражда.

— И как дальше? Так на веки вечные и война тут будет?

— Хто? Война? Не. Всяка война миром кончается. И тута тако же. Как в Шемахе поймут, что мириться надобно — так и помиримся. А вот чтобы тама поняли, нам с тобой и людям нашим немало трудов положить придётся. Даже и кровавых.

— И скоро такое сбудется?

— Хм... про то ведает один лишь Господь Бог да Пресвятая Богородица. Нам же надлежит о мире молиться и трудами своими его приближению способствовать.

Аким благостно перекрестился и резюмировал:

— Для чего сжечь ихние кораблики. Нахрен. Овхо.

— Так-то оно так. Да уж больно много их.

— Во! Об чём и речь! Нам — такое тяжко, ни у кого другого владетеля такой силы морской нет. Ага. А у не-владетеля?

Дик ошарашенно рассматривал в полутьме радостное, довольное от загаданной загадки, лицо Акима. О ком он? Царя морского на выручку звать? Может, тут какие драконы морские огнедышащие водятся?

Насладившись растерянностью юного адмирала, Аким подтянул его за отворот кафтана и прошептал одно слово:

— Гилянь.

Отодвинулся и подтверждающе покивал:

— Точно-точно.

— Э-э-э... ну... а... Не, не понял.

— А просто. Вторая такая сила — у тамошних разбойников.

— Но... но ведь... это ж...! Шиши морские! Душегубы-изверги!

— Не ори. Да. И чё? Чем их меньше — тем купцу Афоне лучше. Надо ж сделать ему "хорошо"? — Вот.

— А... а ширваншах?

— О! Светлая головушка! Не зря тя Ваня птенцом зовёт. Из гнезда своего. Додумался! Как бы так бы столкнуть бы гилянцев и ширванцев, чтобы они друг друга порезали, корабли свои пожгли. А следом ты. Молодой и красивый, вежливо так вопрошаешь: — А кто ещё тута недодохлый есть? А давай-ка я тя додохну.

— Ну, ты, Аким Яныч, голова! Сходно как ты князю под Семендиром втолковывал о его пользе. Хитровато заелдыриваешь. Сразу видать: славный сотник храбрых стрелков...

Аким фыркнул.

— Ты чё? В умницы попал, а из дураков не вышел? Э-эх, кабы я был как прежде стрелецким сотником... Я бы таки заботы и в ум не брал. Да вот же ж, ручки слабеньки, ножки стареньки... Головушкой тружуся. Аж болит да пухнет. Возле Ванечки моего походивши... всяка мозга в мелкий бисер сворачивается. Да ты ж сам такой! Я ж помню, как вас тогда с Невестина в Рябиновку привезли. Полено-поленом. Тока шо молоденькое. Мхом не позадёрнувшееся.

Дик покраснел в темноте. Это очень здорово, что брат тогда решился к "Зверю Лютому" пойти. И вот эскадра под его командованием бороздит Хазарское море. А попали бы к родне... стал бы лириком, пел бы на клиросе. Если повезло бы.

* * *

"Одним судьба дает крылья, а другим — пинка.

И вроде бы все летят...

Но какая разница в технике полета!".

Дику судьба дала мощного пинка. Внезапной смертью родителей, пепелищем на месте отеческого дома. И заставила "обрести крылья". В форме белых, широко распахнутых, парусов "шилохвостов".

Говорят: "В коня — корм". А здесь? — В летуна пинок?

* * *

— Оно бы хорошо. Гилянцев натравить. Да только те шиши, как я слыхал, в россыпи. У них там ватажковых с полсотни, все промеж себя грызутся, ножей с рук не выпускают, спиной друг к другу не поворачивают. Да и мы тем шишам... никак.

Аким поковырял ногтем рундук, посмотрел вдаль, в темноту волнующегося моря.

— Мда. Умён. За что тя Воевода и любит. Ещё он любит приговаривать: дорогу осилит идущий. А дорога у нас с тобой простая: чтобы Афоне-купцу — хорошо. Для того ширванские кораблики — долой. Сами не могём — других позовём. Как Воевода с Подкидышем в Саксине. А мы тута — шишей гилянских.

— Не пойдут они. Малым числом — испугаются. А большим числом — переругаются.

— Ага. Точно. И тута — худо, и тама — тошно. А между? А? По лезвию?

— Хм. И где ж нам такого проводника взять? Чтобы тропку по лезвию показал.

— А в трюме сидит, рыбку трескает, Лызлой зовётся.

— Так он же вор! Ему ни про что верить нельзя!

Аким покровительственно рассматривал вскинувшегося, явив живость юношескую, Дика. После тяжко вздохнул:

— Во-от! Кабы я так в сотниках и оставался, я б такому... голову долой и думать неча. А вот коли я голова Посольского приказа, то... Колебаюсь я ныне. Аж заколебался. Как Ванечка сказывает: "Дело должно начинаться в колебаниях, а заканчиваться решительно, потому что если дело начинается слишком решительно, то обычно заканчивается колебаниями".

Он вдруг сдёрнул шапку и, наклонившись к Дику темечком с поредевшими волосами, спросил. Вроде дурашливо, но и с немалой долей тревоги:

— Ты глянь. Дыма ещё нету? Пар не валит? Вар не летит? Странно. Будто кипит и заворачивается. Мозга моя. Это ж надо к шишу морскому в душу влезть! Какие тама у него мыслишки шевелятся — вызнать. И к пользе приспособить. Ванечка-то как-то мудреца одного вспоминал. Черно... черномординного: "Мы будем проводить иностранную политику иностранными руками". Да уж... Вот евоными лызлиными ручёночками.

Одел шапку, выровнял её и объясняюще уточнил:

— К нашей пользе. Чтобы Афоне, итить его и прибыль евоную, хорошо стало.

Нет, девочка, ничего этого я тогда не знал — радиосвязь на этом направлении у нас появилась чуть позже. Это было его, Акима Яновича Рябины, решение. Это их — Рябины, Дика, Афони — исполнение. Не надо делать из меня отца-мудреца-всему научателя и создавателя. Мы с Акимом прожили рядом десять лет. Иногда — далеко, но больше — близко. Не вёрстами близко — душами. Мы часто и много ругались-обижались, "искрили друг об друга". И оба друг у друга учились.

Чётко понимаю, что Акима мне никогда не превзойти. Ни в лучной стрельбе, ни в командовании стрелецкими отрядами. Как никогда не сравнятся с Диком в части управления парусами и эскадрами, в чувствовании и пред-чувствовании ветра. Это — таланты. Данные от бога и отточенные, изукрашенные опытом жизни.

Сколь мог, учился у них. Этим знаниям, навыкам, чутью. А они учились у меня. Учились разному. И, среди прочего, умению, манере думать. Манере "оптимизатора", "эксперта по сложным системам". Манере видеть задачу целиком и её взаимосвязи с другими. Влезать вглубь, чуть глубже обычного, добираясь до каждой "щепочки", но не терять из виду "верёвочки", на которых они держатся. Бить, ежели можно, не кувалдой тяжёлой, но шилом острым. В нужное место, в нужное время. И постоянно проверять: "дальше — что?". Видеть причины и считать следствия.

Через три дня эскадра пришла в Саксин. Очень своевременно: через день туда свалился битком набитый людьми "Вицли-Пуцли".

Принять две тысячи душ новгородских переселенцев, разместить и к делу приставить — занятие не простое. Впрочем, переселенцы были, по большей части, люди разумные, семейные. То, что они решили уйти из под власти Ропака — не преступление. Самых ярых, замаравшихся в крови, новгородцы сами перебили ещё до вокняжения Святослава Ростиславича.

Конец сто двадцать пятой части

Часть 126 "Тучей у города встали, в воздухе пахнет г...".

Глава 636

Я оказался прав: утратив сбежавшего от них князя — Романа Подкидыша, и умершего в Мологе наиболее ярого воинского предводителя — Даньслава, новгородцы оказались в... В сомнении. А не там, куда вы подумали.

Отчество у Даньслава интересное: Лазутиничь. А папу его Лазутчиком звали? Потомственный спец.службист? Нового такого не враз вырастишь.

После очередного "совещания без регламента с мордобоем до консенсуса" на вече боярская верхушка положила — "мириться". Для чего архиепископ Илия был отправлен к Боголюбскому. С предложением принять князем в Новгороде кого-нибудь из его сыновей.

В РИ этот эпизод освещён в летописи. В АИ получилось схоже. С некоторыми мелкими, вроде бы, отличиями.

Те же люди, в том же месте, встретились по тому же поводу. Расклад чуть другой:

— нет Жиздора, который мог бы помочь с юга. Хотя бы дать надежду на помощь.

— Боголюбский не только Великий Князь, но и Государь. Уже не только "шапкой", но и частью души. Которому присягают князья, города и войско.

— Илия — архиепископ. Но вызван на митрополичий суд в Киеве. И как оно будет... "Бешеного Федю", например, в РИ там... уелбантурили насмерть.

Андрей — за мир. Вот всей своей почти святомученической душой! И сына в князья Новогородские — с радостью. Но он уже не только князь Суждальский, а Государь Всея Руси. В которой Господин Великий Новгород... многославен, конечно. Но просто один из десятка земель.

Конечно, ему, государю и самодержцу, мнение новгородского веча... интересно.

Как "успешному менеджеру":

— Ваше мнение важно для нас. Мы будем иметь вас.

В смысле: в виду.

Ставить князей на "Святой Руси" — хоть кого, хоть куда — его право. Абсолютное. Остальное... повод для размышления на досуге. По теме: а кто это у нас следующий? В очереди на поимение.

* * *

На "Святой Руси" — полсотни рюриковичей. Из них с десяток — кто может хотеть стать Великим Князем. Просто хотеть. По своим собственным свойствам, по месту в системе и амбициям. И только один — Боголюбский — способен хотеть стать не "первым среди равных" в кубле прочих феодальных удельных владык, а единственным.

Государем. Самодержцем. Абсолютом.

Речь не о силах, возможностях, дружинах, родовитости... О — "свободе хотеть".

Для понимания:

"Уйдут с годами сомненья навсегда,

и на все найдешь ты правильный ответ:

— Хочешь на Луну? — Да!

— Хочешь миллион? — Нет!".

Ни один человек в "Святой Руси" никогда не задавал себе ни одного из этих двух вопросов. Никто не может "хотеть" ни одного ответа на любой из них. Обе сущности вне поля возможных желаний. Хотя Луна — вот она, над головой висит.

"Свобода хотеть"... Здесь — не врождённое свойство, но приобретённое. Результат долгой и непростой, полной конфликтов, побед и поражений, жизни. В которой были, например, разгром эмира в Бряхимове, восторженная пляска перед иконой на заваленном трупами полчище, его литературные сочинения во славу Покрова Богородицы, одобрение уникальных архитектурных решений... Много разного, позволившего (или заставившего) уверовать в свою особенность, избранность, несравнимость с остальными нынешними князьями русскими.

Я, хоть и не нагло "в лоб", но в этом осознании, ощущении единственности, его поддерживаю. Отчасти потому, что сам постоянно чувствую нечто подобное применительно к самому себе. Другого попандопулы на "Святой Руси" нет. И другие государи во множестве — Руси не надобны.

Ещё тонкость, которая не доходит до современников, да и до меня самого — не сразу.

Ключевский:

"В Суздальской земле князь обыкновенно находил в своем владении не готовое общество, которым предстояло ему править, а пустыню, которая только что начинала заселяться, в которой все надо было завести и устроить, чтобы создать в ней общество. Край оживал на глазах своего князя; глухие дебри расчищались, пришлые люди селились на "новях", заводили новые поселки и промыслы, новые доходы приливали в княжескую казну. Всем этим руководил князь, все это он считал делом рук своих, своим личным созданием".

Это к тому, что князья из других земель, из других ветвей древа Рюрика — не годны в Государи. Они получают, наследуют, захватывают. Не создают. У них нет "семейной культурной традиции" "земле-дельца" — делателя "земли", творца государства "делом рук своих".

В РИ так и получилось. Ни богатые Галицкое или Черниговское княжества, ни защищённые соседями от степных разорений Смоленское или Новгородское, ни более позднее, куда более многолюдное, богатое, обширное Великое Княжество Литовское, на 9/10 русское — государством Русским стать не смогли.

Историки дают множество причин. И они таки правы. Но никто не говорит о наследственности, о готовности, даже и не осознаваемой, на словах неотличимой от подобной у других, не только отбирать, присоединять, управлять, но и "делать землю". О "культурной традиции", подобной навыку раскалывать кокосы на наковальне в некоторых популяциях шимпанзе, образовавшейся именно в этой ветви рода.

* * *

Боголюбский повторил новогородцам фразу, которую он сказал в РИ:

— Вот вам князь Святослав (Ропак — авт.). И иного князя у меня для вас нету.

Люди — те же. Слова — те же. Расклад иной. И в Новгороде, и во всей "Святой Руси".

Посольство вернулось в город. Сняв шапки, били челом народу новгородскому, пересказывали слова Боголюбского. Вече шумело, возмущалось, грозилось... Вспоминали целование икон, клятвы верности, "не сдадим родного ...ля!".

После двух-трёх дней пьяного патриотического восторга от чувства всенародного единения и ожидания грядущих побед над Русью, в душах горожан завелись тоска и уныние.

Илия, по требованию местоблюстителя митрополичьего престола Антония Черниговского, прямо из Боголюбова, с крепкой охраной, был отправлен в Киев на архиерейский суд.

— Ты, конечно, посол. Лицо неприкосновенное. Но мы ж все православные? Веру надо блюсть. Эй, гридни, проводите батюшку до гиляки. Э... До братии его архиерейской.

* * *

Решение Государя избавило Илию от многих не только слав, но и чудес.

Через несколько лет в РИ новогородцы устроят на него ложный донос: обвинят в связях с женщинами. Обойдутся гуманно, с моста не сбросят, а просто посадят на плот и отпихнут. Но случится чудо, плот пойдёт не вниз по течению, а вверх — в сторону Юрьева монастыря, где исток Волхова из озера Ильмень.

Чуда в этом нет. Если знать. Как знали, видели по движению воды, "выпихиватели".

Волхов — река с обратным течением. Течёт вспять (в летописях — "на възводье"), когда уровень воды в озере Ильмень понижается, а вода волховских притоков подпирает Волхов. Обычно "течёт вспять" недолго, так было в апреле 2013 г. А вот в 1176 г. летопись отмечает: "опять Волхов на възводье пять дней".

* * *

Заменивший Илию в епархии брат его Григорий возбудить вновь столь яркое чувство местечкового патриотизма не смог.

— Береги руку, Гриша, — говаривали ему доброхоты, имея ввиду десницу, коей пастырь благословляет воинов перед боем.

— И голову, — добавляли иные, понимая, что Ропак злодеяний, устроенных его противниками, не простит. Равно, как и священнослужителей, кои тем ворам и злодеям — отцами духовными были.

В середине января 1170 г. три армии двинулись к Новгороду. К этому времени на западе Псков открыл ворота небольшому отряду Рюрика Стололаза.

Именно, что небольшому: кормить множество вооружённых чужаков псковичи не хотели, а полоцких, которые шли следом, просто побаивались, ожидая мести за участие в недавних походах Романа Подкидыша и новогородцев. Зато "милостивое" принятие князем города "под свою руку" дало отдачу в форме пары-тройки сотен бойцов, охотно присоединившихся к походу на Новгород.

Отношения псковичей к новогородцам не сильно любовные. Новгород, временами, "пережимает" торговлю своего "пригорода". А бойню, которую новогородцы устроили на вече псковичам и ладожанам во время "боярской революции" 1137 г. — здесь не забыли.

— "Долг платежом красен". А не пора ль нам, вольным плесковичам, тот должок взыскать? А? Ихней красной кровушкой.

На востоке сразу сдалась Молога: тысячное суздальское войско выглядело... убедительно. Убедительны были и донесения лазутчиков местного посадника, которые лазали по Суздальско-Новгородскому пограничью между Мологой и Шексной.

Ольбег, в первых числах января приведший Всеволжский отряд к Усть-Шексне, был удивлён открывшемуся зрелищу: четыре здоровенных камнемёта-"дрочилы" стояли на горке над речкой в рядок и, покачивая своими длинными "шеями", забрасывали здоровенные пятипудовые каменные ядра в пустоту, в заснеженный пляж противоположного берега.

Ну просто показательный урок про законы того самого Исаака! Явно бессмысленное занятие.

Квартирьеры принялись разводить бойцов по постоям, а новооглашённый боярин Всеволожский Ольбег Храбритович Рябина погнал коня к требушетам.

— Здрав будь, мастер Дрочило.

— И те не хворать. Эта... Господин боярин.

Новая форма обращения всё ещё волновала Ольбега.

Ну, как же! Он — боярин! То только дедушка в семействе боярскую шапку носил. А вот теперь...! И не просто так, а за дело. Но пример Воеводы, который ругался, когда его князем называют, не позволял сильно задирать нос и выпячивать челюсть. И остальное, что там ниже есть.

В смысле: грудь, живот. А вы про что подумали?

— А почто мастер, люди твои камни в пустое место кидают? Прежде не выучились?

Дрочило несколько презрительно оглядел юного начальника. Потом сдёрнул шапку и дурашливо начал:

— Не вели казнить, господин боярин милостивец, вели слово молвить...

Ольбег вспыхнул. Разогнался, было, обругать дурака старого. Потом вспомнил, что и Воевода на язвительные шутки Дрочилы нарывался. Но никогда не кричал или, там, плетями ободрать, рыло на сторону своротить..., а всегда отвечал. Шутками не менее едкими. После двух-трёх таких публичных словесных дуэлей, которые Дрочило проиграл под насмешки аудитории, мастер более глупо не шутил, а говорил уважительно и по делу.

Прищурился, окинул взглядом и с глубоким сомнением ответил:

— А оно — слово-то твоё — разумное? Ну, попытайся. Молвить разумное слово.

Дрочило сходу взъерепенился поставить сопляка на место. Молод ещё слова дерзкие говорить! Шапка на голове не всегда есть признак наличия головы. Иной раз — то просто подставка под шапку выпирает и разговаривает. Это он ещё в своей прежней новгородской жизни нагляделся.

Стоявший рядом мужичок в потрепанном форменном кафтане без знаков различия вдруг влез в беседу командиров.

— Здрав будь, боярин Ольбег. Верно ты сказал — учиться надобно. Пристрелка на местности, пристрелка после сборки. Машины-то ещё до ледостава притащили. В россыпи. Теперь вот собрали да проверили.

Оглянувшись, убедившись, что никого в зоне слышимости нет, негромко продолжил:

— Проверить камнемёты надо. И куда они с отсюда каменья закинут — посмотреть полезно. А ещё полезнее... показать. В селении есть лазутчики. Из Мологи. Вот и надобно, чтобы они наши камнемёты в деле увидали. А не просто — гусем над обрывом торчит.

Ольбег ошарашенно смотрел на мужичка.

— Лазутчики?! А почему...? Их же — имать!

Мужичок напрягся, но Дрочило вальяжно объяснил:

— А на цо? Хай глядят-любуются. И на себя примеряют. Ты, боярин, дня через три — перед Мологой встанешь. И тамошнего посадника спросишь: как он думает у Господа Бога за убиенных-зарезанных, под погибель подведённых, прощения выпрашивать? А то ведь пОроки мои — тамошние городни быстро посшибают.

Реки зимой покрыты льдом. Молога не имеет рельефа, создающего особенные препятствия для атакующих — низкое ровное место. Численное превосходство суздальской армии очевидно. Способность требушетов разбить довольно слабые дерево-земляные укрепления и неизбежные кровавые эксцессы последующего приступа — стали городской верхушке вполне понятны.

Молога открыла ворота сразу по прибытию к её стенам Мстислава Андреевича (Искандера) и встретила его колокольным звоном. Петь под Гребенщикова:

"Жаль подмога не пришла,

Подкрепленье не прислали.

Что ж, обычные дела -

Нас с тобою нае...ли"

моложане не схотели. А то, что подмоги с Новгорода не дождаться — было понятно. Невиданные прежде требушеты были лишь "вишенкой на торте". Даже не они сами, а достоверные донесения об их ТТХ. Тащить "дрочилы" к Мологе не пришлось.

Так же, как и к Белоозеру.

Там тоже начиналась заварушка, вызванная слабостью гарнизона и возмущением "шир.нар.масс" нашей НЭПой. В смысле: восьмикратным, ежели в шкурках считать, повышением цены на хлеб. Народ шумел, бил морды. Но мысль о том, что огромная суздальская армия может в любой момент сюда заявиться, а "дрочилы" снесут город, не имеющий укреплений, просто домик за домиком, подействовала успокаивающе. Жители повспоминали всех "мам", выбили сопли и отправились на зимнюю рыбалку — кушать-то хочется.

Третья армия самого Ропака, составленная из смоленских дружин, его собственной, брата Мстислава (Храброго) и некоторых других отрядов, двинулась "по пути из варяг в греки". В смысле: Ловать-Ильмень.

Это была ошибка. Разорённая в недавнем прошлом местность ещё не восстановилась, а полноценное снабжение организовать... Средневековые армии так не умеют.

Ропак упёрся в Русу. Городок пару лет назад от него отбился, дождавшись подхода новгородских ратей во главе с посадником Якуном. В этот раз топавшая по Мологе суздальская рать, хотя суздальских там была едва ли четверть, остальное — "государево войско" и отряд в полторы сотни душ по командой Ольбега — выкатилась по Мсте на Ильмень. И это сразу исключило возможность повторения снятия осады с Русы.

В прошлый раз Ропак, узнав о подходящем войска Якуна, осознал свою слабость и, не желая рисковать своими людьми, не дошёл до городка и ушёл.

Теперь риски пришлось осознавать новогородцам.

Оставить город без войска, уйти на 60 вёрст, имея противника в десяти — нельзя. А биться с суздальскими "в лоб" на ильменьском льду — несколько иное дело, чем пугать противника, опираясь на собственную крепость.

Снова начались громкие патриотические призывы:

— Пойдём! Всех побьём!

И снова заглохли: через два дня с западной стороны к Ильменю в устье Шелони вышла псковско-полоцкая армия Стололаза.

Фактически, мы чуть усилили вариант похода Ивана III 1471 г.

Разбить три армии, отстоящих друг от друга на пару-тройку десятков вёрст... Разгромить по частям — очевидное решение. Увы, для этого надо иметь хотя бы одну боеспособную подвижную армию. Ни армий, ни общегородского ополчения, ни, хотя бы, страстности Марфы Борецкой, в Новгороде не наблюдалось.

Напомню: элитой воинских сил русских княжеств являются княжеские дружины, "янычары". Но князя и его дружины в Новгороде нет. Подкидыш сидит нынче в Саксине. Потому что имел неосторожность лично повстречаться со "Зверем Лютым". Который поставил князя Романа в такую интересную позицию... что остаётся бедняге только бежать в оглоблях. Туда, куда Ванька-лысый правит. Зубами скрипеть, слюнями брызгать. Но тянуть воз "Святой Руси" так, как возница погоняет.

Вторая боеспособная часть: городовой полк. В Новгороде он традиционно сильный — пять сотен добрых воев. Но сотня сгинула на Белом озере, другая ушла с Подкидышем в Саксин. Восстановление численности идёт, а вот качество...

Третья часть — боярские хоругви. Три сотни "больших бояр", которые и составляют новгородское вече, "совет золотых поясов", могут из вотчин да челяди и пять тысяч бойцов собрать. Но часть бояр пострадала два года назад, когда Ропака из города выгоняли. Другим не нужна эта войнушка, третьим не по нраву сам посадник Якун... И они все — не хотят класть своих людей. Хоть за что. Потому что верные слуги — главное богатство любого боярского дома. А транжирить имение своё новогородские бояре особенно не любят: они все люди торговые, убытки и прибыли — считают.

Остаются люди мастеровые, ремесленники. Они, вот какие есть, на стены противу ворога встанут. Но в поход не пойдут. Да и не бойцы они в поле.

Есть ушкуйники. Среди которых и очень чёткие рубаки водятся. Но тоже — не бойцы. В строй не поставишь, в обороне — разбегутся.

Отдельная, чисто новгородская группа — "житьи люди". Другое название — "малые бояре". Наиболее близкий аналог поздних времён — однодворцы. В 17-18 веках в России никак не могли решить — кто это? Переводили то в дворяне, то в казаки, то в землепашцы. Проще: воин-хуторянин. Такие люди тяготеют к своим волостным городкам. А те, после "измены" Пскова и быстрой сдачи Мологи, вовсе не рвутся на выручку Господину Великому Новгороду.

В Киеве общерусскому войску противостояло тысячи три бойцов в отрядах первого-второго сорта, здесь — триста. А идущие к городу войска, хоть и общим числом втрое меньше того, что к Киеву сошлось, но доля качественных воинов — тысячи две. Более всего — из-за "государева войска", получившего доброе оружие из киевских трофеев и выучку за прошедший год от моих и суздальских гридней.

Главное же, о чём я говорил прежде, было то, что показала "крёстная клятва" в Луках два года назад и последующее убийство законного посадника Захарии с его бирючом и другими: "самостийность" нужна "северо-восточным" и "северо-западным" вятшим. Тем, кто ведёт пушной торг между Двинской землёй и Европой. Такие — богаты, хорошо вооружены. Но их немного.

Всем остальным, "юго-восточным" ("грекам") и "юго-западным" ("хазарам"), нужен мир с Русью. А из "чёрных", "малых" людей — почти всем. Потому что Новгородский хлеб растёт в Суздальском Ополье.

Посадник Якун разрывался. Между попытками как-то договориться с князьями, остановить свары между своими сторонниками и формированием ополчения. Не было Даньслава, на которого можно было бы свалить собственно воинские дела. Не было Илии, который мог бы урезонить буйных.

"Новгородские вольности" — цель и смысл жизни Якуна, его отца и, в РИ, его сына, рассыпались на глазах.

* * *

В РИ Новгород победит Русь и, уже в иных условиях, "с позиции силы", замирится со смоленскими княжичами. Якун выдаст дочь за князя Ростислава Мстиславича (сына Храброго, внука Ростика Смоленского).

В АИ так не получилось.

Новгородская верхушка в критических ситуациях стравливает рюриковичей из разных ветвей дома. Баланс, лавирование. Поиск прибыли, политика. Всегда можно найти князя, враждебного князю-противнику. Уговорить, купить, улестить.

Недавно ж так получилось с Подкидышем! Повторим!

Увы, я сломал волынских: убил Жиздора, подчинил Подкидыша. А Боголюбский и Ропак — упёртые. "Мужик сказал — мужик сделал". Оба сказали одно: "Князем быти Ропаку. На всей воле его".

В этом нет марксизма или "классового интереса". Даже и экономика — так, в третьем ряду.

Психология. Два очень упрямых мужика, которые чувствуют, что их обидели, оскорбили. Одного мало что не пинками с города выгнали, другого дурнем выставили. И без полного возврата к исходному состоянию, с наказанием всех виновных и причастных, они не остановятся. Только смерть.

В РИ так и получилось: эта "клятвопреступная" история закончилась со смертью Ропака и убийством Боголюбского.

* * *

Искандер, командовавший суздальской, восточной ратью, был несколько... туповат. Не понимал намёков. А инструкции от отца воспринимал дословно, как обязательное руководство к действию.

Да и пофиг ему! Он не князь владетельный, он себе удела не ищет. Воинский чиновник в корзне. Его дело бить ворогов, а не торговаться с ними.

Остальные князья... не играли в такой ситуации.

Рюрика Стололаза пытались подкупить. Обещали признать и отделение Пскова, и волости отдать, и всякие преференции. Да просто тысячу гривен серебром!

— А на что мне та тысяча, когда я городе вдесятеро возьму!

И сдал контрагентов брату.

Верхушка Новгорода судила "по старине". Не понимая, что за этот год на "Святой Руси" многое изменилось. Что есть Государь, и тот же Стололаз не примет от них Псков. Просто потому, что Боголюбский отберёт и выгонит "за измену". Сил и воли у Андрея хватит. Это показало взятие Киева и завершившееся уже подчинение Волыни.

Идёт не спор между Господином Великим Новгородом с изгнанным им князем и его союзниками, а мятеж противу Государя Всея Руси. Другой уровень конфликта, другие условия и следствия.

* * *

Для знатоков: весной 1477 г. в Москву явились два мелких новгородских чиновника — подвойский Назар и дьяк Захарий. Излагая своё дело, они назвали великого князя "государем" вместо традиционного обращения "господин", предполагавшего равенство "Господина Великого Князя" и "Господина Великого Новгорода".

Мелочь мелкая: "государь" и "господин". Но как повод для войны достаточна: в Новгород были отправлены послы, потребовавшие официального признания титула.

Мои современники и не поймут. Об чём речь? — О замене одного слова другим? — Да это ж не об чём!

Вече отказало, и 9 октября 1477 г. великокняжеская армия отправилась в поход на Новгород. С известным результатом: "Вечу колоколу в отчине нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам своё держати".

* * *

Ещё: во всех трёх армиях существенные контингенты "государева войска". С бойцами и командирами, которые связали свою судьбу не с конкретным князем, а с Русью. Их, конечно, можно как-то обмануть. Но потом надо убивать. Изменнически, в спину. Ударить по своим, пролить кровь... На Руси бывало по всякому. Но... чего ради? И что с тобой будет дальше?

"Единожды предавший — кто тебе поверит?".

Якун пытался-таки договориться с Искандером, даже сам поехал на встречу.

Без наказа от веча, публичного обсуждения условий, благословения архиерея, получения заложников, взаимного целования икон о не нанесении вреда...? — Так дела не делают. Или Якун и надеялся на то, что его возьмут в плен и крах Новгорода пройдёт без него?

Получилось хуже.

Сперва "тупой ответ":

— Город сдать. Князя принять. Дальше — "на всей воле его".

Потом его вежливо проводили обратно. По возвращению Якун был схвачен и, без суда и следствия, под рёв небольшой, но очень шумной и возмущённой толпы, зарезан.

Обычные при посылке парламентёров ритуалы исполнены не были, ультра-самостийники посчитали прямые переговоры посадника с предводителем противников — изменой. А поскольку в Новгороде — демократия, "мнение трудящихся бояр имеет значение", то они это мнение и реализовали. Выразили "волю народную" — "ножами булатными".

"Никогда не преувеличивайте глупость врагов и верность друзей" — Якун со Жванецким не знаком, ошибся в "верности".

Попытка избрать нового посадника перешла в резню в городе. Через день Искандер без боя вошёл в город. Просто въехал в открытые "доброхотами" ворота.

Кое-что горело, на улицах лежали трупы. Более всего — под мостом через Волхов и на Софийской площади.

Через день привёл своих людей Стололаз, а ещё через день, бросив осаждаемую Русу, ворвался Ропак. Именно его люди тяжелее всего прошли поход, более всего оголодали и озлобились. И "эксцессы", обычные при взятии крепости, закрутились по новой.

У Ольбега в отряде все командиры прошли "Киевское сидение". Понятно, что полный спектр моих киевских хохмочек ему не повторить, да и нужды нет. Но кое-что из наработанного было исполнено. Прежде всего — "окопаться". Войдя в город в числе первых, заняв крепкое подворье, Ольбег начал быстро стаскивать туда еду и ценности.

Как бы не был велик Великий Новгород, но свары между отрядами по поводу делёжки ограбляемых — начались сразу. И вспыхивали с новой силой каждый раз, когда к грабежу присоединялся очередной отряд.

* * *

Для знатоков: в Новгороде 25 тыс. душ жителей, 3-3.5 тыс подворий. В трёх армиях около 2 тыс. бойцов. И ещё тысяча-полторы разных нестроевых. Взрослое мужское население — вдруг удвоилось. Со всеми свойствами и аппетитами многочисленной вооружённой мужской толпы.

* * *

— Княже! Бью твоей милости челом на боярина Всеволжского, на Ольбега Храбритовича. Оный боярин разграбил всюю церковь Ивановскую, что Предтечи на Опоках, и всё добро, коее тама было, на подворье своё вывез!

Ольбег довольно ухмыльнулся. Мда... хорошо взяли. Самый центр "Иванова ста". Да там одних долговых расписок разных...! Но хвастать не будем.

— Лжа. Не всё. Воск, почитай, весь тама остался.

— А серебро?! А скальвы вощаные?! А пуд медный?!

— Ты ещё про ихний мерный локоть забыл. А взяли мы там меды. Людей своих кормить. Суздальской рати отдана вся Торговая сторона. И уж как мы тама её делим — то к Мстиславу Андревичу говори.

Новгород — богатый город, есть что взять. Снова, как в Киеве, вычищались до эха церкви, реликварии и монастыри.

Среди прочего: именно в эти годы в новгородских грамотах впервые на Руси появляются слова — "тюлень", "тюленьи шкуры". Похоже, про поставки с Беломорья на Запад. Ольбег, зная мою любовь к диковинкам, прихватил пяток.

Новгородцы приняли суздальцев сперва доброжелательно:

— От разбойников наших оборонят.

Но вскоре почувствовали тяжесть пребывания войска в городе.

Грабежи и насилия усиливались. Ни смоленские дружины самого Ропака, поминающие выжженный Торопец, ни издавна завидующие новогородцам псковичи, ни озлобленные недавним походом Подкидыша с тотальным разорением полоцкие — вовсе не сдерживались. Русские рати стремительно разлагались, превращаясь в то, чем они, по сути, и являлись: в хорошо вооружённые и плохо организованные банды. Разложение, мародёрство распространялось и на "государево войско", что приводило Искандера в бешенство.

Наконец он взорвался:

— Всё! Сиё есть гадость, мерзость и погубление людей русских и войска государева! Сказано же Аристотелем: "Ничто так сильно не разрушает человека, как продолжительное бездействие". Хватит! Всем отрядам моим: на пятый день с сего считая покинуть город. Кто останется — изменник. Рубить голову без пощады.

Рюрик Стололаз, благостно щурясь, поддержал:

— Давай-давай. Ежели твои безобразничают, а ты их унять никак не можешь. На льду-то, на Ильменьском, хмель-то повыветрится, позамёрзнут, поголодают чуток. И снова овечками станут. Тянуться перед всяким будут, ходить так это... строем. Гы-гы-гы...

Строевая, внедряемая Искандером в "государево войско" по моим и Артёмия наработкам ещё Пердуновского периода, вызывала в княжьих гриднях множество ядовитых насмешек. "Медведя скоморошичьи на торжище пляшут" — из наиболее мягких.

Княжий совет, происходивший в недавно перестроенном посадником Якуном для Подкидыша тереме на Рюриковом городище, которое здесь называют просто Городище, фыркал, сопел и кряхтел.

Пожилой Всеслав Василькович, князь Полоцкий, помалкивал. Всего два года назад ему пришлось бежать из Полоцка. В 1167 г. Володарь Глебович Минский с войском, в котором было много литовцев, выступил против Всеслава, победил его в битве и занял полоцкий престол, заключил с полоцким вечем условия и закрепил их целованием креста. Именно тогда, пока Всеслав отсиживался в Витебске, Даньслав и протащил через полоцкие земли Подкидыша в Новгород.

Глебовичи уже шли к Витебску добивать Всеслава. Но узнав о подходе к нему на помощь смоленских полков, бежали назад в Минск. Всеслав всегда следует смоленским Ростиславичам. Иначе ему не только в Полоцке, но и в Витебске родном не усидеть.

Да и людям его "погулять" в городе охота. Не всё ещё ограблено, не все бабы опробованы, не за все злодейства Романа Подкидыша взыскано.

Два мотива — месть и грабёж — есть почти у всех. Только "государевы" не имеют ни счёта крови к новогородцам, ни надежды на поживу.

"К казённым рукам чужое не липнет" — эти слова Искандера не более чем мечта, пожелание. Но четверо мародёров, повешенных "на показ", перед мостом через Волхов — наглядное выражение серьёзности "мечтателя".

Глава 637

— Ещё кто сказать хочет?

Напряжённый Ропак осматривает залу.

Вчера, во время проезда по городу, какой-то придурок из местных кинулся на него с ножом. Гридни чудака зарубили. Вернувшись на свой двор князь обнаружил, что на правую ногу стать не может: сперва не заметил, а воровской ножик достал-таки до княжьего тела. И не то, чтобы рана серьёзная, но крови вытекло немало. Ныне временами голова кружится, в глазах плывёт. Приходится постоянно себя волей держать. А тут ещё эти... промеж себя грызутся.

— А на что мне чужой сказ? Я — сказал. Государевы сотни и суздальские хоругви из города уходят.

Искандер за прошедший год несколько... ожесточился. Множество повседневных забот огромного, прежде невиданного на "Святой Руси" хозяйства — общерусской постоянной армии — требовали неусыпного внимания. Приводили в изумление и совершенное отчаяние удивительная глупость, леность, бестолковость окружающих. Даже не жадность, не поиск своей какой-то выгоды, а просто... идиотизм и бездельность.

То, что дома, в Боголюбово, с книжкой, с наставниками, с толпой слуг-сверстников казалось очевидным, иначе и быть не может, вдруг являлась невидалью невиданной для людей старших, умудрённых, опытных, славой овеянных. А всякая попытка привести к порядку, сделать правильно — вызывала раздражение, даже и злобу. Шипение и насмешки за спиной.

Год назад в Киеве он гордился тем, что мог воспроизвести по памяти эпизод из похода Ганнибала через Альпы. А ныне, ежели у проверяемой сотни на кафтанах лишь десятка пуговиц нету — уже радость.

— Ну и хрен с вами. Пущай уходят. Мы и ворогов порубаем, и добычу возьмём. Тут такие девки попадаются... Басурманы за них стока золота отсыпят...

Ещё один юный князь. Мстислав Храбрый.

"Мне бой знаком — люблю я звук мечей:

От первых лет поклонник бранной славы,

Люблю войны кровавые забавы,

И смерти мысль мила душе моей".

Александр Сергеевич не про него лично писал: незнакомы, эпохи не совпали. Но типаж — тот ещё.

Весь поход мучился: битвы-то нету! Только-только собрался в Русе на стену залезть, только размечтался как чести и славы навоюет, храбрость свою явит, а тут — раз! — кидай всё, пошли в Новагород, "плотники" уж и город свой сдали. Ни боя, ни рубки, ни забавы кровавой. С кем сразиться-то? С этими... посаками посадскими?

Ропак тяжело, силком заставляя себя раскрывать больные глаза, осматривал полутемную залу.

Полсотни командиров да советников. Ага. Вон там, на нижнем конце стола, пятно светлое. Это... это сотник из Всеволжска. У всех нормальных воев кафтаны красные — клюквенный, вишневый, крапивный, алый, или — тёмно-зелёный, бурый, чёрный, тёмно-серый..., а эти в белых с разводами. Говорит: на снегу не видать. Да, на Мсте проверили. Пока он из сугроба тебя на клинок не поднимет — не понять.

Выученик "Зверя Лютого". Вуем его своим называет. Хотя, конечно, глупость. Но повадка схожая. И кафтан чуднОй, и садится "не по чести", как "Зверь" в Киеве усаживался — на нижний конец стола. И не видать, и не слыхать. Балагурит там с соседями.

А потом раз — и берендейского хана прогулял по двору. До смерти. Два — и сестрицу нашу голой на торг вывел. И ведь выторговал же! Волю для всех холопов на Руси. Три — и Боголюбский ему корзно одел. Братом огласил.

Так и этот? "Сидит — тихо. А закрутит — лихо"?

— Эй. Ольбег? Скажи-ка, Ольбег, чего думаешь?

Ольбег оторвался от рассказа какой-то смешной истории, от которой его соседи тишком давились в стол со смеху, выбрался с лавки. Сходно с вуем своим в Киеве, встал прямо, руки за спину, спина к стене, выдохнул носом, мгновенно серьёзничая лицом.

— Князь Мстислав Андреевич сказал, что на пятый день государево войско и суздальские хоругви уйдут из города. Мы уйдём на день раньше.

Чистый, ясный, уверенный взгляд. Юнец ещё, двадцати нету, а уже... Уже смотрит смело. Птенец из гнезда "Зверя Лютого".

— Ишь ты. Выходит, противу воли головы Воинского Приказа Всея Руси пойдёшь? Раньше срока сдвинешься?

— Я, княже, Не-Русь. Мне, окромя Бога и Воеводы — никто не указ.

Оглядел многолюдное, возмущенно зашумевшее собрание куда более старших, бородами и годами увенчанных, бояр и воевод.

— По суждению моему, князь Мстислав Андреич правильно решил. Уходить — надо. А мы вперёд с того, что большим войском по одной дороге толочься тяжко.

Воеводы бурчали, выражая своё возмущение непочтением, самоволием, молодо-зелёностью, молоко-необсохнутостью, птенцово-желторотостью... Ольбег у стенки продолжал улыбаться. Только улыбка... менялась. Становясь злее, твёрже. Всё более напоминая волчий оскал. Похож, похож на своего учителя. Хоть и не лысый вовсе.

У Ропака ломило голову, дёргало ногу. Сбоку, от слуг, поймал встревоженный взгляд Пантелеймона. Сын. Никогда ему этого слова не говорил. А вот про себя частенько называл. Тоже похож становится. На меня. Родная душа.

Ольбег, разозлённый общим презрительным бурчанием, обвёл глазами сидевших на высоком конце стола князей.

Зря, конечно. Но наезд спускать нельзя. Но не "в лоб", типа "сам дурак". А с... с выподвывертом.

Воевода так и говорил: "Супротивника надо бить на его земле. На своём поле".

— А насчёт девок красных, ты, князь Мстислав Ростиславич, глупость сказал. Не отсыпят тебе басурманы золота за них. Потому как вести торг людьми на Руси — заповедано. Государем Русским.

— Что?! Ты как меня назвал?! Дурнем?! Да я тебя...!

— Сядь.

Ропак морщился от головной боли, глядя как младший брат, вскочивший уже с мечом в руке, дрожит от негодования. Но, хоть и Храбрый, а уважение к старшему брату имеет. Зло бубня под нос, сел на место.

Надо бы как Андрей в Киеве сделал: чтобы все мечи-сабли у входа оставляли. Говорил ведь своим да не проверил.

— Ещё что скажешь?

Ольбег, к которому был обращён вопрос, на мгновение задумался, решая говорить или нет. Потом кивнул:

— Скажу. Войско с города уйдёт. Раньше-позже... уйдёт. С чем ты останешься, княже? Своя дружина у тебя малая. Новых набирать? — Их ещё смотреть в деле надобно. А новогородцы останутся. Ныне они на тебя злые сильно. За все те... веселия, которые войско сотворило. Как бы худа не было, как бы всё на старый лад не повернулось. Уйдут дружины русские, а воры местные, кто уцелел, снова тебе порог укажут да народ на тебя поднимут.

Всеобщее шиканье было "ответом зала":

— Хто? Да не в жисть! Мы им стока страху вбили! Аж по самую задницу! Они теперя ниже воды, тише травы! Посаки посадские даже и головы поднять не посмеют! А и мявкнут — воротимся да добавим! Вовсе без портов оставим!

Ропак посматривал на уверенное в своей победоносности, в незыблемости одоления, боярство. Не все. Очень не все. Тяжко вздохнул полоцкий Всеслав. Закаменела улыбка у Рюрика. Снова будто ожгло раненную ногу.

Парень прав: будут воры и изменники, снова подговорят люд новогородский истребить людей его, как было два года назад. Снова придётся уходить, а здешние пойдут целовать иконы, клясться, что не пустят его в город, что будут биться за землю Новогородскую не щадя живота своего. "Биться" — против земли Русской.

— Мда... И чего ж ты, Ольбег-вьюноша, посоветуешь?

Рюрик Стололаз опередил брата. Несколько пренебрежительная интонация не обманула Ропака. Если Новгород его выгонит, то и брату во Пскове будет хреново. А уж Храброму в Юрьеве Эстском и вовсе. Не то что усидеть — просто не дойти.

— Посоветую... Князь Иван, Воевода Всеволжский, говаривает: наказание не есть воздаяние за преступление. Воздаяние — дело Господнее. Он всякое прозревает. Наше же дело мирское. Наказание есть пресечение повторения. В души жителей здешних нам не влезть. Мысли воровские там есть и будут. Надобно сделать так, чтобы и куя крамолу, они замыслы свои бунтовские исполнить не могли.

* * *

" — Тётя Роза, расскажите, как Вам удалось задержать сексуального маньяка?

— Ну... К утру он, конечно, уже подустал...".

Здешние маньячат не по сексу, а по власти. "Подустать" их — надобно подумавши.

* * *

Ольбег вспомнил, как Воевода в начале зимы, после возвращения из победоносного Белозерского похода, после праздников по поводу награждения шапкой и производства в чин сотника, после недели сыто-пьяного, весело-праздничного гулевания, затащил его к себе, сунул лист бумаги, перо.

— Иване, неколи мне. Тама, в третьей турме ещё кони не кованы.

— Кузнецы подкуют. А ты — думай. Или от шапки все мозги киселём растеклись? Представь. Вот вы взяли Новгород. Так ли, эдак ли. Что дальше?

— Тю. Что... ну... взяли хабар. Сколько смогли. Николай мне вот такую портянку хотелок выкатил! Нагнали возчиков местных. И топ-топ до дому. Лишь бы прежде не пожгли всё по дороге. Ну, чтобы сенца там, жилое место тёплое...

— Это понятно. Молодец, что подумал. Жечь всё не надо — возвращаться придётся. Или иную дорогу торить. А вот что с Новгородом дальше будет?

— Ну, эт не наша забота. Посадим Ропака во князья — пусть у него голова болит.

— Болеть будет у тебя. Сейчас. Или голова, или задница. Или — два в одном.

Ольбегу очень не хотелось выходить из атмосферы праздника.

Так-то понятно: пора кончать гулевание. Отряд надо собирать, вот — кони на зиму не кованы. Но уж очень не хочется снова в "серые будни". Однако, частая присказка Воеводы "два в одном", применительно к паре: голова-задница... мда... Как-то это тревожно.

А Воевода продолжал:

— Думай. Что делать с Новгородом? Чтобы повтора крамолы не было.

— Ну...

— Не нукай. Вот бумага — пиши.

Вроде — простое дело изложить на бумаге что думаешь. Это ж не по бересте писалом процарапывать! Перо само идёт. Только... надо придумать, что писать. А написанное — не ля-ля-болтовня, сказал да забыл. Оно — вот, перед глазами. Два слова написал: "я пошёл", перечитал — оба неверны. "Мы пойдём".

Ох, и тяжко-то тогда было. Днём — сборы отряда. Ночью — планы. Сперва самого похода. В шести вариантах. Тут-то больше слушал, Драгун рассказывал, Артёмий подсказывал. А вот "что — дальше" — пришлось самому. Хорошо, что хватило ума не сразу к Воеводе идти, сперва других послушал. Точильщик кое-чего посоветовал. Николай сперва про своё пёр, но после призадумался, начал про земли, городки тамошние рассказывать. Хоть не так стыдно было перед Воеводой. Хотя, конечно, носом-то потыкал.

Любит "Зверь Лютый" всякие слова... прежде неизвестные использовать. Хорошо хоть за эти-то годы, рядом будучи, иные уже узнать успел.

— Думай, — приговаривал, — систематически. Какая такая должна быть система, чтобы кровавой замятни в Новагороде более не было?

— Э... ну...

— Не нукай. В сортир спать пойдёшь. Подскажу: в основе всякой общественной системы лежит система экономическая. Понял?

— А, конечно, само собой! Экономия, по нашему, если с латинянского перевесть — управление домом. Только... а которым домом управлять-то?

— Тьфу ты, господи! Николая расспроси. Терентия. Потаню. Да есть же умные люди в городе! Или ты дальше ножиков своих ничего не видишь?! И ещё. Как поймёшь цель — чего надо, продумай путь — как дойти. Как довести систему... факеншит! земли Новгородские! до того, чего хочется. До цели.

Да уж, не просто было. Аж мозги кипели. Зато ныне есть что сказать. Своё, наперёд не раз обдуманное, с разных сторон верченное, в семи головах жёванное.

— Крамола — будет. Просто по свойству жителей местных. Да и любых. Жрать от пуза охота всякому, а палец о палец ударить — нет. Не в том забота, чтобы крамола не родилась, ибо сиё неизбежно, а в том, чтобы силы не набрала.

— Не, ну ты глянь! Без году неделя! Тока-тока шапку надел! А уже бояр родовитых, во многих делах смысленных, учить норовит!

Ропак поморщился: от выкрика "пскопского" боярина он дёрнулся, резануло ногу.

— Тихо там! Что по делу скажешь? (последнее — к Ольбегу)

Ольбег... Не то место, не те уши. Вот Воевода как-то ухитрялся самое важное с Боголюбским с глазу на глаз, "под рукой"...

"Делай, что говоришь! Но не говори, что делаешь" — мудрец какой-то сказал. Воевода того мудреца частенько вспоминает. Имячко какое-то... Не, не Аристотель.

Придётся говорить: промолчать нельзя, засмеют-запинают.

"Удивить — победить".

"Трудно сказать что-то настолько глупое, чтобы удивить Россию".

Или — победю, или — не глупость.

— Сила крамольников в заводилах-главарях. Главари в Новгороде — "большие бояре". Предлагаю всякого, кто в вече сиживал и голоса своего за князя законного, за Святослава Ростиславича, не подавал, считать вором. Такого имать и гнать в работы тяжкие. Семейство евоное, чад и домочадцев воровских, имать и слать на поселение в места отдалённые. Имение же брать за князя. И отдавать людям верным. Из смоленских ли, из здешних, из каких других земель.

Собрание сперва не могло затихнуть, но чёткие формулировки, произносимые без сомнения в голосе — сам же писал и переписывал!, заставили замолчать.

"Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется,-

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать...".

Здесь "предугадать" — было "дано". Точнее: "взято". А вот "сочувствие" или "благодать" — нет. Они и не ожидались. Только логика, поддержанная опытом.

Одни из присутствующих бояр и воевод уже начали "дружиться" с семействами новгородских "вятших".

Вставшие на постой "победители" могли доставить хозяевам разнообразные впечатления. Ну очень разнообразные! Вплоть до внезапной и скоропостижной. Так что, хозяева стремились отдать малое, чтобы сохранить важное. Демонстрируемая приязнь, стремление подлизнуться, обещание коммерческих выгод в будущем, готовность породниться... кто во что горазд.

Иные из "победителей" уже ожидали немалую выгоду от такой дружбы. Предполагаемое выселение с конфискацией... такие планы ломало.

Из 300 "золотых поясов" — членов новогородского боярского веча — едва ли найдётся пара десятков, которых не было на тех советах, где принимали решений против Ропака. А среди бывавших нет ни одного, кто всегда возражал "самостийникам". Потому что у нас, конечно, полная демократия и свобода волеизъявления. Силой крика. Но скажи против — тебе завтра же Якун с присными припомнят. А то и нынче вечером кое-какие... чернь городская на ножи поднимет.

В состав веча входят не только действующие начальники, но и отставные. Сторонники покойного посадника Захарии, были, после переворота Якуна, ныне тоже покойного, сняты с должностей. Естественно — свободным волеизъявлением "шир.нар.масс". На вече они не являлись — "не буди лихо пока тихо". Отговаривались нездоровьем, отъезжали в дальние вотчины. Иные же, осознав свою ошибку "в неправильном понимании истинного пути к счастью и справедливости", покаялись и устремились "в авангард борьбы за исконно-посконные новгородские вольности" и связанное с этим перераспределение материальных ценностей.

Ольбег вспоминал свои разговоры с Воеводой.

— В Новгороде ныне 40 родов боярских. Вотчины у них... Иные — с до-рюриковых времён. Надо земли у них отобрать и отдать своим. Но не одним куском — иначе и свои ворами станут, а ломтями в десятую-двадцатую часть. А кто в крамоле не замазан — поделить родовое имение по семьям. Семейств-то боярских против родов — вдесятеро.

Другие же "мужи добрые", присутствующие в княжеском совете, быстрёхонько приступили к увлекательному процессу "раскатывания губы". Особенно всеобще это происходило в псковской части бояр.

— Ага. Михалковичей ныне под нож. А имение их за князя. А князь тую вотчинку ихнюю, которая по Великой — мне. А тама рядом Гюрятичей владение. А они ж тоже... воры. И ежели ихнюю тоже отнять и к моей, что напротив, по сю сторону граней псковских лежит, присовокупить, то... мало что не княжество своё получается.

* * *

В 12 в. новгородский род Михалковичей объединяется в один род с Гюрятиничами, происходящими от Рёгнвальда-Рогволода.

Имя отца Гюряты трактуют как гипокористику от Рогъволодъ — древнерусского соответствия скандинавского имени Рёгнвальд (Ragnvaldr). Дедом которого был Рёгнвальд Ульвссон, двоюродный брат жены Ярослава Мудрого Ингигерды, прибывший вместе с ней на Русь и получивший в управление Ладогу как "ярлство". Его дети, Ульв и Эйлив, также посадничали в Ладоге и подвизались в Новгороде на службе у Ярослава.

Михалковичи — единственный боярский род, прослеживаемый с вт. пол. XII в. до конца новгородской независимости, самый значительный по своему политическому весу, составивший костяк крупнейшей и влиятельнейшей Прусско-Плотницкой группировки и давший наибольшее за всю историю Новгорода число высших городских магистратов. Единственный трижды (в 12 в.) выдававший своих дочерей за Рюриковичей.

* * *

Но сидели здесь и другие. Которые потрясенно переглядывались: неприкосновенность новгородских вотчин сродни неприкосновенности рюриковичей. Владения, в ядре своём, уходят из рода только при гибели рода. Ни борьба прежних посадников Нежаты и Захарии, закончившаяся смертью одного и убийством другого, не сопровождалась переделом родового имущества. Гигантские штрафы, конфискация движимого имущества или городских усадеб — бывали. Но вотчины...!

Якуна с братом, бежавших как-то из Новгорода, поймали, избили, раздели догола, чуть не утопили. Наложили штрафы в тысячу гривен на одного, три сотни — на другого. Но о землях и речи не было. Можно казнить главу рода за преступление. Но имущество переходит к следующему в роду.

На месте казнённого появляется его сын или брат. С чувством мести — "родную кровь пролили!" — в душе. И с прежними возможностями, ресурсами, дружиной — в руках. Или нужно "истреблять по четвёртое колено". Зверствовать. Уничтожая уже и неповинных, вызывая в людях непричастных — отвращение, страх, вражду. Общественное возмущение.

Феодал теряет свой феод за вопиющее нарушение законов или за нарушение клятвы сюзерену. Если сюзерен — "коллективный феодал", город, то принять подобное решение вечу, "коллективному сюзерену", состоящему из таких же "членов коллектива" — крайне тяжело.

"Сегодня ты, а завтра я".

Здесь — ещё хуже, здесь вотчина не лен, не условное владение, а наследственное — аллод.

Если Ропак примет такое решение в Новгороде, то псковские вотчины его брат тоже будет отнимать.

— Бояр новгородских извести хочешь? Однако же не все они в крамоле измазались. Есть, к примеру, Нездиничи.

Незда — бирюч, убитый вместе с посадником Захарией. У него остались сыновья, другие родственники. Боярский клан, пострадавший от смены власти, но, частью, принявший и поддержавший эту власть.

— Вины винить твоя, княже, забота. По моему суждению: виновных имать, невинным — отдать ту часть родового имения, которая им доля. Долю изменников же поделить промеж мужей добрых, тебе присягнувших, в крамоле не замеченных.

* * *

Ольбег предлагает обдуманную нами "трёхходовку". Очень, знаете ли, демократическую, прогрессивную и общечеловекнутую.

1. Родовые земли разделить между взрослыми членами рода. Вместо "майората", "лествицы" или "ряда" (завещания) — "обычное право", "всем сёстрам по серьгам".

Это же хорошо! Это же по справедливости! По совести!

"Скажите, совесть — это не опасно?" — не то слово. "Совесть" — смертельна. Смерть всего туземного "народоправства".

Это — крах всей новгородской системы. Сплошное торжество совестливости, справедливости, дерьмократии и либерастии.

Вместо одной вотчины будет восемь-десять. Нынче землёй управляет один — глава рода. Станет десять — главы семей. Которые сами, вольно, будут принимать решения. Победа равноправнутости.

Мелочь, которая всем известна, но моими современниками не воспринимается. "Видят, но не разумеют". Инстинктивно забивая анахронизмами более позднего времени или иноземными образцами: "Святая Русь" — "живёт при социализме", общественная собственность на средства производства.

Главное "средство производства" — земля. Земля принадлежит обществу. Сельской общине — у крестьян, городской общине — у горожан, боярскому роду — у бояр.

У конкретного боярина Твердилы Громобоича свой земли нет. Есть вотчина рода Громобоичей.

Неотделённые сыновья права голоса на вече не имеют. Их женят, отселяют, отделяют, чтобы иметь более громкую "свою группу". Но вотчины не дробят.

При наследовании Русская Правда считает главным — духовную (завещание). Правопреемство по завещанию — "обряжение". Раздел имущества на случай смерти — ст. 92:

"Аже кто умирая разделить дом свой детям, на том стояти; паки ли без ряду умреть, то все детем, а на самого часть дати души".

Здесь "дом" — все наследственное имущество. Обычно указывается и источник возникновения права на имущество. В перечне наследуемого: дом, двор, товары, рабы, скот.

Земли в списке нет — собственность рода.

Воля завещателя не ограничена кругом обязательных наследников, можно лишить детей наследства вообще. И отдать, есть примеры, братьям.

Наследование "по закону" не предусматривает завещания имущества сторонним лицам. Оно распределяется между "готовыми" наследниками (дети и вдова умершего), имеющими право наследовать по обычаю (без завещания). Как правило, имущество делится поровну между всеми сыновьями. В долю младшего сына входит отцовский дом с двором.

Завещание не изменяет обычный (законный) порядок, а лишь распределение имущества между законными наследниками и наказ об управлении. Это не означает, что завещателю предписано ограничивать выбор наследников только нисходящими. В духовной Климента завещатель избрал стороннего наследника, потому что у него "ни брата, ни сына".

"Старший брат человека — его исконный враг", — говорит герой романа Уильяма Теккерея "Виргинцы". "Пусть меня повесят, если есть в Англии хоть один человек, который желает долгой жизни своему старшему брату",— поддакивает ему другой.

Мы не в Англии, майората у нас нет.

Я, как всем уже понятно, ну очень совестливый. "По совести" — так "по совести". И мы включаем в перечень наследуемого — земли.

"Землю и волю! Новгородскому боярству!".

Такое — конец феодализму, земельной аристократии вообще. Не сразу — через три-четыре поколения. Потому что естественное приумножение "паразитов"-землевладельцев, опережающее приумножение "завшивленных" — смердов, зависимых земледельцев, ведёт к дроблению вотчин.

Нищий боярин — не боярин. Шапка у него, может, и есть, а дружины своей нет — содержать не с чего.

Парадокс: наделение бояр землёй означает их неизбежное грядущее обезземеливание.

Не ново: так утратила владения значительная часть польской шляхты, так окрестьянивались или обинтеллигентились русские дворяне.

* * *

2. Земли, принадлежащие преступникам — конфискуется.

Сперва — раздел "по совести", потом — отъём части "вора".

Отобрать земли целиком нельзя. Не по справедливости — почти в каждом роду есть люди, которые "партию Якуна" не поддерживали. И не то, чтобы они сильно выступали против, но, по общему мнению, вины на них нет.

Да и плевать на "мнения"! Вот при Иване Грозном! Имущество отнимали! Людей убивали!

Дворян новгородских выселяли, не только невиновных, но и своих — московских дворян, переселённых на Новгородчину чуть раньше.

Но это моральное ощущение общества — "несправедливо!" — даст массовую отдачу в заговоры, мятежи, измены. И тогда надо реально, "на всю глубину до материка", "по четвёртое колено", корчевать это общество. Вычищать, выжигать. А потом опустошённое — заселять заново.

Иван Грозный не только имел достаточно сил, но и был, условиями Ливонской войны, поставлен перед необходимостью подобного.

Я не Иван Ужасный, а Ванька-лысый. Да и не очень-то хотелось. Обойдёмся без ужастиков.

У Ропака нет такой остроты проблемы в форме конкурирующего государства — Великого Княжества Литовского, и конкурирующей церкви — католической. Нет и сил для тотального истребления.

Поэтому под суд и казни пойдут только люди "очевидно виноватые" — члены боярского веча. Публично имевшие возможность, даже — обязанность, но не восставшие против измены и клятвопреступления. А чтобы не лишить источника существования невинных, "не творить несправедливости" — вотчины предварительно поделить.

3. Конфискованные земли делятся между пришлыми — людьми князя.

В истории Московского периода есть понятие "служилый город", "служилая корпорация". Дворянство территории, приписанной к городу, получившее здесь поместья и обязанное службой.

Я уже говорил, что феодализм — вовсе не про прекрасных принцесс и принцев. Это система организации общества для его выживания. Не у всех получалось: большинство феодальных государств погибло. России — удалось выжить.

Важным, довольно изощрённым элементом такой "удачи", и был "служилый город".

Василий III, сразу после взятия Смоленска в 1524 г.:

"Выбрал государь из многих городов лучших и честных людей, дворян, и учинил им свое государево рассмотрение, определив, кто которой чести достоин, и расписал их на три статьи: первую, среднюю и меньшую, — составил дворянский список и велел в смоленском уезде дать им поместья по их достоинству и чести, по своему государеву разбору и рассмотрению и по их дворянскому происхождению. Потом велел земцев города Смоленска собрать, то есть здешних помещиков, которые в своих поместьях остались, признав его государем. И не велел государь у них те поместья отбирать, велел им по-прежнему владеть, кто чем владел, и разделил их на три статьи по их чести, приказав им особый список составить".

Вот такое, примерно, и предлагается. Прогрессирую помаленьку, меньше четырёх веков упреждения.

Местные — "малые бояре", "житьи люди" — остаются на своих владениях. Пришлые — люди Ропака — получают куски конфиската из боярских вотчин.

Вариации реформирования края, навязанные (в РИ) довольно кроваво двумя Иванами — Третьим и Четвёртым.

Деталь: во Всеволжске я формирую крестьянскую страну. На моих землях нет традиций ни помещичьего, ни вотчинного землевладения. Нет ни возможности, ни нужды в феодальном ополчении.

На Новогородчине и в остальной "Святой Руси" — иначе. Поэтому "рубим хвост кошке по частям".

1. Ослабляем крупных феодалов-бояр, дробя вотчины, раздавая их — их же детям, "детям боярским". А также — мелким феодалам-помещикам. "Мелких" больше? Большинство "за"? — Принято.

2. Разрешаем и дальше дробить землевладения. "Всем поровну". По справедливости же? — Кто за "несправедливость"? — Принято.

3. Идя навстречу задушевным стремлениям "шир.нар.масс", в смысле: помещиков, освобождаем их от обязательной воинской службы. Кто за принудительную службу? — нет никого. Принято.

Ну очень добровольно-совестливо-дерьмократически-либерастическое решение!

Я же предупреждал. Что я свободогей и вольнопоц. В смысле: гейзер свобод и поцчитатель вольностей.

Почему это прежде не было сделано?

Мелочь мелкая: объединённая "Святая Русь". Ну, и Ванька-лысый. Который то — заелдыривает, то — уелбантуривает.

Что позволяет ввести добровольную постоянную общегосударственную армию. И убирает нужду в массовой бронной коннице, столь необходимой Ивану III для защиты от ордынцев, под что он и ввёл на Руси крепостное право.

"Указ о вольности дворянства", но не в 18, а в 12 в., исключает необходимость "Высочайшего Манифеста 19 февраля 1861 г. "О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей".

* * *

Не считайте русских бояр и воевод дураками. Они не понимают в ядерном распаде, но в распаде вотчин — вполне.

Собрание сразу же возбудилось, зашумело. В Ольбега начали тыкать пальцами, ругать олухом, поленом, аспидом... На уровне "аспидности" включилась вторая часть собрания. Которая, конечно, нищеты детям своим не желает, дробить свои собственные вотчины не хочет, но отхватить земель новогородских очень даже не против. А уж как это сделать...

"Закон что дышло...". Главное — правильно его повернуть.

Ругань усилилась и внезапно перешла в юридическую плоскость:

— Да что ты хрень городишь?! Никогда новогородский суд такого не примет! А вече и вовсе шапками закидает, сапогами затопчет!

Раскрасневшиеся, потные, перекошенные лица разгорячившихся собеседников, воодушевлённых перспективой раздела "шкуры неубитого медведя" в форме вотчин новгородских бояр-изменников, чего никогда прежде не бывало — "это ж все знают!", вызывали сомнения в душевном здоровье их носителей.

"Пациенты психбольниц — сами люди неплохие и заболевания у них — душевные".

Странновато Воевода заелдыривал: на взгляд Ольбега сумасшедшие, бесноватые и сущеглупые... Не, "неплохие" — не про них. Но разговаривать с ними надо "за-душевно".

"Совсем бы умные люди. Кабы не такие дураки" — русская народная...

Выдохнул, отстранился от злобы и жадности, бушующих в собрании. Сделал добрую, благожелательную улыбку.

"Поддержи придурка. На его придурочном пути".

Как же там Воевода говорит? — "Я люблю соглашаться".

Попробуем:

— Это ты верно, боярин, сказал. Ни вече, ни суд новгородский по совести, по справедливости — судить не будут. Посему полагаю, княже, вече и суд местные надобно отменить. Посадника, тысяцкого, старост кончанских и уличанских, иных там — ставить князю, как и сказано: "на всей воле твоей".

А что ж вы хотели? Меняется основа — владение основным средством производства, землёй. Следом сыпятся и все "вышивки по подолу". Хоть их "вольностями новгородскими" назови, хоть вече с судом и посадником.

Ольбег завёлся.

Такое не следовало говорить в столь многолюдном собрании. Уже нынче вечером эти слова будут пересказаны во многих домах. "Лутшие люди новогородские" поймут, что военное поражение переходит в экономическое и политическое. В системное.

Не "пришли-пограбили-ушли", а — "жизнь поменяли".

* * *

"Если на Святой Руси человек начнёт удивляться, то он остолбенеет в изумлении и так до смерти столбом и простоит" — бывший рязанский и тверской вице-губернатор знал о чём писал.

В состояние "столба" и пришли присутствующие. К ночи "остолбенели" уже и жители новогородские.

До этого все были уверены, что всё будет по-прежнему. Кого-то убьют, кого-то по миру пустят, князю в кормление побогаче землицу дадут... Но глубоких реформ — никто не ожидал.

В договорах с князьями:

"А бес посадника ти, княже, волостии не роздавати, ни грамотъ даяти"; "Аволостии ти, княже, новгородьскыхъ своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а даръ от техъ волостии имати"; "...ни сёлъ ти держати по Новгородьскои волости, ни твоей княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни твоимъ дворяномъ".

Эти формулы из середины следующего, 13-го в., из договора с братом Александра Невского. Там же и отсылка к первоисточнику, к "грамотам Ярослава", которые князь, принимая договор с Новгородом, "целовати" должен.

"Умный смотрит в будущее, а мудрец прозревает грядущее".

"Умных" здесь было немало. И среди "победителей", и среди "побеждённых". Некоторые почуяли: повеяло. Мудростью. Грядущего.

"Оно всегда, к себе манящее,

находится не за горам.

Давай испортим настоящее,

И будущее будет с нами!".

Пришло время "испортить" настоящее.

* * *

Глава 638

Собрал бы Ропак вече, сказал бы: в посадники — Твердилу. Они бы приняли. Уйдёт войско — вышибли бы и князя, и его посадника. Но если вотчины отберут... да не у одного боярина, передав владения брату-сыну-племяннику, а у многих! Да отдадут чужакам, да нескольким... Чтобы земли вернуть надо будет тех чужаков выбить. И своих, кто землю получит — тоже. А чем? Хоругвей-то собрать не с чего. А коли ещё и суд княжеский, и верхушка вся им ставленная... то и вовсе погибель.

Показав этим людям вот такое будущее — наивно надеяться на их покорность. У них — почти у всех! — отбирают их природное, исконно-посконное!, право драть со смердов три шкуры. Ставят с простолюдинами вровень. Вбивают. Втаптывают. В "народ новгородский". Который будет судить не свой сват-брат, а какой-то... кем-то ставленный.

Одинаково! В одном суде? По одному закону? Несправедливо!

Против этого они будут биться до смерти, зубами грызть. Даже и просто произнесённое такое слово — терпеть неможно!

Ох, заскрипят, завизжат нынче же по всем дворам да закоулочкам новогородским — ножи булатные под оселками да точилами.

Но вот прямо тут новгородцев нет, совет — войсковой. Кричать-спорить-доказывать, интересы новгородские отстаивать, кроме самого князя Новгородского — некому.

— Что ж, сказано интересно. Ещё чего посоветуешь?

— Коли есть на то твоя воля, то надлежит поступить с людьми духовными, кто воров на деяния их благословлял, клятву крёстную изменническую принимал, татей-крамольников отпевал — тако же.

— Что?! Да ты сопля, на кого руку-то поднимаешь?! На самое наше святое! На церковь нашу православную! Гнать! Княже, вели гнать еретика-паскудника батогами! Чтоб замолк! Замолчь, выблядок!

* * *

"Есть что-то всеобъемлющее в этом выражении: "Помалкивайте"" — "Посмертные записки Пиквикского клуба" здесь не читали и, даже, не написали. Но я вспоминаю, что вспомнилось. И пересказываю ребятишкам.

А уж реакция на вопль "замолчь!" из постороннего источника — у моих ребят отработана. Поскольку такие агрессивные бородатые "мастера затычек" встречаются в здешней жизни часто.

* * *

Ропак морщился от боли в ноге и внимательно рассматривал крикуна. Воевода с Витебска. Мда, не знал, что он настолько... с местными попами спелся. С Григорием-местоблюстителем или с кем другим?

"Молчание — наряд умного и маска глупого".

А этот и маску снял.

Взглянул влево. Молчит. Ряженный или замаскированный?

— А ты, твоё Высокоблагословение чего скажешь?

Протопоп Теофил, иногда откликающийся на странное прозвище Чимахай, присланный Антонием Черниговским для организации окормления ратей на походе и, ежели Господь победу дарует, то и проповеди мирной средь овец заблудших в Новагороде, смотрел сурово.

Странный мужик.

Страшный.

На лице — синюшный рубец от обморожения. Сухопарый, сутулый, длиннорукий. Вовсе не мягкое, благостное лицо и фигура городских попов, к которым привык Ропак. Но главное: взгляд. Острый взгляд настороженного волка. Все воинские попы от него шарахаются. Да и гридни избегают. А вот Всеволжские ему рады. И он им улыбается!

Н-ну... пытается. Такой мордой улыбнуться... кобеля цепные со страху писаются.

Из первых дел, которые пришлось разбирать Ропаку в Новгороде — убийство Теофилом монаха. Монах кричал что-то непотребное на площади. Подошёл Теофил и негромко велел замолчать. Один раз. Тот не послушал, протопоп ударил. Кулаком. Один раз. Откачать не смогли.

На другой день какой-то походный поп из полоцких с ним заспорил. Что-то об иконах из церкви выносимых. Церковку грабили серьёзно, даже свинцовые рамы из окон вынули. Теофил туда собеседника и вставил. Вбил в оконный проём. Поп был толст. Так и застрял там. Час орал благим матом, пока кто-то не сжалился, не позвал полоцких. Они кусок стены выломали, попа своего вынули. Чуть живого.

Ропак, послушав про такие безобразия, поспрашивал у своего духовника. Тот только глаза к небу возводил:

— Свято-Георгиевского монастыря выученик. Там, княже, такое рОстят... чтобы демоны наперёд разбегались. А Теофил... он ещё и Воеводе Всеволжскому друг. По дебрям лесным бродил, язычников крестил. Вот повадка звериная у него и осталась. Ты с ним... не сварись.

— Чего, драться на меня полезет?

Духовник сразу заволновался, завозмущался.

— Нет-нет! Как же можно! Ты ж князь! Вокруг же — слуги верные, гридни храбрые...!

Потом остыл и, воровато оглянувшись, признался:

— Этот — может.

Подумал и добавил:

— И зашибить — тоже. Он, сказывают, медведю-шатуну раз бошку оторвал. Голыми руками.

Впрочем, в собрании Теофил вёл себя тихо, морды никому не бил, разговаривал редко. Да и не с кем: при его появлении неслышной, стремительной походкой все вздрагивали и замолкали. Даже и смотреть решались только искоса да в спину.

Мало кто из храбрых витязей, да воевод славных, да бояр родовитых выдерживал взгляд этого странного "возлюбленного богом".

Казалось, что его глазами глядят места дикие, незнаемые. Обледенелые, бескрайние, гиблые. Где и адское пламя в радость — хоть погреюсь, где и демоны — добыча промысловая. Шкуру сниму — шубу сошью.

Теофил осмотрел зал. Собравшиеся бояре и воеводы — не робкого десятка люди, но под взглядом его все замолкли. В тишине негромко и окончательно прозвучало:

— Воров, хоть бы и рясофорных, надлежит казнить. Против мирских — втрое. За измену князю, за изменническую проповедь. И за измену Господу нашему Иисусу Христу.

Повернувшись к Ропаку, добавил, не снижая и не повышая тона. Просто напомнил:

— У меня — митрополичья грамотка. Вся епархия — подо мной. Ты не осудишь — я судить буду. По правде душевной. В три вины.

В протопленной душной зале совета будто холодным ветерком просквозило.

Как-то вспомнилось боярам недавний их переход через Ильмень-озеро. Так-то поверху всё хорошо, снежок-ледок. А чуть глубже, чуть сильнее топни... водица тёмная да стылая.

Ох, и страшно-то в тую тьму да стылость идти. А она вона, тута рядом — за столом сидит, на совет глядит. Мявкни лишнее — всем нутром своим познакомишься.

— Что ж, быть по сему. Ворам — воздаяние. По делам их. И духовным — тако же.

Зал тяжко вздохнул.

Ныне в Новгороде — 80 церквей. Такое решение... при таком исполнении... исполнителе... В городе церквей открытых не останется. Ну, может, одна-две по окраинам.

Так это ж хорошо! Грабить легче! То тебе под руку кое-какой попец воет-гавкает. А его и приложить-то нельзя — не благочинно преподобие по мордасам-то. А то только спроси:

— А не отпевал ли ты воров-разбойников? А не сходить ли тебя к Теофилу высокоблагословенному?

Враз тишина настанет. Бери что хочешь. Ещё и сам принесёт и вслед кланяться будет. Долгополые...

— Та-ак. Лады. Ещё какой совет дать можешь?

"Вы хочите песен? — Их есть у меня".

Но понравится ли вам моя "музыка"?

— Могу, княже. Дела эти во Всеволжске не один день обговаривались. И с самим, с князем Иваном, и с ближниками его. Всех людей простых, кто в делах воровских замечен — выслать с города с семействами. Это — камни, которые зачинщики в тебя метать будут. Лишишь крамольников оружия их — и сам, и люди твои целее будут. Ещё, как по "Указу об основании Всеволжска" и указано, выслать на Стрелку всех вдов, сирот, калечных, убогих, юродивых, нищих, меж дворов шатающихся, себя прокормить не могущих...

— Эдак полгорода высылать придётся! А жить-то с кем?

Ещё один боярин прорезался. Из смоленских. Он, видать, себе уже под Ропаком место в городе примеряет. Боится, что мало загрести доведётся.

Ропак, сев князем новгородским, оказался в очень неудобном положении.

Конечно, победа доставила радость, чувство восстановления справедливости, отмщения разным негодяям. "Правильное дело, божеское". Но вовсе не принесла душевного покоя.

Как владетель здешней земли, он хочет её процветания. Многие годы этого добивался, даже и собственной жизнью рискуя. В сражении со шведами под Ладогой, например. Тратя силы и время на бесконечные умирения местного боярства.

В ответ — чёрная неблагодарность.

Надо отомстить за явленное зло. Выкорчевать гнилые корешки. Это — справедливо, это "правильно". Но истребив измену полностью, глубоко, начисто, "с запасом" — останешься с пустой, разорённой землёй. И дело даже не в том, что с пепелища не собрать податей: цель разумного князя — процветание его владения.

"У меня — хорошо" — так должно быть.

Выкорчевал измену — получил нищету. Не выкорчевал — новую кровавую замятню.

— Жить? — с не-ворами. С теми, кто ни ныне, ни вскоре ни тебя, боярин, ни князя резать не пойдёт. Княже, люд голодный, нищий, бездельный, аки хворост — всяк смутьян его возмутить может, валом пламенным на тебя погнать. Очисти лесосеку от сушняка. Дабы и пала в твою сторону не было.

— Ишь ты. Это тебе князь Иван такое сказывал? Его манера.

— Да. Не единожды. Ещё.

Ольбег вспоминал разговоры с Воеводой. О разнице между "справедливостью" и "целесообразностью". О цене "справедливости" промежду прочих цен "целесообразности".

— Полагаю, что жителей новогородских надобно поделить на разряды. Кто сам, своей волей, кровь православную лил или других к тому призывал, те — воры. Кто в злодеяниях не участвовал — те люди добрые. А есть, кто и злодействовал, да не своей волей, а по приказу.

— Эт ты про кого? Про холопов, что ли?

— И про холопов. На рабах вины за исполнение господского слова нету. А ныне и холопов нету. Ты, княже, верно, забыл. Не объявлено ещё новогородцам о вольности рабов их. Как в Киеве Государем указано было.

Ропак снова поморщился. И не только из-за жара в ноге.

Да, забыл. Точнее: советники дело замылили-замытарили. Не хотят бояре холопов отпускать. Тянут, крутят. Придётся и своих... перетряхивать. Чтобы дело делали.

— А ещё — городовой полк новогородский. Они противу тебя бились. Однако не своей волей, а по присяге принесённой. На них вины нет. Равно как и на софьянах.

* * *

"Софьяне" — воины, чиновники "Дома Святой Софии" — архиепископа Новгородского. Другое название: "владычные молодцы". В следующем столетии развернутся во "Владычный полк".

Городовой полк — сила. Основа агрессивной политики Новгорода. За 12 в. нападает на соседей 38 раз, те на него — 16. В четверти нападений князья со своими дружинами вообще не участвуют.

* * *

Умно, умно парень толкует. Вывести главную воинскую силу Новгорода из-под казней, даровать им милость княжескую — ослабить мятежников. А перерезав да выслав бояр и попов можно будет... и с гриднями вопросы порешать. Как к тому времени лучше обернётся.

— Ну что ж. Быть посему. Всех вечевых бояр новгородских тащить сюда. Для спроса.

— Замятня будет. Народ взбунтуется.

Ропак внимательно посмотрел на брата Рюрика. Нехорошо скривился. Что ж ты, братец, время на очевидное переводишь? Или хочешь заступником новогородским прослыть? Любови народной захотелося? Чтобы после меня сюда, в Новгород, пересесть?

— Это хорошо. Что замятня будет нынче. А не когда дружины по домам пойдут. Так что тащи, кроме бояр, ещё и владыку. С присными.

Оба прекрасно понимают: если Ропаку удастся "нагнуть" Новгород, то Рюрик в Пскове сможет сделать тоже самое. Но уже без сильных эксцессов. А вот если "нет", то...

"Все это так прямолинейно и перпендикулярно, что мне неприятно" — Черномырдина здесь не читали, но чувствуют именно так.

* * *

В РИ Рюрик Стололаз поставлен Боголюбским княжить в Новгороде после смерти Ропака, случившейся ближайшей весной, сразу после неудачи этого похода. Не удержался, был вскоре новгородцами выгнан. После чего, по просьбе веча, Боголюбский пошлёт в город своего младшенького, малолетнего Юрочку. Восьмилетний мальчик править сам не может, конечно. Но — символизирует. Потом и его выгонят. Через десятилетие сваты грузинской царицы Тамар найдут Юрия в становищах половцев на Северном Кавказе.

Позже среди князей в Новгороде побывает и Храбрый, и племянник Боголюбского Безокий. Именно новгородские рати будут основной силой в истреблении владимирских и суздальских воинств при Липице.

Но ни храбрые князья, ни славные победы, ни разгром Залесья Батыем не отменят главного: "Новгородский хлеб растёт в Суздальском Ополье". Четыре века кровавой усобицы, десятки тысяч человеческих судеб, стёртых в мусор. Вокруг очевидного.

* * *

— А ты со своими иди в кремль. И смотри, чтобы городовой полк... по домам сидел.

Искандер дёрнул головой, подумал, кивнул. В походе Ропак главный. Да и по смыслу: "государевы вои" понадёжнее княжьих гридней.

"Кто в торбы меньше набивает — тот в бою твёрже бывает" — давняя воинская мудрость.

Дав ещё несколько поручений Ропак распустил совет, велев, однако, Ольбегу остаться.

— Будет свара. Встанешь между городом и Городищем. На Волхове лёд крепкий — воры мимо моста сюда полезут. Как увидишь — бей вдоль реки. А я с отсюда. Чем больше явных крамольников нынче побьём, тем меньше тайных останется.

Факеншит! У меня же все грамотные! И шутники — тоже.

Ольбег вернулся в расположение отряда, пересказал решения княжеского совета своим. Те немедленно отреагировали: написали и повесили над Волховским мостом транспарант. У меня такое под Киевом было, вот они и повторили.

Только текст другой:

"Проход запрещён! Нарушители будут застрелены. Выжившие будут застрелены повторно".

И нарисовали очень злую собаку с луком в лапах и наложенной стрелой.

Среди новогородцев тоже полно грамотных. Они офигели, и через мост не совались.

Среди ночи, когда с Людинового конца через реку валом повалил народ, Ольбег, оставив одну турму охранять своё подворье, другую — у моста, двумя оставшимися спустился на лёд и ударил мятежникам вбок.

Это была ошибка. У Ольбега — "драгуны". Копий нет, есть луки и палаши. Выехали, встали, начали стрелы кидать. "Стрелец с табуретки". Сперва хорошо получалось. Потом... у новогородцев и свои стрелки не худые есть — начали отвечать. Появились потери.

Тут Ропак не стал тянуть — Храбрый от Городища ударил навстречу "в копья". Мятежники побежали к Софии. А там им "в лоб" Рюрик своих повёл.

Сеча была кровавая. На Волховском льду между городом и Городищем и легли самые рьяные. Дальше уже проще пошло: подворья бунтовские окружали да выжигали. Ни софьяне, ни городовые в мятеж не пошли. Правда, двоих сотников городового полка "государевым" пришлось приколоть. А третьего зашиб Теофил.

Он явился к толпе воев, которых на возмущение уговаривали, один, без оружия. Принялся грозить карами небесными. Народ, прежде уже озлобленный речами зачинщиков, сперва и слушать не хотел. Гнать пытались.

Ага. Чимахай в лесу и медведей в разум приводил, а эти-то русский язык понимают.

Мятежники пришли в смущение. Тогда один из сотников-смутьянов кинулся с саблей. Их Высокоблагословение посохом сбил клинок, а самого сотника воткнул головой в стену церковки. Тот только ножкой дёрнул. И более не шевелился.

Из трёх сотен "золотых поясов" взяли половину. Ещё с полсотни — побили. Остальных или в городе не было, или попрятались. Десятка два смогли доказать свою невиновность. Прочие... принялись доносы строчить друг на друга. Не все. Но и трети довольно оказалось.

Особенно Гриша-епископ старался. Его Теофил лично вразумил.

Сперва по-чимахайски набил морду. С двух рук. Потом, по свято-георгиевски, в смысле: с молитвой сердешной, изгнал из него бесов. Водой, огнём и, само собой, словом добрым пастырским. А уж потом рассказал как будет взыскивать "три вины".

В городе все всё друг про друга знают. Либо указать могут, кто знает.

Мастер — "опонин", попоны делает? Он своего уличанского старосту знает, слышал, видел, что тот за два последних года наговорил, наделал. О чём рассказывает. С радостью и во всех подробностях. Включая хомут, украденный старостой со двора казнённого посадника Захарии, под шумок, когда двор разбивали.

Уличанский староста — рассказывает про кончанского. А тот на всех вечах бывал, всех слыхал. Иной, конечно, позапирается. И что? — Раз молчит — значит вор. Плетей да в колодки.

"Презумпция виновности" для всех "золотых поясов".

* * *

"Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа со средним избирателем" — сэр Уинстон?

Здешний "средний избиратель" — "золотой пояс". После пяти минут беседы — уже не аргумент "против", а остро осознаваемая необходимость... иллюминирования этого всего.

* * *

К полудню и биться никого не осталось. Так только, кого из злодеев ловят да в Городище тянут. К вечеру Ропак снова собрал совет. Князья, десяток ближних бояр, Теофил и Ольбег.

— Что дальше делать будем?

Князья да бояре хмыкают. Тема-то... эскалационная.

"Вернуть князя на его законный стол" — святорусскому вятшему понятно. Такое, в разных вариантах, делается неоднократно. Наказать "воров" — тоже понятно. А вот дальше... Город-то новгородцы, по сути, сдали сами. "Хорошие" новгородцы побили "плохих" — дело обычное. Ну, провели розыск, вытащили зачинщиков-крамольников. Ну, порубили там кому-то — десятку-другому — головы, кого-то пожгли-пограбили.

Всё знакомо, не хорошо, но нормально.

Слова вчерашние громкие, насчёт отнять вотчины, отменить вече и местный суд, наказать попов... Мало ли слов громких в собраниях говорится? Ведь ясно же, что такого быть не может. Что даже и скажет князь, а оно как-то... не сделается. А и сделается, да только кусочек, а потом князь помрёт, или передумает, или ещё чего... Так ли, иначе, а всё на старый лад переиграется. А местные-то дурни поверили, за ножи взялися. Вылезли и попалися.

Коли пошла такая игра, коли толк идёт про несбыточное, то и ввязываться...

"Не зная броду — не суйся в воду" — русская народная.

— А пусть он говорит, — и в Ольбега пальцами тычат.

Тот скромничать не стал.

Скромность "по-святорусски" из моих ребят выбивается лихо. Не с чего им перед старшим-вятшим, бородатым-родовитым краснеть-мяться. А уж когда дело наперёд продумано — что ж не обсказать? Глядя как раскрываются глаза и рты. Широко распахиваются. Так, что и вчерашний обед через зубы видать.

* * *

По сути, мы предложили Новгороду вариант Коростыньского договора Ивана III от 1471 г. Без договора: нет "высоких договаривающихся сторон". Есть князь, который объявляет свою волю.

"Мужы вольные" признают главенство над собой Великого Князя; новгородская внешняя политика ликвидируется как явление — внешние сношения есть дело Государя; призывание и изгнание князя отменяются: Государь поставляет князя по своей воле; Государь признаётся верховным судьёй; новгородский Сместный суд заменяется судом князя; титул архиепископа, его выборность — отменяется; вечевые грамоты ликвидируется; вече, выборность должностных лиц отменяется; Новгород уступает часть земель, объявляет о независимости Пскова и Юрьева.

Выборность архиепископа... Тема не столь давняя, но для Новгорода весьма важная.

В 1156 году новгородцы впервые избрали своим духовным архипастырем Аркадия. С тех пор после смерти или отречения очередного архиепископа происходят выборы.

Избрание — по двухступенчатой системе. Сначала на обычном месте вечевых собраний — Ярославовом Дворе, новгородцы называют трёх кандидатов, чьи имена пишут на листках пергамента ("жребии") и запечатываются посадником. Затем переходят на противоположный берег к Софии, где служат литургию. "Жребии" во время службы лежат на престоле собора, и после её окончания слепец или ребёнок наугад берёт один из них. Имя написанное в "жребии" немедленно оглашают.

В XIV в. станут считать, что более угоден богу тот, чей жребий остался на престоле, поэтому протопоп Софийского собора будет брать с престола "жребии", один за другим, зачитывая имена. И только потом оглашать имя нового владыки, которого тут же с почётом возводят на сени Святой Софии. Чаще всего это авторитетные лица из настоятелей монастырей или приходского белого духовенства. Однако будут случаи, когда избранный в архиепископы не имеет даже сана священника: в 1359 году архиепископом провозгласили Алексея — ключника собора Святой Софии.

Архиепископ, кроме дел церковных, ведёт кучу дел мирских. Например, обязательно скрепление поземельных актов печатью владычного наместника, за что собирается пошлина в три белки.

Всё это "сносится".

Мирские функции передаются князю, титул ликвидируется, "софьяне" — рассыпаются, нового назначает митрополит.

Иван III работал в РИ мягче. У него политические институты и традиции Великого Новгорода сохранились, хоть и номинально. Потом уже внуку его пришлось доламывать. Мы начали на три века раньше. Поэтому крови много меньше, а результат полнее и быстрее.

В это десятилетие (в РИ) здесь будет периодически возникать ситуация "двух князей". Её то будут навязывать, то вече само будет предлагать. Так будут призваны в Новгородские земли одновременно княжить два племянника Боголюбского — сыновья Ростислава Торца. Через пару столетий станет частым приглашать одновременно двух князей с их "дворами" (дружинами). Политические, хозяйственные, судебные функции князя сокращают, оставляя только военные. Наёмник в блестящей упаковке.

Я пытался продавить нечто подобное в Киеве. Предлагал разбить на 6-8 уделов с прямым подчинением Великому Князю. Количество перейдёт в качество и мятежи закончатся.

Пока не прошло.

* * *

Есть ныне любители порассуждать о "исконно-посконных новгородских вольностях". О "кровавом и ужасном" князе Святославе Ростиславовиче, который те вольности в крови утопил, телами новогородцев порубленных Волхов запрудил, так, что река и из берегов вышла. На всякий чих не наздравствуешь, на всякую лжу не наответствуешь. Однако скажу: зимой на реке лёд лежит. А Волхов и летом запрудить — ума дашь. А воли там было — для трёх сотен "золотых поясов". А остальным людям новгородским, меньшим да подлым, была неволя. Вот мы всех и поровняли.

Дурдом. Все застенки забиты, "сидельцы" друг на друге сидят, в пытошный — только по расписанию, загодя, в очередь. Писцы, глаза вылупивши, строчат расспросные листы. Голов не поднимая, слов не понимая. Дышать нечем. Свечи, плошки, факела — воздуха нет.

— Вот ты, княже, бояр воровских побрал. А дальше куда их? В Волхов под лёд спустить? С чадами и домочадцами?

Снова про то же, про цену справедливости в цене целесообразности.

Есть же справедливость божеская! Как в Библии сказано: "истреблю по четвёртое колено". Но здешне-сейчасные жители такое наказание для воров, для семейств воровских почитают несправедливым. Жестоким, кровожадным. Что делает его... нужным, но нецелесообразным. Надо, но нельзя.

Говорят, Ванька-лысый большой мастер такие загадки отгадывать. В щёлки проскальзывать, по лезвию проскакивать. В сплошной стене каменной — дверцы сыскивать.

Ропак с ненавистью смотрит на бывшего Торопецкого, а ныне своего Новогородского, только что поставленного, тысяцкого. Ну что ты пристал? У меня нога болит! Стоять не могу! А ты про этих... про падаль воровскую, пока живую...

Вчера, уже за полночь добрался до опочивальни.

Сударушку на постелю? — Какие бабы?! Тут бы только упасть и не шевелиться! Никого не видеть и не слышать. Никого, никуда... — счастье!

Уже сквозь сон, услышал, как сапоги с него снимают.

— Пантелей, ты чего не спишь?

— Тебя ждал.

Да уж. Неразговорчив сынок растёт. Весь в меня.

— Дело какое?

— Ага. Тряпицу на ране переменить.

У Ропака не было сил пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Просто сидел, привалившись к заботливо подложенным под спину подушкам, смотрел, как парнишка отмачивает тряпицу.

— Слушай. Тут всеволжские да суздальские говорили. Хотят землю Новогородскую растеребанить. А ты что скажешь?

Пантелеймон подозрительно рассматривал закоревшую, с пятнами гноя, повязку, сокрушенно качал головой.

— Ты бы, княже, полежал бы денька три. А то добегаешься. До встречи с господом. Да... А насчёт земель... твоя забота, тебе решать. Только надо самому понять — чего ты хочешь, цель твоя какая?

— Хм... Цель? Это тебя так Воевода учил?

— Ага. Сперва пойми — чего хочешь. Потом проложи туда тропку. Потом пройди не сворачивая.

— Цель? Моя цель — быти князем Новогородским. У-ой!

— Эта... не отмокла тута, прости. Ну. Ты ж уже князь? Достиг, чего хотел? Ставь цель новую.

— Достиг... Войско уйдёт — они опять восстанут. Всех наших вырежут. И тебя тоже.

Пантелей поднял глаза, внимательно посмотрел на Ропака. Улыбнулся. Нехорошо. Как давеча улыбался сотник Всеволжский. Как год назад улыбался в Киеве сам Воевода.

Ещё один волчонок растёт. Волк — в моём доме, под моей рукой. Мой ручной волк.

— Эт им... недешево встанет.

И замолк. Аккуратно промыл руки в шайке с горячей водой, протёр маленький ножик тряпочкой, остро пахнущей вином. Поковырял им в ране. Оттуда потёк гной. Ропак не сдержал... выражений. Юный лекарь, продолжил, не поднимая глаз и отвлекая посторонней беседой страждущего от болезненных впечатлений:

— Теребанить-то давно начали. С Киева ещё. Ты ж братьям Псков и Юрьев отдал. Потому что самому тебе всех здешних земель не удержать. Такой кус — не прожевать. А какой — прожевать? Чего они хотят-то?

— Они-то. У-ух... Не дави так.

— Надо. Выдавить гной с раны. И чего ж они...?

— Братец Рюрик хочет Шелонскую пятину. С Луками. Братец Мстислав — половину Водской. С Копорьем. Искандер сказал, что Боголюбский хочет Бежецкую. С Мологой, Волочками и Новым Торгом. А твой... ы-ых... "Зверь Лютый"... Ну, ты Пантелей, весь в него! По живому же...!

Ропак смахнул пот, выступивший от ощущений в ране. И сам-то не труслив, не слаб. Много чего в жизни довелось попробовать, пережить, перетерпеть. Но вот так, по живому... крепко Воевода своих вестовых учит. Птенчики, у-уй!, из выводка "Зверя Лютого". Ни своей, ни чужой крови не боятся.

— Терпи. Всё. Теперь новую повязку наложу. Так что там Воевода Всеволжский?

Парнишка явно отвлекал внимание. Но ответить надо.

— Всю Обонежскую пятину хочет. Со Свирью. Да ещё верх Водской. От Невы к полуночи. Да ещё весь берег по Западной Двине. Аж по Усвяты.

Пантелеймон аккуратно намазал костяной лопаточкой на тряпку мазь из корчажки. Примерился.

— Эт не моего ума дело. Ты — князь, как скажешь — так и будет.

Ропак дёрнулся, когда горячая мокрая ткань легла на больную ногу. Пантелей принялся заматывать рану, продолжая развлекать князя:

— По моему понятию, главные враги тебе — бояре. Главные из них — кто торг с Двинской землёй ведёт. Оттуда меха, деньги, там их люди. Их опора. Ежели те места отдать Воеводе — он их начисто выведет. Тогда и здешний остаток силы иметь не будет. Не сильно туго?

Лекарь оглядел повязку, довольно хмыкнул — аккуратно получилось. Поднял глаза и вдруг ласково улыбнувшись, попросил:

— Ты... эта... не скачи сильно. А то опять заболит. Худо будет. Ежели с тобой что...

И принялся собирать тряпки и инструменты.

Ропак откинулся на подушке. Как-то... на душе потеплело. Вот, есть же... кто обо мне заботится. Душой своей. Именно что обо мне самом, а не о вотчинах да о милостях. И боль в ноге успокаивается. И вообще... жить — можно.

— Погоди. А с остальными как?

— С братьями-то? Отдать. Всё, что им для дела надобно. Для твоего дела. Но не более.

Отдать. Всё.

Для дела. Но не более.

Хитро сказано. Точно.

Теперь бы понять: "не более" — это сколько?

Боль отступила, перестала дёргать, ушла.

Пришла накопившаяся усталость. Навалилась, накатила.

Спать.

"Утро вечера му...".

В последующие дни в Городище обсуждалось несколько вариантов раздела "Новгородского наследства". Победителям было очевидно, что оставить эту землю как есть — нарваться в ближайшее время на новый кровавый мятеж.

Решение вырисовывалось многослойное:

— уничтожить наиболее активных противников, нескольких казнить публично-воспитательно, повесить;

— выселить остальных противников, подальше, чтобы не вернулись;

— создать группы сторонников, более всего — раздачей конфиската и дарованием милостей;

— раздробить "поле" возможного грядущего мятежа, разделить Новгородские земли.

Никто не получил всего, что было запрошено. Но мы — почти всё. Причина: "агент вливания". Пантелеймон совершенно не походил на традиционного "фаворита" или "советника". Однако был в состоянии донести до Ропака наши пожелания. В дружелюбной, разумной форме. Он весьма привязался к князю, а наши предложения были направлены тому в помощь, на решение его проблем, на укрепление его власти. Ему на пользу. Важно было подать их правильно и своевременно.

Для меня это "приобретение" означало, прежде всего, новые заботы, новый виток "кадрового голода". Кого ставить в погосты по Свири, Онеге, Ваче...? Градоначальник в Усвяты — кто?

Глава 639

* * *

Куда девать воров? — Тема, и вправду, больная.

Проблема не собственно новгородская, не чисто русская — общесредневековая. Что делать с выявленным и схваченным преступником?

Тут, конечно, набегут "сторонники простых решений": отрубить нахрен всем головы!

По закону? — В русском законе нет смертной казни.

Плевать! — Тебе плевать на закон? А остальным — нет. И ты становишься "беззаконным". "Собака бешеная". Такое — истребить. Для мира божьего очищения.

В "Заповедях" — "не убий". Принять грех на душу? На твою личную душу?

Плевать на свою душу? — А остальным — нет. Ты, тварь бездушная, прислужник сатанинский? — Истребить.

Ты можешь быть самым сильным, ловким, быстрым. Но и тебе надо спать. Тогда тебя зарежут или сожгут. Просто "добрые русские люди", во имя закона и справедливости.

Иван Грозный устроил "Новгородский погром", будучи не только бесспорным наследственным Государем, но и вырастив вокруг себя многослойную защиту из лично преданных людей. Предварительно многих из верных и неверных — истребив.

Ты уже прошёл эту дорогу? Уничтожения добрых друзей, ставших изменниками? Так что же ты кричишь "отрубить нахрен"? — Это — смерть. Твоя.

Посадить? — Кто будет платить за содержание и охрану? Казна? — В казне всегда недостача. Отсюда регулярные, на Востоке и на Западе, в России и в 18 в., прогулки зеков по городу. Для сбора подаяния.

Отсюда же варианты калечения. Безрукий и/или слепой не сможет повторить своё злодеяние, а кормить-сторожить его не надо. Отсюда же — продажа в рабство. Кто купил — тот и расходы несёт.

Это — плохо. Оставаясь в прежней общине искалеченный преступник не сможет злодействовать. Но станет антиправительственным пропагандистом. Воспитывая своим наглядным примером отвращение, вражду к поступившим с ним так, безусловно, с его слов, несправедливым образом, властям.

Наказав одного злодея власти воспитывают несколько новых.

Сходно и с продажей в рабство. Сильно на это нарвались монголы. Побив кучу кипчаков и алан, они продали пленных грекам. Греки — египтянам. Те — своему султану. Тот сформировал из рабов-воинов гвардию — мамлюков. Которые пришибли султана, избрали султаном — султаншу, раскатали Седьмой Крестовый... И больно побили монгол "за всё хорошее".

А вот каторги, принудительных работ негодяев на пользу обществу, здесь нет. Такое требует более высокого уровня производительных сил. Было в Римской Империи, будет в Позднем Средневековье. Пока — единичные кратковременные примеры в рудниках Византии, в болотах халифата.

А вот мы во Всеволжске — умеем. И имеем необходимое.

* * *

— Дело простое. Выслать. Во Всеволжск.

— Чё ты городишь?! У вас как пришёл — прежние вины долой. Они все враз вольными станут!

— Ага. Вольными. Только у нас на казну и вольняшки работают. А шесть лет в лесу дерева ронять...

Ольбег смерил взглядом новоявленного Новгородского тысяцкого.

— Пожалуй, ты столько там не протянешь.

Боярин набрал воздуха, чтобы достойно ответить наглецу. И поймал оценивающий взгляд Ропака.

Мда... Шесть лет лес рубить... А там, сказывают, и вовсе гиблые места есть. Куда и дикий зверь не заходит.

— Н-ну... будь по-вашему. Забирай бояр воровских да гони к себе в турлы.

— Заберёт. И погонит. Но начать надо не с воров, а со служивых.

Теофил, сидевший до того за столом с опущенными глазами, вдруг вскинулся, посмотрел прямо на Ропака. Того аж передёрнуло: будто хладом ледяным повеяло.

— Со слов твоих, княже, я обещал воям новгородским, что им никаких обид за службу изменникам не будет. Однако же — есть. По поводам мелким. И — будут. Всё более. Многие, из людей твоих и иных князей, на добро служивых облизываются, баб да девок их помять норовят. А корму в городе все менее, торги закрыты, подвозу нет. Терпение у служилых скоро кончится, и они за мечи возьмутся. Тогда — резать. И слово твоё княжеское, честь твою — порушить. Или... их надобно с города выводить. Добром. Приголубливанием, а не примучиванием. Что скажешь, Ольбег Храбритович?

Ольбег вздрогнул. Задрал нос, гордо оглядел присутствующих. Все слышали? Меня с отчеством величают! Да не кто-нибудь, а сам викарный епископ. Владыко земли Новогородской!

— Воевода примет столько народу, сколь к нему придёт. Всеволожск всякому доброму человеку открыт. Однако ж люди воинские не смерды, не деревеньщина-посельщина. Им надобно дать такое, чтоб не хуже здешнего было. А лучше — лучше.

— Ишь ты. По мешку самоцветов каждому?

— Были бы самоцветы — тюками роздал бы. Да только без толку. Камушек в рот не положишь, на плечи не наденешь. Посему... дать людям самим выбрать.

Ольбег оглянулся на Искандера, лелеющего сломанную руку на перевязи. В ходе городских боёв конь шарахнулся, князь из седла вылетел и... Ничего — голова цела, а рука зарастёт.

— Кто похочет — тем в государево войско.

— Нет! Они ж воры! Они ж изменники!

— Они присягали Господину Великому Новгороду. Господин их своей присяге князю изменил, они своей — нет. Другое: коли кто похочет к кому из князей в дружину идти и тот берёт — быть по сему. Однако с Новгородской земли чтобы ушёл. И третье.

Ольбег снова призадумался, подбирая слова. Когда с Воеводой говорили — всё просто было. А тута... как бы объяснить. Понимая, что всякое слово здесь сказанное — к вечеру уж всему городу известно будет. И многократно по-всякому переврано.

— В конце осени прежний князь Новгородский Роман Мстиславич, с Новгорода от обид боярских ушедший, взял, с немалой помощью Воеводы Всеволжского, городок Саксин, что на Низу Волжском стоит. Поднял там хоругви русские и крест православный. И зовётся то место нынче — Русская Хазария. Места богатейшие. Хлеб там родится, как здесь и не видывали. Рыба в реке аж из воды выпрыгивает. Птица летит — по всему небу от края до края. Купцы ходят, торг ведут немалый. Хорошее место, добычливое, сытое. Однако ж малой силой его не удержать. Коли кто из воинских людей надумает к князю Роману идти, то тот рад будет. И наградит немало. По богатству места да важности службы. А Воевода таких людей сразу после ледохода туда отвезёт.

— Эт... Эт как? Отвезёт?! То ж не ближний свет! То ж самый земли край!

— Не-а. Не край. Наш приказчик там сидит, отписывает про страны, что ещё дальше лежат. А что далеко... Воевода лодии свои, как ледоход пройдёт, пригонит к Мологе. И сколь народу в них влезет — прямиком по Волге до самого Саксина. Брать с собой ничего не надобно. Оружие своё — его отдельно повезут. Корм Воевода даст. Не буянить, не озоровать. Месяца не пройдёт — они уж на месте. Местные побиты, дома пустые. Занимай, живи.

Снова, как прежде от слов Чимахая, пахнуло на бояр и воевод чем-то невиданным. Только не промороженным, обледенелым, тёмным, а жарким, морем да степью пахнущим. Бесконечными плавнями, где ходит косяками красная рыба. Истомлёнными солнцем степями, где мирно пасутся бескрайние табуны коней...

И всё это — не где-то в сказочной неизвестности, "за морями, за горами, не дойти ногами, не взглянуть глазами", а вот, чуть дальше протянутой руки.

— Мологу знаешь?

— Н-ну...

— Там — в лодку и оп-па-на — Саксин.

Понятно, что такое несколько сложнее, чем в нужник на своём дворе сбегать.

* * *

"Я в туалет схожу, пожалуй.

Вам принести чего-нибудь?".

Что ты с нужника принесёшь-вынесешь? Кроме чувства собственного удовлетворения. А вот там-то...

* * *

Ольбег "снял сливки". Не потому, что взял много хабара — наоборот. Награбленное майно пришлось оставить в городе, отрядив для охраны часть людей. А потому, что уходя первым сумел собрать лучших возчиков, коней, сани. Что имел хоть часть корма на дорогу, что и придорожные селения имели хоть что-то съедобное. Да и путь ещё стоял крепкий.

Ещё он постоянно гонял гонцов в Мологу, куда мы дотянули линию телеграфа. Я знал о происходящем в Новгороде и мог принять меры. А он, как и многие из моей молодёжи, были уверены в моей помощи. Привыкли они к этому. Решив, почему-то, что Воеводе любая забота — только рукой махнуть или брови нахмурить. И — "всё будет хорошо".

"Хорошо"... О-ох. Хлебные обозы из Ярославля двинулись в Мологу ещё до того как караван Ольбега вышел из Новгорода. А в Мологе власть нынче суздальская. А люди-то те же! Куда тот хлеб ссыпать? Так чтобы он долежал, не сгнил, не растащили... А с серебром у меня...

Да и плевать! "Люди не работают за деньги" — уже говорил? Люди работают за страх да за совесть. "Совесть" там... новогородская. А "страх" — не от меня, а от Боголюбского. Что дало некоторым надежду на "проскочить в щёлочку". Между Государем и Воеводой. Оказалось — иллюзию надежды.

Из шести сотен семейств, признанных Ропаком "служилыми" половина пошла к князю Роману в Саксин. Три сотни семейств, две тысячи душ были погружены в новую расшиву со странным названием "Вицли-Пуцли" и, в конце апреля, пошли на Низ.

В Саксине... их, конечно, приняли. Дали и жильё, и худобу кое-какую, и службу. Плавни вполне позволяли прокормиться. Несколько тяжелее было с хлебом, но Афоня за годы своего пребывания в этих местах, разобрался, по моему настоятельному совету, с особенной здешней манерой пашенного земледелия, с самаркандской пшеничкой-арнауткой.

Здесь делают так.

Выбирают ложбинку между буграми, которую вода в половодье заливает. Когда вода стоит высоко — ставят плотину, засыпают вход в ложбинку. Вода испаряется, оставляя нанесённый ил. Затем пашут и сеют вот эту арнаутку. Урожай — фантастический! Сам-150. А то и выше.

Так пашут два-три года. Затем плотину разбирают, снова запускают половодье. И снова запирают воду.

Пока Афоня с покойным ханом ссорился, в зиндане сидел, местные жители освоенные им участки под себя забрали. Но всё испортить не сумели. Так что, Афоня и прежнее вернул, и втрое добавил. Зерна, правда мало осталось — всё на посев ушло. Но по осени Саксин будет со своим хлебом.

Люди из новгородского городового полка относились к Подкидышу как к изменнику. Считали его главным виновником всех бед, обрушившихся на город. Только деваться им некуда — без единой головы Саксин соседи вырежут. Были бы ушкуйники — попытались бы устроить какое-то пьяное кровавое безобразие. Типа Хлынова, Хортицы, Тортуги. Но здесь пришли люди строевые, к дисциплине привычные. Семейные — к баловству, к "лёгкости в мыслях необыкновенной" — не склонные.

"Волжская вертушка", "корабли скорби", "реки слёз"...

Обязательным элементом прогрессизма является перемещение больших масс людей. Просто потому, что прогресс — разрушение "старого мира", частью которого является место обитания. Точнее: восприятие, привязанность человека к месту. Лишённый таких, географически-локальных корней, человек становится более восприимчив к инновациям.

"Здеся — не тама".

Понятно, что предпочтительнее добровольное перемещение. БАМ лучше ГУЛАГа. Однако "добрая воля" — продукт скоропортящийся, дорогой и медленно вырастающий.

Мы использовали все три стимула: "пряник", "кнут" и прямое насилие.

Про пряник для добровольных переселенцев я уже...

"Кнутом" работали изменения, которые начались на "Святой Руси". Не всегда "кнут" происходил непосредственно от меня. В Новгороде, например — Ропак. Своими силами, в собственных интересах. Но — по той же логике. От меня — только возможности. Не сами действия.

Множество людей на "Святой Руси" оказались в состоянии "каловой комбинаторики": жить, на прежнем месте, по прежним законам — выбери любые два из трёх. Но не все три.

Подавляющее большинство делало вид, что ничего не изменилось, что все новизны — где-то там, их не касаются. Это давало нам свободу манёвра. "Сегодня бреем Фому, Ерёму — завтра".

Довольно немногочисленные деятели, преимущественно из вятших, были готовы "не жить" ради сохранения старины. Их... иллюминировали. Нельзя давать таким возможность втянуть в их глупости остальных.

Куда более многочисленной была группа "ного-голосователей" — готовых уйти, унося с собой свои законы и обычаи, на новые места. Для "Святой Руси" с "кочующими земледельцами" — такое распространено.

Увы, я — Не-Русь. Уходя "с прежнего места жительства", с Руси, они часто попадали под мою власть, в местности, где изменения вводились ещё более интенсивно. Сразу сталкивались с такими, прежде неизвестными вещами, как гос.граница, фильтрационный лагерь, санитарный контроль, минимальное обучение, обязательная отработка... Некоторые буянили, другие поворачивали назад. Но большинство, утомлённые своим "исходом", принимало новые правила.

В набор целей для эмиграции мы добавили Саксин. И обеспечили реальность такого "исхода" — "Волжская вертушка". Немало людей, не желая оставаться на изменяемой Руси, не желая перебираться ко мне на Не-Русь, собирались в Верхневолжские городки и отправлялись в Русскую Хазарию. Каждый виток реформ в Северо-восточной и Северо-западной Руси выплёскивал в Волгу новую порцию "добровольных саксинцев".

С другой стороны, с Юга, пошёл поток пленных. Трудовых ресурсов. Подневольных, чуждых местному населению. Другой контингент, другой режим.

"Волжская вертушка" позволила нам отработать технологию перемещения больших масс людей, как добровольных, так и принуждаемых, с минимизацией потерь. Опыт был использован и на других направлениях.

В начале мая обе расшивы полностью загрузились и отправились из Саксина в обратный путь.

Торг — никакой, но ограбление города дало немало полезных товаров. Например, все запасы олова, которое мне было нужно. За "нипочём" — нынешний хозяин очередного склада, какой-нибудь новгородский или волынский гридень, не мог продать металл — некому. А сторожить его, постоянно ожидая то набега, то пожара... глупо.

Другая особенность: обилие невольников.

Мы не торгуем людьми. Но мы их покупаем. По две ногаты за голову. Меня самого когда-то так в Киеве продали. Ничтожная сумма — цена курицы на Руси. Но этого достаточно, чтобы рабовладелец, не видя пользы от своего раба, но видя расходы на прокорм, не убил или прогнал двуногое имущество, а отвёл моим людям.

Это даже привлекательнее, чем "секондхенд", когда вещи, ставшие ненужными их владельцу, отдаются вовсе бесплатно "в помощь голодающим Африки". Множество моих современников в Демо России ознакомились с этой системой со стороны получателей в конце 20 в.

Поскольку "Русская Хазария" — русская, то запрет на владение людьми в ней введён.

Почти полная смена собственников хоть чего в городе, голодная зима, мятежи — уничтожили прежних и не позволили сформироваться новым рабовладельцам. Людей продавать — некому.

А вот государство, в лице князя, озаботилось порядком и благоустроением общины.

В Саксине оставалось немало нищих, живущих на пепелищах своих домов, кормящихся случайными заработками, попрошайничающих, приворовывающих, питающихся отбросами...

* * *

"Лишние люди". Но не по Чехову или Тургеневу, а жилищно-желудочно: нечего есть и негде жить.

"Врождённый порок капитализма — неравное распределение благ; врождённое достоинство социализма — равное распределение нищеты".

Дополню сэра Уинстона: "Врождённое свойство феодализма — неравное распределение нищеты".

Нищих объявили "лишними" и отдали мне.

* * *

Подкидыш поступил просто: город и окрестности были вычищены и почти тысяча таких бедолаг, пройдя сан.обработку, погрузилась на расшивы.

Другая важная категория — пленные ширванцы. Два захваченных с полными экипажами батела дали шесть сотен здоровых мужчин, бывших матросов и пехотинцев ширваншаха. Ещё пара сотен попала из экипажей других захваченных и уничтоженных судов. Из этого контингента были сформированы "тягловые команды", которые "бегом быстренько" потащили расшивы вверх по Волге.

Маршрут знаком, мели известны, всякие... "говорящие негоразды" ещё не восстановились после эпидемии тифа. Караван шёл быстро, не останавливаясь на ночёвки и приготовление пищи, меняя "тягунов" каждые четыре часа.

Манера, введённая мною ещё на Верхнем Днепре с использование банды Толстого Очепа, многократно улучшенная и модифицированная, давала прежде невиданные здесь скорости проводки караванов. Я об этом уже...

Пройдя 3.5 тыс.км за два месяца, частично разгрузившись по дороге, "Вицли-Пуцли" вышел в район оз. Пено.

За прошедшие весенне-летние месяцы здесь уже были построены три лагеря строителей, уточнена трасса канала, начата заготовка леса. Низкий уровень воды позволял вести работы напрямую, без дополнительных приспособлений. Копай и копай.

Позже, в сентябре 1170 г., когда пошли дожди, запустили и четыре земснаряда. Многочерпаковые, якорные, с шаландовой транспортировкой грунта.

* * *

Первый земснаряд в РИ — конец XVI в., инженер Лорини, с двустворчатым грейфером. Тяга ручная, незаменим для проведения работ на каналах Венеции.

17 в. — инженер Бальма, Франция, два ковша и ступальные колеса, приводились в движение 16 рабочими.

1718 г., Голландия — плавучий земснаряд многочерпакового типа.

Увы, я не помню созданную Бетанкуром в 1809-1812 гг. оригинальную российскую многоковшовую землечерпалку с паровой машиной для очистки русла рек и каналов. Её производительность в 50 раз выше, чем у аналогичных машин того времени, работавших в Европе. Модель видел, подвешенные цепочки ковшей по обеим бортам помню, а вот в подробностях... Ребятам есть над чем головы поломать.

У нас — скачок на пять с половиной веков. Без Венеций, Франций и Голландий. Просто нам нынче стало нужно. И — возможно.

* * *

Машина — убоище. Потому, что на конной тяге: ведущий барабан крутят лошадки.

Вторая беда: грунт. Он — лёгкий. Ил, пески, суглинки. Черпаки гребут его без проблем. Но много утонувших стволов. Есть и валуны с морен. Выковыривать их... Поставили два грейфера, но всё равно хреновато.

Третье: слабые берега и дно. Большая часть трассы — либо явные болота, либо частично заболоченные озера. Включая такую неприятную разновидность как торфяное "ложное" дно.

Тут мы несколько... уелбантурили. Когда стал крепкий лёд, вытащили четыре "швейных машинки" — копры на больших санях. И принялись забивать "ниточками" в прорубаемые полыньи сваи.

Леса вокруг достаточно, валить его начали ещё в марте. Лесопилки поставили, бока у бревна сняли — получились очень приличные лафеты. Поставили три смолокурни. Железо для ванн с кипящей смолой притащили. Вкинул еловину-сосновину и вари.

Между "нитками" по краям провели каменно-земляную засыпку. Да ещё и поверху сваи связали плахами, получив бревенчатую мостовую. Корабли должны проходить канал на конной тяге — два бичевника. Не потому, что здесь не бывает попутного ветра. А потому, что конями — надёжнее и равномернее.

Между дамбами с бичевниками, без перемещающегося, "плывущего", сползающего с боков донного грунта, земснаряды смогли точнее обеспечить минимальную глубину. Такую же, как на планируемом "Порожном" канале.

Формально между Соблаго и Корякино три версты сухого пути. В другую сторону до Орлинского — пять. Фактически, от Тиницкого до Охвата пришлось прокапывать, углубляя и расширяя все русла речек и озёр, три десятка вёрст. И чуток дальше.

Чтобы понятнее:

"Из южной части Корякинского болота вытекает Анучинский ручей, который является истоком Западной Двины. Через пятьсот метров он сливается с Корякинским ручьем, а через шестьсот — впадает в небольшое лесное озеро Корякино, с островком посередине. Из его юго-восточной части вытекает ручей Двинец. Вниз по течению, через четыре километра он приведёт к северной оконечности озера Охват. Пройдя почти 10 километров через Охват, впитав воды рек Нетесьма и Волкота, Западная Двина вытекает из озера уже широкой (10-15 метров)".

Для туриста 10-15 м — широкая река. "Здесь и сейчас" шире — больше воды, чем в 21 в. Я про это уже...

Но "достаточно широко" не означает "достаточно глубоко" — мне нужен "правильный" профиль по всей ширине, стандарт ширины канала — 20 м.

Короче: копать и копать. Очень часто — в воде.

Что порадовало: не пришлось сильно заморачиваться со шлюзами. Перепад высот невелик, не так, как между Волгой и Доном. Но, конечно, спускать озера в Волгу или в Двину — не надо. Нет уверенности в постоянном наполнении канала, как в Переборах или на Порогах. Поэтому вкопались на базовый уровень от волжского меженя по всей длине. Фактически, уровни Двины и Волги в здешних краях одинаковы. Однако среднюю часть разбили на три участка со шлюзами. Чтобы не высушить округу в голый песок.

* * *

Чисто для знатоков: Верхневолжский бейшлот (построен в 1843 г.), образуя Верхневолжское водохранилище, объединяющее в единый бассейн озёра Волго, Пено, Вселуг и Стерж, имеет другое назначение. Его цель — улучшение работы Вышневолоцкой системы, регулируя сток в верховьях Волги для судоходства в межень благодаря попускам запасов воды, накапливаемых в половодье.

У меня нет Вышневолоцкой системы. Да и вообще, мы не строим водохранилищ, поднимая уровень, а вкапываемся, создавая каналы. И, конечно, направление судоходства иное.

* * *

Сильных паводков здесь нет. Хотя некоторые решения против весеннего льда, отработанные в Переборах, применили. Особенно — на оголовье со стороны Волги.

Итог: весной 1171 г. два "шилохвоста", разгруженные, со снятыми рулями были перетащены в Охват, где мы развернули ремонтную базу, доукомплектованы и спущены, хоть и с трудами немалыми, а более всего — со множеством лишних переживаний, повизгиваний и глупых наездов, в Балтику.

Этот сплав... отдельная тема. И в своей русской части. И в летто-литовской.

Будет повод — расскажу позднее.

В конце июня на Руяне увидели Всеволжский флаг.

Бз-з-ды-ынь.

Надо ли объяснять, что это было... потрясение? Для всех, связанных с Варяжским морем, живущим на его берегах.

Ничего подобного, ни по размеру, ни по качеству здесь ещё не видывали. Последствия для всякого разумного человека очевидны. Быстрее и лучше других это поняли "мои люди там".

Кестут, выплывший встречать "шилохвосты" в море во главе целого флота — войти в его канал они не рискнули, потрогал каждую верёвочку, погладил каждую мачту, покрутил в руках арбалет, взволновался при виде исполнения "парусной тревоги" и глубоко задумался, наблюдая за учебными стрельбами аркбалист. Оглядел свои кнорры и ушкуи.

— Хочу. Такой же.

Отсендиный Дик — главный на эскадре.

Он же по кораблям всегда первый! Новое море! Новый маршрут! Как же такое без него?!

Гонор — аж носом летит. Эти всякие... сухопутные. Они, вишь ты, ещё хотеть смеют! Но Воевода однозначно приказал: к Кестуту — с уважением.

Дик вежливо поклонился.

— Да, господин князь. Конечно. Если на то будет воля господина моего, Воеводы Всеволжского.

Позже, уже дома вечером, Елица, видя мечущегося по комнате в "корабельных" мечтах мужа, задала простой вопрос:

— Кто ими управлять будет?

Имея ввиду: "управлять кораблями".

— Найду. Из рыбаков поставлю.

— Кто учить будет? Тех рыбаков.

— Сами научатся. Русские же выучились.

— Их учил Воевода. Исправлял, кормил, одевал, спасал, заставлял. Много и долго. Ты — сможешь?

— Хр-р... Этих найму. Которые умеют. Или заставлю.

— "Эти" — в службе. Их не нанять. А заставить...

Елица сидела на постели, расплетала косы и задумчиво смотрела в угол.

— Такое — Воеводе обида. За своих людей... он ответит.

Кажется там, в углу опочивальни княжеского терема в славном городке Каупе, виделось ей то подземелье в Пердуновке, где сидела она когда-то, дожидаясь смерти. Ожидая казни от "Зверя Лютого", казня каждую минуту саму себя. Ни на что уже не надеясь, ничего уже не исправить, никого, кроме себя, не винить. Безысходность. От собственной глупости.

Она встряхнулась, отгоняя воспоминания о своих тогдашних чувствах. Посмотрела прямо в глаза остановившегося посреди метания по комнате своего невенчанного мужа.

— Кастусь, миленький. Воевода не прощает. Ни добра, ни зла. На зло ответит так...

Окинула взглядом толстые, даже на вид крепкие, непробиваемые, несдвигаемые венцы сруба.

— Здесь ничего не будет. Ни города, ни людей. Только пепелище да вороньё.

И снова глядя в глаза владетелю Каупа, который попал ей в руки почти ребёнком, с которым они прошли столь много и невзгод и успехов, повторила давнее:

— "Что моё — моё. Моё без спроса брать нельзя". Попроси. Но взять силой или перехитрить... пепелище.

Уж кому, как ни ей, моей бывшей неверной наложнице, знать о последствиях "моё — взяли". Да, ей удалось тогда выскочить "из-под топора" гнева "Зверя Лютого". Чудом уцелеть. Получить не прощение, но, хотя бы, дозволение жить дальше.

Только она помнит. Как тогда сама себя отпела, смирилась с неизбежной собственной гибелью. Правильной. Неизбежной. Справедливой. Просто потому, что на денёк-другой доверилось собственному, как оказалось, очень глупому чувству.

"Зверь" её пожалел, отпустил. Вот, даже и мужа не худого дал. Но сидит где-то глубоко внутри и собственная готовность к могиле "по глупости". И — тоска. По упущенным возможностям. По счастью быть рядом, в той буче, "боевой и кипучей", которая постоянно закручивается вокруг Ванечки.

Ой, нельзя так думать! У князя Ивана свои дела разные, а мы тут, в Каупе, потихоньку-полегоньку... Вовсе не строя, к примеру, такие корабли. И даже не догадываясь прежде, что вот такие красавцы — возможны.

— Надо — попроси. Но... Все корабли в мире не стоят доброго отношения "Зверя Лютого". С ним — и новое добро добудет. Без него — и нынешнее потеряем.

Сходные чувства — "хочу!" — возникали и в Гданьске, и на Руяне. Сигурд сразу понял: не по зубам. И тут же, прикинув некоторые возможности, сделал выбор в конкретных текущих обстоятельствах. Не в тоннах груза или серебрушках дохода — в главном: кого держаться, на чьей стороне быть.

Просто — вид. Зрелище огромных, по здешним меркам, белопарусных громад, неторопливо входящих в гавань, вызвало эмоции. Заставил напрячься, заинтересоваться, узнать и обдумать. Принять решение. И реализовать его. Что, вкупе с другими моими и не моими действиями привело здешние народы и государства к чрезвычайному потрясению. К серии чрезвычайных. О чём позже расскажу.

Михалко сперва очень встревожился, когда сигнальщики с побережья сообщили о том, что два огромных корабля легли в дрейф у входа в главную бухту острова. Успокоился только когда прибывший на берег Дик передал пакет с письмами и добавил по-простому:

— Пришли от Воеводы Всеволжского. Места посмотреть да помочь тебе, княже, коли нужда какая.

Два "шилохвоста", подобно "попаданцам" из других эпох или мест, рывком изменили расклады на Балтике. Не действием даже, но лишь присутствием своим. Имея 160 тонн водоизмещения против 20-25 у местных кнорров — основных торговых кораблей на транс-балтийских маршрутах, они заменяли не 6-8 торговцев, но, превосходя в два-три раза в скорости — 15-20. Каждый.

* * *

Спустя всего одно-три десятилетия на Балтику выйдут фрисландские когги ("бочонки").

Порождение "ваттового моря" — прерывистой череды ваттов (мелководных морских участков) у берегов Нидерландов, Германии и Дании, часть акватории Северного моря, ограниченная цепью Фризских островов. 500 км. в длину, 10-50 в ширину. Дважды в день осушается отливом и наполняется приливом. Сформировалось в X-XIV вв., когда торфяные отложения, ранее отделённые от океана песчаными дюнами (позднее — Фризские острова), были разрушены и смыты в результате штормовых нагонов воды.

Когг строят за три года. Основной материал — дуб. Массивные элементы выпиливают, а не вырубают, как у викингов.

Прямой киль, короткий корпус судна — соотношение длины киля и ширины корпуса примерно 3:1. Почти прямой довольно крутой ахтерштевень, высокоборный дощатый корпус судна с клинкерной ("внакрой") обшивкой и открытой палубой.

Скорость — 3-4 узла, парус — 180-200 м«, грузоподъемность до 200 тонн, осадка (с грузом) — 2-3 м, экипаж: 10-18 чел. Рулевое весло на правому борту. Во втор.пол. XIII в. появится навесной руль, снабжённый румпелем. Характерная черта — высокие зубчатые надстройки на баке и юте, для размещения пращников и стрелков. Мачта — одна, с одним прямым парусом.

При наличии киля, судно практически плоскодонное, благодаря повышенной ширине средней части корпуса.

Очень удачная конструкция в условиях ваттов, когда море дважды в день далеко заливает берег, позволяет подойти к пристани и там сесть на грунт при отливе. Можно разгрузиться по сухому и со следующим отливом уйти в море. Пожалуй, первое на Балтики чисто парусное морское судно.

Немцы, придя на Балтику, пришли со своими кораблями. Вытеснив скандинавские кнорры и драккары. Чуть позже, когда на побережье появятся немецкие города с достаточно "глубоководными" гаванями, когда начнёт подниматься Великая Ганза, этот тип корабля станет основным. В 1206 г. Ригу спасло от голода прибытие всего двух коггов с хлебом.

Со временем пропорции будут меняться, станет короче киль, повысится скорость и грузоподъёмность, станет обычной вторая надстройка на носу, появится вторая мачта, пушки поставят...

Пока эти корабли ходят вдоль побережья Северного моря, изредка появляясь в датских Зундах. Они почти не уступают "шилохвостам" в грузоподъёмности, раза в два-три проигрывают в скорости и очень существенно — в манёвренности.

Снова: мы успели в последний момент. Ещё поколение и немцы утвердятся на Балтийском побережье, прежде всего — в Любеке. И наполнят море своими кораблями.

* * *

Руян стал мгновенно ближе. К Роскилле, Любеку, Гданьску, Висьбю, Каупу... "Ближе" — для того, на чьей стороне эти корабли.

Появление "Балтийской эскадры" оказалось очень своевременным. Фактически — в последний момент. Все прибрежные владетели внезапно осознали, что Ванька-лысый — высоко сидит. На Дятловых горах. И глядит — далеко. Сможет дотянуться. Каким-либо, прежде невиданным, способом.

Таких корабликов никто никогда... А сколько их вообще? А что на них ещё есть? Кроме показываемого? А не явятся ли с той стороны какие-то... драконы морские или ковры-самолёты огнеметательные?

Кораблики прошли Зундами и показали нашего "чёрта на тарелке" в Атлантике. Дания, Гольштейн, Голландия, всё побережье Европы постепенно становилось зоной наших интересов. И - возможностей.

Работы по созданию Волго-Двинского канала требовали, помимо знания местности, умений строительских, инструментов и приспособлений, и очевидно отсутствующего: людей, рабочей силы. Строительства такого объёма в "Святой Руси" не бывает, потому что собрать тысячу-две-три человек в одном месте, чтобы они хотя бы просто месяцами копали землю — просто невозможно.

Факеншит же! Не потому что тупые, а потому, что жрать нечего!

Выражаясь академически: низкий уровень производительных сил, происходящий от низкой удельной продуктивности вмещающей экологической системы.

Проще говоря... Да сказал же уже! Жрать — нечего! В каждом конкретном месте. А привезти — дорого.

Про расценки при строительстве Михайловского златоверхого я уже не раз вспоминал: одна-две ногаты в день.

Есть вариант мобилизационный: просто согнать на работы население. Так частенько делали в 16-18 в. В эпоху торжества крепостного права и всеобщей трудовой повинности. И пусть они (работники) там как-нибудь сами... держатся.

Они — "держатся". Но не долго.

В "Святой Руси" есть только один пример стройки сходного объёма: город Ярослава. И то — растянулось на годы.

Чтобы его повторить, надо, как минимум, это население поблизости от стройки иметь. А у нас — Валдай. На Новгородчине в эту эпоху 90% сельских поселений — 1-3 двора. И стоят они вёрст за 5-10 друг от друга.

Я уж не говорю о том, что мы для местных — суздальские, иноземцы-вороги, а спрятаться в здешних лесах они могут так, что не найдёшь. Что они постоянно и делали (в РИ) при всяких польских, татарских, литовских, московских, немецких... нашествиях.

Поэтому туземцев нанимали. Исключительно добровольно. И не только местных: работали артели из Ржевы, Зубца, Твери. И платили им хорошо. Но их никогда не было более двух сотен. Они сделали очень важные работы. Подготовительного и вспомогательного плана. Особенно — в самом начале, весной-летом 1170 г. Вывалка леса, подготовка мест размещения работников...

К 1170 г. мы уже могли обеспечить массу людей не только инструментом, но и продовольствием. Прежде всего — хлебом. Про наше собственное продвижение в этой части, про расширение поставок из Рязани, про избыток Опольского хлеба из-за ограничений, введённых для Белозерья — я уже...

Ещё у нас была отработана схема речного транспорта. Она действовала, пусть и не очень интенсивно, по правобережью Волги до Зубца. Едва война с Новгородом закончилась, как мы начали её расширять и насаждать выше, переваливая через водораздел уже в Западную Двину.

Проще: у нас есть чем строить, есть чем кормить строителей. Осталось только их найти.

Пётр I отправил на строительство Ивановских каналов восемь тысяч пленных шведов после Полтавы.

"В шатре своем он угощает

Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих

Заздравный кубок подымает".

Вожди поподнимались да поласкались? А рядовой состав — на лопату. Быдло же. Хоть и шведское.

У нас — ни Полтавы, ни шведов. А вот пленные ширванцы — во множестве. Они и наполнили собой расшивы, идущие без груза из-за прекращения торговли, и шустро тянули их по великой русской реке.

Откуда? Вернёмся в Саксин в май 1170 г.

Глава 640

— Аким Янович! Опять ерунда получается! Новосёлы Бехтияровы амбары ломают! Говорят — князь велел. Мы ж уговорились! Те амбары под команды расшивные пойдут!

— Уймись, Дик. Тьфу! Что у тебя за имя поганское! Не то икнул, не то пукнул, не то по матери... Не может быть на Руси имени с одного слога!

— Ой ли? А Пётр, Глеб, Пров?

— Тьфу! Уел. А, всё едино! Гик, дик, сук и гак — один пень. В смысле: дерево. Ладно. Давай по делу. Под команды есть два дома купецких, почти целых. Насельников тамошних, один чёрт, надо в полон гнать.

— А князь разрешит?

— А на что оно нам? Его разрешение. Он анбары забрал, не спросился. И мы тако же те усадьбы заберём.

— Ну... не хорошо же. Свара будет.

— И чё? Он первый начал — с него и спрос.

— Так-то оно так... Но у него три сотни воинов добавилось.

— Ага. Только те воины на Подкидыша зубами скрипят. А мы им никакого худа не делаем. Вот, взяли они теи анбары. И бог им в помощь. Мы ж нуждишки-то людские понимаем. А что князя чуток по носу щёлкнем... так им в радость. Ладно, не об том речь. Лодку добрую для моря, человек на десять сыскать можешь?

— Ну... есть такая.

— Не нукай! Тебя Воевода, что, не учил?! Надо собрать на неё припас. Чтобы на тот край, на южный берег дошла.

— Понял. Сделаю. А груз какой? Много ли?

— А груз, разлюбезный мой Диконя, полста сабель, да шеломов, да щитов, да прочего, чего воину морскому надобно. Афоня нынче собирает. Чтоб и доброе, и попроще. Мы-т много у басурман оружия взяли. Есть с чего выбрать.

— Э... Лызло?

Аким довольно хихикнул.

— Ага. Он самый. Вроде бы, срослося. Он сам, его товарищей двое, моих двое, да из местных трое, да ещё двое из пленных, кто в Христа прежде верил и снова уверовал.

— Сомнительно мне что-то...

— О-ох, Дикушка, а уж мне-то... будто по трясине идёшь. По душам людским. Да только иного тута и быть не может. Души же! Итить их крестить, возносить и окармливать. Верных да крепких в таком деле — нынче не сыскать. А которых сыскать — для такого дела негожи.

Аким тряхнул головой, отгоняя сомнения.

— Так что давай. С тебя — лодка, с Афони — сброя. А с меня, грешного, Лызло с сотоварищи.

Через три дня, ещё до восхода, крепкий баркас отвалил от пристани в Саксине и побежал вниз по реке. К морю Хазарскому. Ещё через пару дней Дик на расшивах, набитых хабаром и полоном, отправился в противоположную сторону.

Воеводе нужны работники, надобно донести собственные соображения по кораблям, передать письма Акима и Афони, возвернуть к месту постоянной дислокации часть бойцов.

Дик поглядывал на степи по низкому левому берегу, на полосу чернеющего у горизонта, там, куда не доходит волжское половодье, леса, пытаясь с утра в холодке выправить составляемую им "Пояснительную записку", особенно упирая на необходимость наблюдать момент прохода линии галфвинда, чтобы не упустить сразу же осаживать фока-галс и шкот, одержать руль и стянуть шкоты кливеров, дабы излишне рыскливое судно по инерции не вышло из ветра, резко пройдя линию бейдевинд.

А в это время Лызло в большой старинной запущенной усадьбе невдалеке от столь памятного ему по разнообразным сексуально-социальным победам городка Энзели проповедовал двум десяткам атаманам пиратских шаек:

— Братья! Храбрецы! Добыча! Войти в Куру, взять Берды... Там — всё! Всем! Никто никогда в жизни...! Мы пойдём как русы! Враги разбегутся в страхе! Возьмём всё! Победа будет за нами! Север нам поможет!

* * *

В здешних краях походы русов двухвековой давности — не только исторические факты. Это поэтические образы, живущие в народной памяти, часть восприятия мира, один из лейтмотивов в здешних культурах.

"У всех на слуху". "Это ж все знают!".

"От владений Ису до кыпчакских владений

Степь оделась в кольчуги, в сверканья их звений.

В бесконечность, казалось, все войско течет,

И нельзя разузнать его точный подсчет.

"Девятьсот видим тысяч, — промолвил в докладе

Счетчик войска, — в одном только русском отряде".

Краснолицые русы сверкали. Они

Так сверкали, как магов сверкают огни.

Посреди встали русы. Сурова их дума:

Им, как видно, не любо владычество Рума!

И от выкриков русов, от криков погони,

Заартачившись, дыбились румские кони.

Кто бесстрашен, коль с ним ратоборствует рус?

И Платон перед ним не Платон — Филатус".

Низами, родившийся и всю жизнь проживший в Гянже, в городе, до которого русы, тогда, два века назад, не дошли пару дневных переходов, вполне воспринял этот общекультурный образ. Оттачивал и раскрашивал его, в меру своего великого таланта. Представлял, следуя поэтическим стандартам своего времени, Александра Македонского императором Рима. А его противниками, единственными достойными противниками такого, величайшего до Чингисхана, покорителя вселенной сделал русов и их союзников — алан, буртасов...

Чтобы показать величие своего героя поэту нужно найти ему великого антагониста.

Против Искандера Двурогого? Который в союзе с китайцами? — Только русы.

"Мощный выехал рус: чье стерпел бы он иго?!

Щеки руса — бакан, очи руса — индиго.

Он являл свою мощь. Он соперников звал.

Он румийских воителей бил наповал.

Исторгавшая душу из вражьего тела,

Булава его всех опрокинуть хотела.

И когда грозный рус, незнакомый со страхом,

Славу Рума затмил в поле взвихренным прахом,

Он, сменив булаву на сверканье меча,

На китайцев напал и рубил их сплеча".

Низам ад-Дин Абу Мухаммад Ильяс ибн Юсуф ибн Заки ибн Муайяд — уже родился. Через сто лет его "малую родину" — Гянджу в Арране, описывают как "полную сокровищ", как один из самых богатых и процветающих городов Ирана.

Он уже получил прекрасное образование и написал свою первую поэму из "Пандж Гандж" — "Махсан аль-Асрар".

В этом году правитель Дербента Дар Музаффарр ад-Дин подарит ему рабыню — половчанку Афак. Низами освободит женщину, и она станет его любимой женой. А он посвятит ей много стихов, называя "величавой обликом, прекрасной, разумной".

Афак не была образованна, но обладала незаурядным умом, прекрасно знала народные сказания и песни, героические легенды своего народа. Она вдохновила на создание пленительных женских образов Ширин, Нушабе, Нистандарджихан. В 1174 г. у них родится сын Мухаммед. Через несколько лет она умрёт.

Низами женится ещё дважды. Каждый раз, когда он заканчивал очередную поэму — умирала его очередная жена. Поэт считал такое личным проклятием, рвал на себе волосы, проливал слёзы. Но прекратить сочинять не мог.

Так — в РИ.

В АИ... Гянджа слишком близко. От Куры — 20 вёрст, от Бердаа (Барда, Берды) — цели похода гилянских разбойников — 70. Нынче это разные государства, но пиратам без разницы.

Низами, как и положено поэту, не врёт в своих сочинениях, а несколько... приукрашивает. Будучи вдруг удивительно точен в деталях.

Я уже писал о вытершихся беличьих шкурках, используемых в Курске в качестве денег. Похоже, что Низами читал ал-Гарнати. Удивление путешественника звучит и стихах поэта.

После победы Искандера его противник Рус приводит в свою сокровищницу. И удивляет деньгами-мехами:

"Цену меха узнав, царь промолвил: "На что же

Служат шкуры вон те, знать хотел бы я тоже?"

Все облезли они, лет казалось им двести,

Но на лучшем они были сложены месте.

Шах взирал в удивленье: на что же, на что ж

Столько вытертых шкур и морщинистых кож?

Молвил рус: "Из потрепанных кож, государь,

Все рождается здесь, как рождалось и встарь:

Не смотри с удивленьем на шкуры сухие.

Это — деньги, и деньги, о царь, неплохие.

Эта жалкая ветошь в ходу и ценна.

Самых мягких мехов драгоценней она.

Что ж, дивясь, обратился ко мне ты с вопросом,

Купишь все малой шкурки куском безволосым".

Государь поразился: какая видна

Здесь покорность веленьям! Безмерна она".

Искандер Двурогий, судя по стихам Низами, относился к криптовалютам, ассигнациям и прочим неметаллическим деньгам, как к показателю "покорности велений". Забавно наблюдать подобный экономизм и в 21 в.

Поприкаловавшись над русами с их деньгами из облезлых шкурок — "ну тупые", Низами не оставляет "не обогретыми" и румийцев с Искандером — "тупые-тупые". Часть мифов о русах — в описании хорошо известного на Руси существа.

"И над сонмищем русов с обоих концов

Подымался неистовый звон бубенцов.

И меж русов, где каждый был блещущий витязь,

Из их ярких рядов вышел к бою — дивитесь! -

Некто в шубе потрепанной. Он выходил

Из их моря, как страшный, большой крокодил.

Был он пешим, но враг его каждый охотней

Повстречался бы в схватке со всадников сотней.

В нем пылала душа, крови вражеской рада.

Он пришел, как ифрит, из преддверия ада.

Он был за ногу цепью привязан; она

Многовесна была, и крепка, и длинна.

И на этой цепи, ее преданный звеньям,

Он все поле мгновенно наполнил смятеньем.

Вот кто вышел на бой! Мест неведомых житель!

Серафимов беда! Всех людей истребитель!

Загребал он воителей, что мурашей,

И немало свернул подвернувшихся шей.

И цепного вояки крутая рука

Многим воинам шаха сломала бока.

Так вельмож пятьдесят, мчась равниною ратной,

Полегли, не помчались дорогой обратной.

Столько храбрых румийцев нашло свой конец,

Что не стало в их стане отважных сердец.

"Это злое исчадье, откуда оно?

Человеку прикончить его не дано.

Он идет без меча; он прикрылся лишь мехом,

Но разит всех мужей, что укрыты доспехом.

Это дикий, из мест, чья безвестна природа.

Хоть с людьми он и схож, не людского он рода".

Так умеют они своей мощью играть,

Что одно существо — словно целая рать.

И самец или самка, коль тронутся к бою, -

Судный день протрубит громогласной трубою.

Соболей, чья окраска, как сумрак, черна,

Порождает одна только их сторона.

Будет он доведен, и, окованный, там

Станет хлеб добывать он своим вожакам.

Водят узника всюду; из окон жилища

Подаются вожатым и деньги и пища,

А когда мощным русам желанна война,

В бой ведут они этого злого слона".

Ну и кто же "Судный день протрубит громогласной трубою" всему "прогрессивному", по Низами, человечеству? Не узнали? Этого невиданного "злого слона"?

Это же медведь скоморохов! "...из окон жилища/ Подаются вожатым и деньги и пища".

В 17 в. на Руси говаривали: русский царь может из одних ярмарочных медведей войско выставить. Похоже, предки-русы выставили одного. Но многим румийцам хватило. А персов (Низами писал на фарси и жил в персидско-курдском городе) — потрясло на века.

При том, что ареал кавказского бурого медведя охватывает Большой Кавказ и Закавказье, кроме южного, юго-западного и Талыша, где смыкается с ареалом ещё одного подвида — сирийского.

Низами не был придворным поэтом — опасался, что "утратит честность". Свои поэмы он "дарил" владетелям. "Лейли и Меджнун" (1188 г.), посвящена Ахситану I. Судя по печали, которая звучит при упоминании ширваншаха в последующих поэмах, два этих человека были дружественны друг другу.

Увы, в эпоху впёрлось попандопуло.

Эпоха, прямо говоря, и так-то не стабильна. Но в РИ Низами и Ахситан политические и военные катаклизмы пережили. Даже катастрофическое землетрясение 1192 г. Успели написать, построить, сделать кое-что, что можно увидеть и в 21 в. Перестроенная "Девичья башня" (Гыз галасы) и замок Мардакян, "Пандж Гандж" — "Пять драгоценностей".

В АИ... ещё один поэтический гений, уничтоженный просто появлением попаданца. Явившегося где-то далеко, за тысячи вёрст, чего-то там прогрессирующего. Не имеющего вражды, даже не думающего о Низами, о Гянджи, о множестве живущих в тех краях. Но волна событий, расходящаяся от дел такой "нелюди", нечеловеческой сущности, "хоть с людьми он и схож, не людского он рода", накрывает людей. Хороших и плохих, гениальных и дебильных. Разных.

"Пять драгоценностей"... останутся в этом мире. В русском переводе, кусками, которые я смогу вспомнить, если будет время...

* * *

Призывы Лызло к собратьям-бандитам были успешны. Не только постоянным упоминаниям успехов древних русов — сами-то те походы окончилась неудачами. Но примерить на себя славу древних героев, ощутить в руках тяжесть их сказочной добычи — хотели многие.

А ошибок мы не повторим, мы ж умные, мы ж местные, мы ж всё знаем! И не будем есть немытые фрукты, как делали русы в Барде два века назад, отчего и нарвались на дизентерию.

Кроме древних мифов и повсеместно актуальной жадности были и другие причины для пиратского похода, которые Лызло активно использовал.

Наиболее наглядное — трофейное оружие ширванцев.

"Север нам поможет! Уже помогает!".

Первая же партия позволила Лызло собрать и хорошо вооружить свою прежнюю шайку.

Пираты — плохие вояки. Но плохие вояки без оружия дохнут от плохих вояк с оружием. Это позволило убрать нескольких конкурентов на место лидера объединённого бандитства.

Э... виноват: "берегового братства вольных людей".

А последующие поставки ещё нескольких сотен комплектов из трофеев — сформировать прилично вооружённый, достаточно многочисленный личный отряд. Под воодушевляющим названием: "крокодилы Гиляни".

— И что, Лызло, гяуры вот так просто подарили тебе тысячу прекрасных мечей?!

— О мой достопочтеннейший и славнейший брат Махмуд! Конечно, не просто. Вспомни: русы известны не только бесстрашием, храбростью, презрением к смерти. Но и умом. Русы сами не терпят ничьего ига. Даже Искандера Двурогого. Мои единокровцы благосклонно встретили мою просьбу о помощи нашему братству свободных людей Гиляни. Русы не торгуют оружием. Но это неважно, ибо у нас нет денег, чтобы купить столько. Мечи — дар. Восхитительный дар широкой русской души. Конечно, после победы мы пошлём им много красивых наложниц, горячих коней, дорогих тканей, изукрашенных сёдел. Это будут щедрые дары. Которые составят малую долю нашей добычи.

Другая тема: завершение агонии армянского царства Сюник.

Ну кого в 21 в. волнуют такие подробности? Кроме тех немногих, кто работает с медным концентратом из тамошних месторождений?

А вот "здесь и сейчас", конкретно...

Престарелый Шамс ад-Дин Ильдегиз, бывший кыпчак, бывший раб сельджуков, Великий Атабек, основатель династии Ильдегизидов, правитель Аррана, Азербайджана (Иранского и части Закавказского) заканчивает четырёхлетнюю войну с Сюником. Берёт, в 1170 г., неприступную крепость Багаберд. Захвачены сокровища армянских царей, сожжены 10 тыс. рукописей, последний царь бежал в Нагорный Карабах.

Победа. Которая потребовала напряжения сил и концентрации войск. Т.е. у атабека по южному берегу Куры остались лишь минимальные гарнизоны.

Это позволило Лызло ввести собранную им армаду в сотню кораблей, до восьми тысяч разбойников, в Куру и двинуться вверх по реке. Ширваншах до самого последнего момента не знал — куда направят свои корабли "русы из Гиляни". Не потому, что секрет — какая секретность в разбойничьем собрании? — Просто любые решения менялись так стремительно, что узнанное становилось ложью ещё не дойдя до Шемахи.

В РИ "русы" пришли к южному Апшерону, где и были разгромлены на суше и на море. В АИ парусно-гребные кораблики пиратов вошли в Куру и полезли вверх. Ширваншах выскочил из Шемахи и, с конницей, кинулся к речке. Рассылая гонцов к своим вассалам, союзникам и просто соседям.

Увы, отряды собирались медленно.

А уж когда Лызло ухитрился в стычке с ширванскими всадниками выпустить на поле пьяного медведя...

"Столько храбрых ширванцев нашло свой конец,

Что не стало в их стане отважных сердец".

Откуда взял? — Так я ж говорю: наш человек. Он-то знает, что такое — "медвежья забава", "плясовые медведи".

Нет, я тут не причём. Медведи водятся и на Кавказе, и в Мазандаране. Главное — знать что искать. Ему-то такое — не неизвестное "злое исчадье", в Новгороде на Масленную неделю на лёд Волхова выводят десяток медведей.

Кони ширванцев бурого буйного пьяного рычащего лохматого... безобразия на поле битвы не вынесли и понесли. Ускакали. Вместе с витязями, падаванами и джигитами. Но важнее другое: включился на полную мощности сию-местный, сию-временный миф. Страшилка о диких русах.

В Барда пираты просто вошли — народ разбежался. Банды разбойников, завладев конями, принялись грабить округу во всех направлениях.

Среди прочего в паре десятков вёрст западнее наскочили на купеческий караван из Дербента. Там был человек, назвавшийся вышивальщиком — ремесло вышивания было делом семьи Низами. А вот другие эпитеты — "волшебник слов" и "зеркало незримого" — произнесены не были.

Низами вёз "гонорар" — дорогие подарки от правителя Дербента. Нищие, гонимые властями гилянцы посчитали его одним из "тех" — богатых и власть имущих. Перерезали горло. Имущество забрали, мужчин зарезали, женщин... употребили. Рабыня-половчанка Афак не успела обрести свободу. "Величавая обликом, прекрасная, разумная"... какой мужчина пропустит такое сокровище? — Её "пропустили". Через всю банду. По-братски, по-товарищески. Кто сколько хочет.

"Будучи житницей мужского изобилия, женщина знает, что она практически неистощима".

Физически и психически крепкая, Афак оказалась вполне "неистощимой". Увы, "незаурядного ума и знания народных сказаний" оказалось недостаточно: через три дня её зарезали в пьяной драке двух банд. Не за её личные свойства. А просто... под нож попала.

В мире стало... пустыннее.

Нет — кому, нет — для кого.

Никто не напишет:

"Я жив тобой, зачем мне жить скорбя,

Я, жертвой став, погибну за тебя.

О, приласкай, участье прояви,

Счастливой вестью душу обнови.

И если я безумьем обуян,

Скинь с нежной шеи черных кос аркан.

Меня петлей душистой задуши,

Дыхания последнего лиши".

Не стало пишущего, не стало слушающей. И даже поддерживающий не произнесёт слов участия:

"Жди, уповай, и время подойдет -

Мгла расточится, заблестит восход.

Преодолей судьбу, сынок, очнись,

К благополучью прежнему вернись.

Не выпустишь удачу из руки -

Вновь станешь счастлив, року вопреки.

Пусть беды мира связаны узлом,

Не поддавайся, сын, борись со злом.

Когда терпенье будешь проявлять,

То счастье возвратишь себе опять".

Просто несколько десятков "простых людей" получили в руки довольно примитивное холодное оружие и, опьянённые вкусом победы и безответностью жертв, принялись резать любых встречных, чтобы отобрать у них цацки и тряпки.

Отряды разбойников дошли до предместий Гянжи. Город, разрушенный два десятка лет назад мощным землетрясением, перебравшийся на семь вёрст от прежнего места, "заблудившийся" среди возникших провальных озёр, не смог оказать серьёзного сопротивления. Гарнизон и власти, перепуганные слухами о чудовищных "русах" бежали, население оказалось во власти гилянцев. Среди множества погибших был и брат Низами, тоже поэт.

Лызло был достаточно умён, чтобы не повторять широко распространённую ошибку подобных находников — "зажился долго". С юга приближались армия атабека, сверху по Куре двинулись грузинские отряды, с востока собирались ширванцы. Надо было "уносить ноги".

Увы, "глас народа" повторял:

— Фигня! Одним махом всем побивахом! Сща-сща ещё чуток пограбим-повеселимся...

Наконец, оставив наиболее свободолюбивых атаманов допивать, доедать и умирать, основная часть армады Лызло двинулась по реке вниз к морю.

Ширваншах, взбешённый разгромом в "стычке с медведем" и безнаказанностью пиратов, ожидая многих насмешек от того, что не смог защитить свой народ сам, без помощи грузинского царя и турецкого атабека, приказал своему флоту перейти от Баку к устью Куры.

План был разумен. Первая часть флота, состоящая из мелкосидящих шебек и самбук, входит в реку и поднимается вверх. Столкнувшись с разбойниками — бьёт их, топит их корабли, отбирает захваченную добычу.

Предполагалось, что армии, идущие по берегам, поддержат речное сражение. Или наоборот: корабли на реке поддержат воинов во время сухопутной битвы.

Похоже на разгром египтянами "народов моря" на 8-м году правления Рамсеса III:

"А тех, которые вторглись с моря встретило в устьях Нила страшное пламя [царского гнева]: ограда из копий окружила их на побережье, их вытащили из воды, окружили и распростерли на берегу, убили и превратили в груду трупов".

Не на воде или на суше — береговое сражение, в обеих средах.

Ширваншах велел перейти к Куре и второй части своего флота — тяжёлым парусникам бателам, с тем, чтобы привезти туда множество пеших бойцов: в заболоченной дельте Куры конница неэффективна.

27 июля шебеки ушли с мест стоянок у Апшерона, через два дня двинулись бателы.

Из двадцати построенных ширванцами транспортников, один был захвачен в "битве в дельте", три сгорели в "сражении сближения", один захвачен Диком после "боя у побережья", три достались семендирцам на мелководье в дельте Терека. Ещё один утонул по дороге: обшивка кораблика, дважды сдёргиваемого с мелей, не выдержала и протекала столь сильно, что экипажу пришлось бросить судно.

"Разбитому кораблю любой ветер встречный".

Ещё один, уже на Апшероне, корабельщики разобрали для ремонта остальных кораблей.

Выпихнуть большой средневековый флот в море невозможно быстро. И — секретно. Да и задача так не ставилась. Уже с начала июля моряки в городе били себя пятками в грудь и кричали о том, как они пойдут и вырежут этих проклятых, мерзких, трусливых, глупых... "гилянских русов".

К 20-ому любой ишак в Баку знал: кто, куда и когда отправляется, на каком судне, с какими трофеями вернётся. А то, что у всех пиратов не наберётся столько отрубленных голов, сколько обещают привезти храбрые воины ширваншаха... Это ж ишак, зачем ему арифметика?

Я уже говорил, что для меня сбор и обработка информации — важная цель и немалый вкус жизни? — "Хочу всё знать". И — обо всех. Это вбивалось в моих воспитанников, просто в людей, которые проводили время вблизи меня.

"Не стыдно не знать. Стыдно не хотеть знать" — древнеиндийская мудрость.

И моя — тоже. Которая неоднократно изливалась или м-м-м... долбала моё окружение.

Ты — хочешь? Знать? Всё ли ты сделал, чтобы удовлетворить твоё, личное, острое, задушевное... желание?

Аким Янович... Он, как всякий строевой офицер, не любит наушников, подглядывателей, соглядатаев, шпионов, перескоков... А вот как командир спец.подразделения — сотни смоленских стрелков, которым приходилось часто лезть в бой впереди основных сил, он очень хорошо понимает важность разведки.

Он — понимает. А то, что у него есть выученики Точильщика в команде... Ну, мы ж знали куда он идёт.

Нет, у нас не было "глубокой агентуры". Типа "слушателя" под ложем ширваншаха. А лучше — прямо на ложе. Выращивание такой "розы" требует немалых не только навыков. Которых у нас там не было. Но и просто времени. Которого не было совсем.

Не имея возможности взять "нектар истины" из "бутона цветка", мы довольствовались "ароматами", свободно разносимыми по полю коммуникаций. В городе и флоте полно болтунов, совсем нетрудно организовать человечков, которые перескажут услышанное в "правильные" уши. Тоже нетрудно, хотя и не дёшево, держать в разных местах в городе нескольких резвых скакунов.

До Дербента меньше 300 вёрст. А над Дербентом, в кошаре на отроге Табасаранских гор сидят двое мальчишек. В местной одежде, специально замурзанные, они никому, кроме группы прикрытия, на глаза не попадаются, никуда не выходят. Только ночью поднимаются на скалу, расчехляют подзорную трубу и оглядывают горизонт.

28-го им пришлось расчехлять и саму сигнальную установку: получив известие о подготовке к выходу флота из Баку, Нечай, ставший командующим русского флота в Саксине после убытия Дика во Всеволжск, привёл эскадру к Дербенту.

Корабли легли в дрейф далеко в море. С берега их не видно, а вот с горы ночью работа флотских сигнальщиков воспринимается. И — в обратную сторону.

Узнав о предполагаемом выходе транспортников из гавани, Нечай кинулся вдогонку.

На самом деле эта агентурная работа не была столь уж критической.

Обе эскадры — парусные. Чтобы идти им нужен ветер достаточной силы и подходящего направления. Как только такой ветер установился — ширванцы и двинулись на юг, "пылая огнём мщения и пламенем доблести".

В сходном состоянии, сходным курсом устремились и "шилохвосты".

Через день поздним утром на ширванском флагмане уже ожидали появления земли на юго-западе, когда прибежавший к командующему флотом, "крокодилу морей и альбатросу бурь", слуга пал ниц перед шитыми золотыми нитями туфлями и залепетал что-то несуразное.

У ширванцев, как и у османов в более поздние времена, постоянный дефицит моряков.

Парадокс: рыбаков — полно, пираты — бывают. А вот матросов... не набирается. Для вновь построенного флота, где нужно управлять кораблями, прежде здесь невиданными — и вовсе нет опытных специалистов. Пётр I эту проблему решал посылая дворянских детей учиться, но, первое время, ставя командирами иноземцев, пока свои не выросли.

Ширваншаху закономерно не повезло: опытные капитаны погибли, в большинстве своём, в предшествующих столкновениях с всеволжским флотом. Нынешние были не "морские волки", а "горные бараны": необходимость умирять местную знать подачками заставляла давать громкие титулы и важные места в гос.службе младшим сыновьям из феодальных кланов, десять лет назад поддерживавших правителя.

"Крокодил" обругал матроса, пнул пяткой и возвратился к выслушиванию касыд эскадренного поэта-блюдолиза.

Чисто для понимания: на каждой эскадре должен быть свой блюдолиз. Чтобы самый главный, залив глаза и уши шербетом славословия и нектаром восхищения, не приставал к подчинённым с идиотскими требованиями.

Через два часа "шилохвосты" догнали бателы, вышли на "нулевой рубеж атаки" и подняли флаги. "Чёрт на тарелке" и "андреевский косой" произвели впечатление. На бателах началась суета, обычная перед началом сражения.

Увы, экипажи опыта деятельности, "обычной перед сражением", не имели.

Дальше начался разгром, сходный с устроенным Диком три месяца назад.

Анализ "битвы сближения", проведённый Диком с капитанами и командирами в Саксине, позволил выделить несколько полезных модификаций.

Когда-то, несколько лет назад, в первую нашу зиму на Стрелке, мне пришлось устроить "Ледовое побоище", истребляя "унжамерен". Драка получилась нестандартная, и по возвращению я провёл тщательный "разбор полётов", особенно выделяя непривычные элементы тактики, их взаимосвязи и ограничения применения. Со схемами, жестикуляцией, формулированием и проговариванием основных решений.

Уточню: особенности боя — это одно, особенности рассказа о нём, приёмы анализа — другое.

Дик на тех посиделках не присутствовал — маленький ещё был. Но манера таких "разборов" усвоена ближниками, он на подобные попадал позже. Из недавних — анализ Белозерского "морского боя на озере". Понял и применил в Саксине. Юные капитаны — восприняли.

Нечай за эти месяца перетащил аркбалисты с левого борта на правый и поставил их там на шканцах на закрытых тумбах. Рискованно. А что если враг подойдёт не с той стороны?

"Однажды на рассвете, когда мы после долгого плавания шли между Канарскими островами и Африкой, на нас напали пираты... Это были турки из Салеха... У нас было двенадцать пушек, а у врага — восемнадцать.

Около трех часов пополудни разбойничий корабль догнал нас, но пираты сделали большую ошибку: вместо того чтобы подойти к нам с кормы, они подошли с левого борта, где у нас было восемь пушек. Воспользовавшись их ошибкой, мы навели на них все эти пушки и дали залп...

На этот раз враги подошли к нам с другого борта и взяли нас на абордаж, то есть зацепились за наш борт баграми; человек шестьдесят ворвались на палубу и первым делом бросились рубить мачты и снасти...

Трое из наших людей были убиты, восемь человек ранены. Нас отвезли в качестве пленников в морской порт Салех, принадлежавший маврам".

С этого начинаются приключения Робинзона Крузо.

Первая атака пиратов провалилась — подошли не с того борта.

Нечай готовил свои корабли к конкретному мероприятию: не к коммерческому плаванию, где враги могут явиться со всех сторон, а к морскому бою, в котором он будет атакующей стороной.

"Человек предполагает, а господь располагает". Парень — "предположил". И оказался прав.

Перенос аркбалист на один борт потребовал удвоения их расчетов. Напомню: наши, как и обычно военные парусники 17-18 в., имеют орудийные расчёты на половину пушек.

Третье отличие состояло в том, что среди новгородцев из последней партии набралось шесть десятков достойных стрелков, которые были распределены, в качестве вспомогательных подразделений, по "шилохвостам". И минимально обучены поведению на судне в походе и в бою.

Наконец, пользуясь некоторым избытком людей, считающих себя моряками и стремясь разнообразить опыт матросов и командиров, Нечай потянул с собой два трофейных батела. Пустыми, с минимальными командами. Они заявились к месту боя только в самом конце и занялись своим делом — подбирать тонущих.

Глава 641

В самом бою Нечай исправил только одно: не было атаки растянутым строем. Все три "шилохвоста" очень плотненько встали на дистанцию боя на траверзы к первым трём бателам, и, практически одновременно, принялись их обрабатывать.

Противник не пытался перестроиться, контратаковать. Активно пускал стрелы, просто ливень. Но — неэффективно, далеко. На полной дистанции их перестреливали арбалеты, на половинной — защищённые башенными щитами лучники. С участием новогородцев это получалось особенно эффективно. Ширванские палубные стрелки имели, в качестве защиты, только верёвочные леера да резную балюстраду на корме. Ну нет у них больших стоячих щитов! А у лучника нет третьей руку, чтобы закрыться малым.

Аркбалисты, не сдерживаемые ограниченностью БК — "Вицли-Пуцли" притащил не только людей, но и боезапас — долбили много и успешно.

Ширванский строй развалился, бателы устремились западнее, надеясь добраться до побережья. Поворот фордевинд под латинскими парусами требует мгновенной переброски паруса с одного борта на другой. Иначе... возможны потери в экипаже и разрушения на корабле. Манёвр требует слаженной работы достаточно многочисленной парусной команды.

Команды были достаточно многочисленны. Но недостаточно слажены. А тут ещё истерики при виде приближающихся "этих страшных русов" и недостаточный опыт командиров.

"Будь профессионалом в бою, пусть противник умрет героем" — увы, ширванцы не хотели героически умирать.

Кильватерная колонна превратилась в нестройный ряд отдельных кораблей, удиравших кто во что горазд. "Шилохвосты" поджигали их поодиночке, один за другим.

Это был полный разгром. До берега не добрался ни один бател.

Ветер и волны разносили горевшие и чадившие обломки ширванского флота. Пять кораблей с "чёртом" на флагштоках медленно крейсировали по морю, подбирая уцелевших и достреливая сопротивляющихся. К наступлению темноты было выловлено около полутора тысяч матросов и солдат ширваншаха. Из, примерно, четырёх тысяч, бывших на кораблях утром. Капитанский совет, состоявшийся уже в темноте на борту флагмана, решил: возвращаемся в Саксин.

Гибель бателов не имела никакого значения для действий Ахситана против Лызло. В тот же день, когда ширванские транспортники горели в море, не дойдя полусотни вёрст до устья Куры, в самой реке и на её берегах разыгралось кровавое побоище. Два десятка ширванских шебек "в лоб" атаковали головку растянувшегося пиратского каравана.

Пираты имели трёх-четырёхкратное превосходство в вымпелах и в численности, но собрать силы в кулак не смогли. Отряды подтягивались по реке несколько часов. Кура — неширокая река, шебеки перекрывали её полностью, лучники с берега доставали стрелами до разбойников. Экипажи с потопленных кораблей высаживались на берег, где вырезались подошедшей конницей.

Лызло, поняв, что пробиться водой не удастся, вывел своих людей на правый, Азербайджанский, берег Куры. Самого атабека ещё не было, но его передовые отряды успели подойти. Пользуясь относительной вооружённостью своих людей, Лызло пытался пробиться на юг и геройски погиб, сражаясь в окружении.

Ночью три съехавшихся вместе государя праздновали победу на страшными русами гилянского происхождения, клялись в вечной любви, хвастали своими доблестями. Тут с побережья прискакал вестник с сообщением о гибели бателов.

"В страхе дворец -

Что скажет вестник беды?

Это конец...

Это гонец судьбы".

"Пиррова победа" — ширваншах вкладывал ресурсы страны в флот. А теперь у него остались десяток шебек и самбук, нуждающихся, по большой части, в ремонте.

Атабек Ильдегиз тоже хорошо вложился в разгром Сюника. Но он получил достойную добычу и множество рабов сразу, будет получать немалые доходы дальше. А Ахситан просто выжал свою страну. Насухо. Впустую.

У правителей Востока есть неприятное свойство: их режут. Ближайшие, домашние слуги вспоминают прежние обиды и прерывают нить жизни властителя при первом же серьёзном поражении.

Ахситан I был убит слугой в первую же ночь по возвращению в Шемахи.

И тут все поняли, что... что война. Прежний баланс сил в регионе, державшийся на трёх правителях — атабеке, царе и ширваншахе — рухнул. Грузия и Азербайджан столкнулись "в лоб", с демпферами вроде эмирата в Ани, курдов в Гянже, армянских царей, но без ширваншаха.

Грузины поспели в Шемаху первыми. По призыву старенькой уже мамы Ахситана — грузинской царевны.

Огромное количество погибших, включая утопленных Нечаем и истреблённых Лызло, вызвало у населения вспышку ненависти к чужакам. Начались погромы: ширванцы убивали азербайджанцев. В Баку.

Я понимаю, что моим современникам такое... Но два народа в тех краях видны и в 21 в.

В порыве справедливого гнева шир.нар. массы не только поубивали десяток чиновников, полсотни торговцев и кучу вообще случайных людей, но и сожгли стоявшие у пристаней уцелевшие кораблики. И верфи, где их делали. Мастеров побили и пограбили. Разгул "народоправства" перешёл в кровавое безобразие.

Чем царь Георгий и воспользовался: заявился и умиротворил. Приняв, естественно, весь край "под свою руку".

Атабек ответил набегами своих вассалов по всей линии соприкосновения. Но сдвинуть собственные войска не мог: армянские владетели принялись бунтовать и нападать на его земли.

Царь Георгий пошёл, было, на атабека войной. Но тут прорезался милейший человек, большой ценитель поэзии и женщин, обращённый в ислам кыпчакский хан, по совместительству владетель Дербента — Дар Музаффарр ад-Дин. Который решил удлинить свою "кишку".

Владения Дербента выглядят как длинная кишка вытянувшаяся вдоль моря от Дербента на юг.

В РИ Ахситан в ближайшие десятилетия сумел подчинить себе Дербент, наследник атабека — подмял Ширван. Потом пришли монголы и всем здешним мечтам, планам, надеждам...

* * *

Короче: обычная мелкая средневековая возня по случаю появления слабозащищённого имущества. Здесь — царства Ширван.

Честно говоря, мне это всё... как гражданская война в Норвегии. Дикие хомнутые сапиенсом играют в свои идиотские кровавые игры. Разрушая и истребляя, всё, до чего они могут дотянуться.

Это — суть истории человечества. То, что мы называем прогрессом не составляет и тысячной доли усилий, потраченных всей совокупностью безшерстых обезьян.

Одна стая что-то делает. Неважно что. Детей или храмы, поэмы или дороги... Потом приходит другая стая и всё ломает и уничтожает. Потом — наоборот.

КПД у человеческой цивилизации — хуже паровозного. Но свисток — свистит.

Здесь, в этих ничтожных кровавых перипетиях, был уничтожен один лучших поэтов человечества. Просто как муху пришлёпнули. Но сколь же много гениев, подобных ему, или даже превосходящих, погибли в РИ в подобных колдобинках истории! И сколько — погибают в моей АИ! Безвестно для меня, безвестно даже для себя. Так и не успев явить миру свои таланты.

А я? А что я? — Я попандопуло. Двигаю ист.процесс. Даже и зная о "плетельщике слов", ничего не могу поделать.

Камень меня уже упал в заводь человечества. И волны, расходясь во все стороны, смывают попавших под их удар. Вне зависимости от моего желания. Делая мой мир беднее, в чём-то хуже существовавшего.

"Я не разбойник и не апостол.

И для меня, конечно, тоже все непросто.

И очень может быть, что от забот своих

Я поседею раньше остальных.

Но я не плачу, и не рыдаю.

Хотя не знаю, где найду, где потеряю.

И очень может быть, что на свою беду

Я потеряю больше, чем найду".

Мда... Куплеты "тов. Бендера" должны постоянно звучать в голове не только каждого попандопулы, но и вообще — любого активно чего-нибудь ищущего.

Где найти человека? БОльшего, чем потерянное, чем Низами Газневи? Адреса бы мне... имена, пароли, явки...

А с другой стороны... Не будет гения, превратившего постепенно затухающие народные мифы в столь яркий, литературный образ "страшных русов". Образ, вошедший, вместе с красотой стихов, в национальную тысячелетнюю культуру. Превратившийся, через ряд превращений, искажений, обрезаний — в часть народного менталитета, в элемент идеологии, в фон соответствующих эпизодов в учебнике истории. В общее место. В — "это ж все знают!".

"Это" — дикие, ужасные, злые, мерзкие, жестокие... русы.

* * *

Начинался сентябрь, лёгкий утренний ветерок, овевавший истомлённый недавней жарой городок Чалус, принёс с моря не только прохладу, но и небольшую самбуку. Кораблик обогнул мыс, закрывавший залив от западных ветров, сбросил паруса и, проскользив сотню шагов по инерции, бросил якорь. Три или четыре лодочника, сидевших в безделье с утра на корточках на пляже, увидели добычу и наперегонки кинулись к своим корытам сталкивать их в море.

Громкие и цветистые предложения услуг по доставке грузов, пассажиров... да чего угодно и куда угодно!, хоть волшебный птицы Рухх, ощипанной и зажаренной, прямо к ужину долгожданных благословенных мореходов, стихли, когда над бортом самбуки появились головы явно не местного происхождения.

— Вахх... русы..., — прошептал один из лодочников и быстро затабанил назад.

— Помёт трусливых шакалов! Э... почтенный Афонья, я просил тебя не показываться, пока не позову.

— Просил. Но мне стало интересно. Теперь вижу: слухи о страхе здешних жителей перед русами — не преувеличение.

Саксинский фактор Афоня уселся на поудобнее на крыше кормовой каюты и принялся разглядывать город. Смотреть было не на что. Широкий песчаный пляж упирался в сотне шагов в береговую стенку. На ней стояла серая, голая, кое-где обвалившаяся, глинобитная стена — зады дворов местных жителей. Левее просматривалось устье речки в виде широкого проёма в береговой линии.

Устье было. А вот речка... По простору галечного русла тихо переливался небольшой ручеёк.

Дальше и выше, в верстах двух на склоне горы, посреди однообразно-мусорного пятна серой глинобитной застройки, торчали два минарета и что-то похожее на квадратную башню. Тоже серого глиняного цвета.

Трое подошедших к Афоне спутников, с тоской оглядывали пейзаж:

— И вот тут мы будем жить? Вот в этой деревне?

— Или будем, или не будем. Мда... Сам город дальше. Вон, где минареты торчат. Там был дворец древних персидских царей. Разрушили.

— Наши?

— Не, до нас, в десятом веке.

Окинув искоса взглядом удручённых спутников, Афоня ухмыльнулся в бороду:

— Не туда глядите. Вон река. Маленькая. Но это пока. Пойдут дожди — будет большой поток. Есть ещё два не пересыхающих ручья, невдалеке к востоку и к западу.. Но главное — вот.

Он ткнул пальцем в направлении минаретов.

— Горы. Там зелень, лес, водопады. Там прохлада. И дорога. В Рей.

Владелец самбуки, долго оравший на не приближавшегося близко к кораблику испуганного последнего лодочника, наконец, утирая лоб, подошёл к Афоне.

— Достопочтеннейший, я договорился. Я сейчас отправлюсь на берег и поспешно обращу свои стопы к жилищу здешнего вали Исмаила и сообщу ему о твоём прибытии. Я буду нижайше просить его о встрече с тобой для обсуждения твоих нужд.

— Не надо. Не надо спешно обращать стопы. Посмотри на берег. Все жители уже собрались там. Ага. Вон, видишь, какой-то начальник и воины верхами. Топай к ним — они тебя сразу к владетелю довезут.

Афоня развернул купца к себе лицом и, внимательно глядя в его испуганные глаза негромко напомнил:

— Иди. И не забудь. Что ты рискуешь потерять. И что ты можешь приобрести. Иди.

Купец перелез через борт в подошедшую лодочку, а к Афоне подошёл старший из оставшихся на самбуке шестерых матросов.

— Господин, люди устали, люди хотят на берег. Плавание было долгим, и все хотят почувствовать твёрдую землю под ногами, вкус свежих плодов, ласки местных женщин.

— Ты думаешь, что местные жители обрадуются, увидев как дейлемиты, да ещё и шииты, "ласкают" их женщин? Табари писал, что дейлемиты и тюрки — злейшие враги арабских мусульман. Хочешь проверить, насколько здешние персы согласны с ал-Табари?

Солнце поднималось всё выше, жара усиливалась, разомлевшие люди расползлись по кораблику в поисках тени. Вахтенный проспал появление лодок из-за западного мыса. Один из русских юношей поднялся отлить за борт и увидел их уже на перестрел.

— Господин фактор! Господин старший смотритель! Воины!

Афоня подорвался со своего ложа под навесом, цепко окинул взглядом обстановку. Толпа на берегу снова увеличилась, с юга от устья речки лодок не было. А в приближающихся с севера — встали лучники.

Да уж, блин. Как говаривал Воевода, вспоминая какую-то тётю с редким именем Циля: "Незваный гость определённо лучше нежданного мужа!". Вот сейчас и узнаем: насколько эти незваные гости "лучше".

— Спокойно! Всем спокойно! Не дёргаться! Ты (он ткнул пальцем в матроса) брось им канат когда подойдут.

Обернувшись к спутникам негромко, но с нажимом, произнёс:

— Придурки. Нехристи. Терпеть. До команды.

И быстро перекрестился.

Люди в лодках попытались, при приближении к самбуке, завопить боевой клич. Но "Алла! Алла!" затихла. Ввиду отсутствия ожидаемой реакции на кораблике. Наоборот — им ласково улыбались и приглашающе помахивали:

— Давай-давай! Подребай-подгрёбывай!

Заскочивший на борт преисполненный храбрости воин с обнажённой кривой саблей в руке ударил клинком плашмя по голове матроса, пнул сапогом другого и подскочил к сидевшему под навесом Афоне.

— Дизлерин астанде, кёпек! (На колени, собака!)

— Эфендинин елкилерле булушмак исин ем реттиги сеу бу му? (Твой господин так велел встретить послов?)

— Элсилер? (Послов?)

— Элсилер-элсирер. Или думаешь, что я явился сюда полюбоваться на твою небритую морду?

— Не? (Что?)

— Не — "не", а — "да". Бизи устайя гётёр. О беклиуор (Проведите нас к господину. Он ждёт)

Воин возмутился: какой-то неверный осмеливается указывать ему, потомку доблестных сельджуков!, что надо делать. Но взобравшийся на борт чиновник в широкой, похожей на гнездо аистов, папахе, негромкими словами унял храбреца. Пленных, и русских, и дейлемитов, довольно грубо согнали в лодки и перевезли на берег.

Старший из спутников Афони, тощий мелкий мужичок, в тревоге оглядывался на кораблик, на котором осталась часть команды захватчиков:

— Пограбят, Афанасий Никитич, как пить дать пограбят.

— Да и хрен с ним. Будем живы — взыщем, а нет — так нет.

Окружив пленных конями, стражники погнали их почти бегом к городу. Дорога шла полями, постепенно поднимаясь к городку, значительную часть которого составляли древние развалины. Укрепления города, летний дворец персидских царей, многие усадьбы и дома были разрушены два столетия назад. На их основаниях, часто — из их же камней более поздние насельники строили свои убогие жилища. Четырёхбашенная крепость, в которой жил местный владетель, была частью старинного укрепления, срытого, по большей части, ещё в 10 в. Видны были заплатки и следы ремонтов более поздних времён.

Афоня тяжело вытирал пот шапкой, стоя среди своих людей на солнцепёке двора.

— Уф. Отяжелел. Брюхо отрастил.

И вдруг рассмеялся:

— Хорошо-то как! Пробежаться-то! Как молодой! Козликом. Прыг-скок, прыг-скок.

Ему нет и двадцати пяти. Но густая борода и положение начальника заставляют вести себя как "мужа доброго". Так же, как к "вятшему", а значит — взрослому, матерому мужу относятся к нему и его спутники.

А тут можно пробежаться, размяться. Без утраты авторитета, "ввиду обстоятельств необоримой силы". Хорошо-то как!

Русские захихикали. Дейлемиты сперва растерялись от приступа непонятного веселья. Потом сами начали улыбаться. Охрана напряглась, смутно предполагая, что смеются над ними.

Тут на крыльцо дворца, а конкретно на каменную плиту, являющуюся единственной ступенькой перед низенькой дверкой в голой глинобитной стене, выскочил павлин, а точнее: чудак в расшитом когда-то халате, в синей чалме с красными длинными перьями на голове. И завопил.

В длинном противном взвизге прослушивалось имя Аллаха — раз шесть, имя местного владетеля — раза два и слово хизли ("быстро") раз восемь. Стражники подхватили свои копья и начали толкать пленников в сторону, в какой-то открытый проём в стене сбоку. А Афоне показали вперёд.

— Господине! Афанасий Никитич! Свидимся ли?

— Тю, робяты, не печалуйтесь. Всеволжским сносу не быват.

* * *

"Не верь что жизнь подорожала,

она не стоит ни гроша".

А уж жизнь иноземца и иноверца...

* * *

Сильный толчок древком копья прервал прощание русских пленников и заставил Афоню пробежаться пару шагов в сторону "павлина". Тот гордо выпятил грудь, гордо оглянулся через плечо, на почёсывающего ударенный бок Афоню, гордо задрал нос, гордо сделал шаг. И врубился лбом в низенькую притолоку.

Как оказалось, здешние павлины не только визжат, как их прототипы в дикой природе, но и шипят по-змеиному, перемежая шипение разнообразными арабскими, персидскими и тюркскими ругательствами.

Увы, Афоне не долго довелось посмеиваться в бороду: едва его ввели в зал дивана, как стражники стукнули древками копий под колени. От чего он рухнул на четвереньки. Постоял так, старательно пережёвывая и проглатывая рвущиеся от всей души слова и выражения. Потом тяжело осел на задницу, вывернул из-под себя ноги, уселся по-татарски, выбил в сторону нос и уставился на присутствующий диван.

"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела".

Несколько мгновений диван и фактор молча разглядывали друг друг друга. В середине, на низкой и широкой табуретке на большой шитой разноцветным шёлком подушке, в сходной позиции — с подогнутыми под себя ногами, сидел сам.

Господин, вали, мукта.

Немолодой, невысокий, сухощавый, с морщинистым уже лицом, тощей бородкой и узкими глазами, он поигрывал золочёной кистью на рукояти своей сабли.

Рядом с ним на ковре на подушках сидели человек десять разных седобородых и достойно одетых. Два здоровенных кипчака с саблями на поясах стояли у стен по краям дивана. А за спиной мукты тёрлись на коленях ещё три-четыре особи в чалмах. Среди них Афоня увидел и своего купца, который утром отправился к владетелю.

— Хм. Живой ещё. Это к добру.

Мукта негромко бросил через плечо короткий вопрос и какой-то евнух, толстый, безбородый и блестящий, не то от жары, не то от масла, приподнялся на коленях за его спиной и завопил через головы советников:

— Ты! Дикий рус! Как ты, проклятый аллахом гяур, посмел! Ступить своими богопротивными ступнями! На землю Чалуса! Защищаемую самим Аллахом! И охраняемую великим, мудрым, благочестивым и бесконечно храбрым муктой Исмаилом!

Афоня подумал, перевёл взгляд на мукту:

— Кёту бир терсаманинз вар. Янлис юрумлар. (У тебя плохой толмач. Перевирает)

Возгласы удивления прокатились по залу.

— О! Оно человеческий язык понимает! Оно ещё и разговаривает!

Мукта обернулся в другую сторону, и стоявший там на коленях купец с самбуки — быстро-быстро закивал.

Дальнейший разговор шёл уже без переводчика. На том варианте турецкого, который сложился за последнее столетие после прихода сельджуков Тогрула в край, где основным был северо-иранский фарси, образовавшийся из средне-персидского пехлеви с мощной примесь арабского и тюркского, украшенный и восславленный Рудаки, Хайямом, Фирдоуси, Низами.

— Так ответь, коли понял вопрос.

Воевода настоятельно и неоднократно советовал: "думать — головой, любить — сердцем, чуять — задницей, и самое главное — ничего не перепутать".

Чуять — чую, думать — думаю. Теперь — не перепутать.

Фактор тяжело вздохнул. И начал:

— Ты спросил — зачем я здесь. Отвечу: затем, что меня послал мой господин. Меня привело сюда не желание прибыли, не стремление унизить твою веру, не поиск добычи. Служба. Приказ. Я — посол моего государя.

— Почему я должен тебе верить?

— Три доказательства могу я привести тебе. Первое стоит у тебя за левым плечом и трясётся от страха. Этот купец бывал в Чалусе. Ты можешь спросить о нём местных торговцев. Он жил в Саксине. Я спас его и его семью от смерти. Он знает меня. Расспроси его.

Мукта, не поворачивая головы, бросил взгляд влево-вправо на свой диван. Диван согласно покивал. Всеми десятью обчалмлёнными головами и таким же количеством седых бород. Похоже, это "доказательство" уже проверено.

— Второе?

— Второе доказательство лежит в трюме самбуки, на которой мы пришли в город. Там многие драгоценные и удивительные вещи, которые мой повелитель прислал тебе в подарок. Если твои воины не растащат их, то я буду рад преподнести их тебе. Пошли верных слуг привезти их сюда. И пусть возьмут телегу. Там два тяжёлых сундука. И моего человека. Иначе... что-нибудь может пропасть.

Кивок мукты одному из советников и тот, низко поклонившись господину, пятясь задом выскочил из зала.

— Третье же доказательство состоит в словах. Ибо ни один купец не сможет произнести эти слова. Не сможет даже придумать их. Только мой повелитель способен сказать такое.

Собрание дружно напряглось, ожидая затопляющего с головой потопа благовоний, густого сметающего всё селя мудрости... Ну, или ифритов толпами.

Афоня огладил бороду.

Слушают. Эт хорошо.

— Но прежде я расскажу немного о моём повелителе. Мда. Он... непривычен. Нет, он не похож на страшного великана или ужасного дэва. Он высок ростом. Но не чрезмерно. Он широк в плечах. Но не слишком. Его одежда проста. Хотя крепка и удобна. Его голос негромок. Но иногда он рычит подобно льву. Люди, которые видят его в первый раз, отмечают две вещи: косынку на голове и короткие мечи за спиной.

Афоня задумался на минуту. Мукта выглядит деловым дядечкой. Пожалуй, полное расцвечивание в восточном стиле будет избыточным.

— Глупые — смеются. Они не знают, что мой господин носит косынку потому, что, по воле Аллаха, на его теле не растёт волос. Дураки хихикают, не понимая, что господин одинаково хорошо убивает обеими руками. Короткие клинки нужны ему, чтобы ощутить на своём лице дыхание умирающего врага. Для настоящего воина это лучше сладкого шербета для прелестницы в гареме. Но у Господина есть то, что важно для вас, что не видно со стороны.

Было дело. Пошли мы раз в баню. Не успел я ещё глаза намылить, а тут...

— Мне, скромному купцу из глухого северного селения выпало счастье узреть чудо. Увидеть крайнюю плоть, отсечённую не ножом человека, но орудием Аллаха.

Потребовалось несколько мгновений, прежде чем собрание осознало смысл произнесённого.

— Что?! Как?! Не может быть! Как у самого Пророка... Гяур, отмеченный благословением Аллаха?!... Ложь! Ересь! Только правоверный...!

Мукта молча посмотрел на вопящих у его ног, брызжущих друг на друга слюной улемов. Вопросительно поднял глаза на довольного наблюдаемым потрясением публики Афоню.

— Да, достославный мукта Исмаил. Вот таков мой господин. За его удивительные свойства, за его поразительные дела люди дали ему множество прозвищ. Это не титулы и славословия, которые придумывают придворные поэты в надежде на подачку, это — слова народа. Его называют Волшебником Севера, Немым убийцей, Княжью смертью. Ни одно из этих прозваний не возникло бы без многих случаев, подтверждающих их истину, и потрясших жителей наших краёв.

— Твой господин... он убивает высокородных князей? Он сам — князь?

— Да, мукта Исмаил. Такие случаи бывали. Да, мой господин — князь. Великий Князь и Государь Всея Руси Андрей Юрьевич, прозываемый Боголюбским, назвал его братом и подарил свою парадную одежду, в которой принял власть на всей Русью.

Афоня поковырял шов на сапоге. Скоро расползётся — вот уже и кончик нитки видать.

— Но... мой господин — необычен. Став признанным князем, он предпочитает, чтобы его называли как и прежде: Воевода Всеволжский. Говоря, что князей на земле много. А "Воевода Всеволжский" — один на всём белом свете.

— Э... Ты сказал: "Voevoda". Это означает "эмир" на вашем языке?

— Нет, уважаемый. Я сказал: Воевода Всеволжский. Это более непривычно, чем Халиф Багдадский. Ибо и Багдад, и Всеволжск — единственны в мире. Но Багдад, обитель мира — велик, а Всеволжск, страж севера — невиданнен.

— И в чём же удивительность твоего города?

— О, во многом. Я расскажу о тамошних диковинках, если, конечно, достославный мукта сочтёт это интересным. А перед этим, надеюсь, я смогу с глубоким почтением вручить мукте Исмаилу подарки от Воеводы и рассказать о них. Пока же, позволь мне перейти к главному.

Афоня пожевал губы. Огладил бороду и неторопливо начал.

— Мой господин — богат. У него много земель, бесчисленны поданные, бездонна его казна, крепки рассылаемые во все стороны мира корабли. Но главная драгоценность Воеводы — его мысли.

Окинул взглядом замершую аудиторию. Важно покивал.

— Да-да. Самое дорогое в мире, дороже всех алмазов Бадахшана, пряностей Молуккских Островов, слоновой кости Занзибара.

Постучал согнутым пальцем по лбу.

— Тут. У него. Всё это и много больше. Копи царя Соломона рядом с этим — просто городская свалка. Мда. И он этими сокровищами — делится.

— Х-ха! Твой кафтан прост и темён. Почему он не вышит золотом, не изукрашен самоцветами и жемчугом? Твой господин не поделился с тобой? Ты плохой слуга? Или твой господин очень жаден?

Последнее — оскорбление. Хорошо, что это только диванный советник, а не сам мукта. Поставим оскорбителя на место.

— Он — поделился. Но ты — не увидел. Нет, ты увидел, но не понял. Потому что, воевода делится мудростью. Не все обладают достаточным количеством ума, чтобы увидеть мудрость. Иногда они замечают только её последствия.

И Афоня ласково улыбнулся собеседнику.

— Если бы я был одет так, как говоришь ты — дожил ли бы я до встречи с достославным муктой? Множество злых и жадных людей попытались бы отобрать у меня выставленное напоказ достояние. Вероятно, вместе с жизнью. И кто бы тогда донёс слова Воеводы Всеволжского до мукты Чалуса?

"Оскорбитель" налился краской, другие диванщики возмущенно зашипели. Мукта фыркнул:

— Ладно. Ты не сказал суть. Суть драгоценнейших... или не очень... слов твоего господина.

— Суть проста: Воевода Всеволжский предлагает мукте Чалуса стать самым богатым владетелем на берегах Хазарского моря.

Ах! ох! ух! ляильлях! ве адам! еее сонра? нет-нет! как это, как это?!... и прочие эмоциональные междометия на трёх языках пронеслись по залу. Перемежаясь шелестом пережёвываемых бород, шорохом дорогих халатов от зашевелившихся в них тел и свистом воздуха. Ворвавшегося в открытые окна на место резко втянутого всеми присутствующими.

Потом давление в диване стало избыточным — народ выдохнул.

— Э... и как... э... твой господин собирается... что именно... О! Твой корабль набит золотом?! Это дар Полуночного Колдуна?! Где?! Где эти выкидыши облезлого стервятника, которых послали за грузом?! Или... Или они уже сами...? Я сбегаю! Быстренько! Только посмотрю...!

— Сидеть!

Шипение мукты несколько успокоило диван. Половина членов которого собралось "сбегать посмотреть быстренько".

— Говори. Дальше.

Как говаривал Воевода: "а теперь здесь будут Нью-Васюки". Только обосновывать надо... обоснованно.

Афоня умильно улыбался, несколько встревожившись про себя. Собранное на мукту Исмаила досье показало, что объект весьма недоверчив, неглуп, несуетлив. И — жесток. Первые параметры подтверждаются. Не хотелось бы познакомиться с его последним свойством.

— Дальше... Дальше всё просто. То что я скажу — известно знающим. Ты, мукта Исмаил, всегда можешь проверить мои слова. Спросив у людей, чьему уму ты доверяешь. В моих слова нет обмана. Они просты и бесхитростны. Ибо так учил говорить меня мой господин.

Афоня вздохнул, поднял взор к потолку и приступил к уроку арифметики.

— Как известно многим умудрённым купцам и мореходам, как записано добрыми арабскими путешественниками, между Табаристаном и Саксином проходит в год четыре сотни торговых кораблей.

Это не означает 400 физических разных кораблей. Некоторые проходят этот путь несколько раз за сезон, но таких немного.

Слова не произвели фурора среди слушателей — произнесённое общеизвестно. А деньги-то где?

— Будет справедливо добавить ещё полстолько. Кораблей, которые идут в Саксин или из него не в Табаристан, а в другие места.

Афоня ориентируется на свой опыт фактора в Саксине, на проводимую его людьми ежедневную неофициальную регистрацию прибывающих и убывающих судов.

— Сколько груза перевозят за год все эти корабли? Никто не сможет сказать достоверно, но будет справедливо предположить, что средний кораблик в среднем рейсе берёт...

Глава 642

Афоня призадумался, вспоминая свои выкладки:

— Да, можно считать, что средний кораблик в среднем плавании везёт десять тысяч манн груза.

Одни из диванщиков с умным видом покивали соглашательно, другие же, с видом возмущённым, помотали головами отрицательно. третьи, с видом бессмысленным, открыли рты. Но некоторые, и мукта в их числе, смотрели неотрывно, пытаясь найти в сообщаемом глубокий смысл и новое знание.

— Мы не знаем какой груз везёт каждый корабль. Но мы можем сказать, что средняя цена среднего груза, который везут через Хазарское море — 12 динаров за 1 манн.

* * *

Обычная цена товара в эту эпоху на этом направлении — сотня (кунских гривен или золотых динаров) за пуд товара. Это почти вдвое меньше средней цены товара на маршруте между Яффой и Флоренцией, например. Но и расстояние почти в 2.5 раза меньше.

Напомню: в 13 в. в морской торговле между Левантом и Северной Италией торговля выгодна при цене товара не менее 240 дукатов за пуд. Дукат — 3.5 г. золота 980 пробы. Доходы таможни той же Флоренции составляли 2.8 млн. дукатов в год.

Основная товарная единица веса в Рее, Дейлеме, Табаристане — 1 манн, восходящий к древнегреческой мине. Составляет 600 дирхем или 1920 гр. В других местностях и эпохах манн бывает и в сотни кг.

20 тонн — средняя оценка грузоподъёмности, среднетоннажная самбука. Понятно, что есть много более маленьких кораблей. Новгородский ушкуй, например, везёт тонну груза. Но ушкуй — парусно-гребное судно. А товары по морю возят парусники. Кораблей размера бател, в 200-400 тонн, прежде на Каспии не было. Однако 50-80 тонн — не единичны.

С XI в. денежная система Средней Азии и Переднего Востока претерпела ряд изменений. "Серебряный кризис" постепенно охватил все страны. В Азербайджане он продолжался в перв.пол. XI — перв.пол. XIII в. Выпадение серебряных монет из оборота происходило не сразу; вместо серебра в обращение поступали золотые и медные монеты.

Поэтому Афоня считает груз в дирхемах (его производном — манне) — основе системы мер веса исламского мира, а цену — в золотой монете, динарах, восходящему к византийскому солиду.

* * *

— Шестьсот кораблей по десять тысяч манн по 12 динаров... 72 миллиона золотых — вот цена товаров, который проходит через Хазарское море за один год. Правоверные, перевозящие эти товары, платят владетелям портовых городов закят — 1/40 от стоимости. Товары привозят в приморские города. И меняют на товары, которые привезли с гор, из других городов, с полей и степей. И это ещё столько же. Три с половиной миллиона золотых собирают владетели портов Хазарского моря за год.

* * *

Напомню: таможня одного только Константинополя в это время даёт вдвое больше. В 14 в. Золотоордынский хан Узбек, установивший коранические нормы налогообложения, получал только с городов Восточного Крыма серебряный эквивалент миллиона золотых. Правда, к ставке зяката (2.5%) он добавил 1% — цена гос.оценки стоимости товара.

И снова: совокупный бюджет всех "светлых" князей Святой Руси — сто тысяч. Значительная часть этой суммы — прямые или косвенные доходы от таможни.

Вот место обоих "становых хребтов Святой Руси" — путей "из варяг в греки" и "из варяг в хазары" — в общемировой торговле.

* * *

Вздох удивления (от величины суммы) и зависти (от величины суммы) пронёсся в диване.

Будь здесь соотечественники, они выразили бы свои чувства нашими исконно-посконным: ё!, ну них...! едрить-кузьмить-оприходовать...

Более воспитанные диванники помянули Аллаха, Пророка и мерзопакостность судьбы. Которая проносит такое богатство мимо их носа.

Мукта разозлился, скулы его отвердели, ещё чуть-чуть и он отправит наглеца, посмевшего посмеяться над бедностью Чалуса и его владетеля, в зиндан. Да ещё и плетей вломит. Однако составленный в Саксине психопрофиль правителя предполагал решительность, но не порывистость.

Однажды Воевода упомянул какого-то заморского мудреца со странным именем "Расселся Яков". Или правильнее — Рассел Акофф?

"Знание — сила, а понимание обеспечивает управление; совместно они образуют обоюдоострый меч. Познать и понять поведение человека — значит получить возможность более эффективно управлять поведением других людей в их или в своих собственных интересах. Как и любой инструмент, знание и понимание могут использоваться как с пользой, так и во вред".

Знания о мукте Исмаиле пришлось собирать и тщательно проверять. Теперь их можно использовать. С пользой, конечно. Обоюдной.

— К чему ты сообщил нам эти числа, неверный?

Обращение фиксирует изменение отношения. От нейтрального к враждебному. Дальше будет... секир-башка в той или иной, но обязательно болезненной, форме.

Афоня внутренне напрягся. Но удерживая доброжелательную улыбку на лице, сказал, протянув открытые ладони к мукте:

— Потому что мой господин, Повелитель Севера, предлагает это золото тебе. Только тебе. Единственному из полусотни владетелей городов на Хазарском море. Одному. Каждый год.

Бздынь.

* * *

"Костик, ты секс будешь? — спросила Лара, и Костя понял, — борща нет".

Борща здесь точно нет и не будет. Но какие блистательные перспективы в других формах!

* * *

Гром грянул. Невообразимая гора золота, выше Эльбруса, сияющая ярче его снегов, вспыхнула жарким огнём мечты в глазах присутствующих.

О! Неужели?! Это всё моё?! — Нет. Не всё. Надо будет делиться. Но и отдельный утёс, кусочек осыпи, просто валун... от такой горы... это ж сколько я смогу купить?! Иметь... насладиться желаемым, обрести долгожданное, даже и не мечтаемое из-за очевидной невозможности...

Всё! Всё что захочу! Сразу! Привезут, принесут, вручат с нижайшими поклонами и славословиями...!

Волна экстатического восторга предчувствуемого апофеоза потреблятсва накрыла высокомудрое собрание.

Не всех. Мукта окинул взглядом диван. Влево-вправо. Одинаково закатившиеся в ликовании от воображаемого скачка уровня потребления глаза. Чуть дёрнул презрительно уголками губ. Зло уставился на Афоню:

— Расскажи.

— Всё просто. Саксин — русский. По закону, установленному Государем Всея Руси, иноземные купцы не могут приходить на Русь.

— Что?! Как?! Эти нечестивые гяуры, эти порождения иблиса осмелились запрещать нам, правоверным детям Аллаха, ходить по землям, им сотворённым для радости последователей Пророка! Мир ему.

Присутствующие внимательно посмотрели на возмутившегося. Судя по одежде — из улемов. А судя по сути высказывания — из купцов. Радетель за торгашей? Такое яростное стремление отстоять право торговцев ходить в земли, где правит дьявол, должно обосновываться серьёзными материальными интересами.

— Если ваши правители не пустят мусульманских купцов в ваши земли, то как же вести торг?

— Да, вали Исмаил, мы, русские купцы, тоже весьма обеспокоились этим вопросом.

Афоня выдержал паузу, давая диванникам возможность оценить невиданное: запрет торговцам плавать через море, проходить по тамошним землям, вести торг с дикими языческими, или не очень, племенами.

"Этого не может быть, потому что не может быть никогда!".

Всегда мусульманский купец отправляется в дальние страны, продаёт там свои товары и привозит туземные.

Нет, конечно, бывают и другие. Шастают туда-сюда армяне. Появляются иногда греки. Русские изредка добираются до Рея и Багдада. Бывает экзотика, типа уйгуров или китайцев. Про таких в Чалусе даже слышали.

Понятно, что не все правоверные занимаются этим ремеслом. Тюрки, белуджи или курды редко выходят с караванами. Но как можно вести торговлю без арабов или персов? Это же невозможно!

Недоумение распространилось среди совета. Афоня не стал тянуть и объявил:

— Раз ваши купцы не могут придти к нам, то мы придём к вам.

Возгласы удивления от возможности столь простого и столь неожиданного решения, сменились звуками всеобщего неприятия и отвержения.

— Нет! Ваши люди не умеют торговаться! Ваши люди не умеют возить товары! Они не умеют плавать по морю!

Афоня несколько снисходительно рассматривал возмущённых диванников.

Чудаки. Они повторяют общеизвестные истины, не составив себе труда подумать. Уж если он, русский купец Афанасий, Никитин сын, пришёл сюда, то, наверное, он обдумал это дело и имеет что сказать.

Шихна, видимо, тоже это понимал. Он махнул рукой, прерывая жужжание мудрецов, и бросил:

— Ответь.

— Отвечаю, о достославный шихна Исмаил. Есть закон: иноземцы не приходят на Русь. Точка. Теперь есть два пути. Торг ведут русские купцы здесь. Или торга не будет вообще.

Многие, хотя и не все советники шихны, принялись громко рассказывать, какая это глупость. Как эти неумные и бестолковые русы не смогут прожить без прекрасных тканей и ковров, оружия и украшений, благовоний и пряностей... которые везут им купцы Табаристана. Как они будут болеть от тоски из-за отсутствия платков ярких расцветок, как они передерутся из-за украшенной сбруи для своих лошадей...

Афоня внимательно слушал, не прекращая доброжелательно улыбаться. Только когда в общий хор несколько визгливо вступил давний "радетель с улемским уклоном", он восторженно хлопнул в ладоши:

— Подумать только! Я никогда не знал, что в Табаристане среди правоверных так много искренне озабоченных здоровьем и процветанием диких злобных русов. Воистину, велик Аллах, что внушил здешним жителям столь добрые мысли о нас.

Парадоксальность прозвучавшего утверждения сбила нарастающий вал выражений соболезнований о грядущей тяжкой доле кровожадных северных дикарей.

— Здесь говорили, что мы не умеем плавать по морю. Все слышали о судьбе ширванского флота? — Он утонул. При встрече с нашими кораблями. Выходит, что мы ходим по морю лучше ширванцев. Вы сказали, что мы не умеем торговаться. Вы правы. Мы и не будем торговаться. Мы будем торговать. Вот наш товар и его цена. Вот ваш товар и его цена. Если стороны согласны — обменялись. Если нет... к чему разговоры? Обманы, лесть? Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы переводить её на такую безделицу.

Афоня вспоминал споры между Воеводой и Николаем, чему он был пару раз свидетелем. Для Николая торговаться — искусство, важная часть его умений, его души. А Воевода смеялся:

— Торг, как битва, как любовь, как скачка на коне, как плавание на корабле — решаются до его начала. Если ты не можешь быть сильнее соперника на своей земле, в своём дому, в своём уме, то почему ты вдруг станешь сильнее на торжище? Поставь партнёра в ту позицию, которую считаешь правильной. Заблаговременно. Но ты должен знать. Много. Его, себя, условия, свойства товара.

Голова Торгового Приказа шипел, ругался и плевался. Увы, в последние годы и у него перестало хватать времени на бесконечные споры о ценах.

— Э... Посланник Аллаха (да благословит его Аллах и приветствует) сказал: "Аллах помилует того, кто мягок в продаже, покупке и судействе". Ты же говоришь о жёсткости в торге.

— Уши мои распускаются подобно лилиям на рассвете в садах халифа, при звуках, составляющих мудрость. Но вспомни, о знающий сунны и кадисы, продолжение слов, приведённых аль-Бухари, да будет с ним милость Аллаха: лишь спросив "Продашь ли за такую цену?" мы выполним сунну. Именно одноразовым исполнением сунны мы и займёмся.

Мукта, о чём-то напряжённо думавший под препирательства правоведов, вдруг спросил:

— Ты просишь пустить русских купцов в Чалус? И при этом толкуешь о миллионах динаров. Откуда?

— Всё просто, мукта Исмаил. Чалус станет единственным городом на море, в котором будут товары из Саксина. Единственным.

— Х-ха...

Перспектива обретения "золотого Эльбруса" начала приобретать конкретные очертания. Снова морок невиданного богатства затуманил глаза и головы дивана.

— Вон чего... если по милость аллаха... все корабли со всего моря... а мы с них... по чуть-чуть, но с каждого...

— Постой. Ты сказал, что русы не пустят на свои земли правоверных. Значит, и корабли наших мореходов не смогут приставать к вашим берегам. Вы победили ширванцев, но у вас мало кораблей. Всего три или пять. Кто же тогда привезёт ваши товары сюда? И отвезёт наши к вам? Или вы наняли в носильщики ифритов?

Последний вопрос был сарказмом. Но все присутствующие дружно содрогнулись и принялись обмахиваться большими пальцами от нечистого. На всякий случай.

Афоня тоже перекрестился. За компанию.

— И вновь повторю, о почтеннейшие. Всё — просто. За год из Саксина уходит шестьсот тысяч манн товара. Вы слышали о наших кораблях, которые меньше бателов ширваншаха, но оказались сильнее. Так вот, каждый из них может вести шестьдесят тысяч манн товара за раз. Один корабль за десять раз может перевести столько же, сколько шестьсот за весь год.

Интересно, что осталось бы от корабельщиков Каспия, если бы Ахситан сумел победить. Два десятка его двухсоттонных корабликов задавили бы любой фрахт, кроме рыбацких лодок. А три десятка шебек утопили бы всех несогласных. Ширван шёл к полной гегемонии на море. Что естественно: на суше атабек сильнее.

В РИ ширваншах победил пиратов, но проиграл атабеку. Правда, пиратов побили при помощи грузин и византийцев. Видимо, победа досталось столь дорогой ценой, что остатки флота уже не были "сверхсилой" на Каспии. А отстроить его заново не хватило денег.

В АИ... да, по сути — тоже самое. Тоже — победа над пиратами, тоже — тяжёлые потери. Утяжелённые вмешательством "шилохвостов". Настолько тяжёлые, что и самого зарезали.

Нет, даже победив, даже с бателами, ширваншах не смог бы замкнуть на себя каспийский товарооборот — тут надо быть не шахом, а сантехником: менять не только корабли, но и "всю систему".

— Другое же состоит в том, что дорогу между южным и северным берегами моря здешние корабли проходят за 10-15 дней, наши — за 3-5. Конечно, в море бывают ветра, которые препятствую мореплаванию. Но в зимние бури плавают только лишённые разума. Итак, один наш корабль сможет перевести сюда за три месяца весь товар, который прежде шестьсот кораблей развозили по полусотне городов по всему морю за год. И таких кораблей у нас три. Три!

Для наглядности купец поднял вверх три средних пальца и потряс ими.

Конечно, у него нет трёх "средних пальцев" на правой руке. Но жест впечатляет.

Все поняли? Это конец всему транс-каспийскому меридиональному мореплаванию.

— Ложь! Это всё ложь! Что с того, что дорога займёт на пять или десять дней меньше? Товар, привезённый в город, надо продать. И это занимает время. Новый товар надо купить. И это тоже потребует недель. К чему эти корабли? Чуть быстрее, чуть медленнее... Купцы уходят в апреле и возвращаются в октябре. Что с того, что они будут проводить в море на неделю меньше? Ты говоришь о зякате. Но его берут не с корабля, а с товара. А товар не побежит быстрее, если возить его в большом корабле, а не в малом. Ты лжёшь, рус!

Обстановка сразу накалилась. Советники бурно обменялись. Преимущественно своей абсолютной уверенностью, что все русы всегда лгут. Ибо ничего другого не следует ожидать от неверных, поклоняющихся своим глупым крашенным доскам и лишённых света истинной мудрости. Да хранит его Аллах и приветствует. В смысле: Пророка. Который, как всем известно, неисчерпаемый источник и бездонная кладезь.

Афоня выждал пока всеобщая уверенность в нечестивости неверных и неверности нечестивых несколько снизила громкость.

— Как я слышал, в славном городе Багдаде в одном доме на двери есть надпись золотыми чернилами: "Кто станет говорить о том, что его не касается, услышит то, что ему не понравится". Если вы, почтеннейшие, хотите обсуждать свои мнения о моих словах, то я не смею мешать. Но если вам, вдруг, почему-то, захочется получить ответы на ваши вопросы, то вы всегда сможете спросить меня.

Сурово. Но помогло: диван затих.

— Первое, что я должен повторить. Корабли, любые, не повезут ваших купцов в Саксин.

Эти слова уже были произнесены. Но не были поняты.

* * *

"Он выразился так ясно, что разум отказывался понимать" — да, пан Лец, именно этот случай.

* * *

Ибо мысли всех живущих подобны лошадям, скачущим в загородках их собственных стереотипов. Только мёртвые — "не имут". Ни стыда, ни совести. Которые и есть наборы стереотипических представлений.

Конечно, мысль, подобно горячему коню, может перепрыгнуть загородку. Но это требует чрезвычайного усилия. И готовности к риску: а вдруг ты увидишь там чего-нибудь... новое? Волков, например. Да и зачем напрягаться? Сено приносят, воду наливают...

Сказанное не укладывалось в головах мудрецов и сановников. Всё услышанное они соотносили с привычным, и какие бы слова не звучали, их мысли неслись по прежним тропинкам. Где натыкались на невозможное, на русский "железный занавес". Да, подобное бывало во время войн между разными государями. Но — торг, и при этом — запрет... Этого не может быть никогда!

— Более того: наши корабли возят товары. Не купцов.

— Что?! Как?! А как же...? Не может быть! Во придурки! Да ни один купец никогда не оставит свой товар! Дикари...

— Корабль везёт груз. Это делают одни люди. На берегу сидит купец. Это другой человек. Один — везёт. Другой — торгует. Кораблю не надо ждать, пока товар будет продан. Привезённое помещают на склад, купленное — со склада на корабль. Пришёл — ушёл. Быстро.

Не надо думать, что такое — полная невидаль в Халифате. В некоторых городах есть кварталы иноземных купцов, где "гостей" принимают и помогают. Бывают и фактории, действующие, преимущественно, на семейном принципе: купец привозит товар живущему в портовом городе родственнику, который выполняет часть сделок.

Но Афоня рисует иную картинку: купец вообще не идёт с товаром. Доставка и торговля — разные люди.

Но так же не бывает! Это ж все знают!

— Вали Исмаил! Не верь этому лживому гяуру! Все его слова ложь! Ибо каждое слово неверного имеет лишь одну цель — нанесение ущерба правоверным! Схвати его сейчас же и отруби ему голову! Ты спасёшься от его зла и избавишься от него. По воле Аллаха и заветам Пророка! Мир ему и благословение!

А "радетель" не унимается. Видать, свои кровные вложил в какое-то торговое дело. И немалые. Во, и стихами погнал:

"О владыка мой! Ведь случится то, что судил Аллах,

Но избавишься ты от того, чего не судил Аллах".

Забавно. Если возможно то, "чего не судил Аллах", от чего можно избавится, а можно — и нет, то всемогущ ли Аллах?

Поскольку "всемогущество" установлено аксиоматически, то "избавление" — невозможно. Ибо — не отчего. Ибо нет ничего, чего бы Аллах "не судил".

Мукта посмотрел на одну половину своего дивана, на другую. Диван разрывался. Между мечтой о "счастливым будущем" с "золотым Эльбрусом" на горизонте и вековечно вбиваемом отвращении и недоверии к неверным, к "мерзости перед лицом правоверного". А уж эти страшные кровожадные русы...

— Почему я должен тебе верить, купец?

— Ты не должен мне верить. Но можешь. Не мне, а моему господину. Я не купец, а посол. Я всего лишь передаю слова. Но ты, конечно, волен отвернуть предложение, произнесённое мною. Тогда я, или кто-то другой — у моего господина достаточно слуг — придёт в другой город на побережье и предложит тоже самое другому правителю.

— Ни один! Ни один из правоверных владык не унизится до соглашения с зимми! С наихудшими из них — с русами!

Всё-таки, "радетель" утомляет. И мукту, похоже, тоже.

— Ты сообщил нам предложение своего господина. Всё ли ты сказал, из того что надлежало передать?

— Нет, не всё. Ибо до некоторых мелочей мы не успели дойти, увлечённые суждениями разных... разных. Итак, мы не пустим чужеземцев на наши земли для торговли. Мы будем привозить товары на своих кораблях в Чалус и только в Чалус. Мы не будем платить налоги. Как зякат, так и иные...

* * *

Зякат платят правоверные.

Возможно взыскать ушр — пошлина в 1/10, взимаемая с купцов, которые не были ни мусульманами, ни зиммиями, а также все торговые сборы с мусульман помимо закята.

Есть хумс. Который считают в пятую часть дохода. Под него подпадает добыча (военная, выловленная в море, драгоценности...) и сверхприбыль (то, что не расходуется в течение года).

А ещё есть харрадж и джизья для неверных.

Афоня следует соглашению между "Святой Русью" и "Серебряной Булгарией" нач. 11 в., по которому русские в эмирате не платят налогов. Это же правило подтверждено в соглашении между мною и эмиром Ибрагимом при основании Всеволжска.

* * *

— Э-э... Остановитесь! Вали Исмаил! Вот он обман! Если они не будут платить, то денег не будет! Они лживые, подлые...

— Платить будут те купцы, которые придут в Чалус за товаром. Прежде они ходили в Саксин, будут — в Чалус. Они привезут сюда свой товар на продажу нам или друг другу. Кто-нибудь скажет: каков доход даёт таможня сейчас?

Мукта кивнул длинному тощему старику, похоже — казначею, сидевшему с краю.

— Э... достославный мукта. Нынешний год плох. Да и прошлый был не из лучших. А вот прежде, в те времена...

— Сколько?

— Э... ну... от пятидесяти до восьмидесяти тысяч. Ибо такова воля Аллаха, посылающего нам испытания. И средства для их преодоления. И, конечно же, не закрывающего дверь милосердия...

— Вот выбор, вали Исмаил. Пятьдесят или восемьдесят тысяч прежде. И ничего — в будущем. Или — от половины до трёх четвертей миллиона.

— Почему?! Почему "половина"?! Ты обещал три с половиной!

Какие милые, увлекающиеся люди живут здесь! Вот, ещё ничего нет, а "золотой Эльбрус" уже поделили, приспособили и потратили. В своём воображении. И очень обиделись тому, что виртуального карася надо урезать.

— Прежде всего: я ничего пока не обещал. Я лишь предложил. И попытался, с помощью присутствующих здесь мудрецов и знатоков, оценить последствия. Если достославный мукта говорит "нет", то ни трёх, ни полмиллиона — не будет. Если мукта говорит "да", то все доходы и расходы по этому делу здесь, в Чалусе, мы делим пополам.

— Х-ха...!

Виртуальный серп больно ударил по виртуальным... м-м-м... скажем бухгалтерски: "доходам будущего периода". Диванники обиженно принялись снимать флаги и уменьшать этажность башен своих "воздушных замков".

Афоне стало даже жалко разочарованных, захотелось успокоить их, используя эмоциональные ласкательные диминутивы с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Типа:

— Маничка беравим сари бе тохмеморкюха безаним (Знаешь, Манечка, пойдем посмотрим на яички).

Увы, здешние седобородые "манечки" вряд ли оценят всю ласкательность и доброжелательность диминутива. Да и смысл предложения... поймут неверно.

— Ни один! Ни один правоверный правитель не допустит гяуров на свою землю!

Мукта пристально смотрел на крикуна и ревнителя исламских ценностей.

* * *

Сказанное — глупость. У исламских правителей две общие вещи: ислам и империя. Однако в этих краях давно уже сильны шииты разных течений. Включая исмаилитов. Да ещё и низаритов.

Хасан ас-Сабах создал сильную организацию. До Аламута не столь далеко — мы не в Магрибе. Ещё сорок лет назад все владетели в этих краях постоянно носили кольчуги под одеждой. Ежеминутно ожидая удара ножом от федаинов "Старца Горы". Многие продолжают делать это и нынче. Сейчас федаины очередного "старца" одинаково режут и правоверных вокруг Салах-ад-Дина, и христиан Иерусалимского королевства.

Все клянутся именем Пророка. Но кто столь глуп, чтобы отказаться от таких денег, просто слушая советы вздорного муллы?

Второй основой единства была империя сельджуков. Увы, великий Санджар, которому в юности служил Исмаил, умер. Прошло двенадцать лет и великое государство растащили на части. Вот сейчас атабек пытается прибрать к рукам Ширван. Не для султана — для себя.

Все машут Кораном, все клянутся в верности. Но каждый — за себя.

Атабек — "отец-князь". Сельджукиды, давая в удел царевичу область, приставляют к нему военачальника-эмира воспитателем, который фактически управляет уделом царевича от его имени.

Сейчас есть несколько атабеков, которые управляют полунезависимыми и независимыми эмиратами. Они положат начало самостоятельным династиям Буридов, Артукидов, Зангидов, Салгуридов, Бавандидов, Ильдегизидов, Хазараспидов...

Важнейший из них — атабек Ильдегиз.

После убийства султана Сулейман-шаха в 1161 г. Ильдегиз назначил 28-летнего Арслана Шаха II (1161 — 1176 г.) сельджукским султаном Ирака, взял титул "Атабег Аль Азам (Верховный Атабег)" и руководит новым султаном. Командует армией, контролирует казну, награждает иктами по своему усмотрению. Подчинил себе Иранский Азербайджан, Арран, Джибал, Хамадан, Гилан, Мазандаран, Исфахан и Рей.

Приумножение "болотного сообщества" в Гиляни — отзвук побед атабека: побеждённые и пострадавшие бежали в те топи.

Мукта Исмаил получил городок Чалус в качестве икты из рук Ильдегиза, они оба исламизированные кипчаки, боевые товарищи, хотя из разных поколений. Ильдегизу — около семидесяти, Исмаилу — сорок.

Икта — изначально условное земельное владение воина, феод — к концу сельджукской империи превратилось во владение наследственное, аллод. Владетель, мукта, прежде имевший право собирать только отданные ему налоги (ушр или харрадж), получил полную власть над владением. Его обычные обязанности перед правителем свелись к предоставлению отряда определённой численности и состава.

Мазандеран (Табаристан) и, что не менее важно, Рей — владение атабека.

* * *

— Итак, я повторю свои рассуждения для установления взаимопонимания. Купец с гор, или иных местностей, приходит в какой-нибудь порт. И платит закят. Это — половина всего золота, которые получают правители прибрежных городов от торговли. Так было и пусть так будет. Морские купцы покупают товар и везут его в Чалус. Где платят закят. Как делали это в Саксине. Это вторая половина золота. Половину от этой половины мукта отдаёт мне. Э... моему господину.

Афоня внимательно оглядел присутствующих. Все поняли?

— Э... уважаемый. Но зачем вам это? Раньше в Саксине получали всю вторую половину. В чём ваша выгода?

Никогда не считай собеседников дураками. Даже если некоторые из них таковыми и являются.

— Как стремительно беседа о деньгах меняет отношения между беседующими, о достопочтеннейший. Надеюсь, ты не забыл, что перед тобой дикий и ужасный рус, зимми из далёкой и холодной страны, где даже лесные медведи бродят среди жилищ, выпрашивая подаяние? Наша выгода — в исполнении нашего закона. Государь русов повелел закрыть границы наших земель, и мы с радостью исполнили это.

Для того, чтобы рассуждать о выгоде партнёра нужен куда более высокий уровень доверия. Неужели следует рассказывать о цене хотя бы одной санитарной погранслужбы? О контроле над морским судоходством? Об пользе от утраты не только возможно сохранившихся навыков строительства бателов, но и крупных самбук? Об исчезновении опасности большого нападения с моря? И о появлении такой возможности у нас? О других последствиях монополизации каспийского мореплавания?

Да они просто не поймут этого!

Николай любит повторять новичкам слова Воеводы: "Какой охотник больше уток настреляет? Кто в своём дому гуляет, или кто в утином пруду шныряет? Кто к людям пошёл, тот и выгоду нашёл".

Давайте лучше я расскажу вам про ваши выгоды.

— Аллах велик. И он, в милосердии своём, не лишает своих людей разума. И правителей — тоже. Получив много денег мукта Исмаил, мудрый и благочестивый, сможет сотворить множество добрых дел. Построить мечеть и пожертвовать бедным, проложить дороги и водоводы. Облагодетельствовать идущих по пути Аллаха, но страдающих от нищеты. Он сможет лучше исполнять волю Великого Атабека. Отряд, который мукта должен выставить по призыву правителя, будет не только полного числа, но и на горячих конях, с прекрасным оружием. Атабек оценит успехи мукты в деле управления иктой. Наградит и возвысит вашего господина. Кто-то против возвышения вашего господина? Против благосклонности атабека к вашему мукте?

Афоня оглядел диван. Ну вот, возражения против коммерческого предложения превращаются в предательство господина и гос.измену.

Глава 643

— Мукта Исмаил — верный слуга Великого Атабека. Я уверен, что мукта не будет держать рядом с собой тех злобных шакалов, которые стремятся принести вред блистательному Шамс ад-Дин Ильдегизу. А отказавшись от предложения моего господина, вы нанесёте атабеку огромный ущерб.

— Слова Пророка, праведные халифы говорят нам...!

— Помолчи. Говори, рус.

— Благодарю, господин мукта. Подумайте вот о чём: на море есть множество городов, куда мы могли придти с этим предложением. С предложением получать миллион золотых монет каждый год. Но меня послали сюда, в Чалус. Почему?

— Да... в самом деле... почему... есть же города лучше... Лучше? Нашего Чалуса?! — Таких нет! В других — жадные, глупые, грязные...

До диванщиков, кажется, только сейчас дошла необходимость этого очевидного вопроса.

— Есть несколько причин такого выбора. И первейшая из них, безусловно, слава о мудрости, храбрости и опытности правителя города. Мукты Исмаила, известнейшего своим благочестием и заботой о процветании жителей.

Не, не клюёт. Не велик волчара, но битый. На лести не проведёшь.

— Другая же причина хорошо видна с моего места. Там, за окном.

Всё собрание дружно зашевелилось оглядываясь на окна и явно не находя там причины для миллиона — или хотя бы половины — ежегодных полновесных динаров. Это выглядело настолько по-детски, что Афоня не сдержал улыбки.

— Там — горы. И дорога через их. А на другом конце этой тропы — Рей. Это же так просто: товары из Саксина приходят сюда, перегружаются на коней и ишаков, и идут в Рей. Идут по владениям Атабека. На каждом шагу роняя золотую монетку. Наполняя карманы погонщиков и водоносов, владельцев ишаков и караван-сараев. Перетекая, в виде зяката и ушра, в казну правителя, в сокровищницу Великого Атабека.

* * *

Рей — самый большой торговый город региона. Только Багдад и Басра далеко к югу больше него.

Чисто для понимания масштабов: за год в Багдад в эту эпоху стекается больше 400 млн дирхемов. Через столетия, в "век золотой Екатерины", все поступления Российской империи в 1763 г. — эквивалент 140 млн дирхемов.

В десяти верстах от Рея к северу лежит деревенька. Называется — "склон горы", Тегеран.

Потом придут монголы. Рей разрушат, будет несколько попыток возродить город. В 21 в. Тегеран и Рей свяжет нитка метро.

* * *

Есть третья причина, о которой Афоня не говорит — незачем повышать самооценку присутствующих.

В отличие от богатых и известных портов восточной и западной части побережья, обладающих и развитыми рынками и удобными гаванями, здесь сухо. Горы близко, в двух верстах, и три текущих с них водных потока не разливаются в болота. Нет болот — нет комаров — нет малярии. Фактория не будет вымирать от болезней.

Правда, и береговая линия неудобна для стоянки больших кораблей.

Тут есть тонкость, которую тяжело просчитать: реакция атабека.

Множество "по-простому-решальщиков" сразу завопят:

— Атабек — жадный! Он отберёт город! И будет брать все доходы таможни себе!

Не могу не согласится с первым утверждением.

Уточню: "деньги — кровь государства". Каждый разумный правитель желает, чтобы его владение было полнокровным.

Но "отберёт"...

Ильдегиз не будет сам сидеть на здешнем песке, считая тюки товаров и отбирая золотые монетки. Он может только назначить сюда чиновников. Которые будут считать и отбирать. Надзирателей к ним, чтобы не утаивали отобранное. Надзирающих за надзирателями. Охраняющих, прислуживающих, обеспечивающих, над ними всеми начальствующих... Всё это и так делает мукта Исмаил.

Икта нынче не платит налогов никому, кроме своего мукты. Включая, последнее десятилетие, и закят, и джизью. Мукта приводит отряд, но не привозит денег. Замена денежной повинности натуральной, "долг крови". Инверсия "щитовых денег" Западной Европы.

Вот очевидный "порог срабатывания": если расходы на содержание таможни, её чиновников, управление городком, содержание отряда, эквивалентного отряду мукты, меньше, чем доход от таможни, то... то лучше взять "под себя".

Кроме очевидного — есть и неочевидное. Икта — основа экономики и войск сельджукских государств. Сломал в одном месте — посыпется и в других. Все это понимают.

"В чрезвычайных обстоятельствах уместны чрезвычайные средства" — верно. "Обстоятельства" — уже "чрезвычайные"?

Пока — одни планы и разговоры. Не будет ли более разумным дать возможность "курочке", собирающейся "нести золотые яйца" — вырасти, продемонстрировать "яйценоскость", оставив пока все заботы и расходы нынешнему "куроводу"? А уж потом... прибрать "львиную долю яичницы"?

Ещё: атабек уже болезненно почувствовал сокращение торговли в приморских городах на его землях. Конечно, это очень раздражает: нет денег — нет армии — нет славы, побед, Ширвана... Ему нужно восстановление торговли. Лучше — как было. Но если всё пойдёт через один его город... Доля Хоросана, Ширвана, Дербента, других — тоже станут его.

— По моему скромному мнению, насколько мне доступно понимание блистательных замыслов Великого Атабека... мда... могущественнейший не будет против. Ибо сейчас товары не приходят из Саксина — нет ничего. Если мы ввозим товары сюда и не платим налогов — тоже ничего нет. Но дальше купцы повезут товар из Чалуса. Повезут в остальные города моря. И заплатят зякат. Для казны в каком-нибудь Энзели ничего не изменилось. Или повезут караванами вот по этой дороге. И заплатят в Рее, как и было раньше. Который тоже платит атабеку.

— Раньше купцы платили налоги, привезя товар из Сакина!

— Теперь купцы будут платить, привезя товар из Чалуса.

Афоня посматривал на советников дивана сквозь полуприкрытые глаз.

Ошалели.

Слишком много.

Странного, непривычного.

И — золото. Гора золота! В которой каждый из присутствующих сможет, по воле и с разрешения мукты, откопать для себя небольшую пещерку. Или — побольше.

Но главное: пока и копаться не в чем. Только в этих древних камнях, в песке побережья, в глине наносов.

— Х-ха... Ты сказал всё?

— Нет. Есть ещё мелочи, но они важны для нас. Мой господин, Повелитель Севера, прислал со мною свиток с соглашением между тобой, муктой Чалуса и им, Воеводой Всеволжским. Там указаны условия, сходные с теми, о которых мой господин несколько лет назад уговорился с блистательным и победоносным эмиром Великой Булгарии Ибрагимом.

— И что же там?

— Там... "Четыре свободы". Свобода исхода: всяк человек волен уйти на Русь. Свобода деяния: всякое действие, совершаемое жителем Чалуса в Чалусе, может быть совершено и русским. Свобода от суда: всякий русский человек может быть задержан, допрошен, осужден только русским судом. Свобода от мытарей: русский человек не платит никаких пошлин, сборов, налогов, мыта в Чалусе.

Диван возбудился, возмутился и взбунтовался. Цитаты из Корана, кадисов и просто матерные — бурным потоком изливались из уст мудрецов и советников во все стороны, затопляя мутным потоком уши немногих молчащих. В числе которых были Афоня и Исмаил.

Когда же половодье чувств и пена айятов схлынули, мукта повторил:

— Ты сказал всё?

— Нет, о достославнейший. Ещё: всё невольники из числа народов, подвластных моему господину, должны быть возвращены ему, вместе с их детьми. И, конечно, для удобства и безопасности торговли и мореплавания, нам следует построить здесь двор для хранения товаров и пребывания людей. Такое называют хан или караван-сарай. Конечно, с помощью твоих людей, на указанном тобой удобном месте. И немножко перестроить берег. Перелезать через борт и добираться до берега на лодке — очень неудобно. Сегодня я, например, испортил свой сапог.

И Афоня показал сапог, в шве которого поползла нитка.

Это — на грани. Показывать подошвы — оскорбление. Но Афоня сидит по-турецки, подошвы не видны. Однако и обращать внимание на свою обувь, особенно на грязь или непорядок в ней... невежливо. Приличные люди закрывают обувь полами халата. Но у русского гяура нет халата.

Вы можете возмутиться. И утратить надежду на "Эльбрус золота". Или сделать вид, что не заметили. Сделать шажок по дороге понимания, прощения, милосердия и доброжелательства. По дороге, которая приведёт вас к простой мысли:

— Гяурам можно всё. Потому что они дают нам возможность брать очень-очень много золота с наших купцов.

За дверями дивана раздались голоса, послышался шум. Мукта покрепче ухватил саблю, напряглись и телохранители у стен зала. Отфыркиваясь и переговариваясь толпа слуг внесла в зал два здоровенных сундука. Невысокий тощий мужикашка из спутников Афони, вошедший в зал в толпе носильщиков, резво проскочил к нему за спину и зашептал на ухо:

— Еле-еле успел. Уже ковыряли. Тока-тока приспособились замки сбить. А тута мы. Вроде — всё цело. Хотя, может, и разбилось чего. А что не заперто было — всё попятили. И у корабельщиков. Уж я ругался-ругался...

— Не беда. Мелочи.

И повернувшись к шихне, Афоня провозгласил:

— Вали Исмаил, ты славен своей храбростью в битвах, верностью государю, благочестием в делах веры и мудростью в управлении народом. Слава твоя разнеслась далеко и дошла даже и до наших отдалённых местностей.

Точно. Весьма отдалённых от вашего Бердичева. Э... Чалуса.

— Мой господин, Правитель Севера, Воевода Всеволожский, князь Иван Юрьевич и протчая и протчая, в знак любви и дружбы, послал тебе подарки. Дозволишь ли вручить их ныне?

Шихна кивнул, сразу напрягшись и нервно облизнувшись.

"Добрый дедушка Мороз. Он подарки нам принёс. Приходи к нему лечиться и...".

Ой, это, кажется, из другого воеводского стишка. Но "лечить" — будем!

Диван тоже замер в ожидании... чего-то "лечебного".

Афоня тяжело поднялся на затёкшие ноги, сразу напомнив присутствующим о своём росте и весе, о мощи, свойственной "диким кровожадным русам".

"Мощный выехал рус: чье стерпел бы он иго?!" — не забыли? Правильный ответ: ничьё.

Взмахом руки отогнав прислугу, Афоня выбрал у себя на поясе ключ.

— В том сундуке — вещички. Мои и людей моих. А тут... подарки для мукты Исмаила. Да порадуют они его взор и развеселят сердце. И первое, что мой господин послал правоверному и благочестивому мукте, есть книга. Святая книга. Лучшая из книг для всякого, идущего по пути Аллаха. Коран. В этой книге нет драгоценностей снаружи. Ибо они внутри. Ибо на этих страницах в точности написаны слова самого Пророка Мухаммеда.

То, что печатный коран стал для нас стратегическим товаром — я уже... Первые небольшие партии были произведены и проданы в Булгаре и в Саксине. Кое-что разошлось и по Хазарскому морю. Пока это диковинка, в Чалусе нет ни одного экземпляра.

Вообще-то это задумывалось как ширпотреб. Довольно скромное издание. Переплёт не теснён золотом, обложка не выложена жемчугами-самоцветами. Ценность определяется не украшениями, а редкостью.

Слуга на вытянутых руках отнёс подарок мукте. Тот приложил книгу ко лбу, к глазам и губам и, несколько растерянно посмотрев по сторонам — коран нельзя класть на пол, вручил одному из слуг держать в руках.

А Афоня, подобно заморскому волшебнику, принялся доставать из сундука всё новые и новые невиданные вещи, сопровождая каждую объяснениями, преувеличениями и пожеланиями. Давние советы Николая и караван-баши Мусы, годы, проведённые в беседах с купцами в Саксине, вполне обеспечивали его обширным набором уместных фраз высокого торгового стиля.

Сперва на свет из сундука явились раскрашенные глиняные игрушки — четыре диких коня разных пород и окраски.

Человек может принять ислам, жить в городе, стать муктой. Но если он родился кыпчаком, если он увидел белый свет под пологом юрты, его сердце всегда забьётся живее при виде чистокровного горячего прекрасного коня.

Мы не рискнули включать в подарки мусульманским владыкам изображения людей, но ишак и верблюд, слон и буйвол, лев и гепард...

Потом пошла разнообразная посуда. Довольно вычурные раскрашенные глиняные кувшины, со стилизацией под древности, с "авторозливом", с естественным охлаждением, с поливами, под "гжель"...

— Достославный мукта безусловно достоин пить и есть на золоте.

"Деревянное золото" в блюдах и чашках. Яркая, чёрно-красно-золотая роспись. Маки и тюльпаны, завораживающие своим гипер-реализмом, идеальность форм и нереальностью, идеальностью цвета.

Фигурки и подвески из хрусталя, стекла, янтаря. Бусы, ожерелья, перстни.

— Мудрейший аль-Бируни указывал в своих сочинениях, что великие правители, способные проникать мыслью в тайные планы своих противников, оттачивали этот талант, размышляя о движении шахматных фигур, исполненных из хрусталя. Я полагаю, что этот набор чёрных и белых хрустальных воинов развлечёт достославного мукту в часы досуга.

Кошель из юфти. С разъяснением: "русская кожа". Не плесневеет. Потому как пропитывается... тут глаза рассказчика закатываются. Кошель, конечно, расшит цветным бисером в форме благожелательной цитаты из сур.

Две кисточки из хвостов белки, с выражением уверенности в искусности мастеров шихны, которые применят их для украшения жилища господина, прорисовывая ну очень тонкие линии. Горшочки с дёгтем сосновым и дёгтем берёзовым. Лекарства типа мазь Вишневского, касторка. Варенья из морошки, клюквы, голубики и брусники. С упоминаем всех известных врачевателей от Гиппократа до Авицены и их суждений о великой пользе северных ягод для всего. Включая непрерывный восторг всех прелестниц гарема.

Шесть корчажек с жидким мылом. С разной отдушкой. С рассказами о том, как блистательный эмир Ибрагим, повелитель Серебряной Булгарии, моется такими, заботами своего ташдара. Выбирая разные запахи для разных дел. И тонкий намёк на жаркую радость его жён после каждой помойки. Э... виноват — помывки.

"Ароматы Клеопатры". Той самой. Сплошное "О!". Легенды о её красоте и богатстве. Закатывающиеся в восторге глаза. И лёгкий намёк на то, что если женщина так пахнет, то и её мужчина... цезарюет.

Конечно же, горшочек с колёсной мазью и рассказом о её пользе. О её нестерпимой помощи в благочестии, ибо никакой скрип не будет отвлекать молящегося от заветов Пророка, мир ему и приветствие.

Рукавицы. С нашитыми на них пластинками "золота дураков". Шейная цепь из того же материала.

— Ибо золото души правоверного мукты должно иметь очевидное выражение в телесном мире, дабы и простые люди могли лицезреть, понимать и восторгаться при виде...

Синяя краска для тканей и чёрная краска для волос. Здесь синий — индиго, цвет богатства. Волосы... мудрецы должны быть седыми. А вот мукта... пожалуй, уже актуально.

Увеличительное стекло, делающее каждый дирхем — динаром. Визуально, конечно.

Раскрашенная трубка, заглянув в которую можно увидеть удивительные яркие, всегда точно повторяющие друг друга, узоры.

Стеклянная посуда, стеклянные подвески разных цветов, стеклянные зеркала двух типоразмеров. С растительными рисунками на обороте, с рассказами о благотворном воздействии отражений на красоту и здоровье оригинала.

Увы, третье, самое большое, зеркало разбилось. Обломки довольно велики, но отдать их мукте...? — Нет, они острые, они могут принести вред драгоценному здоровью владетеля или его жён.

Были произнесены печальные слова о нерадивых слугах. Которые лишили, своей неумелостью, достославного мукту и его жён удовольствия видеть себя с разных сторон во всех подробностях.

— Выпороть!

Двух слуг стражники потащили к месту незамедлительного исполнения наказаний.

* * *

"А вон менты куда-то негра

под белы рученьки ведут".

И стража — не менты, и слуги — не негры. А в остальном — правильно.

* * *

Но Афоня вступился:

— Достославный вали Исмаил! Эти люди виновны лишь в глупости и неумелости, но не в злом умысле. Отдай их мне для работ, и они вскоре станут более внимательными и осторожными. Или я накажу их необходимым образом.

— Забирай.

Ну вот, появились два человечка из дворцовой прислуги. С благодарностью в душе за избавление от порки. И со страхом там же — от возможности попасть под наказание каким-то "необходимым образом" в стиле "кровожадных русов". Право казнить местных — даровано муктой.

Тем временем из сундука были извлечены стеклянные светильники, жидкость и фитили.

Пришлось закрыть на время ставни. Чтобы присутствующие могли насладиться четырьмя разными цветами четырёх одновременно горящих светильников. Пара стеариновых свечей в невиданных подсвечниках с отражателями, добавила пятый оттенок.

Жестяная бумага, невиданные синие чернила, цанговые карандаши, отрез синей джинсы и отрез белого тонкого льна...

Снова горшочки. Услада для женщин, стремящихся понравится мужчинам — мазь для увлажнения и отбеливания лица. А вот порошок для отбеливания тканей...

Подарки извлекались и приумножались. Их выставляли и выкладывали на ковре перед муктой и диваном. Большинство образцов были невелики размером. Но их было много и они заполняли, ряд за рядом, всё пространство.

Наконец, Афоня особенно осторожно вытащил небольшую упаковку. Развернул и поставил перед муктой четыре чашки.

— Это — фарфор. Такой, которого никогда не видели в этих краях. Ни у кого из владетелей нет такого. Это — русский фарфор. На каждой из этих пиал изображена часть мироздания. Вот море. Степь. Горы. Лес. На твоём столе, достославный мукта, отныне весь мир. А если посмотреть на свет... вот так. То видны золотые слова Пророка. Ты будешь видеть их каждый раз, поднося подарок моего господина к своим устам.

Да уж, всего-то десять лет попадизма, а какая получилась длинная спецификация вещного воплощения моего инновизма! Не худо я тут уелбантурил. По-большому. Многообразно. А ведь это ещё не всё из уже спрогресснутого.

* * *

"Если бы я всё назвал, чем я располагаю, да вы бы рыдали здесь!" — Виктор Степанович? Пожалуй, вы правы.

* * *

Присутствующие были измучены. Не сколько долгим советом в диване, ибо им приходилось переживать и более долгие заседания и ожидания, но бесконечным потоком новизней, умственных и материальных. Они раскраснелись и вспотели. От напряжения мыслей и чувств, от усилий уловить смысл многого и разного.

Но мукту Исмаила, прошедшего в молодости школу многодневных конных маршей, не так просто было утомить, исчерпать его внимание и истощить сообразительность:

— Почтенный Афонья. Принесённые тобой подарки подтверждают твои слова. О необычности твоего господина. Здесь множество непривычных вещей. Однако я не вижу товаров обычных. Здесь нет чернобурок и соболей.

Та-ак. А вот это возможная проблема. Собирая коллекцию образцов в Чалус, Афоня пытался посоветоваться с Акимом, но тот ничего конкретно не сказал. Да и по сути: Афоня должен лучше знать, что дарить мусульманскому правителю заштатного городишки в Табаристане. Он решил вот так. И, возможно, ошибся.

— Достославный мукта Исмаил. Воевода Всеволжский, распространив власть свою над землями Севера, увидел, что звери с дорогими мехами стали редкостью в тамошних лесах. Тогда он запретил добывать их. Конечно, у наших границ есть и другие народы, которые продолжают истреблять ценного зверя. Мы покупаем у них шкурки, но не добываем сами. Так же, как поступают и другие купцы. В подарках же моего господина только то, что делают в наших землях.

Афоня выдохнул. Уяснили? — Нет, надо продолжить, не дожидаясь вопроса.

— И ещё. Ты заметил, конечно, о мудрый мукта, что в подарках нет оружия. Многие правители преподносят друг другу мечи или сабли, кинжалы или копья. Однако наш обычай запрещает дарить оружие. Это дурная примета. Вот почему ничего такого здесь нет.

Мда... Лызло получил даром кучу оружия. Правда, не нашего — ширванского. И всё равно: где теперь тот Лызло? — Догнивает за Курой.

— Х-ха... Ты вновь подтвердил необычность твоего господина. Однако солнце уже клонится к закату. Закончим на сегодня, дабы успеть к намазу. Тебе и твоим людям покажут место во дворце и покормят. Идите.

Мусульмане отнамазились, христиане отужинали. Но ещё долго в комнатке, где устроился Афоня, горел свет. Не гас свет и в покоях мукты. Исмаил перебирал подарки, слушал советы ближних слуг, раздавал кое-что жёнам и приближённым. И — думал.

Утром, едва закончилась утренняя молитва, Афоню позвали к владетелю. Обязательное, длинное, обычное на Востоке приветствие купца было прервано в самом начале.

— Довольно. Ты сказал, что расходы будут пополам. Сколько?

Мда. С этим мужиком можно иметь дело. Держать ухо востро, ожидать удара в спину, кинет не задумываясь. Но дело делать — можно. Хорошо начинает. Осмысленно. Как Воевода и говорит: "бесплатный сыр только в мышеловке".

— Много, мукта Исмаил. Очень много. Но не деньгами. Землёй, трудом, кормом. Трудом простолюдинов — копать землю, месить глину.

— Где? Сколько? Когда?

— Сначала мне и моим людям надо посмотреть место для постройки хана, узнать глубину вод у побережья...

— Эй! Коней! Мне и русу. Живо.

Так началось создание Чалусской фактории. Три дня Афоня мотался верхом по округе, выбирая подходящее место, а мальчишки на лодочках со слугами мукты прошлись вдоль берега, промеряя глубины.

Афоня старался избежать конфликтов с местными, которые были бы неизбежны при излишней близости поселения "кровожадных русов" к местам обитания правоверных.

Фактория получилась двухсоставная. Морская часть её была вынесена восточнее города и посажена на устье задорно бегущего по гальке русла небольшого ручья. Два построенных там резервуара — открытый и закрытый — обеспечивали хорошей водой и саму факторию, и приходившие корабли.

Другая же часть расположилась на горном отроге выше Чалуса. Она позволяла контролировать дорогу на Рей и видеть далеко в море. Конечно, на покрытые снегом вершины Тахт-е-Сулейман (4850 м) и Алам-кух (4335 м), расположенные в 60 км к юго-западу от Чалуса, мы не полезли. Но заметить корабль за сто вёрст — могли. Позже там был построен маяк. А сразу в нищей хижине на развалинах древней виллы устроился сигнальщик.

Через неделю, как и было уговорено, к побережью подошли два "шилохвоста". Получив сообщение от Афони и встав на якорь, они спустили шлюпки. Первая партия изыскателей и проектировщиков, старательно ограждаемая от контактов с местными, приступила к работе.

Тощий казначей рвал на себе волосы и через слово поминал Аллаха и Пророка, мир им обоим, видя цифры расходов. А главное, Афонину оценку вкладов русов и мукты в создание фактории. Но Афоня ещё в самом начале выложил прейскурант товаров местного рынка, составленный спасённым им купцом в день прибытия, и считал по нему. А городок бурлил: цены на недвижимость удваивались едва ли не каждый день, дорожало всё.

Мукта, естественно, почти ни за что не платил, он — приказывал. Типа:

— Сто землекопов каждый день. К русам.

Использование административного ресурса — хорошо, но быстро исчерпывается. Когда возмущённые жители, во главе с "ревнителем" пришли к мукте, Афоня объявил, что готов нанять любого за весьма приличные деньги. Правда, не за золотые и серебряные, а за бумажные.

Вновь были произнесены громкие звуки, произведены резкие движения, разорваны несколько рубах и разбрызгано жарких слюней. Но некоторые местные купцы сообщили, что они будут принимать "русские деньги".

Ибо им чуть раньше было разъяснено:

— Мы не продаём товары за золото или серебро. Только за бумагу. Идите к нашему меняле.

Как должен работать меняла, чтобы у купцов появилось острое желание вести расчёты в "рябиновках", Афоня видел на примере "мальчика Изи" при "раздевании" булгарского каравана Воеводой в Усть-Ветлуге.

Здесь не требовались какие-нибудь изощрённые вещи типа встречного аукциона с тендером, как было когда-то на Волге. Достаточно было терпения, чтобы, после выслушивания слов возмущения и разглядывания жестов неодобрения, сказать:

— Так ты, почтенный не хочешь участвовать в торговле с Саксином? Тебе не нужна доля в тех сотнях тысячах манн товара, в миллионах динаров, которые пройдут через город? Хорошо, я вычеркну тебя из списка купцов, с которыми можно вести дела.

А "ревнителя", за организацию беспорядков и оскорбительные слова в адрес правителя, достославный мукта отправил в зиндан. Где того тихо придавили.

Мукта злился, но давал. Земли под застройку. Людей на работы. Впрочем, вскоре необходимость в принуждении отпала — множество работников явилось и из самого городка, и из других мест. Инструмент они приносили с собой, хотя предпочитали русский — корабли привезли некоторое количество. Корм, хлеб и мясо, люди мукты собирали у местных крестьян. Взыскивая неуплаченные налоги и задолженности. Что ещё больше увеличивало количество желающих копать землю и месить глину для русов.

Каждый вечер мукта призывал фактора к себе. От Афони требовалось, не смотря на измученность после трудового дня, рассказывать о Всеволжске. О "Звере Лютом", о Саксине и русских кораблях, о самых разных разностях. Нужно было тщательно взвешивать каждое слово. Чтобы не сболтнуть лишнего, чтобы не подорвать веру к своим словам противоречиями. И — не врать. Ибо ложь видна и вредна.

В один из таких вечеров Афоня задал невинный вопрос:

— Достопочтенный Исмаил, что мешает тебе собирать налоги бумажными рябиновками? А не золотыми динарами или серебряными дирхемами?

— Х-ха... Но откуда люди возьмут их?

— Те, у кого есть золото или серебро, отнесут их к моему меняле. Который узнает их вес и качество лучше, чем это делает твой казначей. Просто потому, что у моих ребятишек молодые острые глаза и не дрожат от старости руки.

— Они возьмут долю. Из моих налогов.

— Они возьмут двадцатую часть. От чистого серебра или золота. Но не из налогов, а у человека. Потом тот придёт к казначею и заплатит полный налог. И твоему казначею не придётся мучительно щуриться, разглядывая монеты. На наших "рябиновках" крупные цифры, они видны издалека.

— М-м-м... Но куда я дену потом эти... куски бумаги? Я плачу жалование моим людям. Им нужны монеты, а не эти... рисунки с буквами.

— Мне несказанно повезло. Что моим собеседником является столь мудрый прозорливый властитель, как ты, мукта. Тогда я позволю задать тебе ещё один вопрос. Очень простой. Зачем твоему слуге монеты?

Мукта удивлённо уставился на фактора. Тот подставил кубок виночерпию и внимательно наблюдал за струйкой из кувшина. Заметив вопросительный взгляд Исмаила, Афоня объяснил:

— Вот твой слуга. Ты дал ему денег, он пошёл на рынок и что-нибудь купил. Что-то, что ему нужно. На городском рынке торг всё больше идёт на "рябиновки".

Ещё бы. Тех купцов, кто не принимает в оплату "рябиновки" исключают не только из умозрительного списка "будущих партнёров", но и из реального — нынешних контрагентов. Они не становятся поставщиками не только русов, но самого мукты. Придворные, отвечающие за обеспечение двора правителя, уже поняли, что с русами лучше жить дружно. Мукта взял курс на "золотой Эльбрус", и всякую помеху воспринимает, как выпад против себя лично.

Промахи бывают у всех, а вот как оно будет доложено... Афоня вежлив со всеми, но никого не боится, ни от кого не зависит. Быть отодвинутым в полушаге от "исполнения желаний"...

А вот получить его благорасположение, путём, например, "проявления повышенного внимания властей" к тому или иному торговцу...

Раньше лавочник "дарил" надзирающему дирхем в месяц, и все были довольны. А теперь надзирающий поставлен перед выбором. Если не пойти навстречу этому русу, то можно быстро лишиться службы. Остаться и без дирхема, и без "кусочка Эльбруса золота".

— Вот я и думаю, мукта Исмаил. Тот из твоих слуг, кто берёт жалование "рябиновками", собирается жить здесь. Покупать необходимое на здешнем рынке. Служить тебе долго. Тот же, кто хочет серебра или золота, копит их, чтобы уйти от тебя. Чтобы потратить их, жить где-то в другом месте. Сбежать из-под твоей власти. А иначе — зачем?

Исмаил не пропустил слов Афони мимо ушей. Он ворочался полночи, а поутру приказал своим слугам покупать всё только на рябиновки. И взыскивать ими же все недоимки.

К весне на "бумагу" были переведены все государственные платежи. Оба городских менялы приняли новых помощников, да и у Афони его обменник пришлось расширять. Местные были очень довольны и восхищались мудростью мукты: смена инструмента денежного обращения вызывала потрясение у приходящих купцов и оборачивалась немалой прибылью для многих жителей.

"Шилохвосты" простояли неделю на рейде, выгружая привезённое, и уже собирались поднимать паруса, когда Афоню снова позвали к мукте.

За эти две недели Афоня почернел от загара и похудел от суеты. Он снова чувствовал себя молодым. Сильным, ловким, подвижным. Вокруг него всё горело и бежало. Время неуверенности в выборе прошло, каждую минуту нужно было делать конкретное дело.

— Две недели назад я отослал список со свитка твоего господина своему господину, атабеку. Сегодня я получил ответ.

Ё! Это может быть... очень больно. Вплоть до отсечения головы. Воинов во дворце стало больше... Факеншит! Но их стало больше ещё неделю назад!

— Э... могу ли я узнать, что ответил Великий Атабек своему верному и достославному мукте?

— Он ответил... христианская церковь не может быть выше минарета.

Ну, это-то фигня. Минареты на горе, а церковь будет у моря, в фактории.

— Звон колоколов не должен беспокоить правоверных.

Опять фигня: фактория вынесена за две версты от селений местных.

— Половина караван-сараев должна принадлежать атабеку.

Третья фигня. Нас это касается очень косвенно.

Как любит повторять Воевода: "нельзя объять необъятное". Другая уместная его мудрость: "с людьми надо жить".

Все огромные доходы, "золотой дождь", который вскоре прольётся на эти "Нью-Васюки" нельзя забирать только в свой карман. Местные хотят и могут очень не худо заработать на обеспечении сухопутной части торговли.

В городке уже начался строительный бум. Одни собираются стать владельцами караван-сараев. Другие — просто сараев. Куда можно будет пустить на постой торговцев, третьи — конюшен и хлевов. Некоторые стремятся вырастить на следующий год большой урожай, другие поймать много рыбы, третьи предложить много курв. Городок кипит и мечтает о счастливом будущем.

— Он пришлёт людей для управления?

— Да. И мухассила.

Муха с силой? Это что такое? — А, блин, вспомнил. Хреново.

— Э... мухассил — сборщик податей? Зачем он здесь? У тебя же есть свой.

— Будет надзирать. За правильностью. И ещё. Атабек запрещает вам нападать на корабли его подданных. Только — на морских разбойников.

"Мощный выехал рус: чье стерпел бы он иго?!".

Двоечники! Собственного эпоса не знают! Игокладники. Или правильнее — игогошники? Они ещё нам будут указывать!

— О! Велика мудрость атабека! Слушаю и повинуюсь! Тогда, о славный мукта Исмаил, прошу тебя: пошли глашатая к мореходам, чтобы тот объявил им. Что всякий корабль, удалившийся от берега более чем на четыре фарсанга, будет считаться разбойным.

Мукта мрачно посмотрел на фактора. Они уже вскользь упоминали эту тему. Пираты — плохо. Русские решили истребить пиратов. Но как отличить кровожадного разбойника от мирного торговца?

Глядя издалека на корабль — невозможно. Подойти близко, чтобы спросить? Правдив ли будет ответ? Послать людей, чтобы они поднялись на корабль, осмотрели и расспросили? — Опасно.

Русы предложили "Морской регистр". Но это долго, сложно и непонятно.

Нельзя нападать на добропорядочных купцов? — Русы согласны. Но добропорядочные не нарушают правил. А правило — не дальше четырёх фарсангов от берега.

— Будет много жалоб, фактор Афонья.

— Жалоб? На истребление морских разбойников?

— Х-ха... Атабек будет очень недоволен.

Афоня огляделся. Небольшой дворик с мелким бассейном посередине и зеленью вдоль стен. За дверным проёмом, кажется, никого нет. Двое кыпчаков-телохранителей, но без других слуг. По сути: разговор с глазу на глаз, "под рукой".

Тогда... есть несколько простых приёмов, чтобы стать привлекательнее собеседнику, вызвать у него доверие и дружелюбие. Эти способы не годятся в собрании, но вот так...

Первое уже сделано: мукта и Афоня сидят в тени.

Люди подсознательно испытывают симпатию к собеседнику, который им нравится. Простейший способ создать такое впечатление — расширить зрачки. Для этого достаточно пригласить человека, которому хотите понравиться, в место с приглушённым светом.

Мукта хочет понравиться? — Такое — характеризует...

Теперь наклон. Неспешный наклон корпуса к собеседнику. Приглашение к доверительной беседе. Подсознательная благодарность за оказанное доверие. Слегка наклонить голову набок, что ослабит ожидание агрессии, чуть приподнять брови вверх, и он сочтёт вас дружелюбным. Но недолго — брови нельзя держать более 3 секунд, иначе выглядишь неискренним. И улыбнуться глазами: морщинки в области век. При слегка растянутых губах.

Однажды Воевода приказал Николаю записать советы для начинающих приказчиков. Потом они вдвоём дописали немного о том, как правильно вести себя в торговых переговорах. Афони там не было — ему достались только записи с тех занятий. Но он внимательно прочитал и запомнил. В Саксине было время посмотреть — как эти и сходные приёмы используют другие купцы. Понять их ошибки и научится самому.

Когда знаешь на что смотреть — видишь. Учишься и применяешь.

— Ты прав, вали Исмаил. Атабек будет недоволен. Он будет недоволен неизбежно. Он обязательно найдёт повод для недовольства. Неважно — какой. Морские разбойники, звон церковного колокола, работа в рамадан... Неважно. Ибо он — мудр.

Афоня чуть отодвинулся, сочувственно посмотрел на напряжённого мукту, покивал головой.

— Он — мудр. Ни один мудрый правитель не позволит подданному сравниться с ним богатством. Даже приблизиться. Неважно, что от твоих трудов атабек получит много золота. Неважно, что ты не можешь сравниться с ним ни протяжённостью земель, ни количеством воинов. Неважно, что ты честен, предан и верен. Что твоя верность проверена многими битвами и походами. Кто ты, какой ты — важно для тебя. И для меня. Но не для мудрого атебека. Просто "сила вещей". Таков мир.

Афоня сокрушенно покачал головой. Тяжело вздохнул. "А жо поделаешь?".

— В деньгах ты приблизишься к той недостижимой сияющей вершине, на которой пребывает атабек. Войдёшь в узкий круг блистательных эмиров, которые считают себя равными Великому Атабеку. Или чуть-чуть ниже. Покинешь ряды обычных икта-владельцев. И он предпримет меры, чтобы избежать такого несчастия. А повод... разве это существенно для мудрого правителя?

Мукта поджал губы от злости. Потом слегка прикоснулся к губам кончиками пальцев, испытывая неловкость и неуверенность.

Исмаил родился кыпчаком и стал рабом сельджуков. Он был крепок телом и попал в гулямы. Он проявил храбрость и был назначен десятником. Выказал исполнительность и сообразительность. И стал сотником. Потом эмиры, шахи и беки сцепились между собой, пытаясь оторвать кусок побольше, сводя своих людей, недавних соратников — в междоусобных войнах.

"Старый лис" Ильдегиз, которому служил Исмаил, должен был уже давно умереть от старости, многие из "молодых и рьяных" ждали этого со дня на день. Но "лис" не умирал. Он перехитрил других, победил врагов в битвах, переиграл в брачных союзах, посадил на трон султана. Стал Великим Атабеком. Ему были нужны преданные люди "на земле", и он заслуженно наградил Исмаила — отдал икту Чалуса своему сотнику.

Исмаил не был особенным. Сотни подобных командиров среднего звена служили в армии империи. Внимателен и заботлив к своим воинам и коню, беспощаден к врагам, храбр в бою. Осторожен, но не труслив. Не слишком жаден, хотя своего не упустит, не слишком умён, но и не дурак.

Он был всегда верен Ильдегизу. И во время войн, и во время мира. И атабек щедро платил за верность. Но где-то за тысячи вёрст, в чужом неизвестном краю, явилось попандопуло. Оно начало менять мир вокруг себя, создавать новые возможности, новую "силу вещей". И вот честный простой сотник армии покойного великого султана Санджара поставлен перед выбором. Нет, не между огромным богатством, мощью, властью, силой и нынешним скромным, незаметным существованием в ряду множества подобных, но между беспросветной серостью бытия и неизбежностью несправедливой казни.

Жаркая молодость прошла. В схватках, скачках, рубке. Проходит и зрелость. Нынешняя история — последний шанс сделать что-то новое, великое. Наполнить свою душу жаром и вкусом. Жить, а не существовать, уныло поджидая смерти.

— Неужели до самого конца вокруг будет только вот это? Не хорошее или плохое — неизменное? Только это? Не увидеть, не попробовать чего-то нового, до последнего вздоха? Вот же! Редчайшая возможность! Переменить свою участь.

Но вступив на эту тропу, тропу труда, деяния и заслуженного вознаграждения, он неизбежно придёт к незаслуженному наказанию. Или — к измене, предательству. Мятежу против своего давнего начальника, боевого товарища, государя.

Просто потому, что такова логика существования государства.

Ильдегиз — мудр. Он даст какое-то время. Чтобы подняться, чтобы соглашения, дороги, рынки, пристани, караван-сараи — заработали. Чтобы русы глубоко влезли сюда. А потом всё отберёт. Уничтожив своего бывшего верного сотника, мукту Исмаила.

Не потому, что Исмаил уменьшил доходы атабека. Наоборот, соглашение между муктой и русами заставит ширванских и хоросанских купцов приходить в Чалус, а не в Саксин, что увеличит товарооборот по всему Табаристану. А потому, что у Исмаила появится много золота. Много больше, чем позволено иметь простому мукте.

"Выбился из ряда".

И это "много" будет отобрано. Вместе с головой.

"Чтобы не выбивался".

— И что же мне делать, фактор Афонья?

Да, такой вопрос — крайняя степень неуверенности, сомнения. Правоверный, воин, владетель, на своей земле, задаёт такой вопрос гяуру и купцу...

Тема Афоней обдумывалась ещё в Саксине. Такой поворот событий, в нескольких вариантах, был предполагаем.

Он старательно изобразил напряжённое размышление. Потом сосредоточенно и спокойно ответил:

— Ничего. Делать дело. Без резких движений. Понимая и принимая главное и отбрасывая мусор.

— Э... Объясни.

— Атабек хочет денег. Сейчас их нет. Заменить тебя сейчас... ты — хороший мукта. Верный, разумный. Будет ли новый — не хуже? А шуму среди других владетелей... будет. Весной пойдут товары, пойдут деньги. Сначала — немного. И будут расходы. Забрать икту у тебя и поставить своих чиновников... стоит ли овчинка выделки? А деньги отсюда он будет уже получать. От своих караван-сараев, например. Можно потерять. Дальше денег больше. Уже можно взять. Но вдруг ты не согласишься? Чтобы тебя ограбили. Ты отстроил крепость, набрал воинов. "Взять" — поход, расходы. Надо ли? А ведь у атабека есть и другие важные дела. Потом денег ещё больше. Уже и можно, и нужно брать. Но...

Как же Воевода постоянно повторяет? А, "фактор времени", "дорога ложка к обеду".

Уже не вспоминая о рекомендованных приёмах внушения доверия, уже взволновавшись сам, Афоня склонился к Исмаилу:

— Время. Мы все смертны. Я, ты... Пять лет. Пройди эти пять лет по лезвию. Между стремлением получить наибольшее и опасностью потерять всё.

— И?

— И Великий Атабек Шамс ад-Дин Ильдегиз... останется в твоей памяти. Как мудрейший и могущественнейший правитель, как великий воин и достойнейший благодетель.

Мукта Исмаил смотрел потрясенно. Рассуждать о смерти правителя, о её сроке — измена, преступление. Но уверенность, звучавшая в словах купца, подсознательное чувства доверия...

— Откуда ты знаешь?

— Мой господин имеет разные прозвища. Иные из них известны многим, иные звучат редко. Среди самых близких его слуг я услышал однажды... Новый Иезекиля.

Афоня чуть отодвинулся. Внимательно посмотрел мукте в глаза. Понял ли? Покивал подтверждающе головой.

— И ещё, о достославный мукта. На всё воля Аллаха. И она, эта воля... разнообразна. Возможно, тебе будет интересно узнать, что по "Указу об основании Всеволжска" мы принимаем всех, кто приходит к нам. И никогда не выдаём назад. Никому. Говорят: "с Всеволожска выдачи нет".

Афоня смущённо улыбнулся и извиняющимся тоном уточнил:

— Вот так... своеобычно работает воля Аллаха в наших краях.

Исмаил несколько секунд ошарашенно смотрел на собеседника. Потом встряхнулся.

В сказанном прозвучало... много чего. Предположении о бесчестном поведении Великого Атабека, о беззаконии, происходящем от мудрости. О возможности сопротивления воле "старого лиса".

Измена.

Я?! Изменник?! Никогда!!!

Но если атабек нарушит своё слово, если отберёт владение... то изменник — он. Следует ли быть верным предателю?

И намёк на убежище. Ежели что. А, может, и на помощь. Ежели вдруг...

Так, о чём это мы? А, про четыре фарсанга...

— Что ж, пусть добрые купцы возят товары по суше.

Что ещё можно услышать от степняка, множество поколений предков которого проходили тысячи вёрст по степи, но ни одной мили по морю?

— Да исполнятся пожелания достославного мукты и великого атабека.

И Афоня был отпущен владетелем с миром.

К весне обе части фактории были вчерне построены. Как и третья часть: мол, закрывающий устье ручья с запада и севера. В этом месте удобный подводный рельеф, которым воспользуются (в РИ) в 21 в.

"Шилохвосты" привезли новые материалы и инструменты. Собрали и выпустили в создаваемую гавань землечерпалку. Утопили на фарватере "акульи зубы", поставили и опробовали пару "дрочил", добавили "телеграфную станцию". А главное: начали нормальный торг.

Немало купцов из Рея, услыхав за зиму о новых возможностях, устремилось в Чалус. Несколько позже в порт стали приходить и мореходы. Осторожненько. Вдоль берега. После того, как до них дошло, что слова о "четырёх фарсангах свободного моря" — не шутка. А уйти от "шилохвоста" — мало кому удаётся.

Весной в Чалус приехал мухассил от атабека. С повелением отдавать половину от доходов таможни и требованием проведения инспекции фактории.

Инспекция была проведена и вызвала глубокую печаль всех присутствующих: мухассил на минуточку отошёл в сторону и умер. Утонул в закрытом резервуаре для воды. Несчастный случай: стройка ещё шла и бедняга неудачно споткнулся. В тёмном месте, где его долго не могли найти.

Все скорбели и соболезновали. Послание мукты атабеку было полно искренних сожалений, нижайших уверений и обширных славословий.

С вежливым напоминанием: половина доходов принадлежит русам. Вторая же — мукте. Из которой он благоустраивает город, строит новую мечеть и вооружает своих воинов. Исключительно для уничтожения размножившихся разбойников на дорогах и явке по призыву атабека с достойным, для глаз Великого, отрядом. Так что "свободных половин" — нет.

А привезший послание помощник покойного мухассила пересказал визирю слова русского фактора, произнесённые в частном доме, в дружеской беседе, после третьего кувшина прекрасного ширванского вина:

— Если соглашение между муктой и Полуночным колдуном будет изменено, то мы уйдём из Чалуса. Это будут большие потери для нас, но мы потерпим. И, конечно, найдём способ э... компенсировать убытки и устранить их причину.

В Закавказье шла война, и атабек вовсе не желал видеть "русов с аланами и буртасами" под знамёнами грузин. Он же сельджук, а не румиец, Ильдегиз, а не Искандер Двурогий.

Конечно, это стало известно Исмаилу.

Бедняку часто нечем достойно отблагодарить благодетеля, повелители имеют более важные, чем благодарность, мотивы. Но командир среднего уровня, забывающий воздавать добром за добро и злом за зло, недолго проживёт. Мукта Исмаил умел быть благодарным.

С момента сожжения "Белого шилохвоста" у пристани в Саксине прошло два года. Мы, путём огромного напряжения сил, ряда нестандартных решений, восстановили свою свободу торговли на этом направлении. Даже и улучшили: теперь мы работали не только с морскими, но и с сухопутными купцами.

Два века назад Святослав-Барс и Владимир Креститель избавили русских торговцев от пошлин местных владетелей на Волге. Увы, русские купцы проигрывали мусульманским, и достигнутое было частью утрачено. Теперь мы восстановили прежнее. Чуть изменили и расширили.

Издержки на доставку упали. Чуть-чуть из-за пошлин и существенно из-за уменьшения огромного малотоннажного мусульманского торгового флота Хазарского моря. Множество людей, строивших и управляющих маленькими корабликами, месяцами ожидавших исполнения купцами их сделок, обслуживающих, охраняющих, живших с этого — стали не нужны. Цены для конечного потребителя начали снижаться, а рынок и номенклатура сбыта расширяться.

Весной 1171 г. Подкидыш основал поселение в устье Яика. Ему было нужно куда-то девать враждебных воинов из новгородского городового полка. Местные племена, после ряда стычек, признали право Русской Хазарии на эти земли. А караваны из Самарканда изменили свои маршруты.

Мы скупали основную массу согдийского и китайского шёлка. И доходы от пошлин в Дарьяле от этого товара упали вдвое. А вот грузинский и византийский шёлк продолжали поступать. Аланы искали новые источники дохода, они сблизились с иверами, и отряды их всадников снова появились на берегах Куры.

Чалус превратился в новый "ключ" в мировой торговле. Это оказалось важно, поскольку пути по Куре и Тереку стали опасными. Там шли войны.

Пути же севернее были закрыты для купцов, но открыты для товаров.

Афоня покупал всё значительно дешевле. Поскольку купцы получали огромную экономию, не тратя денег и время на дальний и рискованный путь.

Проблема заключалась в том, что "всё", почти весь обычный ассортимент здешней торговли — нам не нужен. Шёлк, олово... Остальное — либо единичными образцами (породистый скот...), либо по особому благоволению (хоросанские ковры...) за соответствующую цену.

"Очень-очень положительный торговый баланс"... Кто из моих коллег-попандопул ломал голову над такой сущностью?

Вал наших товаров вымывал из халифата серебро. Которого у них и так мало. Мы стали принимать золото и медь. Остроту проблемы частично решала эмиссия наших бумажных денег. Они хорошо распространялись в Табаристане и дальше вплоть до Рея.

Кроме нужного нам, мы покупали и товары для перепродажи. Все торговые сообщества Ближнего Востока к западу от Багдада сразу ощутили "эффект Чалуса". Многие караваны двинулись на север, а по линии Багдад-Мосул-Алеппо-Антиохия караван-сараи перестали заполнятся. Уменьшился поток товаров — уменьшились доходы правителей. Одни сокращали армии, другие — гаремы, третьи — выжимали последнее из поданных.

Возможность довольно дёшево перебрасывать массы товаров с Хазарского на Варяжское море, обеспеченная моей транспортной системой Волга-Двина "давила" западно-европейские торговые сообщества. И тамошние власти, получающие с них налоги.

Постепенно расширяемая Балтийская эскадра смещала "границу выгодности" моего транзита товаров к югу, вплоть до Лиссабона, а Беня всё глубже влезал по рекам от побережья внутрь континента. Михалко на Руяне и, особенно, Софья и Ростислава в Саксонии, успешно поддерживали этот процесс с суши. Северная Италия, Прованс, Южная Германия, привыкшие после Крестовых походов к дольке прибавочного продукта от посредничества в торговле, вдруг "просели". Люди взволновались и начали искать выход.

В этих условиях мой призыв, обращённый некогда к Софье Кучковне по поводу Барбароссы: "Дай ему! Дай!" оказался весьма уместным. Об этом — позже.

Конец сто двадцать шестой части

Часть 127 "А в нашем доме пахнет...".

Глава 644

Чуть назад.

В конце мая 1169 г. я вернулся во Всеволжск из Киева.

Поход против Жиздора, "хищника киевского", развернулся в серию тяжёлых и объёмных потрясений Всея Святыя Руси. Что потребовало долгого и чрезвычайного душевного и умственного напряжения. Утомило.

Домой! В родные пенаты! В милую сердцу норку!

"Когда ж постранствуешь, воротишься домой,

И дым Отечества нам сладок и приятен!".

Подобные мысли ласкали мою душу, вызывали постоянную непроизвольную улыбку, чувство грядущей радости. Предвкушения удобства, комфорта, разумности и обустроенности.

Приятно сознавать, что многое удалось.

Победа!

Точнее: победы.

Которые, в части последующей трудоёмкости, хуже поражений.

* * *

"Обычно зайцев душит жаба.

Так пояснил мне контролёр".

Я — не заяц, и контролёра нет. Но "жаба" — душит каждый день.

Вот же — победа! Теперь из неё надо выжать максимум! Я же оптимизатор или где?

Можно сравнить с радостью некоторых немцев из определённых кругов при виде разбомблённого в хлам Рура:

— О! Теперь мы технологическое обновление проведём значительно дешевле! Старьё америкосы раздолбали. Только мусор убрать и можно новенькое. С иголочки. Строить и ставить.

Русь не была превращена в пепелище. К сожалению или к счастью — кому как нравится. Поэтому предстояло, наговорив кучу умных, вроде бы, слов, произвести точное, точечное разрушение наиболее мешающего существующего, и также точно, аккуратно создать новое.

Заранее понимая, что получится "как всегда", "шаг вперёд, три шага в стороны".

"Американцы всегда находят единственно верное решение. После того, как перепробуют все остальные". — Сэр Черчилль? Вам виднее.

Наше отличие: мы всё ещё в процессе. Перепробывания.

Черномырдин: "И те, кто выживут, сами потом будут смеяться".

И создание, и разрушение требовали массы непрерывной, ежедневной, мелкой, тщательной работы. Не лозунгов, громких призывов, деклараций, манифестаций и конституций, а — конкретно.

"Если вы хотите построить ту страну, куда будут возвращаться её сыновья и дочери, если вы хотите построить страну, у которой не будет чувства страха за будущее, то сделайте всего лишь два шага:

1. Приравняйте коррупцию к измене Родине, а коррупционеров — к предателям, вплоть до седьмого колена...

2. Сделайте три профессии самыми высокооплачиваемыми и уважаемыми. Это — военные, учителя и врачи...

И самое главное — работайте, работайте и работайте, потому как никто, кроме вас, не защитит вас, никто не накормит вас, кроме вас самих, и ваша страна нужна только вам и больше никому.

Когда это станет не просто словами и простым лозунгом, а образом вашей жизни, значит, вы добились своего...".

Это кто такое сказал? — 5-й премьер-министр Израиля Голда Меир? — Моё почтение, госпожа премьер. Все пункты — у меня каждый день прям с утра и до позднего вечера.

* * *

То, что никакие серьёзные изменения на "Святой Руси" невозможны снизу — я понял ещё в Пердуновке. Просто потому, что для серьёзных изменений, если без резни, нужны серьёзные деньги. А на них всегда есть охотники в виде власти.

"Нельзя выделяться из общего ряда". В каком бы ряду ты не оказался.

Ну, или ждать "революционной ситуации" с "параличом власти".

Но серьёзные изменения невозможны и сверху.

"Реформы в России — это не автомобиль. Захотел — остановился, захотел — вновь сел и поехал! Так не бывает!" — Виктор Степанович! Ваша мудрость столь велика, что доходит постепенно. И не до всех.

* * *

Николай I в 1842 г. на заседании Государственного совета:

"Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным".

Вот это: "есть зло", но "прикасаться к нему гибельно" — постоянное состояние российских государей. Сходно говорили Александр I и Екатерина II. Но "кокон паутины мира", оплетающий всякого правителя, не позволяет ему принимать и реализовывать существенные изменения. Конкретные десятки и сотни тысяч людей в этом "коконе", которые и головы свои положат, и чужие поотрезают, лишь бы такой новизны не было.

Соловьев: "крепостничество — это крик отчаянной страны, которая находится в экономически безвыходном положении".

Не можете найти выход в безвыходном? — Тогда остаётся "балансировать на грани", "проскочить по лезвию", "рубить хвост кошке по частям". Совершенствовать существующее, впихивать невпихуемое.

Такое эффективнее делать при молчащем, "омертвлённом" обществе.

А кто у нас в "омертвляющих реформаторах"? — А почти все: Иван III, Иван IV, Пётр I, Николай I. А кто в "животворящих"? — Екатерина II с Пугачёвщиной, Александр II с "Народной волей", Николай II с Великой Октябрьской.

Ключевский о Николае I:

"...поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены в прежнее царствование, и, кажется, понимал их жгучесть ещё сильнее, чем его предшественник".

"Ничего не переменять" выглядит так:

"всем государственным крестьянам выделены собственные наделы земли и участки леса..., повсеместно учреждены вспомогательные кассы и хлебные магазины, которые оказывали крестьянам помощь денежными ссудами и зерном в случае неурожая... не только выросло благосостояние государственных крестьян, но и доходы казны с них увеличились на 15-20%, недоимки по податям уменьшились вдвое, а безземельных батраков... к середине 1850-х годов практически не осталось, все получили землю от государства".

"... даровал государственным крестьянам широчайшие права самоуправления и уравнял их с городскими жителями... безвозмездно роздано более 5,5 млн десятин земли, около 3 млн десятин лесных угодий, а также построено 6 тыс. кирпичных заводов и около 100 тыс. кирпичных домов".

Чисто между нами: "100 тыс. кирпичных домов" — моя мечта. Мы это делаем. Но до Николая Палкина... Лет через десять-двадцать. Если никакая с-с-с... дрянь из общества — не подгадит.

Деталь: речь о гос. крестьянах — не о помещичьих крепостных. Моя ситуация: в "Святой Руси" нет крепостных. А холопов мы с Боголюбским освободили.

Издана была сотня указов, которые облегчали положение крепостных крестьян.

Помещикам запретили продавать крестьян (без земли) и ссылать их на каторгу (было обычной практикой); крепостные получили право владеть землёй, вести предпринимательскую деятельность, относительную свободу передвижения. Обязательность отпускного свидетельства (паспорта) при любом выезде из деревни, запрет на хозяйственные сделки и, например, запрет на выдачу дочери замуж в другую деревню (надо платить "выкуп" помещику) отменены... Впервые государство стало систематически следить за тем, чтобы права крестьян не нарушались помещиками, и наказывать помещиков за эти нарушения... к концу царствования под арестом находилось около 200 помещичьих имений, что сильно сказалось на положении крестьян и на помещичьей психологии.

Крепостное право из института рабовладения фактически превратилось в институт натуральной ренты...

Впервые начата программа массового крестьянского образования. Число крестьянских школ в стране увеличилось с 60, где училось 1500 учеников (1838 г.), до 2551, где училось 111 000 учеников (1856 г.)... открыто много технических училищ и вузов... создана система профессионального начального и среднего образования.

Снова: мы это делаем. Стараемся, напрягаемся. Но пока даже до стартового уровня... а уж до его "омертвительного" результата... Да у нас пока просто детей столько нет!

Зайончковский: в царствование Николая I "у современников создавалось представление, что в России наступила эпоха реформ".

Это называется "только поддерживать существующий порядок"?

Как отвечало на это общество? — Ежегодно происходило в среднем 25-30 крестьянских восстаний. Примерно столько же ежегодно убивали дворян, вполовину меньше — дворянок. Семёнов-Тян-Шанский о сер.19-го в.: "Не проходило года без того, чтобы кто-либо из помещиков в ближайшем или отдалённом округе не был убит своими крепостными".

Дворянство... тоже. В Польше, Герцен с Огарёвым...

Правители России помнили "гвардейские" перевороты 18 века, убийство Павла I, восстание декабристов. За освобождением крестьян последовала "бомба для императора", отречение Николая II рекомендовано почти всеми командующими фронтами, в его собственном окружении, в семье Романовых, строили планы по отстранению государя от власти.

Дворянство, особенно — высшее, всегда было готово отстаивать свои классовые интересы. Даже ценой жизни конкретного государя.

Государство наказывало помещиков за злоупотребление властью и крестьян за неповиновение примерно в одинаковых масштабах — в 1834-1845 гг. осуждено 0,13% крестьян и 0,13% помещиков.

Понимая опасность "общественных возмущений", Николай давил их. Навязыванием порядка, единообразия, законности.

Оказывается, "закон и порядок" — плохо.

Лесков:

"всё сколько-нибудь и в каком-нибудь отношении "особенное" тогда не нравилось и казалось подозрительным, или во всяком случае особенность не располагала к доверию и даже внушала беспокойство. Желательны были люди "стереотипного издания", которые походили бы один на другого, "как одноформенные пуговицы"".

"Ослабив гайки" правитель получает явно выраженный классовый конфликт. Просто потому что он есть в обществе. А, в силу привычных форм — "с кровью". "К топору зовите Русь".

"Затянув гайки"...

Соловьёв: "...военный человек, как палка, как привыкший не рассуждать, но исполнять и способный приучить других к исполнению без рассуждений, считался лучшим, самым способным начальником везде; <...> опытность в делах — на это не обращалось никакого внимания. Фрунтовики воссели на всех правительственных местах, и с ними воцарилось невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки".

"Ослабить гайки — затянуть гайки", "с обществом — без общества"... Решения в этой плоскости нет. Потому что нет общества, которое не будет "отвечать топорами", вырезая часть самого себя.

"Гайки ослабели" в ходе Крымской войны. Крестьянские восстания пошли сотнями. Но пик пришёлся на первые пореформенные годы. Когда "гайки" ещё более "отпустили".

"Другого народа у нас нет, будем работать с тем, что есть".

И как быть? — Про манеру "делать из дерьма конфетку" — я уже...? Вот нормальная задача: сделать страну конфет. Сырьё — в изобилии.

Помнится, советские коммунисты пламенно обличали "прогнивших империалистов", которые не хотели освобождать "свободолюбивые народы Азии и Африки" под ложным, безусловно!, предлогом: они, де, до демократии ещё не доросли.

Наглая клевета! Происки эксплуататоров!

Что и подтвердила последующая история с трибалистическими и религиозными войнами, разгулом коррупции, беззакония, серийными военными хунтами... И продолжает подтверждать в 21 в.

Создание общества — занятие длительное. Особенно, с учётом того, что исходное общество — средневековое. Требующее изменений практически по всему полю.

Крепостное право? Рабство? — Экая фигня. Серьёзное? — По ним же, по всем! — вошки ползают! Они же рук перед едой не моют!

Имею общество. В котором не только имущественные отношения надо менять. Не только технологические навыки. Но и собственно биологические. Типа доносить своё дерьмо до выгребной ямы. А не по шимпанзёвому, когда гадят в собственных гнёздах.

Шимпанзям хорошо — они каждую ночь проводят в новом месте. А мы... глубоко сидит в нас общий с шимпанзями предок. Вот же, и технологии "гнездования" поменяли, и биология как-то, в части объёма мозгов и шерстистости... а навыки — прежние.

Создание бюрократии, гос.машины есть процесс более локальный. Более быстрый, качественный, управляемый. Более дешёвый. Инструмент по изменению общества.

Любой мастер знает, что изготовление изделия следует начинать с организации рабочего места, оснастки, инструмента. Только имея такое можно начинать действовать. При чётком понимании, что обществу мои изменения не нужны. Противны, враждебны. По их оценке. Которая есть следствие их опыта. Который — средневековый.

— Выкопай яму для нужника — будешь здоровеньким.

— Нахрена? Я лучше свечку в церкву поставлю.

Двойная ересь.

Против христианства: на всё воля божья, просите и обрящите.

Против марксизма: нет класса, коренные интересы которого следует выражать.

Ну нету здесь массы людей, для которых чистить зубы — коренной интерес! Коренные зубы — есть, коренного интереса — нет.

Отказ от опоры на общество, более того — понимание его тотальной враждебности, необходимость "делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами" предъявлял высокие требования к инструменту, к бюрократии. С тем, чтобы не "воцарилось невежество, произвол, грабительство, всевозможные беспорядки".

Прежде всего начать следует с себя. Как самого главного Всеволжского бюрократа.

Кто?! Я?! Дерьмократ и либераст! До костей мозгов и корней костей! Эмансиписдец и свободогейзац!

А шо, Ваня, есть, таки, выбор?

Вот куча средневекового дерьма. Называется "Святая Русь". Другие — такие же или хуже. И жо поделаешь? Будем кайфовать в тёпленьком и вонькиньком? Понятно, со временем принюхаешься, пригреешься, обживёшься, устроишься... в этом во всём.

Я, типа, уже начал. Вот, забрался почти на самую вершинку. Уже и "запашок" ветерок сдувает, уже и "подогрев" чисто снизу.

А чё? — Так жить можно. Да ты глянь по сторонам: серьёзные люди, не дураки вовсе, о таком только мечтают да облизываются.

Им — можно. Облизываться. Они другого не видели, не знают. У них нет первой свободы — "свободы хотеть".

Свобода "хотеть" и "не хотеть". Я — не хочу. Не хочу инсценировать нашего, знаете ли, гения словесности:

"Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощенные бразды

Бросал живительное семя -

Но потерял я только время...".

Что "вышел рано" — точно. Не только "до звезды", но и веков на восемь раньше. Или — на девять? А в масштабах всего человечества? На двенадцать?

"Я говорил пред хладною толпой

Языком истины свободной,

Но для толпы ничтожной и глухой

Смешон глас сердца благородный".

Я — не "наше всё". И сердце у меня... не сильно благородное, и толпа вовсе не ничтожная и глухая. Но реакция — объективна и обоснована. С толпой незачем говорить "языком истины". Не поймут-с. Надобно — "языком правды". Её, толповой, правды. Средневековой. От которой меня тошнит.

Поэтому говорить надо меньше. А делать — больше.

* * *

"Рабинович держит на руках новорождённого сына:

— Изя, шо ты плачешь? Ты должен понять — обратной дороги нет!".

Как я родился в этом мире, так и плачу. Хотя понимаю: "обратной дороги нет!".

* * *

Сравнивая себя с Николаем Незабвенным (официальное прозвище) я находил, уж не знаю — к добру или к худу, множество как совпадений, так и несоответствий.

"Своей священной миссией Николай I считал защиту святой Руси от посягательств рационализма и либеральных стремлений века".

Тут я с ним полностью солидарен: "рационализм и либеральные стремления" этого, 12-го века, не вызывают у меня позитива. "Либерастия по-боярски"... Хочется истребить всех носителей подобных идей.

"Как у всякого фанатика, умственный кругозор его был поразительно ограничен его нравственными убеждениями. Он не хотел и даже не мог допустить ничего, что стояло бы вне особого строя понятий, из которых он создал себе культ".

Эт точно. Не хочу и не допущу. Вне культа свободы, равноправия, бессословности, отсутствия рабства, просвещения, грамотности, здравоохранения, чистоты, гигиены, сытости, трудолюбия, процветания, изобретательности, безопасности...

Правда, я не "фанатик", я — адепт. Адепт адаптивности.

Мда... Не дотягиваю я до Незабвенного. Ну, так у меня и кликуха другая.

"Если ты идиот, ты ищешь решение. Если ты умный, ты пытаешься научиться жить, не принимая никакого решения. Все основные проблемы человечества нерешаемы. Бедность, преступность, болезни — эти проблемы невозможно решить. Можно научиться с ними жить и пытаться минимизировать их".

Как я уже неоднократно — я дурак. Принимаю решения и пытаюсь их реализовать. Для минимизации проблем, с которыми не желаю жить.

"Умный" и "идиот" в одном флаконе. — Не совмещается? А твёрдую воду на вкус не пробовали? — Я в детстве — регулярно. Интересно же льдинку погрызть!

"Повсюду вокруг него в Европе под веянием новых идей зарождался новый мир, но этот мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма представлялся ему во всех своих проявлениях лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал её не только без угрызения совести, но со спокойным и пламенным сознанием исполнения долга".

Полностью согласен. Ну зачем мне "новые идеи" типа св. Бернарда: "Крещение или смерть"? Костры из катаров — это "новый мир"? Казнь Арнольда Брешианского за проповедь "честной", не ворующей, не развратничающей церкви — проявление "свободного индивидуализма"?

"Мир индивидуальной свободы и свободного индивидуализма" под названием Magna Carta (Великая Хартия вольностей):

"31. Ни мы, ни чиновники наши не будем брать лес для укрепления или для других надобностей наших иначе, как с согласия самого того, кому этот лес принадлежит".

А как же от степняков отбиваться? В чистом поле?

"Ведь под самым Римовом кричат русичи под саблей половецкой!".

Перевясла не обновляли — леса не было?

Деталька мелкая, отечественная: тысячелетняя война на истребление. Последний рецидив — планы Третьего Рейха по уничтожению 30 млн. жителей Русской равнины. Преимущественно — голодом. Для очищения "жизненного пространства германской нации".

Для предотвращения подобного нужно спрашивать у владельца леса, или ещё чего-нибудь, согласия? А если он дебил? Или, чаще, просто несколько иначе видит текущую ситуацию? Например, надеется договориться с находниками о своём личном процветании. А нам? — Сдохнуть?

"Сядем — все" говорит герой Папанова. А в истории? — Все ляжем? Под знаменем "индивидуальной свободы и свободного индивидуализма"? В рамках правомерности, законности и конституции.

На войне бывает индивидуальный пакет, индивидуальное оружие. "Индивидуальной свободы" на войне — нет.

"Николай I был Дон-Кихотом самодержавия, Дон-Кихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять всё своей фантастической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века".

Да, я именно и хочу "попирать ногами самые законные стремления и права своего века". Беру "Русскую Правду" с "Уставом Церковным" и попираю. Пункт за пунктом, статья за статьёй. Например, "стремление" откупаться серебром за убийства или изнасилования. Или "право" экстерриториальности церковников.

Нет у меня "фантастической и устарелой теории", есть опыт восьми с половиной веков истории человечества, немножко марксизма и чуток здравого смысла.

Я... несколько не Дон-Кихот: прекрасные Дульсинеи волнуют меня... утилитарно. И драться с ветряными мельницами... А зачем? Мы их сами строим. Но — хочу. Быть "страшным, зловредным, обладать всемогуществом, позволявшим подчинять всё своей фантастической теории...".

Теории о том, что 30% здешней детской смертности — чересчур много.

"Так жить нельзя. И вы так жить не будете".

Николай I, соединявший в себе рыцарский характер редкого благородства и честности с великодушной душою, работавший по восемнадцать часов в сутки, "чистосердечно и искренно верил, что в состоянии всё видеть своими глазами, всё слышать своими ушами, всё регламентировать по своему разумению, всё преобразовать своею волею. В результате он лишь нагромоздил вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений".

"Рыцарский характер", "великодушная душа" — не про меня. Видеть всё своими глазами — хочу. Очень. Но чётко понимаю — отнюдь. А при попытке войти в такое "состояние" наступит сплошное... "нестояние". Ещё в Пердуновке понял — не могу сам всё сделать. Не успеваю. Теперь — и всё увидеть. Всё регламентировать... не, не потяну.

Может, и удастся, из-за различий между мной и Незабвенным, не "нагромоздить вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений"?

Хотя власть, конечно, бесконтрольная. А что, есть контролёры с таким историческим опытом? А какие есть? С навыком забивать кнутом насмерть?

Николай I был "тираном и деспотом, систематически душившим в управляемой им стране всякое проявление инициативы и жизни".

Что я — "тиран и деспот" — обязательно. Что "систематически душивший... инициативы и жизни" — неправда ваша. Вон "водомерки" бегают — сплошная инициатива, меня тогда и вовсе на месте не было. А сколько интересных инициатив мужики придумали при пахоте на быках! Внедрили и регламентировали. У Мары дела — сплошная "жизнь". И её никто не "душит".

"В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которые он воображал, что поднял Россию. И тем не менее именно среди кризиса последней катастрофы блестяще выявилось истинное величие этого человека. Он ошибался, но ошибался честно, и, когда был вынужден признать свою ошибку и пагубные последствия её для России, которую он любил выше всего, его сердце разбилось и он умер".

Сочувствую. Не успел умереть. Вот Владимир Мономах и Александр Македонский — успели, а Иван Грозный и оба Наполеона — нет. Быват. Успеть умереть вовремя для всякого человека — большая удача.

"Он ошибался, но ошибался честно...".

То есть — неважно что он делал. Делал-то он "честно". Важно, что в его условиях, его месте-времени, это оказалось ошибкой.

"Фактор времени", своевременности, уместности, "здесь и сейчас". Не "добро/зло", а — "будет плохо через ...цать лет".

Не могу вспомнить правителя в Руси/России, о котором вскоре после смерти не говорили "плохо". Лесков перечисляет гадости, которые рассказывают в русском народе о каждом(!) государе или государыне. Кроме, конечно, ныне здравствующего царя-батюшки.

Николай стремился "подчинять всё своей фантастической и устарелой теории".

У меня — теория не фантастическая. И не устарелая. Хуже — ещё и не придуманная. Ист, извините за выражение, мат.

Другая эпоха. До такой степени, что ни его "жгучих вопросов", ни ошибок-ответов — у меня просто нет. Нет даже возможности.

"Фрунтовики воссели на всех правительственных местах...".

У Николая I был такой "кадровой резерв", результат увеличения армии в эпоху наполеоновских войн.

У меня такого нет, а то, что может появиться с Руси при переформировании княжеских дружин и городовых полков, мне ни в качестве строевых воинов, ни в качестве чиновников — не интересно. Не тянут, бэкграунд отсутствует и не расширяется. Нормальные, по здешним меркам, "мужи добрые".

— Закон Архимеда знаешь?

— Не...

— На, выучи.

— А на чё? Оно ж мне и нах... не нужно.

— Чтобы доказать свою способность понимать и применять новые правила.

— Ну... а на чё? Эта... новые-то... у нас-то... спокон веку, с дедов-прадедов, исконно-посконно...

— В службу не годен. Служба — вся — из новых правил. Свободен.

"Опытность в делах — на это не обращалось никакого внимания".

Буду точен: отсутствие опытности — штатное состояние почти всякого нынешнего моего назначенца. Как у большевиков в 17-ом. Был подпольщиком — стал банкиром, был комэском — стал директором фабрики. Получилось? — Пошёл дальше. Нет — "в другую сторону".

Тонкая прослойка "моих людей", которые "воссели на всех правительственных местах", непрерывно бурлит и побулькивает. Непрерывно перемешивается, пополняемая, подпираемая воспитываемой в моих приютах молодёжью.

Ни здешняя демократия, ни здешняя аристократия меня не устраивают. Вплоть до блевоты. Извините.

Только меритократия: "руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового достатка".

Не ново: во времена династии Сун использовалась трёхступенчатая система экзаменов кэцзюй, с помощью которой отбирались кандидаты в правители, лучше других понимающие искусство, конфуцианство и административные проблемы.

Первые два китайских пункта... пропускаем. Точнее: это обязательная школьная программа, без чего и говорить не о чем. Что мы тут используем взамен конфуцианства... объяснять?

"Экзамен на чин" чуть расширяем и делаем регулярным. Аттестация. Просто, чтобы удержаться в чине. Изменение же места и должности — регламентное мероприятие. "Горизонтальное перемещение" — один из штатных способов поддержания иерархии в тонусе.

"Меритократический" подход возлагал на меня особую ответственность. Я не мог свалить вину за дураков в системе на кого-нибудь.

— А вот боярыни некачественных бояричей нарожали. А вот демос опять идиотов выдвинул.

Если нет "способных людей" для "руководящих постов" — виноват Ванька-лысый.

* * *

По возвращению из Киева... Я уже рассказывал: просто поток кризисов. Белоозеро и Саксин — из чего первым вспомнилось. А так-то... в гору глянуть неколи.

Среди всей этой, безусловно крайне важной и непрерывно горящей суетни, вдруг почувствовал какую-то неправильность. Чего-то не хватает. Чего-то...

Картошку несолёную кушали? Еда-то есть. И к неё всё налито. Но...

Недели через две дошло: Агафья и Трифена ко мне не приходят.

Нет, не так. Приходят. Но только по делу. А вот по душе... пообщаться там, словечком перекинуться, улыбнуться-подмигнуться.

Я не про постельные игрища: тут и самому — ни сил, ни времени. Да и доброволок... "Женский батальон". Во главе с экс-княгиней Агнешкой Болеславовной.

У вдовушки наступила "вторая молодость". А с учётом, что у неё и первой-то, по сути... Только давай. Вот уж точно: каждый раз — как последний.

Агафья — Агнешку... холодно. Я сперва думал, что у Гапы ревность взыграла, типа не хочет она меня с другой взрослой бабой делить. С девками разными таких забот не было. Передавали мне её слова: "В какую дырку сувать — как хочет. А смотреть — мне в глаза всегда будет".

Такая форма собственницы. Интеллектуальной.

* * *

Не ново: можно вспомнить мадам де Пампадур.

Побыв пять лет официальной фавориткой, она прекратила бывать в спальне короля по настоянию медиков — начала кашлять кровью, часто болеть по женской части, три беременности закончились выкидышами. Пришлось отказать венценосному.

Король Франции — сильно отравленная среда? Богопомазанная. Помесь соединений хлора с солями тяжёлых металлов?

Пампадура нашла способ сохранить за собой звание и полномочия официальной фаворитки короля. В 1752 г. построила недалеко от Версаля особняк. Здание и сад, окружённые высоким забором — "Олений парк". Здесь она выращивала "олених" — курсы подготовки юных любовниц для короля. Будущим "оленям" — гарантированы "рога". От благородных родителей, желавших пристроить сюда дочерей, не было отбоя. После услаждения монарха, продолжавшегося обычно несколько месяцев, девушкам выдавали приданое в размере ста тысяч ливров и подыскивали выгодного мужа.

Отбор — строгий. Оценивался не только экстерьер, но и благонадёжность. За последнее отвечал лично начальник полиции.

Есть сходный отечественный опыт.

Де Кюстрин, ярый монархист, съездив Россию в 1839 г.:

"Если он [царь] отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлёкшая внимание божества, попадает под наблюдение, под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем, родителей, если она девушка, о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительной признательности. Равным образом нет ещё примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестия".

Всё было "поставлено на поток", девушек, обесчещенных императором, обычно выдавали за кого-нибудь из придворных женихов, а занималась этим супруга царя, императрица Александра Федоровна.

Забавно. Француз-монархист ругает русского царя за свои "монархические обманутые ожидания", но восхищается Капетами, которые столетиями вели публично-политически-гаремный образ жизни. Когда толпы "мужей или отцов" из лучших аристократических родов Прекрасной Франции, наполняли собой Версаль, ища счастливой возможности удостоится "обесчещивания". Там это называлось "Золотой век" абсолютизма. А здесь? — "Совсем другое"?

* * *

Глава 645

Агафья — не маркиза. В смысле: не Пампадур. Да и я несколько... не венценосный. В смысле: венчик-то есть. Фигурный, неснимаемый. Но не на голове. Есть, конечно, несколько... интимно знакомых особ. Которые прошли необходимую проверку у Мары, минимальное обучение у Цыбы, и которыми управляет Агафья. Она и расписание составляет, и материально обеспечивает. Поскольку — глава Дворцового Приказа. Так ещё с Пердуновки сложилось. Одна из немногих наших давних традиций, которую я блюду и следую.

Понятно, что в этой "славной когорте" постоянно возникают негоразды. Разной степени истеричности. Сам я в эти дела не влезаю — или мне больше заняться нечем? Поэтому как Гапа скажет — так и будет. Управляет она этим хозяйством хорошо, "железной рукой".

Как-то, уже за полночь, вызываю к себе Агафью. По совершенно мелкому поводу: просматривал хозяйственные отчёты и удивился расходу скипидара. Лето, ночи коротки, искусственное освещение должно падать почти до нуля.

Прибежала, явно со сна. Глаза опухшие, всклокоченная, платок на сторону. Услышала мой вопрос... села и заплакала.

— Гапа, ты чего?

Нет, я понимаю, что я не подарок. Даже совсем не. И вообще — нечего девушку среди ночи дёргать. Но, честно, другого времени как-то нету. Как-то валит волна всякой срочной хрени. А тут ещё и по скипидару перерасход...

— Я... я думала... случилось чего... прибежала... а тут-то...

— Ну извини. Можно, конечно, и до утра подождать. Только утром ты по своим делам побежишь, я — по своим. Прежде ты хоть на ночь ко мне приходила, было времечко мелочевку обсудить, а теперь и не заглядываешь...

Тут она как взвилась! Слёзы ещё не высохли, а глаза аж горят. Пламя из-под воды веером. Никогда не видели извержения подводного вулкана? Во-от. Потом только дырчатую пемзу ветер по берегам разносит.

— А! Ты! Я тебе только подстилка! Ты меня используешь! Чтобы сразу и перепихнуться, и дела порешать! Только чтобы тебе удобно было! Чтобы только тебе хорошо! Меня ни в грош ни ставишь! Даже и не замечаешь! Тебе этот... скипидар дороже!

Ну и много там чего. Из женского, нервного и, на мой взгляд, несправедливого.

* * *

Что такое ссора? — Следствие расхождения между реальным видением человека и его желаемым образом.

С помощью криков, угроз, а то и шантажа ссорящийся пытается довести кого-нибудь до идеала. Например, жена, орущая на мужа, бросающаяся на него в истерике и готовая убить, вовсе не желает ему зла, а просто стремится превратить своего благоверного в совершенство.

* * *

Я ей не муж. Но вот же: из меня пытаются сделать "совершенство". Криками и угрозами.

Чёт мне не нравится. Когда из меня делают. Хоть что.

Я сперва растерялся, попытался как-то... осмысленно. Типа, логически, по пунктам, аргументировано. Потом дошло: это не разговор двух разумных людей, это монолог истерирующей женщины.

Крайне удивительно: Агафья отличается умом и сообразительностью. Ещё: крепкими нервами и постоянной позитивностью.

Да она с утра рассмеётся — весь день удался! Но как-то... давно такое было. Чтобы она с утра смеялась.

Сижу-слушаю. Сунулся, было, поближе. Типа: обнять, успокоить. Рвётся, глядит с ненавистью. Аж рычит. Ну что мне её — побить? Выпороть, как советует Домострой и весь опыт человечества большинства прошедших веков? Может, трахнуть? Поставить на место? Точнее: положить.

Она рассказывает какая я подлая эгоистическая сволочь, как я на неё внимания не обращаю, доброго слова не говорю, ласкового взгляда не дарю. Весь в своих глупостях ненужных. То война, то стройка, то, вот, скипидар.

— И вообще! Уйду я от тебя! Выйду замуж и буду жить как нормальная баба! С нормальным мужиком! Вон, как Трифа живёт!

Вот даже как...

Ляпнула.

Осознала.

Замолчала.

Глазищи — по кулаку, концы платка в рот засунула.

"У тех, кто ходит за десять вёрст киселя хлебать, дома обедают другие" — русская народная мудрость.

Но интересны подробности. Меню, там. Не "меню", конечно, а "тебю". Личность гурмана, способ оплаты...

— Объяснись.

— А чего тут объяснять! Ты мне не муж! Знашь, какие мужи добрые меня в жёны зовут?! Кудрявые да брадатые! Обещаются на одну меня смотреть, на руках носить, пылинки сдувать! Буду жить-поживать, беды-горюшка не знать...

Она говорит всё смелее, даже и наглеет. От слов, от звука голоса своего — уверенности набирается. Типа: Ванька не заметил, не понял. Сейчас я много чего наговорю-заболтаю и... Переключение внимания. Как с маленьким ребёнком.

Только мы с ней уже много лет вместе. И друг друга хорошо знаем. Не скажу — насквозь видим. Я её — точно нет. Но понимание имеем.

"Главное — чтобы тебя понимали".

Точно. Это и самое хорошее, и самое плохое.

— Гапа. Не юли. С каким мужиком живёт Трифа?

Мне это... Историю с Елицей я не забыл. С подружкой её закадычной.

Тогда мы разошлись со смертью в притирочку. Не один — "три рояля": Любава, Кастусь и... и у меня мозгов хватило. Последнее — точно "рояль".

Я ожидал какого-то... юлёжа: ой, я не то сказала, ой, ты неправильно понял... да ты вообще ничего не понимаешь!... и как ты до таких лет дожил?! при такой-то тупости... вечно тебе в голову одни гадкие мыслишки приходят... а всё почему? — а потому, что сам такой...

Недооценил. Агафью.

Она не стала увиливать, вытягивать из неё инфу кусками не пришлось. По счастью.

Потому что в моём уже достаточно святообрусевшем мозгу уже пошли-полетели, не целенаправленно, а просто по полученному прежде опыту, по знанию возможности, обрывками разные картинки... взлома информационных носителей типа "хомнутые сапиенсом, запирающиеся".

У меня в подземелье идёт непрерывный симпозиум: Ноготок с Саввушкой обмениваются методиками. По отповедованию заповеданного, рассекречиванию засекреченного, разутаиванию утаемого или наоборот — впихиванию невпихуемого. Докладывают еженедельно и грустят о недостатке демонстрационного материала.

Откуда материал? — Ну, вы как дети! В хозяйстве несколько тысяч принужденных переселенцев. Некоторые из которых мечтают запалить всё к едрене фене и сбежать "в прелестный край отчизны милой". Помимо битых, но не успокоившихся соседних племён. Помимо придурков-поклонников разных культов. По всему спектру от Маска (медведя) в разных вариантах, до Аллаха и Христа в их понимании больными сознаниями.

Ещё есть нормальная бытовуха, уголовщина, мошенничество и коррупция. То есть — их почти нет. "Почти" — потому что быстро отлавливается и иллюминируется.

Ещё должны быть заговоры "по свержению существующего строя" вообще, и меня в частности. Но пока не наблюдается: не успевают сформироваться устойчивые ущемляемые группы — слишком быстро у меня тасуются люди. И вертикально — по иерархии, и горизонтально — по территории.

Есть иностранные "доброхоты". Мы их выявляем и дозировано давим.

После взятия Киева, по тамошней вскрывшейся информации, прибрали две группы Киевско-Волынских. Одну — у меня, другую — у Живчика в Рязани. Ну надо же помочь союзнику! Зачем мне такой мусор на соседском дворе?

Давид Попрыгунчик назвал некоторых смоленских "контактёров". Тут как с новгородцами, как с "булгарами", которых упомянул ташдар — аккуратненько. Не "сбрить под ноль", а "взять под колпак".

* * *

Обращаю внимание ценителей: помимо обычной деятельности, вроде ограничения доступа и перемещений вообще, "железный занавес", "паспортный контроль", отслеживания благонадёжности и поведения приходскими батюшками и "Ночным патрулём", важным моментом стала сдача агентуры её руководством. Не внедрение "кротов", а смена целей полит.начальниками.

* * *

Впрочем, такие персонажи — крайняя экзотика. Основная забота — мелкие воришки и чиновные лентяи.

Нормальная повседневная работа. Но для двух национального уровня мастеров — материала не хватает. Ноготок за эти годы очень вырос. Не в смысле "ноготка", как вы подумали, хотя и это тоже, но и в смысле профессионализма.

Никогда прежде не задумывался насколько успешность попандопулы способствует личному росту личного палача.

Вот они и грустят: к новой дыбе электричество подвели, а оно простаивает.

"Вечно у нас в России стоит не то, что нужно".

Гапа села на лавку, зажала руки между колен, опустила голову. Вообще как-то вся ссутулилась, согнулась, и, не глядя на меня, принялась рассказывать.

Понятно, что сперва пошли "петли в бок":

— Сам у неё спроси!

Потом:

— Я про то не знаю, так краем уха... с чужих слов...

Дальше, правда, выяснилось, что Трифа к Гапе приходила советоваться. Так что, "с чужих"... ограниченно.

История простая, закономерная. Прям по законам того самого Исаака. Хотя для меня несколько неожиданная.

Я, со своей "беломышестостью", хорошим питанием, возрастом "доброго молодца", физкультурным образом жизни и просто со склонностью к этому занятию, обеспечиваю своему гарему довольно "сытый режим". При этом, будучи гумнонистом, лесбияном и, между нами девочками говоря, довольно прижимистым мужикашкой, вовсе не стремлюсь догнать царя Соломона или Владимира Крестителя со штатом в триста жён и пятьсот наложниц. Мне даже и одного эскадрона много!

Появляются несколько персонажек, мы стараемся друг другу доставить удовольствие, одновременно они "растут над собой" — у меня ж тут не бордель, а училище! Через несколько месяцев выдаём их замуж. Примерно, как маркиза Пампадур со своим "Оленьим парком", где "оленихи" толпами. Понятно, что сотен тысяч ливров у меня нет. Так и я не "луй" какой-нибудь из второго десятка разных "луёв".

И "оленихи" отправляются к месту несения службы свежевенчанного мужа. Подальше.

Оставлять их вблизи нельзя: возникают... коллизии.

Кто-то вдруг начинает желать вернуться. А кто-то — надеяться что вернут. Или — опасаться.

Всё это — виртуал, чисто побулькивание между ушей. Ушек. Часто — миленьких. Но обладает склонностью к эскалированию в проблемы. Миру, прогрессу и в человецах благорастворению. И зачем оно нам?

Короче: с глаз долой — из сердца вон. Из нескольких сердец.

Трифа относилась к "постоянному составу", у меня в постели бывала часто. И тут я ушёл в Киев.

Вот только не надо! Всяких рассуждений о распалённой неудовлетворённой дамской похоти! И тереться обо все встречаемые углы она не стала. Да, девочка горячая. Южная греческая кровь проявляется. Но ей уже двадцать два. Ещё год и она, по меркам отсюда и до французских классиков 19 в., начнёт стареть. Зрелая женщина. Правда, в отличие от почти всех в этой стране, не замученная многочисленными родами, выкармливаниями, болячками и тяжёлым трудом.

Умная, хорошо образованная, прекрасно сохранившаяся, взрослая. С достаточным и разнообразным опытом. Что я у неё не первый — было известно изначально. Теперь выясняется — и не последний.

Как я понял, инициатива исходила не от неё. Просто она пришла в... в душевное состояние.

Она никогда не была самостоятельной. Сперва за неё решала её семья, потом я. У неё всегда были рядом более сильные духом подружки. Когда-то Елица, потом Агафья. И тут она осталась одна.

Нет-нет! Никто её гнобить-обижать не собирался. Не дай бог! Всем же понятно, что Воевода вернётся и за своих людей... Нож на гильотине точат регулярно. Да и вообще: хороший тихий человечек, никому ничего худого...

Ей самой стало... пусто. Одиноко. Холодно. Не... не защищённо. Не душевно.

Сперва она волновалась обо мне и Агафье.

Потом просто тосковала и грустила.

Потом пришла масленица.

* * *

Масленица на "Святой Руси"... это тотально.

"На двух китах стоит Россия -

патриотизм и пофигизм".

Оба "кита" ярко выражены в нашем народном празднике.

Адам Олеарий (1647 г.):

"Первую неделю этого поста они зовут масленицей, во время которой они не едят ни мяса ни рыбы, но лишь масло, молоко и яйца, притом так напиваясь ежедневно водки, меду и пива и так угощаясь, что они не помнят сами себя; последствиями этого являются великий разврат и легкомыслие, а раньше зачастую совершались нападения и убийства".

Он же, описывая посиделки двух семейных пар: после того, как упившиеся мужья повались на лавки и захрапели, жёны их, уселись на мужчин и продолжили пить и веселиться, пока и сами не попадали.

Другой иностранец:

"Масленица напоминает мне итальянский карнавал, который в то же время и таким же образом отправляется... Карнавал тем только отличается от масленицы, что в Италии день и ночь в это время ходит дозором конная и пешая городская стража и не позволяет излишнего буйства; а в Москве самые стражи yпиваются вином и вместе с народом своевольствуют".

* * *

У меня масленица более... итальянская. Стража — не упивается, водки в народном обороте нет — хлеб не переводим. Но — весело.

Знакомые вытащили Трифу в общество. После зимы, проведённой в её покоях, откуда она редко выходила и мало кого видела, она взволновалась от свежего воздуха, света, снега, морозца.

Все повторяли, что за зиму она чудо как похорошела. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни незнакомых глаз смотрят на неё, на её лицо и фигуру. Что есть среди них те, кто представляют её обнажённой, ласкаемой и ласкающей, вдруг, и приятно, и неприятно, охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.

Потом, замёрзшие и нахохотавшиеся гуляки и гулюньи были приглашены в частный дом, где и продолжили празднование. Хозяин был со мной в походе, хозяйка волновалось о муже и пыталась веселиться, даже и несколько чересчур.

В тот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, Трифа была особенно хороша. Поражала полнотой жизни и красоты в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Её чёрные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая рука, свободно облокоченная на скатерть стола, уставленного блинами и добавлениями к ним, бессознательно, в такт припевкам скоморохов, сжималась и разжималась.

Многие обряды Масленицы ("целовник", "столбы", гостевания, катания с гор и на упряжках, шуточные преследования холостых) — связаны с молодожёнами и неженатой молодёжью. Общество указывает на исключительную важность брака для воспроизводства населения, чествует молодых людей репродуктивного возраста.

Трифа, конечно, к молодёжи уже не относится. Но по возрасту ещё годная и незамужняя.

Атмосфера знакомого дома, полного несколько хмельной, всё более "себе много позволяющей" молодёжи, увлекла её.

Мало-помалу она начала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Не сколько алкогольного, сколько душевного. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове.

* * *

"Как говорила тётя Песя:

— Вокруг женщины надо виться шмелём, с каждым кругом становясь всё шмелее и шмелее...".

Настоящие шмели чувствуют аромат цветка за километр. Двуногие — в пределах видимости. Главное, чтобы у "цветка" был "аромат" в душе. "Насекомое" прилетит и будет "шмелеть и шмелеть".

* * *

В одну из минут, когда скоморохи чуть стихли, скрипнула входная дверь, и по доскам пола трапезной звонко застучали подковки сапог запоздавшего гостя. "Вот он, Анатоль!" — прошептала хозяйка. Трифа обернулась и увидала необыкновенно красивого тиуна, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их концу стола. В хорошо подогнанном кафтане Поместного приказа с одной полоской на погонах, он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на его прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселья.

Несмотря на то, что скоморохи вновь продолжили представление, он не торопясь, слегка побрякивая подковками, плавно и высоко неся свою элегантно причесанную надушенную красивую голову, подошёл к хозяйке и, наклонясь, спросил что-то, кивая на Трифену.

Хозяйка указала вновь прибывшему место за столами чуть в стороне и позади Трифы. Она знала, что он говорил про неё, спрашивает соседей, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтоб ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении.

В "выгодности" надо было убедиться. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он, почти улыбаясь, смотрел ей прямо в лицо таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось, странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.

Во время всего застолья Трифа всякий раз, как взглядывала за спину, видела этого Анатоля, неотрывно смотревшего на нее. Ей приятно было, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом есть что-нибудь дурное.

Посиделки на масленицу не носят столь упорядоченного характера, как пиры по семейным или государственным поводам. Очередная волна плясок втянула часть сидевших за столами, места освободились. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, ещё с Рождества, на котором имел удовольствие, которое он не забыл, видеть ее.

Он был с женщинами гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Говорил смело и просто, и Трифу странно и приятно поразило то, что не только ничего не было такого страшного в этом человеке, которого она видит первый раз, который так смело, без приглашения, по простому, подошёл к ней, но что, напротив, у него была самая наивно-веселая и добродушная улыбка.

Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с выпирающей из-под платья груди, с обрисованных провисшим подолом ляжек и коленей Трифены. Она несомненно знала, что он восхищается ею. Это было приятно, но почему-то тесно, жарко и тяжело становилось от его присутствия.

Когда она смотрела на него, она чувствовала, что он смотрит на ее груди под одеждой, оценивает их размер и форму, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую всегда она чувствовала между собой и другими мужчинами.

Не планируя ничего, даже не осознавая, она, только по естественному инстинктивному чувству своему, откидывала голову, звонко смеясь в общем веселье его шуткам, распрямлялась, чуть поворачиваясь, показывая ему себя, своё тело, пусть бы и прикрытое несколькими слоями одежды, но обворожительно омываемое ощущаемой ею ласковой волной его доброго весёлого взгляда.

Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах, а она чувствовала, что они близки, как она давно уже не была близка с мужчиной.

— Поедем на карусель? Пожалуйста, поедем, — сказал он, и понижая голос добавил: — Ты будешь самая хорошенькая. Вертясь на волчке. Это доставит тебе и мне удовольствие.

Трифа не вполне поняла того, что он сказал, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать, и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади, так близко от нее. "Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?" — спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость, и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась тоже, так же как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.

Снова началась суета, гости собирались продолжить веселье на улице. Анатоль вышел из-за стола спокойный и весёлый. Трифа отправилась за своей верхней одеждой, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Все, что происходило перед нею, уже казалось ей вполне естественным.

Когда она с друзьями выходила из дома, Анатоль подошел к ним. Подсаживая Трифу в сани, он пожал ей руку выше кисти. Трифена, взволнованная, красная и счастливая, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

— Что это такое? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь?, — думала она.

И она опять в своём воображении повторяла весь свой разговор с Анатолем и представляла себе лицо, жест и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.

На другой день масленичной недели её позвали в другой дом. Где она сразу встретила этого человека. Он подошёл к Трифе ещё на крыльце и пошёл за ней. Как только Трифа его увидала, то чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему, и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им охватило её.

Она ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далёком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно.

Карнавал, Масленица, маски, скоморохи... Стоит только вывернуть платок, повязать его иначе, "закосыниться", и ты, вроде бы, уже не ты. И происходящее — не с тобой.

Её посадили на верхний конец стола. Анатоль сидел несколько в стороне, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего-то. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Волнение её нарастало. Она то чересчур громко смеялась, то вступала в шумные игры, хороводы и скачки веселящейся молодёжи, то слишком часто прикладывалась к своей кружке с хмельным мёдом. Наконец, разгорячённая весельем, вышла она остыть на двор.

Едва, обмахивая разгорячённое лицо своё, зашла она за угол, как услышала чьи-то шаги следом. Ещё не видя, она уже знала — кто идёт за ней. Взволнованная, едва не теряя силы, прижалась она к толстым венцам стены дома.

— Ах, Трифа, радость моя. Куда же ты удалилась?

Трифа подняла на Анатоля испуганные глаза, но такое самоуверенно-нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла, глядя на него, сказать ничего.

— Я безумно, безумно влюблен в тебя. Разве я виноват, что ты восхитительна?

Она пыталась уйти, но Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:

— Я безумно люблю тебя. Неужели никогда мы не будем вместе?

И он, заслоняя ей дорогу, приблизил свое лицо к ее лицу. Блестящие большие мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего, кроме этих глаз.

— Трифа?! — прошептал вопросительно его голос, и кто-то больно сжимал ее руки.

"Я ничего не понимаю, мне нечего говорить", — сказал ее взгляд.

Горячие губы прижались к ее губам. Она ещё ничего не поняла, ещё ни на что не решилась, а поцелуй становился всё жарче, всё нескромнее. Он тянулся и тянулся. Голова её закружилась, ноги ослабели, ей пришлось закинуть руки на плечи Анатоля, чтобы не упасть. Жадные губы мужчины, его сильные руки отгораживали её от окружающего мира. И она отозвалась, уже не только терпя, не только позволяя целовать её, но и сама отвечая, целуя, прижимаясь, впиваясь в его губы.

Вдруг она поняла, что лежит на спине, в каком-то чулане. Что в полутьме комнатушке над ней сосредоточенное лицо Анатоля, который одной рукой что-то делает там внизу.

— Нет! Это не хорошо! Неправильно, — хотела сказать она, но нежные жаркие губы на красивом лице придвинулись, накрыли её собственные.

Заглушили её слова. И стон, что вырвался из её груди. Из тела молодой взрослой женщины, впервые после полугода вынужденного воздержания, ощутившего в себе мужчину.

Несколько мгновений она пребывала в растерянности, не понимая где она, с кем. Но столь знакомое, приятное, восхитительное и долгожданное занятие захватило её. Плотно смежив ресницы, ухватив мужчину за воротник кафтана она всё сильнее прижимала его к себе, всё активнее участвовала в процессе. Совершенно автоматически, рефлекторно воспроизводя иные из те милых мелочей, что столько раз, столько лет делала с милым дружком Ванечкой...

— С Ванечкой? Но...

Воспоминание о Воеводе прорвалось сквозь любовный туман. Она распахнула глаза, увидела над собой внимательное лицо этого красавца...

— Но... но как же? Это же...

Судорожный спазм сжал ей горло. Она поперхнулась, закашлялась, волна паники накрыла остатки её совершенно растерянного сознания. "Это же невозможно! Этого не может быть!".

Она даже попыталась как-то освободиться, оттолкнуть Анатоля. Тому пришлось чуть приподняться, удерживая её, чуть изменить положение тел. И это оказалось приятно. Обоим. Ещё пара толчков и долгожданная, едва ли не забытая любовная судорога пронзила тело женщины. И продолжила пронзать.

Волны противоречивых мыслей вихрями проносились и сталкивались в её красивой головке. Она одновременно чувствовала восторг чувственности внутри себя, видела пароксизм удовольствия на красивом лице Анатоля, в эту минуту кончающего в неё, и охватывающий её ужас. От содеянного. От своей измены, предательства.

Анатоль удовлетворенно улыбнулся ей напоследок и утомлённо отвалился в сторону. Уверенно, покровительственно поинтересовался:

— Ну как? Понравилось?

— Это... мы... Это — плохо. Это — измена! Я предала! Его! Я должна была умереть!

— Ну-ну. Воевода частенько девок своих замуж выдаёт.

— Так то — замуж! А это... это... это блуд! Разврат! Ко мне нельзя прикасаться...!

— Оказывается — можно. И тебе понравилось. Блудить и развратничать. Потому как Воевода тебя к этому приохотил. Прикормил, приучил, распалил... Да и бросил. А я — нет. Я не брошу. Замуж-то за меня пойдёшь? Ты, конечно, не девица нецелованная, и годы твои... Однако же, я, знаешь ли, человек честный. Коль дала, то не бросать же тебя. Под венец — хоть нынче.

* * *

Шарль Перро в "Красной шапочке":

"Детишкам маленьким не без причин

(А уж особенно девицам,

Красавицам и баловницам),

В пути встречая всяческих мужчин,

Нельзя речей коварных слушать, -

Иначе волк их может скушать.

Сказал я: волк! Волков не счесть,

Но между ними есть иные

Плуты, настолько продувные,

Что, сладко источая лесть,

Девичью охраняют честь,

Сопутствуют до дома их прогулкам,

Проводят их бай-бай по темным закоулкам...

Но волк, увы, чем кажется скромней,

Тем он всегда лукавей и страшней!".

Шарля тут нет. Да и девиц — тоже.

Так и "волк" здесь по-заковырестее, не "красношапочный".

* * *

Вернувшись домой, Трифена не спала всю ночь; ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила: Анатоля или князя Ивана? Князя Ивана она любила — она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно.

— Но как же заклятие? — мучилась она в растерянности, — Ведь Ванечка наложил на меня "заклятие Пригоды". Ведь я сама просила его об этом! После того ужаса, который пережила, когда меня украли людоловы, прохожие торговцы на Угре. Ведь я должна была умереть, когда Анатоль только прикоснулся ко мне! Или сила любви оказалась выше силы колдовства? Сила моей любви, предвечной, предопределённой, данной свыше.

Она крутилась на постели, мучительно пытаясь ухватить хвостики разбегающихся мыслей. Остановить непрерывную череду картинок, стремительно сменяющих друг друга перед её внутренним взором. Вот Воевода над ней. С суровым, даже жестоким выражением в тот момент, когда... жадные, похабные лица давешних лодочников... полузабытое полудетское лицо её первого мужа...

Всё это вытеснялось сегодняшней нежно-милой улыбкой Анатоля.

— Иначе разве все это могло бы быть? — думала она. — Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, могла улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?, — говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.

Совершенно сбитая с толку, отвыкшая за годы тихого мирного житья под пологом заботы Воеводы Всеволжского от сильных страстей и душевных потрясений, повзрослевшая телом, умом, но не душой, Трифа попыталась спрятаться, снова забиться в свою норку, никого не видеть и не слышать.

Глава 646

Увы, Масленница. Мои стражи не "московские", не "yпиваются вином", но режим подворья, ослабевший уже с уходом в Киев Охрима и других безопасников, особенно "провис" в праздники.

Стук в дверь, голос служанки:

— Госпожа Трифена, ты спишь?

За распахнувшейся дверью — дворовая девка из дежурной смены и... он.

Он! Здесь! На пороге моей комнаты! Моего убежища! И его никто не остановит! А заклятие, воля Воеводы... не действует. Не убивает её. Потому что само умерло от силы её любви. И она сама... она не хочет... его останавливать. Прогонять, кричать? — Нет! Это невозможно!

Бесконечно самоуверенно-нежное выражение было в его бесконечно добром и весёлом взгляде. Он смотрел на неё поверх служанки, улыбаясь ласкал её взглядом, отчего ей сразу стало жарко и как-то... неудобно, и вежливо говорил какие-то слова:

— Госпожа Трифена, возник у меня вопрос. Марк Теренций Варрон в своей первой книге о полеводстве из Rerum Rusticarum, коею ты столь прекрасно перевела для понимания людей простых, в языках не сведующих, утверждает...

Он даже поднял над головой служанки раскрытую тетрадь с выписанной цитатой.

— Да, Конечно. Зайди. Иди милочка.

Служанка убежала продолжать веселиться, а Трифа, едва звук шагов за дверью затих, собралась произнести укоряющую Анатоля сентенцию по поводу его явки сюда, во дворец Воеводы, как оказалась в крепких объятиях мужских рук. В поцелуях жарких губ. В паутине страстных слов и признаний. И — в постели.

С ним. С собой. С вихрем чувств в собственной душе.

Стыда — от осознания измены.

Ужаса — от ожидания исполнения заклятия.

Гордости — от того, что её любовь сильнее волшбы Полуночного колдуна.

Восторга — от красоты и милоты своего любовника.

И тёмно-красного, сладко-пряного желания. Желания отдаваться. Дольше, сильнее, глубже, жарче. До донышка, до каждой клеточки своего молодого тела.

* * *

"Она в постели ненасытна -

всю ночь тайком чего-то жрёт".

Трифа упивалась, захлёбывалась собой. Своими чувствами. Противоречивыми до разрыва души. "Богатая эмоциональная жизнь". Пиршество после голодовки. До утраты себя, здравого смысла, инстинкта опасности, ощущения мира.

* * *

Масленица заканчивалась, Анатолю уже следовало отправится куда-то на Суру, к месту службы. Но прервать цепь свиданий Трифа не могла. С ужасом думала она о возвращении к одиночеству, к прежней пустой, тусклой жизни. Тем сильнее стремилась каждую встречу наполнить жаром страсти. Уже не Анатоль изыскивал место и время, но она сама проявляла иной раз весьма недюжинную собразительность и изворотливость. Он же добродушно дозволял ей устраивать эти дела. Не забывая повторять:

— Надобно к Аггею сходить. Чтоб повенчал нас.

Каждый раз видя его, она чувствовала как слабеют колени, как вино страсти кружит голову, как волна восторга, обожания захлёстывает всю её. Отдаваясь своему любовнику, она была счастлива. Но едва этот момент проходил, едва она оставалась одна, как на неё обрушивался жгучий стыд за содеянное. Она кляла себя, постепенно впадая во всё больше уныние. Которое постепенно превращалась в тоску по новому свиданию, в жадное, нестерпимое ожидание повторения.

Используя влияние, которая она имела на своих бывших учеников, многие из которых стали уже немалыми чинами во Всеволжске, она добилась перевода Анатолия в одну из структур Поместного приказа, расположенную в городе, достала и постоянный пропуск на Воеводово подворье. Что позволяло ей принимать Анатоля едва ли не каждую ночь.

Понятно, что слухи и сплетни явились незамедлительно. Но ей стало всё равно. Людская молва жгла её, но изменить она ничего не могла и не хотела. Впрочем, Анатоль был со всеми весел, добр, очарователен. Особой враждебности ни у кого не вызывал. А те, кому было положено следить за порядком... посчитали происходящее несущественным отступлением от регламента.

Наконец, первым обозом из Киева вернулась Агафья. Трифа немедленно кинулась к ней за поддержкой, за советом.

— Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Да и не любила никого так, как его. Ты этого не можешь понять, Гапа. Мне говорили, что это бывает, и ты, верно, слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, а я раба его и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Гапа? — говорила Трифа с счастливым и испуганным лицом.

Увы, в этот момент и Агафья была... не в лучшей форме.

Снаружи это незаметно, она вполне выполняет свои обычные обязанности. Но смерть Катерины в Киевском Порубе потрясла её. Сожгла тот кусочек детства в душе, который давал ей силы переживать превратности жизни, наполнял каждый день и час возможно безосновательным, глупым, щенячьим где-то, но — оптимизмом, радостью, надеждой.

Восторг любви, которым дышало каждое слово Трифены, вкус счастья, надежды на прекрасное, вызывали в выжженной потерей Катерины душе Агафьи раздражение, неприязнь, даже и зависть.

"У меня — всё пропало. Не вернуть. А ей — хорошо. Аж светится".

Агафья достаточно умна, чтобы понимать причины своей неприязни. И потому не принимала "драконовских мер". Полагая, что твёрдость, точное следование порядку, здесь были бы проявлением её личной зависти. Этакое придуманное "чувство вины" от собственного несчастия.

Живой человек — чувства переживает, эмоции испытывает. Даже в рамках должностной инструкции.

Она лишь потребовала, чтобы любовники перестали встречаться уже почти открыто на её территории, во дворце Воеводы Всеволжского.

Превращать "государев дом" в "дом свиданий"... только начни. Традиции устанавливаются стремительно, а выкорчёвываются... вместе со всеми их носителями. Порой, даже и огнемёт не помогает.

— Блудишь? За ворота. Нам тут новых блудодеев не надобно. У нас уже один свой есть.

Народ наш, факеншит! Воспитанники, блин! Художники, итить их худом по всей палитре!

Гапа только рявкнула разок в голос — на другой день транспарант на воротах. Всё ж всем прозрачно! В нашем-то обществе. Как... как водочка в стопарике.

Никаких букв, просто картинка. Мужичок в состоянии.. гипер-эрекции. Перечеркнут красным крестом. И ведь — таланты же! — довольно точно и кафтан изобразили, и портретное сходство имеется.

Я про граффити в киевской крепостной башне вспоминал? — Во-от. Тот мастер изобразительных искусств, Хрисанфом звать, попал ко мне, иконы рисует и детей учит. Целый класс очень сообразительно-изобразительных подростков. Вырастут — станут богомазами. Пока... мажут всё, что ни попадя.

Трифа на такой укорот обиделась смертельно. Она ж, честно, сама, рассказала, совета просила, как у верной подруги. А та её предала! Запретила, опозорила, на осмеяние выставила! И не просто её саму, а её... "властелина", "свет очей". Пропуск у Анатоля велела отобрать! Змеища!

А Анатоль... Он же никогда ничего худого! Как же можно?! Он же такой добрый и благородный! Какая безопасность?! Какая стража?! От кого?! От самого честного и нежного?!

Подружки рассорились вдрызг.

Возмущенно пересказывая свою ссору с Агафьей, Трифа ещё раз убедилась в том, сколь прекрасен и великодушен Анатоль: он не упрекал и не порицал голову Дворцового приказа, но отнёсся к её требованиям с пониманием. Единственно, в чём он торопил свою возлюбленную, была свадьба.

* * *

Всякая любовь стремится создать ситуацию тупика. "Вот, всё кончено, мы у цели; в мире не осталось ничего, кроме нас двоих, даже пути к отступлению", — шепчут друг другу любовники.

* * *

Увы, на "Святой Руси" венчания без помолвки не бывает. А сговор (рукобитие) есть ритуал родительский. Если в церкви приняты, по заимствованному из Греции древнему ритуалу, посаженые отец и мать, то в помолвке, где реально передаются мат.ценности, и родители нужны реальные. У сирот, за неимением кровных, приёмные.

В качестве таковых постоянно выступаем мы с Гапой. Понятно, что постоянно... не постоянно. Жить-то когда-то надо, дела делать, прогресс, прошу прощения за выражение, прогрессировать. Но раз-два в месяц полдня в воскресенье — отдай. Есть немало людей для которых моё присутствие важно. А для меня важна их благодарность.

Я тут как-то прикинул по демографии. Средний возраст на Стрелке — меньше 20 лет. Детский сад на прогулке. В лучшем случае — "Зарница". Это, конечно, тонизирует. Когда вокруг столько юных душ, которые непрерывно кипят, брызжут и побулькивают, то и самому естественно "задрав штаны бежать за комсомолом".

Жениться — все хотят непрерывно.

Часто в сходных празднованиях меня заменяют ближники. Воинские обычно Артёмия зовут, торговцы — Николая. Пока Аким был в городе — он на помолвках и в церкви безвылазно.

— Нас — сам благословлял! Единственный в городе боярин, самого Воеводы — отец родной!

После Киева это несколько поменялось. Отец, оказалось, не родной. Да ещё и в Саксин отъехал. Но не сомневаюсь: едва Аким вернётся — ему снова отбоя не будет. "Свадебный генерал" у него хорошо получается.

Трифа — из ближнего круга. Что означает обязательность моего присутствия. А меня на месте нет.

Аггей им сразу объяснил:

— Пока Воевода не скажет "да" — никаких венчаний.

Анатоль вовсе не пытался уклониться от "наложения цепей Гименея". Вполне натурально скорбя о возникшей задержке в соединении двух любящих сердец, он продолжал сношать Трифу при всяком удобном, а, иногда, и неудобном случае. Отчего вал сплетен и слухов усиливался.

Изнывая под градом язвительных намёков и насмешек, Трифена надавила на своего возлюбленного. "Ты мужчина или где? Будет свадьба или кто?". Анатоль, в знак глубины любви и стремления к воссоединению, "по-русски рубаху рванул на груди" — сща сделаем!

Той же ночью они обвенчались.

Город растёт. Кроме нашей старой "Аггевской" церкви с "Исполнением желаний", поставлены ещё три. Полным ходом идёт строительство собора св.Андрея, заложен Покрова Богородицы.

Часть ритуалов: крещение, венчание, отпевание, присяга, молебны... требуют, по здешнему обычаю, проведения в церковных зданиях. Прежде такие стройки сдерживались нехваткой рабочей силы и реквизита. Однако кое-что необходимое мы делали. Киевский поход эти ограничения снял, теперь шире пойдёт.

В одной из недавно освящённых церквушек только что поставленный попик из молодых муромских выпускников, ночью, в присутствии двух представленных Анатолем свидетелей, провёл обряд бракосочетания.

В ту же ночь, в доме одного из приятелей счастливого мужа, Трифена отдалась ему уже не просто так, не во блуде, но по закону. Без сомнений и смущений. Как жена венчанная.

"Браки свершаются на небесах".

Свершилось. Свидетельство получено, на пальце крутится. Что привело её в полный восторг.

Как бы ни была похожа эта история на соблазнение Натали Ростовой Анатолем Курагиным, однако обстоятельства, персонажи да и цели их были несколько иными. Здешний Толян, в смысле: Анатоль, вовсе не собирался увозить Трифу тайком куда-либо "за границу". Для недолгих "бесчестных и бесстыдных забав".

* * *

Меня всегда удивлял стиль этого эпизода в "Войне и мире". Лев Николаич — общепризнанный стилист. А тут вдруг фраза за фразой идут повторы "он... он... он..." или "был...был...был". Такое свойственно "школоте", испытывающей непреодолимое затруднение при выражении собственных мыслей, ограниченной малым словарным запасом и недостатком грамматических средств.

Почему "матёрая глыбища" пишет столь плохо?

Интервьювей у графа... я не сподобился. Предполагаю: потому пишет "плохо", что ему самому "противно". Та ситуация, которую описывает, то положение, в которое он поставил свою героиню. И, кажется, даже не осознавая этого, переходит к примитиву, к упрощению. Чтобы не мараться более в этой грязи. Но дать читателю минимально необходимое представление о событиях и чувствах.

Этакий, довольно редкий, способ выражения авторского отношения к персонажу и сюжету.

* * *

У Толстого родственники упрекают Натали:

— Ты что, не понимаешь?! Твоему отцу или брату придётся за твоё бесчестье стреляться! На дуэли! С этим... Анатолем.

На "Святой Руси" дуэлей нет.

Понятно, что бракосочетание без родительского согласия есть дело... некошерное. Но Законом Русским не наказуемое.

Напомню: и на Западе в эти десятилетия церковь начинает признавать такие браки.

— Так, Агафья, чёт я не пойму. Трифа вся в любви и наслаждении, Толян этот... в мужья — с удовольствием. Я всех вас сразу предупреждал: найдёте лучше — не пущать, гнобить, держать — не стану. "Насильно мил не будешь". Вроде, всё по чесноку. Или ты Трифу взревновала? Что она мужичка себе подобрала, да ещё поповича, а не ты?

* * *

Имя Анатолий в эту эпоху на "Святой Руси" не является ни народным, ни аристократическим. Встречается только в кругу православного духовенства. Восходя к мученикам Анатолию Никейскому и Анатолию Никомидийскому. Поэтому моя сословная идентификация — попович.

* * *

— Ты! Тебе бы всё про одно! Как петух в курятнике! Ко-ко-ко, ко-ко-ко. И про других так же думаешь!

— Тогда с чего ты такая обиженная?

— Кто обиженная?! Я?!

Она смотрела на меня с яростью. Потом вдруг задумалась. И как-то неуверенно продолжила:

— Я, Ваня, не обиженная. Только мне как-то... тревожно.

— Из-за того, что Трифа уходит?

— Нет. Она-то уходить не собирается, она-то, с этим со своим... собирается здесь остаться. Домик получить, службу прежнюю служить...

Гапа подняла на меня взгляд и твёрдо произнесла:

— А он — врёт.

Оп-па.

Ещё в самом начале, притащив Агафью и Катерину, ныне покойную, в Смоленск из своего Вержавского похода, я обнаружил, что Гапа принадлежит к той довольно редкой группе людей, три на тысячу, которые инстинктивно улавливают ложь. Поскольку с подобным сталкивался в первой жизни, то понял, что за редкость мне в руки попала. Я об этом уже...

Не надо думать. что такой талант все проблемы сразу решает. Скорее — наоборот. Гапа из-за этого и незамужней осталась. "Противно когда врёт в глаза, дурит дурочку. А ты это видишь".

Да и моём сообществе применение свойства оказалось довольно ограниченно: мелкие леность и глупость домашних слуг. Улавливается же не разница "ложь/истина", а "обман/правда", попытки сокрытия собственных знаний ("правды") путём целенаправленного обмана.

Ты соврал — видно.

Ты — не соврал. Но к реалу никак — не видно.

Священник толкует о царстве божьем и муках адовых — он же не обманывает? Он же сам в это верит. А как оно к истине...? — За этот вопрос великое множество людей жизней лишилось. В разных ответах.

Я постоянно стремлюсь к объективным показателем, к внешним уликам.

— Ой! У нас корова сдохла! Дурной пастух выгнал на клеверище, она и объелась.

— Деточка, какое клеверище под снегом?

И не важно, что сообщение — правда. Дословное воспроизведение слов скотника. Человек не обманул. Просто правдиво сообщил очевидную мне ложь.

Масса моих людей знает, что обман ловится. И наказывается беспощадно. Проще: лычки — долой, со службы — вон. Иди крестьянствуй. Пашню-то не обманешь, не уговоришь. При отягчающих — лесоповал или арыкокопание.

— И в чём же он врёт?

— Да не знаю я! Как-то про прежнее, про то, что до Всеволжска... петляет он чего-то... Не знаю я! Ты б с ним сам... побеседовал.

— Ага. А лучше сразу Ноготку отдать. Они там никак новую дыбу электрическую испытать не могут — не на ком.

— Тьфу на тебя! Ваня, ну ведь жалко же! Ведь столько лет, столько всякого вместе... А тут какой-то шпынь-шпынёк мутный. Хотя и смазливый. И пахнет от него вкусно...

— ?!! Гапа, а ты сама с ним... не?

Дальше меня гоняли по горнице и били чем ни попало по чему ни попадя. Преимущественно — рушником по голове. Аргументировано растолковывая где таким гадским домыслам и помыслам место. И почему это место — моя голова.

Потом она угомонилась, посидела, пропотевшая, в моих объятиях. Но только посидела. Поскольку... "душа к этому не лежит".

Мда. Если душа "не лежит", то следует ли укладывать тело?

Дальше заработал "административный ресурс".

Меня это приводит в детский восторг. Вот — не было такого. Мы пришли и сделали. Оно — работает. И позволяет решать задачи, которые при создании не закладывались. Даже не думалось о таком.

* * *

С чем бы сравнить? — Вот ты сплёл лапти. — В смысле?! — По земле ходить. И вдруг понял: вот так сделанные лапти позволяют и по воде гулять, и по небесам бегать. Кайф!

Последние годы приходящие ко мне переселенцы при первичной обработке отвечают на вопросы. Рост, вес, пол, размер ноги, окружность головы... это писарь и сам запишет. Такое надо знать, поскольку мне их всех обмундировывать. А вот вероисповедание, семейное состояние, происхождение... как клиент скажет.

"Происхождение" — не как вы подумали, а по генетике.

Разброс по наследуемым свойствам у хомнутых сапиенсов — в разы. По продолжительности жизни, например — раза в полтора. Просто прикиньте сколько в линии Владимир Креститель — Ярослав Мудрый — Всеволод Великий — Мономах — Долгорукий — Боголюбский — Большое Гнездо прожили больше шестидесяти. А то и семидесяти. При том, что средняя продолжительность жизни мужчины, хоть простолюдина, хоть аристократа — около сорока.

Темуджин прожил семьдесят лет, из ничего, из колодок раба, создал Монгольскую империю, которая продержалась до втор.пол. 14 в., полторы сотни лет. Александр Македонский из наследия отца, из уже существовавшего процветающего царства, обученных и организованных людей, создал империю. Но умер в 32. И его империя рухнула через два года.

Успешное государство строит успешный государь. Для этого ему, как минимум, нужно жить долго.

Не все, конечно, пойдут в государи. Но и в успешной крестьянской или ремесленной семье — сходно.

Человеческого детёныша надо долго кормить, прежде чем он сам начнёт кормиться. Чем дольше период активной жизни — тем выгоднее разводить хомосапиенсов. Свойство у нас такое. У кого не было — так в шимпанзях и остались.

Поэтому продолжительность жизни предков, пусть бы просто вспомненная, для нас критерий при направлении новосёла в дальнейшую жизнь. Не единственный. Не самый важный. Один из...

Так что, про папу с мамой у нас спрашивают.

* * *

Я задал вопрос Точильщику. Тот послал запрос в Переяславль Залесский, откуда, с его слов, был сей Анатоль. "Послал" — потому что уже вышки стоят, и через два часа тамошний фактор читает да затылок чешет.

Два часа, а не неделя конным гонцом — это не просто быстрее, это уже совсем другое дело. Вопрос не только передачи информации, но и её качества.

На другой день ответ:

— Нет, не было у нас такого.

И продолжение:

— Но очень похожий был рядом, в Клещине.

* * *

Переяславль Залесский семнадцать лет назад был перенесёт на равнину к речке Трубеж (у Плещеева озера свой Трубеж течёт) и строился Долгоруким как столица Северо-Восточной Руси. Огромный, по здешним меркам, город с длиной валов 2,5 км. На "Святой Руси" больше только Киев и Смоленск — у них укрепления по 3.5 км. У Новгорода, Рязани, Суздаля — 1.4.

Клещин, более древний и маленький. Над озером сидит, площадка, защищённая валами, 100х160 м.

* * *

Мои факторы не чисто приказчики, чтобы в лавке придрёмывать, покупателя выглядывать. Задача мониторинга туземного населения ставится обязательно. Плещеево озеро вообще из магистральных перекрёстков: рядом обе Нерли, Волжская и Клязьменская. Место бойкое, всякая дурость и леность фактора видна сразу. А мы дураков не держим.

Чисто к примеру. Учитывая густоту знатоков маркетинга, лизинга, дайвинга и франчайзинга. А также креативщиков с опытом построения глобальных корпораций и category killer-ов.

Представьте, что мы уговорились с каким-нибудь местным купцом. Типа: мы ему отдаём товар наш, он продаёт, чуток себе оставляет, а остальное нам платит. "На комиссию". Так же проще, дешевле, выгоднее! У него и лавка своя уже готовая. Связи, друзья, репутация. Дороги натоптаны, схроны присмотрены, лодки просмолены.

С подобными предложениями постоянно обращаются к Николаю, да даже и ко мне. Особенно после победы в Киеве.

— А вот я, добрый купец Продан Угрюмович. А давай я буду товарами вашими в городке своём в Юрьеве, к примеру, Польском, торговать да хвастать.

— А давай. А идёшь ты, Продан Угрюмович в "мои люди". А отдаёшь ты всё своё майно-имение в казну. Чтобы ни нитки, ни волосины у тебя не было. А и терпишь ты, добрый купец, мою науку-обучение, а являешь ты, мил человек, натуру свою в делах простых, отработочных. А вот как пройдёт-пролетит время положенное, годиков эдак через два-три-шесть, ежели получится, то приму я тебя в службу крепкую да поставлю кудысь-то фактором.

Ответ понятен? А следствия? — Правильно, всё Угрюмовичи и им подобные шипят, скрипят и злобствуют. Ставят палки в колёса, куют ковы и норовят кислород перекрыть. А "невидимая рука рынка", в лице моего вполне наблюдаемого фактора и чётко позитивно-нейтрального местного админ.ресурса, сметает палко-вставлятелей и ково-кователей на обочину истории. А то и прямиков к Христодулу "на кирпичики".

Про позитивность местных админов объяснять? — Никто не будет прямо нарушать закон. Потому как Боголюбский — законобдень и правдаблюст. А вот дальше, в вариантах трактовки конкретных обстоятельств и правоприменительной практики... наблюдаем позитив. Административно-судебный.

Чисто например ("Русская Правда"):

"5. Будеть ли сталъ на разбои безъ всякоя свады, то за разбоиника люди не платять, но выдадять и всего съ женою и с детми на потокъ и на разграбление".

Одна из самых тяжелейших статей. И по преступлению (разбой) и по наказанию (поток и разграбление).

Одна деталь: "безъ всякоя свады". (Свада = причина).

— "Свада" была?

— Да мы только поговорили!

— Значит — была. Статья не подходит.

Мои люди — не дорожные разбойники. Реально. Но ситуации бывают разные, и неприменимость той или иной статьи... часто зависит от позитивности админа. Как бы местная община на него не давила.

Не потому, конечно, что всякий посадник или тысяцкий — сплошь истовый адепт прогресса по "люто-зверски", а потому, что над ними есть князья. Которые с "Зверем Лютым" во взаимно приязненных отношениях. А у Ваньки-лысого гнусная манера: не только взыскивать со своих за всякий промах, но и взыскивать — за своих. За всякое их ущемление. И ссорится из-за кое-каких подлых людишек в кое-каком городишке с Воеводой Всеволжским — никто не хочет. Вонький я сильно.

Это — репутация. Она нарабатывалась. Долго. Годами, сотнями случаев. Большинство отрабатывал Торговый приказ, несколько десятков выкатывались на меня и решались на уровне Боголюбского или Живчика. Каждый эпизод — имеет своё однозначное завершение.

"Не бывает стука без посадки".

Такое требовало и требует массы постоянного труда. В Залесье есть уже десяток жертв среди бояр. Вплоть до обезглавленного одного Ярославского посадника. И теперь любой служилый боярин, прежде чем принять решение по делу "человечка всеволжского" хорошенько "чешет репу" — а все ли обстоятельства однозначны? А не следует ли "всякое сомнение толковать в пользу"? Моего человека, конечно.

Фактор — чиновник от торговли, наймит. Местный купчина — собственник.

Для купчины мнение соседей важнее моего. Он среди этих людей жил, живёт и жить собирается. И сыны его и внуки. Ему против общества переть — смерти подобно. Против властей — аналогично.

А для фактора всё это — кратковременные явления окружающей среды. Дождь пошёл, посадник сволочь, соседи олухи...

Купец работает "на прокорм". Он даже расширяться сильно не может — соседи обзавидуются, власти придавят. Максимум — чтобы было на что сыновей отделить да дочкам приданое дать.

У фактора есть то, чего у купца принципиально нет — возможность карьеры. И долгосрочное пренебрежение мнением местного общества: несколько лет и он пойдёт дальше. Вверх, если успешен, вбок, если не очень, вниз, если прокололся. Здесь — точно не останется.

Это тоже вбито в "Табель о рангах" изначально: каждые два года с любым чиновником должно что-то происходить. Не реже. Новый чин, место, должность, орден... Человек не может просидеть в одном месте больше 6 лет. Но у нас и этого нет — растём быстро. Шесть лет назад никого из нас даже на Стрелке не было.

Наоборот: ограниченный конфликт с туземцами фактору полезен.

"Знай наших!".

Фактор не является, но представляет собой силу, куда бОльшую, чем любая из местных. В явном столкновении это видно. А люди, многие из них, предпочитают быть на стороне более сильного.

"С сильным не дерись, с богатым не судись" — русская народная мудрость.

Вот это двойное "не" внушается местным в отношении к "стрелочникам" постоянно.

Два раза в год Николай, с привлечением Точильщика и Драгуна, составляет "план провокаций". Последовательность действий, которые заставят то или иное сообщество "нагнуться", "знать своё место". Это не военные действия — какой-нибудь имущественный или обрядовый конфликт, который может привести к беспорядкам. Которые давятся местными властями. Или — нет. Тогда власти переменяются.

Не надо придумывать себе ужасов. Чисто например. В кое-каком городке две сотни дворов, полторы тысячи душ. Сорок пудов железа в использовании. Сельская округа с в тридцать раз больше населением и, соответственно, железом в обороте. Двадцатая часть — ежегодно заменяется. В городке пяток кузнецов, которые существующее железо ремонтируют, новое выковывают. И, например, ведут себя необдуманно "плохо". В отношении моего фактора.

Формы и степень конфликта имеют, конечно, значение. Такое... познавательное.

Тут приходит лодейка из Всеволжска с полусотней пудов железа в изделиях. Цены ниже, качество выше.

Демпинг? — да хоть горшком назови!

Всё население спешно затаривается. А местные кузнецы? — А им год без работы. Конечно, кто-то, что-то, где-то... особо хитрое или в силу душевной привязанности... А фактор посмеивается и предупреждает:

— Вы мне плохие слова говорили? Теперь сухарик грызите. А на будущий год ещё такая лоханка придёт. И так — будет всегда.

Что делают кузнецы? — Правильно. Идут бить фактору морду и жечь его двор в дым. Где их встречает стража местного посадника. Которая тащат бедолаг в поруб.

Поджог — из тяжелейших, "на поток и разграбление". Что в конкретных условиях означает конфискацию. Отчего неизбежно — призрение оставшихся без средств к существованию семей путём высылки их на Стрелку с рассыпанием. И, из-за отсутствия средств на содержание колодников, высылка и злодеев ко мне. В соответствующем статусе.

Понятно, что нам решение хоть чьего суда не указ. Но, коли преступление против моих людей, хоть где, то и подсудность — моя. Дело пересматривается и пересуживается. Уже по "Всеволжской правде". Где преступление группой... по предварительному сговору... в отношении гос. имущества... против гос.чиновника... удвояет меру наказания. Каждое.

Остальное тамошнее общество на наглядном примере всё воспринимает и не "буруздит не по делу". Да и по делу... буруздит аккуратно.

Напомню: для меня априорно всякое местное общество — враждебно. В нём могут быть более-менее приличные люди. Если их из той среды выдернуть, "пропустить через грохот", "отделить избоину", "промыть мозги", поместить в другую среду, то, возможно, некоторые из них станут нормальными, "моими людьми". Зубы будут чистить, например. Перестанут лупцевать детей и жён с чувством глубокого удовлетворения от выполненного долга.

Но социум, "аз из" — средневековый. Цель для уничтожения.

Фактор в Переяславле — карьерист. В смысле: разворотливый парень. Которому всё интересно, который "пасёт" не только "свой" городок, но и округу. "Роет землю".

Через день он гонит уже досье на этого Анатоля. Да, был такой, пел на клиросе, чтецом в местной церковке трудился. Соблазнил дочку одного лодочника. После внушения, проведённого группой родственников девицы — женился. Пожил с молодой женой год, она мальчика родила.

Бывая довольно часто в самом Переяславле, сошёлся там с одной "соломенной вдовушкой" — муж ушёл торговать.

* * *

" — Фирочка, я устал. Можно, я уже пойду домой?

— Нюма, перестань ныть! Муж вернётся только через неделю!".

Увы, муж вернулся на неделю раньше.

* * *

Глава 647

Предчувствуя, что будут бить и, возможно, ногами — Анатоль побежал. И прибежал во Всеволжск.

Абсолютно не новая ситуация. У нас таких множество. И в смысле: беглые мужья. И в смысле: попавшиеся любовники.

У Толяна "высокая стартовая позиция": грамотен, благообразен, благовоспитан, адаптивен.

Первичная санобработка — без проблем, двухмесячный ликбез — очень хорошо, три месяца практики "на земле", в обслуге тиуна — полёт нормальный. Просится в Поместный приказ? — Экзамен — хорошо. Принять в службу младшим писарем. Через полгода "за проявленные деловые качества" произвести в старшие. Лычку на погон.

Дальше курсы повышения квалификации, отчего он и в городе оказался. С наступлением тепла отправился бы снова "в поле", справился бы с очередным заданием, через год, вероятно, следующий чин. Так бы оно и пошло, если чего-нибудь особенного не случилось.

Людей нет, а дела есть. Об этом я уже плакался применительно к морским командирам. Сходная картинка везде — растём мы быстро. Да и на фоне остальных, которые пальцами сморкаются, а после их об кафтан вытирают, Анатоль выглядит... выигрышно.

Эдак лет через десять, при некоторой удаче и трудолюбии Толян дослужился бы до чина старшего советника. По-военному — сотник. А это уже уровень руководства целой провинции. Тут уже и боярская шапка маячит, и по шестнадцать десятин земельного надела за каждый год выслуги добавляется.

Одна мелочь: у Анатоля в анкете в графе "семейное положение" указано — "холост".

Это — "сообщение заведомо ложных сведений".

Вторая деталь: церковный брак с Трифой без расторжения предыдущего.

Т.е. двоеженец.

"Устав Церковный":

"9. Аже муж оженится иною женою, а с старою не роспустится, митрополиту вина, молодую поняти в дом церковны(и), а с старою жити".

Т.е. Трифу, после бракосочетания, по этому пункту "Устава" ждёт длительное заключение в тюремной... э-э-э виноват, в монастырской камере. Вплоть до пожизненного.

За что?! — А вот!

Подлец, однако.

* * *

"Подлость бывает двух видов, — когда человек получает от нее материальную выгоду, и когда действует просто так, из азарта и чувственного удовольствия, получая выгоду духовную. Первых мы понимаем, а вторых презираем. Хотя между ними нет разницы. Выгода присутствует и там и там.

Подлость требует опыта. Честный человек совершает подлости так неуклюже, что в нем сразу можно узнать честного человека".

"Чувственное удовольствие", оно же — "духовная выгода", Анатоль получил. Насчёт материальной... пока не знаю. Но опыт чувствуется. Нечестный человек.

* * *

Понятно, что "Устав" мною воспринимается как глупость и на моей земле прямо не применяется — некому по нему судить. "Всеволжскую правду" новосёлы учат, "Устав" — нет. Пригодные к делу нормы из него — вбиты в мою "Правду". Вбиваются. По мере возникновения необходимости. С уместной, по моему мнению, модификацией. С заменой "тяжёлых" вир — принудительными работами, заменой получателя вир, преобразованием к семисословной системе.

Общее правило: при наличии нормы во "Всеволжской Правде" — работает она. В прочих случаях — "Правда Русская" или "Устав Церковный".

Дела из церковной юрисдикции решаются судом светским. Ну нету у меня епископа!

Однако, весной в Киеве мы договорились, что будет. Который неизбежно будет судить по "Уставу" — другого-то норматива нет. И будет обязан, ежели он судья праведный, отправить Трифену в заключение. В любой день, поскольку понятие "срок давности" в русском законодательстве отсутствует вообще.

Такой... юридический храповик.

Двух "Уставов" — моего и Ярослава Мудрого — русская церковь не вынесет. Или раскол, или менять. Изменять "Устав" можно и нужно. Примерно таким же способом, как он и вводился. В нынешних условиях — государевой волей и архиерейским собором.

Это будет, но не сразу. А до тех пор суд — мой. В смысле: "неправедный", "беззаконный".

"Как хочу, так и ворочу".

Причём Анатоль — попович. Т.е. "Устав" должен знать наследственно. Преступление не "по неосторожности", а "намеренно".

Я, конечно, на Трифу обижен.

— Ах-ах! Не дождалась! Ах-ах! Изменила! Я там! С ворогами в рубку! А она тут! С мужиком на лавку!

Я? — Нет, я не ревнив. Совершенно. Просто "Не нужно искать чёрного добермана в тёмной комнате. Особенно если он там есть".

Но не до такой же степени, чтобы в узилище, в посты и молитвы!

Тут приходит Огнедар. Из главных моих тоталитаристов. Приносит отчёт своих... мастеров.

Они всех знают. К каждому не только во двор, но и в печку заглядывают. "Ночной дозор". Я его озаботил одновременно с Точильщиком.

"...был с женщинами гораздо умнее, чем в мужском обществе" — точно.

Анатоль, пребывая в казарме, ибо он на курсы послан, расхвастался по поводу своей "победы" над наложницей Воевода. Принял чуток, сказанул разок.

Не-не-не! Никакого подрывного не прозвучало. Типа: во как я этого лысого уел!

Мне вспоминались жгучие ненависть и зависть, кипевшие когда-то в Пердуновке в исповеди под "сывороткой правды" у любовника Елицы. Тут такого нет. Чисто "по-доброму", прагматически:

— Нахрена мне в мороз да в пургу лес валять да болота копать, с мужиками рядиться да волков сторожиться? Я ей на ушко, да на брюшко. А она враз и взнуздалась, и заседлалась. Положу бабёнку пониже, а уж она подкинет повыше. При такой-то жёнке и муженьку в немалых чинах да на хлебном месте быти.

— Однако Воевода, когда своих девок замуж выдаёт, с города отправляет.

— Так я ж не просто девку за себя беру. Она ж, виданное ли дело, сотник. И не выговорить. Была головой Учебного приказа.

— И как оно? В смысле: сотнику ляжки раздвигать? Приказному голове сиськи скручивать?

— Да как всегда. Не об том речь. Она — в больших чинах да в важных делах. Воеводе её с города не выгонит. А значит, и мужу ейному тута место найдётся. Такое... тёплое да сытное.

Чисто "служебный роман". Мужикашка языкашкой, мордашкой и елдишкой добывает себе должностишку.

Здесь не было каких-то изощрённых заговоров иностранных держав или религиозных сект. Злокозненных поползновений тайных групп или скрытых политических течений. По счастью. А то мы могли бы влететь... глубоко.

Просто один человек сообразил, а точнее — с соображалкой у него не очень — инстинктом учуял, что баба остаётся бабой. Хоть в сотников кафтан её одень, хоть в полковничий.

* * *

Речь не о физиологи или, там, мышечной массе.

Каждый человек, и мужчина, и женщина, хотят любить и быть любимым. Для "любви" — делает подарки. "Секс в обмен на еду" — в основе эволюции хомнутых. Закреплённое миллионами лет свойство. Остальные — потомства не оставили.

Дальше работают стандарты, стереотипы поведения, "что такое хорошо, и что такое плохо" в конкретном социуме.

Здешний идеал женщины: хозяйка в богатом доме в большой семье. Она правит домом, муж — всё потребное в дом притаскивает. "Вот тебе еда — давай сексу". В этой схеме у женщины нет ни гос.службы, ни вообще работы на стороне. Вспоминаемые мною как-то чесальщицы шерсти 17 в. на фабрике в Англии — крайняя нищета, несчастье.

Женщина не может сама "добывать еду". По определению. Исконно-посконно. И даже джунгле-пальмово.

Если же ей приходится это делать, то, значит, её "секс" никому не нужен. Даже кое-какому самому завалящему самчишке.

Дом, семья съедают все силы и время. Нужно выбирать, а общественные стереотипы и общечеловеческие ценности однозначно указывают — "дом". В крайнем случае — монастырь.

Так, по сути, функционировало всё "прогрессивное" и прочее человечество, пока Первая Мировая с её миллионными мобилизационными армиями не отправила множество мужчин на фронты, а женщин на их место к станкам, в общественное производство.

Феминизм, прежде всего, истерическая реакция человечества на уничтожение огромной массы самцов. После такой катастрофы осталось только эмансипироваться.

* * *

В "Святой Руси" жёсткое гендерное разделение труда. Выстраданное тысячелетиями развития земледельческих, например, обществ. Я об этом уже...

Тут влез я. Со своими представлениями из 21 в. О дерьмократии, либерастии и эмансиписнутости.

Факеншит! Да, я привык к тому, что большинство учителей — женщины. Они ж не дуры! У них же — получается!

У Трифы тоже не худо получалось учительствовать. Сам через её руки прошёл — знаю. Детность ей не грозит — нахрена ей муж? А как любовник и я кое на что сгожусь.

Дальше — "плато Питера".

— Хороший учитель?

— Лучший!

— Повысить!

Опыт назначения её головой Учебного приказа показал — чиновник она никакая. С детьми у неё получается, с людьми нет. С переводами — хорошо, с документооборотом — плохо.

Причём она сама это понимает, плачет, мучается. Из приказных голов убрал, но чин оставил. Однако, она всё равно превратилась в мишень, в дичь для охотника за чинами.

Оставаясь в службе, пользуясь моей благосклонностью и авторитетом у многих насельников Всеволжска, она может очень поспособствовать карьере своего избранника. Помимо её собственной выслуги лет и связанных с этим материальных преференций.

Стандартные образы: "богатая невеста" и "перспективный жених".

"Перспективный" — в смысле карьеры. Включив женщин в службу я создал новый, для "Святой Руси" противоестественный, образ: "богатая и высокопоставленная невеста". А они сами и люди вокруг не понимают как себя вести с такой невидалью. Это хорошо или плохо? А побить-выпороть её можно? А она? — "Да убоится мужа своего"? А кого больше — мужа или должностную инструкцию?

Сплошное "непознанное". Терра Инкогнита под крышей твоего дома. Но вот сыскался мОлодец, который, хоть и не понимая, но учуял: будет... выгодно.

"Альфонс бюрократически-перспективный".

Грубо говоря: раздвигая Трифене ляжки, Анатоль открывал для себя блестящие служебные и материальные перспективы.

* * *

Странновато мне. Вот же, история столь похожая на "войну-мирскую". Сходны события и чувства. А смысл — совсем иной. Стоило измениться социальной среде, взамен бездельничающих аристократам явиться людям служащим, несущим ответственность перед обществом, системой, как развратная шалость приобретает вкус едва ли не гос.измены.

А как же общечеловеческие ценности? Свобода личности? — Личность? Свободная? — На свободу. В лес. Рыбку ловить, белку бить. "Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества". Со службы — долой.

* * *

Два примера карьеризма: фактор в Переяславле и этот Анатоль. Цель одна: место по душе. По личному представлению "о прекрасном". Разница — в способе достижения цели. Причём Анатоль — не редкость, не странный выверт, а нормальный, веками типичный представитель. Два в одном: "охотник за богатой невестой" и "фаворит-карьерист". Оба типажа многократно описаны и в литературе, и в истории.

Я не могу отказать Трифе в браке с выбранным ею мужчиной: им всем это не единожды обещал.

"За базар — отвечаю".

Мой гарем вовсе не "пожизненно на строгий режим". Иначе... тошненько. Мне. Я про это ещё в Пердуновке понял.

Я не смогу убрать её из Всеволжска — у неё есть текущие служебные обязанности.

"Незаменимых людей нет". Это ж все знают!

Есть. Один. Я.

Честно: я — незаменим. Потому что только у меня восемь с половиной веков человеческой истории в голове. Потому что я тут — и первопинок, и целеуказатель, и шило во всех задницах.

Нескромно. Хуже — нерадостно. Меня не радует статус единственного столба, оси, вокруг которой всё крутится. Поза одинокого Атланта, который "держит небо".

"Держать его махину — не мёд со стороны,

Напряжены их спины, колени сведены.

Их тяжкая работа важней иных работ.

Из них ослабни кто-то, и небо упадёт!

...

А небо, год от года, всё давит тяжелей,

Дрожит оно от гула всё новых новизней"

Там, у Эрмитажа, атлантов несколько — хоть есть с кем поговорить. А у меня — и "не мёд", и молча.

Особую прелесть "сведённым коленям" придаёт то, что и новизни — от меня. Сам же заелдыриваю и уелбантуриваю!

"Купил козу". И теперь фиг продашь.

Все остальные...

На Трифу завязаны некоторые гос.проекты, требующие её присутствия здесь. Её муж остаётся в городе, вблизи центра власти и потребления прибавочного продукта. Естественным образом всплывает в иерархии. Устремляясь на тёплое хлебное место. Леса заметённые, болота замёрзшие, мужики озлобленные, зверьё голодное... не здесь.

"Как сыр в масле".

А при таком весёлом, добродушном характере... Эдак и в ближники ко мне скоро попадёт.

Очень точно рассчитанная комбинация.

Да и по сути — а что плохого?

Конечно, я, как всякий нормальный самец, чувствую себя... отвергнутым. "Она лучше меня нашла!".

"Нет, им даром это не пройдёт!

Я отвергнут, только я не сдался.

Время все итоги подведёт,

Зря я, что ли, боксом занимался!".

Слюбилась, не дотерпела. Апперкот по-ноготковски? Или саблей по-чарджийски?

Но так-то... делу-то ущерба нет. Этакий... свояк. "Член кружка". Может, даже и к общественной пользе.

Бродил бы у меня по двору молодой мужчина с наивно-веселой и добродушной улыбкой. Я бы ему какое-нибудь дело нашёл. По его свойствам. У меня всякому дело находится.

Два прокола.

"Если бы молодость знала, если бы старость могла".

Успех есть часто результат наличия опыта. Который, временами, содержит нежелательные эпизоды. О которых стараются не вспоминать.

"Дача ложных показаний" и двоеженство. К совращению и бракосочетанию Трифы прямого отношения не имеют. А вот конкретного Толяна из круга приличных людей исключают.

Есть и третий прокол. Хотя он никак не озвучивается.

Я. Моя личность. "Зверь Лютый".

И дело не в толеристистости и либерастии, которую я притащил из 21 в. Дело в тех изменениях моей этики, которую навязала мне "Святая Русь". В непрерывном и многолетнем ощущении отделённости от туземцев.

"Я — нелюдь".

Соответственно, и "измены" здешних... существ не наносят таких "смертельных сердечных ран". Как это было в начале. Спокойнее стал. Как-то... равнодушнее. Покровительственнее.

Но тем жёстче, осознаннее понимание цены моей репутации. Понимание "кровавости" её девальвации, "умаления чести". При оценке туземцами с позиций их массовой этики.

Увести у меня женщину — нельзя. Я — могу. Взять. Отдать. Отпустить, подарить. У меня... "Что моё — моё. Кто не понял — умер".

"Жаба", знаете ли. С этаким средневековом святорусском душком.

"Это не запрещает зверя в душе. Но зверю лучше высовываться пореже, и ему надо быть крупнее и кровожаднее, чем у подчиненных".

Пожалуй, подходящий случай. Из тех, что "пореже"...

— Гапа, а пригласи-ка ко мне на ужин эту парочку. Хочу сам мнение составить.

У меня, как у всякого нормального государя, приём пищи превращается в публичное мероприятие. По счастью, совмещать гос.доклад с дефекацией, как у одного из Людовиков...

Времени не хватает, да и не всякие дела удобно обсуждать по-деловому. В смысле: доклад-анализ-решение. Иногда удобнее мягче, типа "пощупать воз".

Завтрак у меня проходит рано, обед — нестабильно, а вот ужин — "отдай врагу". В смысле: собирается десяток персонажей, с которыми надо парой слов перекинуться. Их послушать, посмотреть как они друг с другом...

Чётко: аудиенция недостаточно информативна, посетитель замкнут, сосредоточен на мне одном. Надо дать возможность рассеять внимание. Надо посмотреть на человека среди людей, когда он "не в своей тарелке".

В свой первый визит в Боголюбово я углядел за княжеским столом Владимирского тысяцкого, который был "не в своей". Пристегнул его рекламируемыми тогда наручниками к лавке. У мужа доброго "вынесло мозги", от чего случились... многие пользы. Главное: епископа Ростовского Бешеного Федю унесли с сотрясением мозга, и мой поход в Ростов за Софьей Кучковной обошёлся без... его участия.

У меня за ужином сотрясения мозгов тоже случаются. Правда, не ударно-летательные, а истино-обнаружительные. Человек вдруг узнаёт про себя истину. И это его потрясает.

Растягивается такое мероприятие на час. Потом либо работа с документами, либо продолжение конкретных бесед с более деловым акцентом.

* * *

Не хорошо, наверное, но не могу не высказаться в адрес коллег-попандопул. Чёткого описания построения систем сбора информации, подготовки решений и контроля исполнения — в попаданских историях не встречал. Тут особых хитростей нет, но есть мелочи. Без которых прогресс — медным тазом. При всём моём уважении.

Однако, построив достаточно полную систему сбора информации, необходимо предусмотреть в ней каналы получения инфы непредусмотренной.

Парадокс оценили?

Таких вариантов два: "хождение в народ" и "прихождение народа". Или вы сами внезапно общаетесь с группой относительно случайных собеседников, или они приходят к вам. Вот вариантом "мы к вам пришли" и являются мои ужины. Вовсе не "восторг гурмана" или "тихий отдых в семейном кругу" — форма орг.работы.

* * *

Трифа была очень взволнована, всё теребила янтарное ожерелье на груди, почти ничего не ела. А вот Анатоль удивил. Своим обаянием, явно выказываемым дружелюбием, полным отсутствием чувства вины. Кроме меня и Гапы все остальные присутствующие его не знали, и мне было интересно наблюдать, как у людей формируется к нему отношение.

Позитивное, приязненное.

Как говаривал Черномырдин: "в харизме надо родиться".

Талант, однако. Парой-тройкой фраз расположить к себе, влезть в душу... Если бы не эта его хохмочка с Трифой — масса очень полезных применений просматривается. И не только в спец.службах.

Через полчаса, обсудив некоторые подробности нынешнего состояния дел на Ивановском канале — парень оттуда приехал, мне было интересно его личное мнение, официальный отчёт завтра почитаю, я, старательно выдерживая стиль лёгкого, светского, где-то даже и великосветского, общения задал вопрос Трифене:

— Так, сказывают, ты замуж вышла?

Она побледнела, потом храбро вытащила правую руку с кольцом из-под платка, которым накрывала плечи.

— Да, вот.

Забавно. Кольцо надела, а платок по-бабьи не повязала.

* * *

Я уже объяснял, что здешний костюм вполне идентифицирует социальное положение человека. Жена, вдова, девица, инокиня, гулящая, пущеница... Есть много наглядных признаков с ещё большей детализацией. Например, есть ли внуки.

У эстонского племени сету (район Изборска) женщины носят "суур сыльг": большая брошь в виде конуса с усечённой вершиной, внешне напоминает женскую грудь. Размер — до 36 см в диаметре, вес 5-6 кг. Серебра. Бывают меньше и посеребрённые. Обещание парня подарить такую брошку большого размера — достаточный аргумент для свадьбы.

Подчеркну: носят замужние женщины детородного возраста 18-45 лет до появления внуков. Только.

Сходно и на "Святой Руси": замужнюю женщину и пущеницу ("разведёнку") сразу отличают по кольцу, платью и платку.

* * *

Трифена сохраняет свой прежний наряд, не решается сменить обличие. Но кольцо венчальное носит.

— А что ж меня не дождались? Я и подарков свадебных не дарил.

Трифа открыла, было, рот, но сидевший рядом Анатоль взял её за руку и стал отвечать сам.

Приятная, грамотная речь. Уместно модулируемая в стиле доброго увещевания. Лёгкое смущение от мелкой неловкости, вызванной неодолимыми обстоятельствами. Ни страха, ни стыда. Совершенно нормальное, естественное мероприятие.

— Воспылав взаимной любовью... стремясь соединиться сердцами... взыскуя и алкая... сподобившись обрести... пребывая в заботе о чести твоей... дабы не допускать блуда и разврата в твоём дому... вознеся молитвы и возложив надежды...

Факеншит! Натуральный песнопевец! У половины присутствующих женщин остекленели глаза, у половины мужчин — и мозги тоже. Как у него... мило получается. Так это он, оказывается, о моей чести заботился?!

Ну что сказать? — Ма-ла-дец.

* * *

"— Хотите, я скажу вам правду?

— Спасибо, у меня своя".

Вот "свою правду" я и предлагаю к обсуждению.

* * *

— Это-то понятно. Насчёт — вознеся, возложив, разложив и раскорячив. В смысле: надежды и молитвы. Мне другое непонятно. У тебя в Клещине жена молодая, сынок маленький растёт. А ты новую жену под венец повёл. Получается, Анатоль, что ты двоеженец.

Трифа ахнула и прижала руки ко рту. Гапа... выразилась.

* * *

"Она ругнулась так, что дворник

в блокнотик что-то записал".

Я — не дворник. Но блокнотик надо завести.

* * *

Анатоль... вовсе не испугался. Посерьёзнел, глянул внимательно. И сразу вернулся к своей обычной наивно-веселой и добродушной улыбке.

— Я уж год её не видал. Прежнюю свою супружницу. Сведений про семейство своё не имею. Посему полагал, что Господь Бог, в безмерной милости своей, уже прибрал прежнюю жену с ребёночком. В кущи райские по безгрешности их и молитвам моим сердечным. Однако же, ежели предположение моё неверно, ежели обретаются они в мире дольнем, юдоли нашей грешной, то ныне же подам прошение к батюшке Аггею о расторжении прежнего брака. По закону же Всеволжскому развод допускаем и по прошению одного из супругов, ибо другой находится далече и получение его согласия затруднительно. А положенную виру я немедля заплачу в казну.

* * *

Напомню: за развод венчанных супругов вира 12 гривен, за развод невенчанных — 6.

Для "Святой Руси"" 12 гривен — огромная сумма, 24 коровы.

Во Всеволжске иначе. Здесь высокий уровень доходов. Отчасти потому, что мне нужно привлекать людей, отчасти — из-за возможности платить бумажными деньгами. Инфляция отсутствует: масса бесплатного труда новосёлов и непрерывное втягивание в экономику новых ресурсов обеспечивает товарное наполнение. Ну, и рост производительности труда, конечно.

С другой стороны, моя "торговая парадигма" — отказ от предметов роскоши, и довольно низкие цены на предметы первой необходимости, формируют "отложенный спрос": масса денег, особенно — у высокооплачиваемых чиновников и мастеров, оседает в Государственной сберегательной кассе. Формируя тот самый "начальный капитал", который необходим для создания своего дела или подъёма будущего (по выслуге лет) земельного надела.

Проще: для старшего писаря такая сумма — тяжело, но реально. А с учётом того, что в выплате виры будет, наверняка, участвовать сотник Трифена — без проблем.

* * *

Всё это произносится с милым, добрым выражением. Чуть смущённым от необходимости занимать время столь важных серьёзных людей этакими мелочами.

Что меня порадовало — воплей типа "Лжа! Бред!" не прозвучало. Сработала репутация: "Ванька-лысый за базар отвечает". Что позволяет сэкономить кучу времени.

Трифа мечется. Глазами по застолью, по суженному своему, по мне. Руками по бахроме платка. Душой... по сомнениям и эмоциям. Аж пятна красные на скулах появились. Но слов типа:

— Мерзавец! Обманщик!, — не звучит.

В драку не кидается. Пощёчин не лепит, воем не воет и матом не разговаривает.

Вообще — молчит.

Задолбал я своих женщин. Вот, даже и остро конфликтная ситуация, а они сперва думают — какие звуки издавать.

Другие сходные пятна на скулах и щеках — у Гапы. Тоже молчит.

Она через стол сидит, вглядывается в Анатоля, аж вперёд наклонилась.

А вот сам "нежно-весёлый" — смотрит спокойно, добродушно. Даже ласково. Это не самообладание, не сдерживание себя на пределе сил. Это... невосприятие. Вины за собой не чувствует, всё — как так и надо.

"Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно, всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем так, как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отзываться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в достатке и занимать всегда уважаемое положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в положении, ни в деньгах.

Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша, даже не жалел проигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно все равно, что бы о нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, — это было веселье и женщины; и так как, по его понятиям, в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову".

Практически — идеал. Ни стыда, ни совести — ничего лишнего.

"Стыд, совесть"? — Это мои личные этические оценки, у него — другие.

* * *

"Совесть есть рациональный аналог любви, но если любовь, как результат чувственного познания мира не знает границ, то совесть, как результат вербально логического познания мира, относится непосредственно только к тому, кто признаётся подобным нам.

Когда круг подобия включает всё человечество — в человеке присутствует совесть.

Круг сужается до нации, племени, рода, сословия — соответственно, совесть съёживается в честь. Это тоже совесть, но уже только для своих".

Отметим: патриоты — бессовестны.

"Когда круг подобия ограничен самым ближним окружением: семьёй, сослуживцами, начальством — от совести остаётся лишь долг перед ними. Лучше чем ничего, однако, не совесть — даже и близко нет".

Отметим: сторонники патриархальности, семьянины — бессовестны и бесчестны.

"Если в результате рационального познания признаётся наличие подобия, человек примеряет подобное на себя и, влезая в чужую шкуру, получает сопричастность порождающую чувство справедливости. Но справедливость молчит, когда подобие не признаётся, молчит и совесть, например, хозяин не считает себя подобным рабу, богатый — бедному, себя — окружающим.

Такие люди мало того, что потеряли способность к чувственному познанию мира и, можно сказать, ничего и никого, в сущности, не любят, так они ещё и ущербны интеллектуально".

Связка: "никого... не любят" и "ущербны интеллектуально" — неверна. Посылка соответствует "отсутствию эмпатии", основе "Тёмной триады личности". Носители которой часто вовсе не "ущербны интеллектуально".

Крестоносцы в Марре отрезают у живых людей груди, ягодицы. Жарят мясо на кострах и едят перед глазами умирающих. Рыцари — бессовестны. Но они благородны и честны: иноверцы не включены в "круг подобия", они не люди, а бездушный (нет христианской души, а других душ не бывает) двуногий скот.

Расчеловечивание.

Обязательной элемент массовой, "народной" войны. Я об этом уже... Переход от совести к чести.

Распад Союза — утрата совести. От "совести советского человека" перешли к чести. Эстонской, русской, украинской, киргизской...

Отмечу: "круг подобия" попандопулы не включает человечество — оно чуждое, средневековое.

Попаданец — всегда бессовестен.

Не включает "нации, племени, рода, сословия". Твоих, попандопуло, здесь нет.

Попаданец — всегда бесчестен. Я об этом уже не единожды...

И "близкого окружения: "семьи, сослуживцев, начальства" — у тебя здесь нет. Может быть чужое — тела твоего носителя. Не твои. Попаданец изначально — бездолжен.

Нет, потом-то, в ходе скитаний и приключений в мире "вляпа" что-то "близкое" появится. Появится и чувство долга. В стиле: "мы в ответе за тех кого приручаем". Ты ж свою родную коровёнку не бросишь в тёмном лесу злым волкам на съедение? Пойдёшь искать-выручать. Должен. Если у тебя уже выросла "своя бурёнушка".

Единственное, что есть, если повезёт, у попандопулы изначально — долг перед самим собой. Остаться человеком. Точнее, с учётом разницы между попаданцем и аборигенами, "нелюдью определённого типа".

* * *

Глава 648

История с Анатолем и Трифеной взбесила меня тем... что я его понимаю. Что он подобен мне. Улучшенный вариант: происхождение, грамотность, манеры, благообразие... Попандопуло? — Бессовестен, бесчестен, бездолжен. Как я.

Да я все его хохмочки сам бы исполнил! И куда жёстче. Вспомнить хотя бы, как я Марьяшу приучал к повиновению. В Черниговских болотах, в Рябиновке, на заимке...

Я — вот такая, как он, сволочь? — Ваня, не льсти себе. Ты куда более сволочная сволочь.

Он против тебя — хоть нимб надевай. Он же "как утка": "сотворен Богом так, что должен жить в достатке и занимать всегда уважаемое положение". Он другого не знает. Даже не представляет.

Забавно. Видеть себя в таком зеркале. Я бы тоже так поступал. В начале пути, без груза Всеволжска на "каменных плечах".

А вот теперь... оказался "по другую сторону прилавка". Без стыда, без совести, без чести. Но с наросшим уже чувством долга. За своих "приручённых".

Попавшись на совращении невинной девушки в своём Клещине, принуждаемый жениться, Анатоль с лёгкостью согласился. Принося брачные обеты, он вовсе не считал, что они возлагают на него ответственность, обязанность заботится о молодой жене, о родившимся ребёнке. "Инфант торжествующий". Коль он не делает ничего худого, то почему следует ухудшать самому себе жизнь заботами о ком-то?

Повеселившись с "соломенной вдовушкой" в Переяславле, он совершенно не понимал намерения вернувшегося мужа выдрать ему руки и ноги.

— Мне же нравится? Как же такое может быть "плохо"?

Однако посчитал такую глупость возможной и убежал далеко. Во Всеволжск.

Здесь он столкнулся с совершенно иной, по смыслу своему неприемлемой для него, системой: "лыко — в строку", "за базар — ответишь".

Да и бог бы с ней. "Веселье и женщины" — есть? — вот и славно. Увы, система не предлагала "удовлетворения его вкусов", а требовала "исполнения долга".

"Желательны были люди "стереотипного издания", которые походили бы один на другого, "как одноформенные пуговицы"".

А главное: "стереотипно" исполняли "стереотипные" действия по обеспечению минимального "стереотипа" жизни. При котором младенцы не будут дохнуть в душегубках, называемых жилищами.

Без этого "исполнения" не только "веселия", но даже и пропитания не было.

"В душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову".

А тут надо не "высоко носить", а ежедневно работать. По идиотским, по его чувству, законам.

Увы, законы сами по себе не исполняются. А люди... склонны очаровываться. Тем более, что он весьма положительно выделялся на общем фоне новосёлов. Образованность, правильная и богатая речь, редкая среди русских людей общая дружелюбность, вежливость, приязненность — создавали ему позитивную репутацию. Когда ему указывали на ошибки, неизбежные в новом деле, он не ругался и скандалил, а благодарил, извинялся, стремился исправить. Как-нибудь легко, весело, не напрягаясь. В свободное от "веселия и женщин" время.

Думаю, его ожидал довольно успешный карьерный рост.

Хотя очень надеюсь, что через два-три шага он бы крупно попал. Просто следуя своей безответственности "безукоризненного человека". Из-за неспособности "обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов".

Ни инстинктивного со-чувствия, свойственного большинству людей, ни ума, компенсирующего отсутствия эмпатии у социопатов, у него не было.

Убеждение в том, что ему нельзя жить иначе, чем так, как он жил прежде, не позволяло ему "тянуть лямку" простого, пусть бы и старшего, писаря Поместного приказа. Как ни мало требовали от него благосклонные к этому нежно-весёлому человеку его начальники, однако ж были обязанности. Этого он понять не мог.

Повторю: он не искал материальной выгоды, не увиливал, не саботировал, даже — не ленился. Просто не мог понять слов — "надо", "долг".

"Рыба ищет где глубже, а человек где лучше".

"Лучше" — в понятии конкретного "ищущего".

"К правительственной партии неминуемо стремятся примазаться карьеристы и проходимцы, которые заслуживают только того, чтобы их расстреливать...".

Вовсе не считая себя "проходимцем и карьеристом", Анатоль, однако, нутром учуял и устремился "туда где глубже", используя данные ему природой таланты.

* * *

Беда не в том, что я, в силу стереотипов 21 в. полагаю, что "женщина тоже человек", что принял Трифу в гос.службу, дал чин и должность. Беда не в эмансипации, не в уравнивании общественных и имущественных прав части человечества с правами другой части, а в самом человечестве. Оно — эмоциональное. Ему, почти в каждом представителе, требуется эмоциональный контакт с другими.

Это нормальный механизм, выработанный эволюцией для выживания.

Уточню: "механизм" для выживания обезьян в тропических джунглях. Но неработающий, вредный, опасный в условиях технологий. Нежно-весёлая схема принципиальная электрическая... добродушно-уверенный инжекторный двигатель... щедрый и безотказный семафор...

У американцев как-то удивило правило: подъехав к нерегулируемому перекрёстку, установите визуальный (эмоциональный) контакт с водителем, двигающимся в поперечном направлении. И совместно с ним примите решение — кому первому ехать.

Архаический пережиток из жизни обезьян? А если на одном из водительском мест аутист? Или просто сегодня дурное настроение и никакого желания устанавливать хоть какие контакты с вот такими мордами?

Технология, бюрократия, вообще — всякая формализация, вызывает у нормального человека раздражение, отвращение. Ибо пренебрегает его эмоциями, отказывает его чувствам в важности.

Станюкович:

"...матросы достаточно присмотрелись к новому старшему офицеру и невзлюбили его. Он, правда, до сих пор никого не наказал линьками, никого не ударил и вообще не обнаруживал жестокости, и тем не менее барона ненавидели за его придирчивость, мелочность, за то, что он приставал "как смола", "зудил" провинившегося в чем-нибудь матроса без конца и затем наказывал самым чувствительным образом: оставлял виновного без берега... и — что казалось матросам еще обиднее — оставлял без чарки водки, столь любимой моряками.

Барона ненавидели и боялись и за эти наказания, и за его бессердечный педантизм, не оставлявший без внимания ни малейшего отступления от расписания судовой жизни... Никогда ни доброго слова, ни шутки! Всегда один и тот же ровный и спокойный скрипучий голос, в котором чуткое ухо слышало высокомерно-презрительную нотку. Всегда этот жесткий взгляд голубых бесстрастных глаз!".

Какие эпитеты! "Бессердечный педантизм", "скрипучий голос", "жёсткий взгляд"... А по делу? По уровню боеготовности военного корабля? Ведь именно для этого они все и собрались, для этого их и кормят.

Старшего офицера на корабле называют "собака". За то, что он по должности своей обязан(!) "не оставлять без внимания ни малейшего отступления от расписания судовой жизни". Матросы говорят, что если "старпом" не отреагировал на нарушение порядка, то это не нарушение, а так и должно быть.

Не порет, зубы не выбивает, килевания не устраивает. Всегда ровный и спокойный голос. Невзлюбили. А порол бы и выбивал бы — наш человек. Слуга царю, отец матросам.

Станюкович даёт и другой вариант:

"Капитан умел и без жестокости властвовать командой, и его "молодцы", как он называл матросов, рвались на работах изо всех сил, рискуя из-за идеальной быстроты на учениях увечьями и даже жизнью ради самолюбивого щегольства и желания отличиться блестящего капитана.

Щеголевато одетый, весь в белом, стройный и хорошо сложенный блондин лет под тридцать, красивый, с самоуверенным лицом, с шелковистыми светло-русыми усами и бакенбардами, Ракитин взял бинокль и смотрел на флагманский французский корабль.

...

Обрадованные "отдышкой" после прежнего капитана, типичного "мордобоя", с расточительностью наказывавшего людей линьками, матросы находили, что новый командир хоть и донимает службой и спешкой куда больше "мордобоя", но зато "добёр". Дрался редко и "с рассудком", зря в штрафные не переводил "для всыпки", не очень уважал, чтобы офицеры занимались сильным "боем", и не взыскивал за пьянство на берегу.

...

Они, почти не знавшие отдыха и работавшие как бешеные, в самом деле поверили, что "подгадили" из-за сорока секунд и мало стараются, чтобы не осрамить капитана и не осрамиться перед "французом".

И старый боцман Терентьич, сам взвинченный словами капитана, возбужденно говорил на баке матросам:

— Ужо постарайтесь, черти! Не осрамите капитана перед французом, дьяволы! Другой по форме вышиб бы всем марсовым зубы, а капитан — молодцы, мол! Небось при "мордобое" лупцевали бы ваши спины, и не была бы у меня цела морда, если бы он распалился за что-нибудь...

— Не бойся, Терентьич. Постараемся!

...

Обещавшие не "осрамить" капитана, марсовые с возбужденными, вспотевшими и раскрасневшимися лицами торопились, словно обезумевшие, для которых мгновение — сокровище. Казалось, в эти секунды они не знали чувства самосохранения и забыли, что тонкие веревочные перты, качавшиеся от движения сильных и цепких ног, были опасной опорой, требующей осторожности и владения нервами.

А восхищенный капитан, предчувствовавший торжество победы, только любовался, как бешено рвутся и "идеально" крепят марселя "молодцы", покачивающиеся на высоте рей.

...

— Знаю-с, что люди! — надменно сказал капитан, краснея от негодования, что его учат.

И только что он это сказал, как перед его глазами с грот-марса-реи сорвался человек.

Что-то белое ударилось о ванты, отбросилось вбок и звучно шлепнулось о палубу.

Ни крика, ни стона.

Работавшие на шканцах матросы ахнули и отвернулись от недвижного человека, вокруг которого палуба окрасилась кровью.

Голова была размозжена, но красивое молодое лицо марсового Никеева уцелело. Большие черные глаза выкатились, померкнувшие в застывшем взгляде ужаса".

И какой вариант лучше? — Любой. Который приводит к достижению цели с минимальными затратами.

У меня под командой не военный клипер "Витязь", а "Святая Русь". Размер, знаете ли, имеет значение. Срока — другие. Мне не "француза" с постановкой парусов на секунды обогнать надо, а страну на столетия раньше из дерьма вытянуть.

"Брюхо вчерашнего добра не помнит" — русская народная.

А человек — помнит. "Вчерашнему добру" радуется. Но кушать хочет как в беспамятстве. При отсутствии — злится, звереет, болеет, умирает.

Поэтому люди, действия которых основаны на эмоциях, или на управлении эмоциями других людей, мне не нужны. Нужны такие, которые могут давать "добро". И вчера, и сегодня, и завтра. Заставят и научат "брюхо-носцев" самим делать "добро".

Ярким "эмоционалом" был Бешеный Федя. Его игры с чувствами православного воинства при утоплении Новожеи у Ростова — не забуду.

Вывод? — "Бессердечный педантизм" — нехорошо, но пусть будет. А вот "рисковать жизнью ради самолюбивого щегольства и желания отличиться" — не надо.

* * *

Я внимательно посмотрел в доброе, открытое лицо Анатоля. Он весело улыбнулся: "всё просто, всё объяснилось". Радостно улыбнулся ему в ответ. И резюмировал:

— Итак. Сообщение заведомо ложных сведений. В том, что назвался холостым. Исключить из службы. С запретом на поступление в будущем.

Анатоль, явно, не понимал. На его милом посерьёзневшем лица появилась морщина на лбу от умственного напряжения.

— Это — дела служебные. Лгунов в службе не держим. Однако есть дело гражданское. Двоеженство. Епископа у нас нет. Поэтому решать мне. Решаю. По образу и подобию русского "Устава церковного". Первое: согласно статьи 13 "Устава" взыскать с этого человека 20 гривен виры. Второе: согласно статей 9 и 13 считать брак с Трифеной недействительным. Третье: исходя из реальных действий определить виновником в преступлении Анатоля и отправить его на семь лет в "дом церковный". За неимением оного заменить на тот же срок пребывания в каторге.

Они не понимали.

Они все не ожидали такого.

Не представляли. Не могли вообразить.

Я уже вспоминал Эйнштейна: "Воображение важнее, чем знания. Знания ограничены, тогда как воображение охватывает целый мир".

Я — вообразил. Теперь вы узнали. Что в этом мире есть вот такая юридическая норма. При которой в "дом церковный", или его эквивалент, можно послать не только женщину, но и мужчину. Ежели он, виноват, конечно. По моему, совершенно нелюдскому, не святорусскому, мнению. Тирания аз из.

Анатоль сидел с глупо открытым ртом. Его физиономия утратила свою нежность, миловидность, доброту и стала просто глупой. Хорошо видна справедливость утверждения: "Он был с женщинами гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе".

В моём обществе... не умён. Сильно мужское, от тестостерона глаза режет?

Я сочувственно покивал ему и скомандовал:

— Стража! К Ноготку в предвариловку.

Едва гридни встали у Анатоля за спиной, как он завопил:

— Нет! Неправда! Я ни в чём не виноват! Я никому ничего худого...

"Никому и ничего.

Кроме бога одного".

Когда-то я вспоминал это двустишие. В Бряхимовском походе, по поводу Божедара и Шуха.

Лазарь тогда был совершенно потрясён однополым сексом соратников. Всё рвался как-то исправить, кому-то донести, справосудить где-то. Тогда обошлось, а потом парни геройски погибли на Бряхимовском полчище.

Тема закрылась. Только у меня временами возникает вопрос: а не был ли тот Шух попаданцем, как я? Ответа уже не будет. Никогда.

— Ты знала? Собиралась быть второй женой? Которая подлегла?

Трифена закусила концы платка, прижала их ко рту кулачками. Огромные чёрные глаза полные слёз. Гагат — чёрный янтарь по-гречески.

Не везёт тебе, девочка, с венчанными мужьями. Первый был сволочью: больше слушал отца своего, чем о жене заботился. Второй — заботился только о себе. Я, как супер-мега-эгоист, его понимаю. Мелочи ему не хватило. Ума. Иначе бы он понял, что забота о близких — это обязательная следующая стадия развития эгоизма.

"Невозможно сшить красивый костюм из гнилой ткани. И невозможно быть счастливым в прогнившем насквозь обществе".

Вот и приходится заботится о "ткани мира", чтобы сшить "красивый костюм" своей жизни.

У меня "любовь к себе" дошла до столь высокого уровня, что я даже всё человечество могу вытерпеть. В разумных пределах, конечно.

— Агафья, забери Трифу к себе и спать уложи. Все свободны.

Да уж, не хреново я сегодня поужинал. Надраться, что ли? Или поработать?

Выбор был проверен ещё с Елицей. Пойду-ка я посмотрю насчёт скипидара. Так и не понял — откуда такой перерасход...

Через неделю состоялся нормальный публичный суд. Без меня: нефиг вносить в судебное рассмотрение ещё и оттенок личных отношений.

Неделя в камере в подземелье оставила от Анатоля бледную тень. Не в смысле фигуры, а в смысле доброй, открытой, нежно-весёлой улыбки. Нет, его не... не обрабатывали. Просто обстановочка оказалась разрушительна для его самоидентификации. Обнаружилось, что он не "утка", не "сотворен Богом так, что должен жить в достатке и занимать уважаемое положение". "Достаток" может быть сведён к миске баланды, а "положение" — к тюремной камере и выносу параши.

Ошибочка вышла.

"От сумы и от тюрьмы не зарекайся" — русская народная, всегда актуальная...

Увы, Анатоль нашу отечественно-почвенную мудрость не освоил. От чего и расползся в слизь.

Саввушка, докладывавший мне по поводу этого подследственного при переводе его в статус подсудимого и передачи судейским, даже досадовал:

— Экая жалость, что за ним злыдней каких толпой нет. Сам бы! Всех бы! С превеликим удовольствием и поспешанием! Сдал бы.

"Правдоискателю" грустно, что "правда" оказалась столь примитивной, плоской. И покопаться-то не в чём.

Оба свидетеля бракосочетания, равно как и попик, проведший церемонию, получили заслуженное. Как участники преступной группы. Подвести невинного человека, Трифену, "под монастырь"... На мой вкус, преступление. С отягчающими "два и более лиц...", "по предварительному сговору...", но без итерационного: "два и более раз...".

Суд изменил мой вердикт в двух пунктах.

Снизил срок отбывания с семи до шести лет. И отменил виру в двадцать гривен. Поскольку "взыскать не представляется возможным".

Дело в том, что со срока в шесть лет начинается каторга. Что даёт "букет" следствий.

Нормальный человек в "Святой Руси" — семейный. "Большак", кормилец. Кто будет кормить его семейство, пока он над творильной доской изнемогает?

Стремясь не создавать голодающих в стране, я установил, что при длительном заключении действует "лишение прав и состояний". Т.е. развод, исключение из сословий, конфискация имущества, перевод семейства под соц.защиту. По простому — в приют.

У меня пока не примеров вышедших с каторги "по истечению срока наказания". Молодые мы ещё. Но в наш УК забито, что после каторги идёт "ссылка на поселение" на два срока отбытого в каторге.

Короче: человек, совершивший тяжкое преступление, возвратится в общество не скоро. Вернее всего — никогда. Напомню: средняя продолжительность жизни мужчин здесь — 40 лет.

Уже за полночь, отпоив и уложив спать нарыдавшуюся, наплаканную, утомлённую до бесчувствия Трифу, ко мне пришла Агафья.

Крепка Гапка — не боится, не рассыпается. Или это пресловутое женское любопытство?

— Иване, я там к ней служанку приставила. Ну... чтобы она чего худого с собой...

— Молодец, правильно.

— Ага. Ну. А спросить можно?

— Спрашивай. Только быстренько. А то на Ивановском канале, похоже, с брёвнами ошиблись. Надо пересчитать и разобраться.

— Эта... Иване. А как же... ну... заклятие твоё? Ты ж на неё самое-самое крепкое... по её желанию задушевному... а оно... Или любовь такая сильная, что и волшбу пересилила?

Типичный образ: "великая любовь" пересилила "великое несчастье". И колдовство — тоже.

С колдовством — не знаю, а с внушением... Оно ж управляет эмоциями. Потому, что в основе человеческого поведения именно чувства, "крокодил". А "обезьяна" только пути выбирает. К выбранным "крокодилом" целям.

Ты "не можешь" не потому, что не можешь, а потому что "не можешь пожелать". "Что воля, что неволя..." — отсутствие "свободы хотеть".

* * *

"Человек может делать, что хочет, но не может желать, что хочет" — Шопенгауэр? Это ты в своих любимых Упанишадах вычитал?

* * *

Проще: пока внушение действует, никакая "посторонняя любовь" и возникнуть не может.

— Ты не стой, присядь. Тут дело такое... Я тебе уже говорил, что я дурак? А про то, что подлая эгоистическая сволочь, на людей внимания не обращаю, весь в своих глупостях ненужных — ты и сама мне недавно сказывала.

— Ваня... ну... ты ж не обижайся. Эт я так... в сердцах... просто глупость бабья. Язык дурной. Я ж так не думаю вовсе! Неправду сказала. Сгоряча.

— То-то и оно, что сказала верно.

Надо ли? — Не надо. Но — нужно. Если я и с Агафьей буду разговоры... в три слоя с переворотом конструировать, то с кем же мне тогда прямо разговаривать? С Куртом? Мой князь-волк меня не предаст. И поймёт даже глубже, чем я сам себя понимаю. Глазами своими огненными всю душу просветит. Вот только — в ответ сможет языком облизать да хвостом помахать.

— Люди говорят: "на весь век — одна голова". Правильно говорят. Про одно забывают: голова у человека — разная. Не мною сказано: "Я-утренний отличаюсь от я-вечернего больше, чем один человек от другого". Заклятие накладывается на душу. А душа... меняется. Что-то стирается. Снашивается, отваливается. Что-то новое нарастает. Прежде слабое, едва заметное, вдруг вымахивает, пышным цветом цветёт. Всякому заклятию свой срок приходит. Оно слабеет, съёживается, прахом осыпается.

Когда-то меня потрясло эта "ограниченность срока действия", внезапным для меня, в спешном марше санями по Волжскому льду, освобождением Сухана от внушения, наложенного на него голядскими волхвами. Вот же: и видел, и понял, и умных выводов напридумывал. А про девочку возле себя — не подумал.

— Я — дурак. Потому что даже зная, что никакое заклятие более семи лет не держится, об этом не подумал. Забыл, проспал, прошляпил. Человек возле меня почти каждый день, а я её не вижу, об ней не подумал! Как ты и говоришь: "подлая эгоистическая сволочь". Всякая суетня, дела-заботы всё внимание съедают.

— Ну, ты ж не просто так, не на боку полёживал. Вон какое дело сделал. Киев взял, Государя поставил...

Ишь ты, она меня утешать пытается. Нет чтобы просто в морду плюнуть.

— "Киев взял"? Неверно сказала. Взяли. Мы.

Молчит, приняла. Хорошо — ложной скромности мне не надо. Её вклад в победу — поболее почти всех. Разве что мечом не махала.

— Время вышло — заклятие осыпалось. Прикинь: накладывал я его на девочку несмышлёную. Перепуганную, битую, в страхе почти каждый день живущую. Сколько лет прошло... Она выросла. Стала уверенной в себе, уверенной в мире вокруг.

— И вылезла её бля...ская сущность.

— М-м-м... Можно и так назвать. А можно: задушевное, глубокое, даже и не осознаваемое, стремление к тому идеалу, который когда-то давно, годика в четыре-пять, ей внушили. Выйти замуж за красивого доброго мужчину из поповичей. Стать матушкой, вести свой дом. Благостно, в мире и согласии, мужа со службы церковной встречать да стол накрывать. Принимать уважительные поклоны прихожан, подавая пример добрым семейным обычаем.

— Вона чего... и теперь чего?

— Трифена в матушки приходские не годна. Не будет у неё детей. Нет и навыка дом вести. Не хозяйка. В семье будут свары. Ум у неё силён и остер, да не на то заточен. А какой дурак жену умнее себя возьмёт? Да ещё и безрукую. Желание у неё из детства. Нормальное, всеобщее. Да она сама — не такая, для исполнения своего же желания — не гожая.

"Бойтесь желаний — они исполняются" — я это уже...? А жо поделаешь? Коли правда.

— И... как же быть-то?

Вот же блин же! Тут у меня этногенез выкипает, брёвен к Туле не везут, одна война накатывает, две других ещё и непонятно как начинать, "заклёпочники" мои нашли себе "стенку" и бьются об неё своими умными головами, а тут всё бросай и думай. Как вывести из преддверия кататонического ступора зрелую женщину. У которой конфликт нынешних свойств и детского идеала.

Факеншит же! У меня одна голова! Я ею прогрессирую! Страной управляю! А тут ещё и такие загадки разгадывать...

Просто фыркнуть, типа: возитесь там сами, в своих любовях, душах и песочницах...

Мда... ещё и Гапу потеряю.

— Подновить заклятие. Не сразу. Сразу... чересчур яркие... воспоминания. Не словами — картинками, ощущениями. Чувствами и телом. Вспомнит и повесится. От стыда и тоски. Через шесть недель, как по законам православным разрешён новый брак, повторим. До того времени — крепкий пост, никого посторонних, новая келья, новый труд. М-м-м... не знаю. Молчание и вышивание. Сама решишь. Она — за тобой.

Агафья сосредоточенно думала. Покивала. И вдруг вскинула на меня глаза:

— А я? А меня тоже... заклинать будешь?

Бли-и-ин! "Если женщина хочет...". А чего она хочет?!

— Нет.

— Почему? Иль не... не нужна? Не важна?

Вона как. И "да" — плохо, и "нет" — обидно.

— Заклятие как... пелёнка для ребёнка, как поводок для собаки. Ограничение. Туда не ходи, ручками-ножками не маши, там не бегай. На охоту пришёл — собаку с поводка спустил. Ей — дело есть. Её дело. Которое она без свободы сделать не может. Ребёнок вырастает — своими ножками бегает. Потом и тропу по жизни тропит. Свою. Своим умом. Своей душой.

Я внимательно глянул на зачарованно слушавшую Агафью.

— Знаешь... Стыдно мне как-то. Тебя зачаровывать-заколдовывать. Будто ты дитё малое. Будто я тебе не верю. Мы с тобой столько лет вместе. Ежели ты и по сю пору не поняла... что такое хорошо, и что такое плохо, то... а надобно ли оно тебе? А ты — мне?

"Свобода — осознанная необходимость".

Если человек за несколько лет не "осознал необходимость", если не смог "сам себя, как пса бродячего, на цепь...", то нужен ли он мне? С ограничением его свободы? С "поводком" заклятия?

Для Агафьи эта история была полезным потрясением. Она как-то взбодрилась, ощутила что жизнь продолжается, что она нужна, что её любят и ценят многие. Я, например.

А вот Трифену полностью выбило из колеи. Она просто не могла вернуться в рабочий режим. Через неделю Аггеем в церкви был проведён официальный развод. После чего она со слезами на глазах просила меня отпустить её из Всеволжска. "Я не могу здесь жить!". Болезненные воспоминания, "а слёзы льются и капают...".

Как я и говорил: "незаменимых людей нет". Есть проблемы, задержки, потери... Появляются и замены.

Отправил её в Лосиный городок на Ватоме. Одно из первых моих приобретений в здешних землях. Она жила там очень отчужденно. Ни с кем, кроме приставленной к ней служанки, не общалась. Чтобы занять голову вернулась к переводам. Потом вокруг неё сформировалась небольшая группа учеников. Некоторые стали известными лингвистами, другие неплохо работали в греко-говорящих регионах.

С годами острота чувств прошла. Но замуж она так и не вышла. Хотя я пару раз предлагал ей достойных кандидатов. В душе она понимала, что я спас её от несчастия жизни с таким человеком, как Анатоль. Но страдала от этого. Душевные отношения у нас так и не восстановились.

Э-эх, девочка... не поняла ты, молодая ещё. Старые друзья — только уходят. Иные — из жизни, иные — из души. "Новые друзья" — могут появляться. Некоторые — стать "старыми". Но "старые друзья"... Категория — потери безвозвратные.

"Заклятие Пригоды" для Трифены я "обновил". По её горячей просьбе. В более мягкой непубличной форме. "На старые дрожжи" — легло как родное. Для неё это было как... как кольчуга для бойца. Надежда на защищённость. Не от внешней опасности, а от себя самой.

Меня эта история заставила вспомнить всех, кто попадал под эту форму воздействия. Проверять их нынешнее состояние, контролировать сроки... меньше надеяться на незыблемость их подчинения.

И наоборот: когда через несколько недель я "заклинал" князя Романа Подкидыша, я делал это максимально жёстко. Сплетая в один поводок внушение, страх, боль, унижение, стыд... подавляемую его бешеную ненависть. Изначально добавляя средства контроля состояния столь своевольной личности.

Христодул отреагировал на игры с его сестрой предсказуемо: вызвал надсмотрщиков и объяснил в двух словах, что он бы хотел видеть. В смысле: в гробу. Понятно, что исключительно по закону. После чего нежно-ласковая улыбка Анатоля вызывала у вертухаев несколько... непривычную ему реакцию.

Он умер в первую же зиму. Грунт в выкапываемой канаве не очаровать, не уговорить. А иначе он не умел.

Мне, честно говоря, было жалко потерять такой талант. Не эгоизма, конечно, а обаяния. Повернись ситуация чуть иначе, не было бы в его послужном списке такой готовности солгать — нашёл бы и ему полезное применение.

Эта история послужила поводом для "завинчивания гаек". И в части режима на моём дворе, и более общим: было восстановлено требование обязательной, годовой минимально, отработки на общих работах для всех новосёлов. Тяжёлый физический монотонный труд. Никаких "умственных" или "прислуживательных" мест.

"Чтобы понять человека надо посмотреть его в труде, в драке и в пьянке" — русская народная мудрость. Хоть бы одно первое, но обязательно для всех.

Ругались мои чиновники сильно. И были правы: "кадровый голод" — объективная реальность.

Пришлось применять технические новинки, несколько менять приёмы администрирования, реформировать собственно структуры... это — решаемые задачи. Безответственные люди в системе управления — задача нерешаемая. Только хирургически, резекцией.

Конец сто двадцать седьмой части

Часть 128 "Эх раз, ещё раз, наш Ванюша... педагог".

Глава 649

История с Трифеной имела и ещё ряд последствий: я взялся перетряхивать Учебный приказ.

Эта отрасль — из важнейших. Хуже только лекари: Марана проспит — и учить некого будет. Важнее металлургии или, там, Воинского приказа. Причина очевидная: чтобы мы не делали — корабли, мечи или хлеб — мы отдаём это людям. И как они будут полученное использовать... согласно имеющихся у них "мозговым тараканам".

"Люди важнее техники" — из аксиом спецназа.

Каждый родившийся обязан провести две спец.операции: "своя жизнь" и "своя смерть".

* * *

Чисто к слову. На крейсере "Варяг" стояли котлы Никлосса. В Российском флоте их постоянно ругали. Но первыми такие котлы были поставлены на канонерку "Храбрый".

"С момента окончания ремонта в Тулоне лодка проплавала без особых происшествий по механической части почти восемь лет. Командир С.А.Воеводский объяснял это исключительным рвением и самоотверженностью старшего судового механика К.П.Максимова, который лично вникал во все мелочи, исправлял все неполадки своими руками, подменяя машинистов и кочегаров, "что не есть нормальное положение дела".

На "Храбром" механик обеспечил 8 лет работу без поломок — почему не обеспечили на "Варяге" и "Ретвизане"?

Потому что "других механиков у меня для вас нет". Попался один "человек с золотыми руками", который эту конструкцию сумел поддерживать в рабочем виде, на другие корабли гениев-самородков не нашлось.

Почему аналогичные "гении-самородки" присутствовали на японских кораблях, на том же поднятом и поставленном в строй японцами "Варяге"? Отсутствуют жалобы потоком в итальянском и французском флотах.

Ну не было у наших "самородков" — "мозгового таракана" с функцией выполнить ТО по инструкции! А тут ещё морское министерство пытается сэкономить. Там тоже такого "таракана" нет.

Коаксиальные трубки? Сложно это. Давайте по прежнему, по старине. Пусть, как у Станюковича, матросики по пертам бегают. А сорвался — на всё воля божья. Вдовице сирой соберём вспомоществование. От душ наших, истинно православных.

Одна беда: хода не набирает. А в штиль и вовсе не бегает. Кораблик, не матросики.

* * *

Тут у меня — Даньслав в Белоозеро лезет. Саксин горит синим пламенем безысходности. Хоть в стенку головой бейся. Под Тулой ребята грызут грунт и рвут задницы. Пригнанные новосёлы — киевляне и куряне — новоселятся и возмущаются. На Вятке удмурты то режут булгар, то наоборот...

"Жизнь бьют ключом. По голове. Не отходя от кассы".

Но уход Трифы оставил дырку. В информационных потоках — тоже. Так-то она, будучи в курсе дел своего ведомства, постоянно рассказывала о текущих мелочах.

Ругать "нежно-ласкового" злыдня, рассуждать о гос.проблемах и таковых же, но проектах — можно до бесконечности. А детишки каждый день рождаются, каждый день учатся. Упустил — опоздал. В данной конкретной душе — может, и навсегда.

Устроил такой... проф.гофтаг. Как рейхстаг, но без немцев и полномочий.

Пока смотришь отчёты — всё в норме. Не в смысле: всё прекрасно. Есть, конечно недочёты и недостатки. Но — в пределах. Когда чуть копнул... Не-не-не! Какого-то особого воровства, в смысле: противугосударственной деятельности или хищений гос.собственности — не наблюдается. В смысле: вопиющими пачками.

Но, факеншит уелбантуреный, триангуляция информации даёт кучу странностей!

Типа: есть Вася. Принят в службу в Торговом приказе. Через два месяца переведён в учителя по собственному желанию. Вроде, всё путём. Человек осознал своё призвание учить детей. Но в его характеристике у торговцев: часто ошибается в счёте. А принят учителем арифметики. Это как понимать?

"Кто умеет делать — тот делает. Кто не умеет — учит как надо делать. Кто не умеет учить — работает методистом" — давняя педагогическая мудрость.

Этот случай? Может, Вася уже и в методисты годен?

Задаю вопрос, получаю ответ.

Типа: Вася поёт хорошо, в бубен молотит славно, на гуслях по струнам попадает. Но учитель музыки у нас уже есть, а вот ставка учителя математики свободна. Войди в положение и яви снисхождение.

Отмечу: возможность идентификации проблемы возникла из-за введения бюрократии. Со штатным расписанием. Как бы его не ругали. И обязанности начальников писать характеристики. Как бы они не...

Ну я и вошёл. И явил.

Что у меня милости просить бестолку — уже говорил? Про старпома — "собаку" — рассказывал?

Только я не зудю — времени нет. Морды не бью, линьков не выписываю. Выписываю направление. К новому месту службы с понижением в чине и должности. Это если нет чего-то криминального.

По счастью — такого почти нет. У нас очень казарменный, прозрачный со всех направлений, образ жизни. Но, факеншит же!, есть флуктуации.

"Если кто-то, кое-где, у нас, порою...".

А конкретно? — Повариха, ворующая масло с приютской кухни получает два года. За факт воровства. Ещё столько же — за воровство казённого имущества. Ещё — за воровство в казённом кафтане. Гос.служащий — отягчающее обстоятельство. "Два и более раз" — ещё два года. И, поскольку с напарницей, т.е "в составе преступной группы" — ещё два. Напарница её старательно сдаёт, есть основания утверждать: "главарь". Ещё два.

Всё, стоп. Больше 12 лет каторги у нас, в мирных условиях, нету.

"Единственный способ заставить людей в России соблюдать законы — это узаконить воровство" — гениальная, общеизвестная, часто повторяемая мысль.

"Это все знают"? — Надо следовать.

Я — узаконил. В смысле: в законе написал. До 12 лет.

* * *

Чисто для знатоков: в "Русской Правде" нет — "низзя!". Есть: "сделал — получил". В смысле: отдал. Основная форма наказания: штраф, вира. У меня сходно. Только вместо кусков серебра — годы жизни.

* * *

Суд — публичный, дайджест рассылается по телеграфу и доводится до населения. Может, кого и убережёт. От подобных глупостей.

Но это редкость.

Другое:

— Всю зиму в приюте в Усть-Ветлуге протекали крыши в столовой. А кровельщиков нет.

Отмечу специально для "рыночников": нет кровельщиков. А не — "нет денег".

Денег, хоть бумажных, хоть металлических, у меня в подвалах есть. Но девать их некуда.

"Деньги — как удобрение, лучше работают, когда разбрасываются" — увы, не здесь.

Выверните мешок калийной селитры на метровую грядку. Что будет? — Отравленная до бесплодия земля. Нет, потом, когда-нибудь, когда отрава рассосётся и смоется... бурьян вырастет.

В этой стране — сплошные натуралы. С таковым же хозяйством.

Едрить, долбить и заелдыривать! Я эту фразу уже восьмой раз повторяю! Или — десятый?

Через торг, рынок проходит хорошо, если двадцатая часть ВВП. А уж тем более у нас, при нашем мобилизационном обществе.

С тех пор, как мы подняли размер строений, перешли к пятистенке, как нормально-минимальному зданию, кроем глиняной черепицей с соответствующей обрешёткой и стропилами, "кровельщик" стало специальностью.

Десяток-другой маленьких "фигурных болтиков" в технологии. Которых нет в повседневном крестьянском навыке. Достаточно показать один раз разумному внимательному человеку, ответить на вопросы и разок проверить его самостоятельную работу. Делов-то! Но это надо сделать. Называется проф.обучение.

Кто, когда, где... за какие деньги это будет делать? Казна? — Не проблема. У меня учат десяткам разных специальностей. Но вложившись в обучение я, естественно, хочу "отбить" эти затраты. Хотя бы для того, чтобы новых учить. А платного обучения нет, потому что у новосёлов, при моих манерах приёма людей, вообще нет ничего. Единственная прибыль — их работа на моих объектах. Поэтому количество обучаемых определяется от потребностей гос.строительства.

* * *

Струмилин:

Сформулировал закон убывающей продуктивности школьного обучения, по которому с возрастанием количества ступеней обучения снижается его экономическая рентабельность для государства, а квалификация рабочих повышается медленнее, чем число лет, затраченных на обучение.

Введение всеобщего начального образования дало в СССР экономический эффект, в 43 раза превышающий затраты на его организацию; рентабельность начального обучения для лиц физического труда в 28 раз превысила себестоимость обучения, а капитальные затраты на него окупились через 1,5 года.

Показал высокую рентабельность обучения в вузах малоимущих выходцев из рабочих и крестьян, что подтверждало окупаемость бесплатного высшего образования и содержания студентов за гос.счёт, а также обосновал обязательную трехлетнюю работу выпускников вузов по распределению, с установлением им заработной платы на уровне не ниже чем для квалифицированных рабочих.

* * *

У меня нет не "малоимущих выходцев", отработка обязательна для всех, обучение лиц физ.труда окупается за год. А выпускники ВУЗов будут лет 15 служить в гос.службе.

Мда... Когда появятся. В смысле: ВУЗы. Пока имеем курсы, ликбеза и проф., детские приюты, училища, начальные и проф., семинарию в Муроме. С немалым напрягом это обеспечиваем. Растём мы быстро, универ... пока не осилим.

Проще: лишних кровельщиков — нет. По найму работать — некому.

Другая сторона: и желающих нет.

Артель — шесть-восемь человек. Им каждый день нужен фронт работ.

Если они в составе комплексной бригады — вот типовое поселение, сотни три строений. Трудись да поторапливайся — оплата сдельно-премиальная. Своё закончил быстренько? — Другим помоги. И на этом заработаешь. Все дела обеспечивающие решает верхушка бригады. А уходить в "автономку" — это будут твои заботы-расходы.

Главное — низкая плотность населения.

Вот Волжские террасы, густонаселённый регион под моей властью. Селения 1-3 двора, дистанция — 0.7-1 км. Сколько вёрст тебе надо пройти, чтобы найти покупателя на свой труд? Во что станет притащить материалы в нужное место? И куда ты после этого загонишь цены?

Есть регионы с другим расселением. Суздальское Ополье. Там сёла (не города) в сотню дворов. Тащи туда, за четыре сотни вёрст, черепичку и стропила и... И удивись:

— А чего ж они не хотят?

"Выпьем же за то, чтобы ни один из нас не отрывался от коллектива".

Выпивают. Не отрываясь. Иначе "коллектив" сам на них оторвётся. Недооторванное — оторвут власти. Спирька-вирник мне это в Елно очень доходчиво объяснил.

* * *

Специально для "социалистов": почти всё здешнее население "живёт при социализме". Земля — основное средство производства — в общественной (общинной) собственности. Сельхозартель. От рождения до смерти. Товаров — нет.

В стране нет артелей, которые постоянно работают на рынок.

Есть строительные. Они по гос.заказу. Лесорубы, граборы, плотники, гребцы — эти сезонные. Повторить опыт СССР середины 20 в., когда пром.артели насыщали рынок, давали 35 тыс. позиций товаров против 10 тыс. государства, производили 80% потребительских товаров — невозможно.

Есть и личные причины. Я уже говорил, что меня тошнит от здешних русских артелей? Потому что любой "шаг в сторону" приводит их в ступор. Начинается бесконечный крик, "поиск консенсуса" и "сношение ёжиков". Группа разных людей подстраивается, по уму, под самого тупого. Пока до последнего не дойдёт — решения не будет.

Для человека, работающего с инновациями — это смерть. Процесс общения вызывает такое отвращение, что хочется повеситься. Сами по себе, каждый в отдельности — могут быть приличными, разумными, приятными людьми. Но им довлеет постоянное подозрение, что будет нарушено основное правило:

"Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на макову росинку не должен переделать аль недоделать...".

Даже и одиночка-ремесленник, "частник без мотора", за единичными исключениями, не живёт на Руси со своего ремесла. Он, прежде всего крестьянин. Пахарь, рыбак, скотовод, огородник. А ремесло? — В свободное от основной работы время, долгими зимними вечерами... Я как-то оценивал уровень загрузки железоделательных варниц в Залесье — 2.5%. В других отраслях бывает больше. Но — близко.

Нет плотности населения — убийственные транспортные расходы — нет потока заказов — нет постоянного совершенствования трудовых навыков. Лепёж. Хоббирование. Барахло. С, безусловно, выдающимися единичными экземплярами.

Единственный стабильный заказчик — гос-во. Которое создаёт гос.производство. Потому что здешние мастера не делают нужного. Требуемого качества и количества. Просто — не умеют.

Факеншит! Повторю: не потому, что у них руки не тем концом вставлены, а потому что не умеют "работать равномерно, постоянно". Не умеют "организовывать производство". Непрерывное, стабильное. Даже своё, себя лично. Я уж не говорю о найме. Нет технологической дисциплины — нет качества. Дерьмо.

Сходно с Петром I. При нём в России были созданы 240 мануфактур. Для обеспечения Северной войны. Война кончилась, нужда отпала, мануфактуры "прихватизировали". Осталось 30. А зачем больше? — Войны-то нет. Тогда и армию уполовинили, и флот сгноили. Полит.руководство не ставит задач, других покупателей нет. Зачем производить?

* * *

Я бы, честно говоря, от многих своих мастерских и избавился бы. А пусть они там сами... поборются с "невидимой рукой рынка". Но рынка нет, бороться не с кем.

Во Всеволжске к этому добавляется ещё моя "торговая парадигма" — "нет предметам роскоши".

Не законодательный запрет — моральная позиция.

— Тебе не стыдно? Блестяшками хвастать, когда в стране люди с голоду мрут?

"Красиво жить не запретишь".

Я и не запрещаю. А предлагаю место. Для "красивой жизни". С ёлками в лесу.

Мда... Янтарное ожерелье Трифены у меня на ужине — наглядное проявление смены морали. Под влиянием: "главное — веселье и женщины".

Кроме задач массового строительства, есть задачи точечного ремонта, их "комплексными бригадами", "строительными конвейерами", не решить.

Первые годы у нас таких забот почти не было. Мы избегали частичных решений, "перестройки":

— А вот давай нынче колодец вычистим. А на другой год сруб переберём. А там уж и печку сложим, а после и крышу перекроем...

Не надо нам такого.

Есть стандарт жилья. Если нынешнее не соответствует — житель переселяются в стандартное, а прежнее рассыпается и, иногда, на его месте ставится новое.

Вообще, "ремонт без отселения" — не наш метод.

Такое требует "жилищного резерва". Его создания и поддержания. Но так выгоднее.

Кроме чисто экономических (серьёзный ремонт почти всегда дороже строительства), кроме технологических, есть и этногенезические основания: оторвать аборигена от его двора, от его земли, от вросших, в этот конкретный участок суши, корней. Часто сопровождается изменением состава семейства. Молодёжь, вырванная из привычного круга общения, понятий, образа жизни, обнаружившая, что есть и иной, помимо родного подворья, мир, находит новые возможности. Кто учиться идёт, кто служить, кто жениться или замуж.

Как это красиво, прогрессивно, человеколюбиво! "Дать людям чистое, тёплое, просторное жильё. Скачком поднять уровень жизни. Предоставить каждому удобную среду обитания. Сделать здоровее, умнее, сытее".

Мелочь мелкая: это твоё собственное желание? Ты знаешь и согласен с подробностями процесса?

Если "нет" — катастрофа. Десятки тысяч личных катастроф. Не по объективным показателям: "чище, теплее, светлее..." — по междуушию. Трагедия личности по её, личности — отношению к изменениям.

Тирания, террор, геноцид...

Запомните, коллеги: выдернуть человека из дерьма — это геноцид. Потому что "дерьмо" — родное. Исконно-посконное. Потому, что человек в этом дерьме пригрелся, принюхался. Обжился, привык. И вылезать оттуда не хочет.

"Что было — то и будет".

Стоит кудо в лесу. Тридцать душ, пять семей. Приезжает инспекция. Мытарь за очередной "десятиной ото всего", врач, пожарный, начальник, слуги.

— (Лекарь:) Уважаемые куницы (т.е. — из рода куницы). Год назад я осматривал ваше кудо и сообщил вам перечень нарушений действующих санитарных норм.

— (Кугурак:) А, да, было такое. Мы на ту бумажку глядели-глядели, думали-думали. Да и на растопку пустили. Хорошо горела.

— (Лекарь:) Она составлялась в двух экземплярах. Вот второй, вот твоя тамга. Видишь?

— (Кугурак:) А, да, вижу. Мой знак.

— (Лекарь:) Здесь 12 пунктов. Которые вы должны были исполнить. За год сделано одно: крышка на колодец. А остальное?

— (Кугурак:) А, ну... Некогда было. Лося били, рыбу ловили, землю пахали, скотину пасли, овец стригли...

— (Начальник инспекции — пожарному): А у тебя как?

— (Пожарный): Ещё хуже. Из восьми восемь. Не сделанных.

— (Начальник — мытарю): А у тебя?

— (Мытарь): Четыре заячьих шкурки на распялках в дальнем овине. Нарушение Усть-Ветлужского соглашения в части "не промышлять диких пушных зверей".

— (Начальник кугураку): И кто ж это у нас такой промысловик?

— (Кугурак, тыча пальцем в одного из своих однокудотников): Вот! Вот он! Я ему говорил! Мы все ему говорили...!

— (Начальник слугам:) Взять. Четыре шкурки. По два года за каждую. Восемь лет. Каторги.

Мужичок дёргается, кричит, ему заламывают руки, надевают наручники, уводят.

— (Начальник:) Итого. К санитарным и пожарным нормам кудо за год не приведено. Законы — не исполняются. Решение... Переселить жителей в стандартное жильё. По категории Б-три. Записал (это — писарю)? (Кугуруку): Собирайтесь, вывезем вас отсюда, пока санный путь держится.

— (Аборигены) Не-не-не! Тут наша земля! Мы никуда не пойдём! Тут души предков!

— (Начальник) Вы не смогли устроить себе на своей земле нормальную жизнь. Вы обещали, но не исполнили. Ваши предки сгорают от стыда за таких потомков. Собирайтесь.

Несколько уточнений.

При моём стремлении всё регламентировать и структурировать было бы странно, если бы я не попытался ввести классификацию самого важного для меня ресурса — людей. Категория "Б" — принуждаемые переселенцы из местных, без отягчающих, "три" — "атомизация" до парной семьи с прохождением базового курса обучения.

Команда загружает жителей и их майно в сани и везёт в фильтрационный лагерь. Где их имущество изымается, заменяясь казённым, сами они разделяются на однородные поло-возрастные группы, проходят двух-трёхмесячное обучение и отправляются семьями, если не передумали, не нашли себе лучше пару, в разные селения.

Обратите внимание: двухлетняя отработка для этой категории не применяется, выплата "десятины от всего" — заканчивается. Хотя, конечно, погашение жилищного кредита производится.

Молодёжь, после такой встряски, часто предпочитает жить самостоятельно. Семьи, по прибытию на место, пополняются, по желанию конечно, приёмными детьми. Род "куницы" исчезает как явление.

Геноцид. Хотя все живы.

Конечно, появляются экстремисты. В двух вариантах.

"А мы никуда не пойдём!".

Это глупость: 5-7 мужчин в кудо не противники десятку гридней конвойного полка. Просто после "оказания сопротивления" насельники переводятся в категорию "В". Тут уже не только два года общих работ обязательны.

"А мы убежим и спрячемся".

Снова глупость. Куда ты зимой убежишь такой толпой? С женщинами, детьми, скотиной, припасами.

Понятно, что бывали лихие ребята, которые бросали своих и убегали в лес в одиночку. Потом на это место приходили строители и беглец попадался. Или его отлавливали соседи, роды горностая или белки. Или нужно уходить очень далеко. А тамошние племена — тоже не жалуют чужаков. О подобных разновидностях асоциальных типов я уже...

Ещё. За годы действия запрета на добычу пушного зверя некоторые популяции восстановились. Соболя у Волги, конечно, не встретишь, но зайцы и белки расплодились. Грызуны же! Жить мешают. Пришлось снять запрет на добычу этих видов. Но не на торговлю шкурками, иначе чем с казной.

В целом: хуже отселения из зон затопления водохранилищ или при отводе земли под полигоны, многократно проводимые в СССР в 20 в.

Американец в Гренландии рассказывает эскимосу как он приехал в Польшу, а тут началась Вторая мировая и его сунули в концлагерь. Эскимос долго не может понять — что такое "концлагерь". Потом находит сравнение из собственного опыта:

— Я понял. Тебя переселили.

Честно говоря, я бы не стал так резко менять жизнь множества людей. Ну нравится им жить в дерьме — пусть продолжают. Но они же там детей делают! А потом — травят. Условиями такой жизни.

"Дети — наше будущее".

В нынешней ситуации — и моё тоже. А я — жадный. Я хочу, чтобы "моё будущее" было сытым. Умным, здоровым. Чтобы оно — было. А не сдохло от немых рук или прыгающих блох.

"Из ничего — ничего и бывает", мы раскрутили маховик "жилищного строительства". Отточили технологии, отладили логистику, обучили людей. В это пришлось немало вложиться, головы поломать. Отрасль требует постоянного внимания, но катится уже сама.

Этот "накат" скоро станет "тормозом": мы всё больше выходим в Степь, там необходимы, возможны и полезны некоторые изменения. Но есть резерв — времени, ресурсов. Который позволяет заблаговременно менять наработки, находить новые решения. Без рывков, пинков и паники. Обдуманно. Как я когда-то поменял шиндель на керамику.

"Сумма технологий" позволяет довольно спокойно расширяться и в сторону пром.строительства. Например, мы всё больше строим речных мельниц. Это три блока: жилой, промышленный и плотина. Третий — каждый раз имеет особенности. По рельефу и гидрологии. Остальные достаточно стандартны.

Моя неприязнь к перестройкам, к ремонту стала стереотипом поведения моих людей. Это правильно. Почти всегда. Но — "почти". Ситуация в нашем "народном хозяйстве" постепенно меняется. Всё больше объектов, для которых, в силу их сложности, ремонт более выгоден, чем построить заново.

Не ново: моё подворье, например, существует в режиме непрерывного изменения. В том числе — и строительного.

Конкретно по кровельщикам: у нас есть две автономных артели. Одна во Всеволжске, другая в Балахне. Мы им и фронт работ даём, и план заданий.

— Кто тут от Городового приказа? А, вижу. Объясни — почему в приюте в Усть-Ветлуге с ноября крыша течёт?

— А я знаю?

— Не знаешь? И не узнаешь. Передай голове Городового приказа старшему советнику Терентию, что я велю понизить тебя в чине на одну ступень и освободить от должности. Перевести в ОТСОС.

Аббревиатура означает Отдельная Турма Свободного и Ожидающего Состава. А не то, что вы сразу подумали.

Часто освобождение чиновника от должности сопровождается его назначением на новое место. Но иногда между этими двумя событиями проходит некоторое время. Тут я взял за основу "отдельный полк резерва офицерского состава в составе фронта" — ОПРОС.

У нас масштабы маленькие: ни фронта, ни, даже, полка — ещё не выросло.

Ближе к вечеру задал этот же вопрос Терентию. По телеграфу — он в Сарове сидит, там сожжённый городок уже вчерне восстановлен. Точнее: построен заново. Утром получил ожидаемый ответ. Типа:

— Все кровельщики были заняты.

Задал очевидный вопрос:

— С ноября по июнь течёт крыша. Случай не единичный. Очевидна необходимость создания третьей артели кровельщиков. Кто должен был подготовить такое решение?

Принять — понятно, сам Терентий. Но обоснование, подготовка, планирование...

"Короля играет свита". Всё чаще инициатива исходит не от первого лица, а от его окружения. "Они" предлагают, делятся "нуждишками", босс — решает и балансирует.

У Терентия типовая для верхушки Всеволжска ситуация: зашивается, "в гору глянуть некогда". Я, в силу своей "беломышести", закручиваю темп. А они-то нормальные люди. И, подобно Николаю I, пытаются "всё видеть своими глазами, всё слышать своими ушами, всё регламентировать по своему разумению, всё преобразовать своею волею". В рамках своих зон ответственности, конечно.

Я про это уже... У меня осознание невозможности такого перешло в смирение. От ограниченности моих возможностей. В поиск и создание инструментов для компенсации этой... "бюрократической импотенции".

"Управлять персоналом, который находится от вас на расстоянии пяти уровней подчинения — это как играть в биллиард верёвкой, причём на нескольких столах одновременно".

Я это понял, а вот люди мои... Некоторые, как Трифа или раньше Ивашко "сломались" на одном-двух уровнях "под ними". Другие, как Звяга и Прокуй, изначально выше первого уровня лезть отказались.

Нормальная позиция умного, работающего руками и головой, человека: дайте мне группу в пять-семь помощников и я буду реализовывать свои идеи.

Я это проходил в первой жизни. Да, хорошо, эффективно, комфортно. И дело двигается быстро.

Увы, не работает. Всё больше задач, которые малой группой не решаются. И "группой групп" — аналогично.

Интересно: над рядовым — отделённый, взводный, ротный, комбат, комполка. Пять уровней. Выходит, комбриг "играет верёвкой на нескольких столах"? Или проверка подворотничка у бойца не есть часть "задачи управления" маршала?

"Только дурак нуждается в порядке — гений господствует над хаосом" — это кто сказал?! Эйнштейн? — Альберт, при всём моём уважении, но ты в ногу не ходил, погоны не носил, керзухой не давился. И считать каждого "куска" — гением... преувеличение. Хотя хоть в какую каптёрку загляни — именно над этим и "господствует".

Начав с Учебного приказа, я так и пошёл по кругу. Городовой, Поместный, созданные Дорожный, хотя правильнее Речной — основной трафик идёт по рекам, Связной...

Принцип простой, как у Николая I — регламентация. Не дело комбрига подворотнички проверять. А чьё? — Десятника? А что ж ты, десятник, регламент не исполнил? А на своём ли ты месте?

И так по каждому делу, по каждому пункту. В разумных пределах, конечно. Но пределы эти... расширяются.

Почему коллеги-попандопулы не пишут об этом? О том, что попадизм — не беганье с ножичками, не "движением руки на ихних двинул он полки", не любовь с засосом во все места, не ликующие толпы народные, трепетно ожидающие вашего "слова истины"...

Жизнь успешного попаданца-прогрессора — рутина. Масса очевидных вопросов. Которые вы обязаны задать. Масса очевидных ответов, которые вы получите в ответ. Поток рефренов как у Пушкина в "Сказке о царе Салтане". Только без поэтичности и гениальности.

Когда очевидность ваших вопросов станет очевидной вашим помощникам, когда они сами смогут эти вопросы себе задать и заблаговременно на них ответить, тогда... тогда вы начнёте задавать следующую группу очевидных для вас вопросов.

Но почему никто не пишет о необходимости проработки и составления великого множества инструкций по совершенно мелким, вроде бы, поводам?

Или это для коллег — неочевидно?

* * *

"Часто задают вопрос "Как?". Как построить систему управления? Как добиться инициатив от подчиненных? Как делегировать? Как разгрузить рабочий день для более полезных дел? И ждут быстрого и точного ответа... И самое интересное — он есть.

Ответ: Учитесь. И учите.

Учится ставить задачи. Помня, что поставить задачу исполнителю и руководителю — схожие, но разные технологии. Учить своих подчиненных ставить задачи сотрудникам. Если вы — единственный человек, владеющий целеполаганием, то толку не будет.

Учиться учить. Управление и обучение — очень схожие специальности. Главной задачей является передача алгоритма и системы убеждений. И контроль результатов.

У учителей намного больше терпения, чем у руководителей. Это не означает терпеть разгильдяйство. Терпение — когда вы многократно совершаете действия для получения результата и не прекращаете этого делать, сталкиваясь с трудностями".

"Успех — это способность шагать от одной неудачи к другой, не теряя энтузиазма" — сэр Уинстон? Педагога из Вас не вышло. А вот руководитель получился.

Уже говорил, что я — ДДДД — долбодятел длительного действия? Во-от...

"От солдата требуется прежде всего выносливость и терпение; храбрость — дело второе" — гражданин Бонапарт? Дополню: и от начальника тоже. Так что — выношу и терплю.

"Учится понимать людей. Их особенности поведения. Научишься — сможешь предсказывать направление решений подчиненных.

Учится видеть сильные стороны людей. И искать способы преодоления, компенсации их слабых сторон. Например, не надейтесь, что хороший учитель сможет сделать хорошие документы. Значит, дать ему в помощь делопроизводителя.

Учится использовать людей на тех позициях, где они максимальную эффективны. Не искать супер-пупер менеджеров, которые могут все. Не бывает таких. У каждого человека есть показания к определенной деятельности. Как и противопоказания.

Учится выстраивать орг.структуры. Давать людям полномочия. Заниматься своим делом, не подменяя собой других.

Ответ на большую часть вопросов "Как?" — начинается словом "Учитесь"".

Коллеги, почему я не слышу это слово в ваших голосах?

* * *

Глава 650

Факеншит! Кто из попандопул продумывал, или, хотя бы, заставлял подчинённых продумать инструкцию по заматыванию портянок?

— А чё? Они чё, не умеют?!

Они — не умеют. Потому что на Руси ходят в лаптях. А не в сапогах. В лаптях — онучи. Их подвязывают. В сапогах — не надо. А если человек, как ему привычно, портянку верёвочкой подвяжет и в сапог сунет, то уже к вечеру — обезножит. И у тебя, попандопуло, будет просто завал лежачих больных.

Тут нет высоких технологий, или особого философствования, или умений каких-то. Тут нужно просто показать. Один раз. И проконтролировать. Один раз. Новосёлы — не идиоты, они сразу понимают. Но ты, учитель, не показал.

— Дык... ну... в "Уложении" про то не написано...

Можно долго задавать риторические вопросы. Типа:

— А сам не допёр? А своего ума нет?

Спрашивать можно только за то, что ему — самим тобой дано. А ум, или его отсутствие — от ГБ.

Что такая лажа ловится — объяснять?

И не надо назначать проверяльщика. И проверяльщика проверяльщиков. Достаточно просто в другом месте за сотню вёрст посадить безногого калеку, дать ему пачку отчётов и показать на что смотреть. И бедный глупый ленивый десятник Вася теряет не только лычку на погонах, но и погоны вообще. Вместе с казённым кафтаном. Поскольку глупость стабильна и воспроизводима, "два и более раз...".

Только всё это надо подумать и продумать. Объяснить, показать, научить. И периодически проверять. Пока навык исполнять должностные обязанности в полном объёме не станет нормой, частью культурной традиции, "как дышать".

* * *

Хожу и повторяю. Мудрости от Черномырдина:

"Сказано — сделано. Не понял — переспроси. Не понял с первого раза — переспроси ещё раз. Но выполняй. Не можешь — доложи, почему не выполняешь, по какой причине. Другого от вас ничего не требуется".

Мда... От него же:

" — Успеваете ли вы заметить красивых женщин?

— Успеваю. Но только заметить. Ничего больше. О чем горько сожалею".

Надеюсь, что "горько сожалеть" начну не скоро.

* * *

Жёстко досталось Дворцовому приказу. Гапа сперва кинулась своих защищать. Потом поняла, что Анатоль чуть не стал у неё из ближних. А, значит, нечто подобное она уже подцепила. Как собака репейников на хвост.

Дворцовый приказ самое привлекательное место для разных... мух. То ли мёд, то ли... наоборот.

Она разозлилась и устроила "генеральную уборку". "Уборку" ненужных людей. Пожалуй, даже и чересчур. В две недели подворье... опустело. И сразу стало чище и чётче.

Тут приехал Терентий, поплакался. Я ему свой двор показал, с Агафьей пообщались. И опустел уже весь Всеволжск. Это было необходимо: шёл вал переселенцев, расширение территории, запуск новых производств... "Кадровый голод" — ослабел.

С Марой... непросто. Но после пары удачных попаданий, когда я задал вопросы типа:

— А это кто? А что он у тебя делает? — а она не смогла ответить — дело сдвинулось.

Да так, что я и сам встревожился. Это ж Мара, она всегда предпочитает сильнодействующие средства. "Или вылечу, или умрёт".

Вызывает к себе одного:

— Вася, ты у меня уже полгода разной хернёй занимаешься. Этого больше не надо. Но могу предложить место питательной среды.

— ??!!

— Мы тебя заразой заразим. И будем лечить. Вот этим.

И Марана вытащила со стеллажа старые, все в пятнах ржавчины, так похожих на кровь, клещи для выдирания коренных зубов лошадям.

Вася сбледнул с лица и побежал. Прямо в ОТСОС. Даже не заходя за личными вещами.

Досталось всем. Включая Воинский, Разбойный, Торговый...

"Наш шеф, как чайка — прилетит,

кричит, насрёт и улетит".

Работаю "чайкой". Кричать не люблю — горло сохнет. Главное: и я, и они чётко понимают: "улетит" — не будет. Или дело будет сделано, или... я же ДДДД. Я-то никуда не денусь.

А так — всё правильно.

* * *

"Из всех животных Буратино

боялся дятлов и бобров".

Я — сам дятел. Долбо-. Длительного действия. А бобров не боюсь.

* * *

Хреновато, коллеги. Число приказов превысило моё ОКРП.

В Пердуновке мне хватало "малой группы" — 5-9 человек, с которыми я был в состоянии поддерживать постоянный, практически ежедневный, эмоциональный и интеллектуальный контакт.

При введении "Столократии" на Стрелке это ограничение было нарушено. Тогда я, по сути, разделил уровень контактов. Вот это — начальники, вот это — для души.

Нет, "для души" — это не про наложниц, как вы подумали. В смысле: не только.

Есть немало людей, мастеров в чём-то, с которыми мне интересно. Мне постоянно не хватает времени для общения с ними.

Тут уже работает "число Данбара". Это такая сомнительная гипотеза о количестве постоянных социальных связей, которые человек может поддерживать.

Данбар связал это количество с размером неокортекса. Идея красивая, проверена на приматах, но на человеках не работает: другие формы социализации. Число Данбара в человеческих сообществах принимается равным 25. Или — 50. Или — 150. Что м-м-м... не вполне достоверно. Прямые эксперименты дают 95% доверительный промежуток от 2 до 520 человек.

Приходится напрягать свои "пирамидальные нейроны", чтобы они больше "соц.связей" выдерживали, и вытеснять из этого поля недостаточно "ключевых", для моего прогрессизма, персонажей. А жаль...

Для моих помощников 16-18 часов работы в день... изнурительно. Поэтому — формализация и структуризация. Но там, в этих "структурах" — живые люди. Со сложившимися между ними личными отношениями.

— Терентий, почему новосёлы в лаптях? А не в сапогах, как положено.

— Нету.

"Очевидный вопрос — очевидный ответ". Дальше... я называю это "прочистка труб". И я — в роли "ёршика".

Р-рутина, блин! Тоска, нафиг. Будни попаданца-канализатора. Ну, или водопроводчика. Если вам так приятнее.

Уточню. Правильный вопрос:

— Ты — идиот?

Вне зависимости что он скажет, я знаю заранее — "нет". Терентий умный, энергичный, деловой мужик.

Мне не нужен его ответ мне. Мне нужен его вопрос самому себе — почему я (он) допустил такую хрень?

Вру. Мне вообще не нужны ни вопросы, ни ответы. Мне нужно изменение ситуации. "Закрыть вопрос". Устранив причины его "открытия".

Выясняется: да, на складе нет. Потому что заявка — повтор прошлогодней. А у нас нормально идёт ежегодное утроение населения. "Завскладом" при разборе лепит гонорово:

— А нехрен им, полонянам! Они ж не своей волей, они ж подневольные! Обойдутся. И босиком походят.

Я и не говорю ничего, просто смотрю на Терентия.

Когда его изуродованная топором физиономия ещё и цвет багряный приобретает...

Выгнал "завскладом" погулять. Спрашиваю:

— Ты что не видишь? Почему ты его в службе держишь?

— Он... я ему жизнь должен. Зимой в полынью провалился. Думал — всё. А он не сдрейфил. Лёд трещит, а он ко мне ползёт.

— Понял. Он — хороший спасатель. Так зачем же ты его завскладом поставил?

Терентий сидит такой... полосатый. Часть кожи на лице... кровообращение так и не восстановилось. Пока весь бледный — незаметно. А вот так...

— Я... ну... он попросил. Как же я... спасителю своему... отказать... неблагодарность... не по чести.

* * *

"В жизни нужно уметь делать две вещи: отказывать людям и думать несколько раз, прежде чем ничего не сказать. Каждый из этих моментов прекрасен по своему и наделяет человека мощной внутренней силой".

Слабоват? Не смог отказать? Нет "внутренней силы"? Искать замену? Или можно, всё-таки, научить?

* * *

— Не по твоей чести? Дай ему достойный подарок. Из твоего личного. Не казённого. Не путай свою шерсть с государственной. Деньги у тебя есть. Купи. Чего считаешь достойным. Хочешь — сапоги козловые покрасоваться. А ты за своё спасение не своим — чужим, казённым платишь. Сколько людей в эту зиму от твоего спасителя умрут? От сырости, от ног мокрых заболеют?

Молчит. Хорошо — выучился.

Новички иной раз глупости нести начинают. Типа:

— Ой, да новосёлы всегда мрут! Ой, да велика ли разница в лаптях ли, в сапогах ли! Да ну, на всяк чих не наздравствуешь. Кому господь судил — тот так и так помрёт.

Таких приходится вышибать из службы вовсе. Человек, совмещающий пренебрежение к должностным обязанностям с пренебрежением к зависящим от него людям — к управлению не годен.

— Ты, Терентий, во Всеволжске из первейших людей. Жизнь твоя — для всех нас ценность. Для меня — особенно. Кабы ты мне про ту историю сказал, я бы спасителю твоему орден дал. За храбрость. Место бы по талантам его предложил. А так ты его поставил на туда, где из него дерьмо повылезло. Во всяком человеке дерьма — фунтов десять есть. Да только нахрена его ноздрями выфыркивать? Выходит, ты своего спасителя подставил. Хотел как лучше, а получилось как всегда.

По сути, у Терентия частный случай всё того же противоречия. Между душевными потребностями хомнутого сапиенса и задачами "винтика бюрократической машины".

Ну нету у шимпанзя возможности распоряжаться собственностью стаи! Поскольку и собственности у шимпанзей нет. Вот украсть банан у вожака — они могут. Шимпанзе довольно вороваты. Впрочем, у животных со стайной иерархией — такое распространено.

Гены общего с шимпанзями предка — в каждом из нас.

"В России воруют"? — В России не воруют! В России делят и переделяют!

Просто мы ближе. К естественности, к природе, к "истокам и скрепам". К шимпанзям.

Деваться некуда — пришлось искать Терентию... не, не бабу. Бабёнку для обогрева постели — для него не проблема. Хоть он, конечно, и страхоморден, но кафтан старшего советника делает рельеф физиономии малозаметным. Но ему ж больше надо! Ему ж любви охота! В её возвышенном душевном варианте.

Факеншит!

Проблема: в Городовом приказе тупой завскладом.

Решение: найти голове приказа добрую женщину.

Пар-радокс... Хотя...

Я уже говорил: начальник производства не производством управляет, а людьми, которые чего-то там производят.

Спасибо Цыбе — подогнала одну. Из своих "скоморошек".

Молодайка. Битая, хлебанувшая горяченького, жизни попробовавшая в разных вариантах.

Я её потом спросил:

— Ну, как он тебе? Не страшен?

— Тю! Ты, Воевода, большого ума человек. Но бабой не был, жизни нашей не пробовал. У меня первый был — пол-морды сожжено, один глаз вытек, половина зубов выбита и нос на сторону. Такое... с-сволочь... А Терентий — добрый. С ним... спокойно.

Это с Терентием-то? У которого в хозяйстве что ни день — то пожар, то драка?! И он все эти... катаклизмы в душе держит. Может, потому и держит, что я посоветовал? Отделять дела домашние от дел государевых.

"Как много тех, с кем можно лечь в постель,

Как мало тех, с кем хочется проснуться...

И утром, расставаясь, улыбнуться,

И помахать рукой, и улыбнуться,

И целый день, волнуясь, ждать вестей".

Вот, мужику повезло. Улыбается по утрам. А ей — не страшно.

* * *

Я так понимаю, что кому-то сердечные дела Терентия не интересны? Иной и насмехаться начнёт: вот, де, у Воеводы всё горит да полыхает. А он при слуге своём сводником-сватом подрабатывает.

Насмехаться дуракам не заказано. От этого дурость их видать сильнее. Люди, особливо ближние, для государя поболее, чем семья родная. Недоглядел, недодумал — потерял. Иной раз — не просто дела кусок, а и свою голову.

Был, говорят, один шах персидский. Весёлый мужик. Очень. Так и звали: Надир. Надирался регулярно? А потом падал головой в это место. В смысле: в надир. А противоположной частью тела устремлялся в противоположную точку небосклона. Которая — зенит.

Такой, знаете ли, персидский... звездочёт.

Раз пошутил он со своим начальником стражи:

— Вот посплю и поутру тебе голову отрежу.

Мда... Шутки у него такие были. Персидские.

Ближник шутки юмора не понял. И ночью сам прирезал шаха. Тот проснулся и проявил отчаянное сопротивление, но был убит. Отрезанную голову отправили племяннику. Наследник подарок принял и даже пытался доказывать, что он это сам сделал:

— Во. Видите? Это рез от лично моей сабли.

А почему? — А всё потому, что шах к людям своим невнимателен стал. Не заметил, что им уже не смешно как-то.

Попандопулы! Будьте внимательны к людям своим! Особенно — к их чувству юмора. А то в любой день можете без головы проснуться.

* * *

Перетряхивая свою столократию, переформировывая приказы и столы, уточняя их зоны ответственности и регламенты, я довольно быстро понял, что все заботы можно поделить на три класса.

1. Кадры.

"Кадры решают всё".

Люди должны грамотно и честно делать то дело, за которое взялись. Согласно инструкции и здравому смыслу.

Ничего особо хитрого. Учить. И проверять. Приказывать. И проверять. Негожих — выгонять.

Вот тут возникает, иногда, конфликт. Между разумом и душой. О чём я и толкую.

Ничего нового. Паркинсон, перечисляя требования к успешному бизнесмену, после формулы: "болеть только по выходным", указывает на "способность уволить хорошего человека". Потому что "хороший человек" — не профессия.

Опыт показывает, что обучить человека и погрузить в специфику конкретного дела можно, а вот перевоспитать — не получится.

Факеншит! Коллеги не понимают!

Все взрослые туземцы — воспитаны. По-средневековому. В основе — фатализм, "выученная беспомощность", "что было — то и будет", "на всё воля божья". И перевоспитать их — не получится. Остаются маргиналы, те, у которых система воспитания почему-то не сработала, разрушена. А что именно сломано вместе с фатализмом... Всё, что угодно. "Тысячи всякой сволочи". Таких можно попытаться "погрузить в специфику конкретного дела".

Кадровики 21 в. могут просто "выставить человека за дверь". У меня такой возможности нет. Есть, по сути, только гос.служба, в разных формах, и крестьянствование. В рамках таких возможностей найди место каждому. Чтобы он давал обществу максимальную пользу. Или, хотя бы, существенного вреда не приносил.

2. Материально-техническое обеспечение.

Для исполнения своих обязанностей люди должны иметь необходимое. Кому-то коня и телегу, кому-то бумагу и счёты. Всем — сапоги и кафтаны. У меня служилые люди полностью обмундированы. Не они одни, но они — постоянно. Нужны столы и свечи, дома и дрова...

Снова: здесь нет каких-то особых хитростей. Нужен просто элементарный порядок и минимальное предвидение.

Просто? — Уже на этом уровне идёт отсев.

Начиная с элементарного: постель за собой убрал? Сапоги начистил? Пуговицы все на месте? Какой порядок вокруг человека — такой порядок и у него в мозгах.

* * *

Есть множество людей, которым поддержание порядка несвойственно. Так и говорят — бардак. Или — "художественный беспорядок". А.С.Пушкин, например, или К.Маркс.

Так они же гении! Да и не служили толком. Так и не надо таких брать в службу! Пусть они где-нибудь на воздушке... гениальничают. А тут надобны "фрунтовики".

"...особенность не располагала к доверию и даже внушала беспокойство..." — в части способности исполнять должностные инструкции? — Безусловно. Регламенты пишутся для нормальных людей, а не для особенных. Если ты слепой — не прочитаешь, если безрукий — не исполнишь. Если беспорядочный — не сделаешь. В службе — не нужен. Хотя, конечно, негодные будут обижаться и ругаться. Некоторые, возможно, и гениально.

"Саранча летела, летела -

И села.

Сидела, сидела, -

Все съела

И вновь улетела...".

Гениально!

Это — отчёт о служебной командировке.

Поэт получил на командировку 400 рублей (ухитрился выписать себе денег "в три раза больше того, что должен был бы получить"), никуда не поехал, а проводил "обследование саранчи" в имении Льва Добровольского, празднуя свой день рождения, попивая венгерское вино и читая гостям хозяина первую главу "Евгения Онегина".

"Наше всё" был неглупым человеком и, вполне осознавая свою непригодность к службе, немедленно после этого стишка написал прозой — прошение об отставке. Удалился в Михайловское, где и принялся творить. Гениально, конечно.

Забавно: похоже, что Лесков, например, путает "личную шерсть с государственной" — собственное представление о "хорошем человеке" с качествами, необходимыми для "человека в службе".

"Властители дум" обязательно обгадят "порядочного" человека. Просто потому, что у них другое представление о порядке. Да и о порядочности.

5 февраля 1880 г. С.Н.Халтурин произвёл взрыв в Зимнем дворце. Император не пострадал, погибли 11 солдат — героев русско-турецкой войны, за своё отличие зачисленных на службу во дворец, 56 — ранено.

Тут Достоевский и говорит Суворину:

— Представьте... вдруг мы слышим в толпе, что один другому сказал: "я завел адскую машину, рванёт через два часа". Что бы вы сделали? Вы бы вот пошли бы настучали бы?

— Я бы не пошел.

— И я бы не пошел. Я разобрал все причины, которые должны были заставить меня пойти туда, в полицию, и рассказать об этом. Это причины очень основательные, и это причины, которые спасли бы жизнь и прочее. И при этом я разобрал причины, которые мне запрещали туда идти. Это причины мелкие — боязнь прослыть доносчиком среди, значит, общественности; мне бы либералы этого не простили бы, если бы я вот настучал. Представляете, в какое ужасное время мы живем.

Рассуждения об "ужастности времени, в которое мы живём" — необходимый признак "душелюбов" и "людоведов". Кажется, только у Пушкина отсутствует эта нотка. Наверное, у него хорошо работал эпителий толстой кишки — много серотонина вырабатывал. Ну, так он же гений! У остальных, похоже, были проблемы с кишечником.

Уже говорил: есть разница между понятиями "совесть", "честь" и "долг". Разница — в "круге подобия". У "человека порядка" — честь. "Честь мундира" называется. У "властителей дум" — "долг перед грядущими поколениями". Как они их себе представляют. Поскольку подобных им среди современников — нет.

* * *

Другая очевидная для меня, вещь — предвидение.

Очевидна для большинства в 21 в. Очень мало распространена в веке 12-ом.

Факеншит! Ну неужели не понятно?! Если сапоги "просят каши" каждые две недели, то нужно предусматривать и дратву, и время на ремонт.

— Не... А хто знает? Может оно и три недели проходит? А чего ноне-то колотиться?

Ладно, вдолбил. Потом перешли на наш нормальный сапог с толстой подошвой. Я про это подробно...

Пара — на два года. "Верховники" поняли, а рядовой состав нет. Как шли заявки на дратву — так и продолжают. Указал. Три четверти восприняли, остальные — мимо.

— Ты зачем столько заказываешь?

— Э... ну... дык... оно ж летось надо было.

— Ты ж сам новые сапоги носишь! Ты что — не видишь, что это не прабобошни?! Что они не рассыпаются через месяц?!

— А... ну... вижу... тока... эта вот. А летось же ж...

— К едрене фене! К службе негоден!

Струмилин: "предусмотрение — имманентная черта хозяйствования".

"Прогнозирование — вещь сложная, особенно когда речь идет о будущем" — Виктор Степанович! Как же Вы правы!

Я рассказываю про сапоги и кладовщиков. Но так везде.

Вру. Не везде. А то я повесился бы с тоски. Но много. Очень. Теперь вы понимаете, почему я так жду своих сирот? У них-то подобный уровень нормального святорусского идиотизма отлавливается ещё в раннем детстве.

Мда... Зря я так на весь наш святорусский народ. Отсутствие навыка планирования собственной деятельности, в фольке — "не видеть дальше собственного носа" — естественное следствие среды обитания.

"Ни вверх не глядя, ни вперёд

Сижу с друзьями разгильдяями.

И наплевать нам, чья берет

В борьбе мерзавцев с негодяями".

Так и правда — наплевать. Иного и ждать-то неразумно.

Свойство хорошо видно среди соотечественников и в 21 в.

— Ты на следующий год куда в отпуск поедешь?

— Я-то? На следующий... А хрен его знает!

Так, со "знающим хреном", и живём.

На планете Земля 21 в. известно племя, у которого нет понятия времени. Нет "вчера" и "завтра".

Для того, чтобы обрести это понятие мало слезть с дерева — надо слезть с вечнозелёного дерева. Надо жить там, где есть сезоны. Где для выживания в голодное время необходимо сделать запасы во время сытое. Напрягаться, рвать пупок. Хотя нужды нет: сегодня-то жратва есть. А завтра? — Иншалла, на всё господня воля.

Землепашец живёт от жатвы до жатвы, пастух — от окота до окота, охотник — от поколки до поколки. Некоторые — от зарплаты до зарплаты. А зачем дальше думать? — "Птицы небесные не сеют, не жнут, а напитаемы бывают". "Будет день — будет пища".

Люди живут по природному годовому циклу. Есть и следующий природный цикл — солнечный, 11-летний. Но... не догоняют. Слишком сложно, слишком долго.

Тем более, что "одиннадцатилетним" цикл называют условно: длина в XVIII-XX вв. менялась от 7 до 17 лет, в XX в. в среднем ближе к 10,5 годам. Нужно тупо, из года в год, непонятно зачем, фиксировать параметры. Типа количества пятен на солнце. Как сделали в Швейцарии. И получили "числа Вольфа" с 1700 г. Через полтора столетия им нашли применение: связь между между солнечным циклом и геомагнитной активностью.

Для профессионального "оптимизатора" фактор времени — один из важнейших параметров любой системы. Наравне с элементами, её составляющими, связями между ними. Время — в двух вариантах: как продолжительность — час, день, и как цепь событий: "первый пошёл", "второй пошёл". Я сам так думаю, ребята вокруг меня постоянно такое видят, постоянно на такие вопросы отвечать должны. И сами всё чаще спрашивают: дальше — что?

Хреновое это занятие — планирование. Ты думаешь, напрягаешься, мозги сушишь. А твой противник пьёт-гуляет, девок валяет. Веселится. А потом р-раз — "развернись рука, раззудись плечо!". И ты в дерьме по ноздри. План, вишь ты, слабоват оказался. Обидна-а-а...

Тогда вставай, утирайся. Смотри, думай, учись.

"Ещё раз и лучше".

Будущего — никто не знает. Но ты пытаешься его понять. И — сделать. Изменить так, что бы противника твоего чесотка ещё до дела заела. И нет его. А ты — есть. И дальше думаешь. А не то другие умники, думать выучившиеся, за тебя возьмутся.

Я уже говорил: для любого начальника способность предвидения — обязательна. Необязательна — для барана в отаре: куда гонят, туда и идёт, для инструмента: отсюда взяли, туда бросили.

Предвидение — признак субъекта. Объекту — пофиг, на него другие действуют. "И наплевать нам, чья берет...". Всякий верующий — объект: он "в воле господней", иншалла. Здесь — все такие.

Для моих "чинуш" добавляются три беды:

— очень широкий спектр обязанностей. Потому что людей нет, и то, что можно бы разделить на двух-трёх — делает один;

— отсутствие длительного стабильного опыта. И у конкретного человека, и у решаемых задач. "Всеволжск взлетает как ракета". То, что было в прошлом году — в следующем нужно втрое? Или — столько же? Или — впятеро?

— инновушки. Научно-технический для каждого планировщика... Головная боль — самое слабое.

Сам такие задачки проходил в первой жизни и прохожу в нынешней. Я этим мужикам сочувствую, но... не тянут. Чтобы разумно запланировать на следующий год — мало знать что было у тебя в прошлом году. Надо знать, что творится у смежников. И что там будет твориться дальше.

Ме-е-едленно.

Надо — знать.

Для этого — непрерывно узнавать.

Для взрослых на "Святой Руси" постоянно узнавать новое — не принято. Навык познания отмирает за ненадобностью.

"Вы видели, чтобы у нас покупатели икру спрашивали? — Во-от. Поэтому и не завозим".

Здесь — не развиваем, даже — не сохраняем.

* * *

"Неспособность учиться в пожилом возрасте объясняется (и притом несомненно) нежеланием более повиноваться" — это кто? Г. Лихтенберг? — Извиняюсь, не слыхал. А так-то... фигня. Здесь все кому-то повинуются, прямо с рождения. И продолжают до самой смерти.

"Человек сотворен, чтобы думать" — что за ересь?! Паскаль? — Блез, ты плохо кончишь. В смысле злокачественной опухоли головного мозга, кишечного туберкулёза и ревматизма. Хотя, конечно, такой человек как ты, думает до последнего вздоха.

В 1784 г. Кант в эссе "Ответ на вопрос: что такое Просвещение?" дал определение эпохи:

"Дерзайте знать! Имейте мужество использовать свой собственный разум!".

До Канта... фигня — всего-то шесть веков! Нынче "мужество использовать собственный разум" — редкость.

Вот почему я так жду своих сирот из приютов.

"Век шествует путем своим железным;

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчетливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы".

Ну что, "ребяческие сны" — отглядели? Инфантилизма похлебали? Суевериями всех религиозных систем закусили? — Теперь пошли "путём железным". Здесь конкретно: бюрократически-технологическим. Даём "свет просвещения" и занимаемся "насущным и полезным". "Отчётливей" и "бесстыднее".

* * *

3. Суть.

Каждый приказ создан для организации деятельности в конкретной области. Если в требованиях к кадрам и обеспечению есть немало общего, то целевая область у каждого своя. Поместному приказу, например, нужны плуги, тягло, семена... А рекоходам ничего этого не нужно.

Всё нужное — создают люди. Какие люди — такое и создают.

И это возвращает к Учебному приказу.

Начинать — "от печки", с самого начала.

* * *

"Фабрики гениев есть, но нет поставок сырья" — зря Вы так, пан Лец.

Не знаю, как в Ваших краях, а у нас "сырья" — в каждой избушке толпой бегает. Только дай им хлеба. И "фабрику" какую-никакую уелбантурь.

* * *

— Здравствуй, Манефа. Как живёшь-поживаешь?

— Спаси боже тя, Воевода. Попущением господним не бедствуем.

— Заглядывал я нынче в новый приют в Заочье. Хороший дом построили. Большой, светлый, сухой. Детишки обихожены, работницы твои веселы да заботливы.

* * *

"Человек, который был бесспорным любимцем своей матери, через всю свою жизнь проносит чувство победителя и уверенности в удаче, которые приводят к успеху" — Зигмунд? — Ты снова прав.

Тема — из серьёзнейших. Называется "госпитализм". Это не про рыцарей-госпитальеров. Сильно "ударила по глазам" всему человечеству после Первой мировой.

Массовые "народные" армии оставили множество сирот, а большие патриархальные семьи уже отмерли под напором индустриализации. Государствам пришлось взять заботу о детях на себя. И появились приюты не семейного, как бывало прежде, а индустриального стиля. "Фабрики по выращиванию младенцев".

Госпитализм у детей возникает в заведениях, где уход за детьми осуществляются при отсутствии матери, или в семьях, если матери не любят своих детей или не уделяют им должного внимания.

В 12 в. первое свойственно заведениям богоугодного толка. Второе — вообще всем. На "Святой Руси" — особенно.

Существование на грани выживания, когда "добывание хлеба насущного" есть задача на пределе возможностей человеческих, не оставляет множеству женщин сил и времени для "должного внимания". Массовые голодовки, многочисленные семьи, уровень детской смертности и дают то, что историки называют вежливо: "Доброжелательное равнодушие к детям".

Запоздалое развитие движений, в особенности — ходьбы, резкое отставание в овладении речью, эмоциональная обеднённость, бессмысленные движения навязчивого характера (например, раскачивание тела), низкие антропометрические показатели, рахит, пониженный уровень адаптации к окружению, ослабленная сопротивляемость инфекциям.

Для младенцев: потеря в весе, вялость, апатичность, повышенная сонливость, мышечный гипотонус, уход от контактов с окружающими (отсутствие зрительного слежения, поворотов "на голос", "гуления" в ответ на ласку), слабый плач и пр.

Тормозит интеллектуальное и эмоциональное развитие, разрушает физическое благополучие. В крайних формах — тяжёлые психические расстройства (младенческие маразмы...), хроническое инфицирование, иногда — смерть.

Замкнутый круг.

Дети мрут — потому что слабенькие. Слабенькие — потому что нет внимания. Нет внимания — нет сил. Нет сил — тяжко добывать прокорм для детей.

Дети мрут — потому что их кормят?!

Парадокс...

— А может не надо столько детей делать?

— А мы их и не делаем. Они сами. А мы сексом занимаемся. Ну должна быть у русского человека хоть какая-то радость в жизни!

Так это ещё реалистический ответ. Обычно-то к воле божьей посылают: "плодитесь и размножайтесь". А будете приставать — побьют. За богохуление.

Факеншит! Коллеги! Вы что, этого не видите?! Или не хотите видеть? "Аллах акбар" и "на всё воля божья"?!

Здесь такое не повсеместно, но весьма распространено. Просто в силу образа жизни. Поэтому, отчасти, так ценят первенцев: им достаётся больше внимания. Впрочем, преимущество первых или единственных детей — в интеллектуальной сфере просматривается и в 21 в.

* * *

Беда в том, что у этих детей нет матерей. Так что ж, им успеха не видать?! Я Манефе про "госпитализм" не рассказывал, но она душой чувствует. Вот и бьётся, ищет таких в работницы, чтобы детей любили.

Что характерно: у неё нет проблемы "как уволить хорошего человека" — кто детей не любит, не словами, а делами — тот у неё "хорошим человеком" быть не может. Вообще.

— Благодарствую на добром слове. Трудами людей хороших и моё дело делается. Вот, господину Терентию кланяюсь низко. И строение славное поставил и присмотрел, чтобы и вокруг всё сделали да прибрали. А то детишки малые во всякую ямку спотыкаются, во любую канавку заваливаются.

Забавно: и 21 в. есть множество нормативов по подготовке площадки к началу строительства. И очень мало по завершению.

— Мы ж построили? А что там ямы да канавы... ну извини. Сам засыпешь. Или жди. Пока у нас время появится.

Такое давится, наказывается. Но прорывается. Даже самим себе во вред. Здесь, как я понимаю, Терентий сам проверял качество завершения работ. То-то строительный начальник поехал на Юг. В смысле: речка такая есть. Там тоже копать надо.

* * *

Обеспечение безопасной среды обитания для ребёнка — тема болезненная, в крестьянском быту отсутствует. Обеспечить постоянный присмотр за человечком, который начал ползать, а ещё круче — ходить, в нормальных условиях невозможно. Хозяйке всегда некогда, хозяину — тем более. Хорошо, когда есть старшие дети, которые могут присмотреть. И всё равно: ребёнок тянет в рот всё, что не попадя, лезет в куда не попало. Отчего куча травм, отравлений. Вплоть до летальных исходов.

Ну нет в крестьянском дворе отдельного места для игр! Даже и песочниц нет. Нет и сил для создания такого — тут, дай бог, просто всех этих проглотов прокормить да одеть. Обуть — и не надейся.

Ме-едленно.

На "Святой Руси" нет детской обуви.

Пинетки появились в 70-х годах XIX в. Французский обувной мастер Пине. Отсюда и название. Шили из лайки, замши, опойка. Обували малышам исключительно в торжественных случаях. Дети аристократов выходили в свет в башмачках из атласа, шелка и прюнели.

* * *

Глава 651

Как вынужденная "босоногость" даёт отдачу в части травматизма, болезней, навязанной малоподвижности...

Если выживут и подрастут — будут на речку бегать, там играть. Кто не утонет.

Мне это ударило по глазам в первую же осень, ещё в Пердуновке.

На Стрелке, едва хозяйство Манефы дышать начало:

— Детишки простужаются, болеют. Прикажи, Воевода, Маране, чтобы она лекарство для детей исделала.

Ну я и рявкнул:

— Нахрена лечить, когда можно не болеть?!

Потом стыдно было. Что голос повысил. Манефа разрыдалась, неделю старалась на глаза не попадаться.

Потом Аннушка связала первую пару.

Аннушка... Как вспомню, как я её в Смоленске в подземелье с гробом её первого мужа дурил, Вия инсценировал... стыдно становится. А иначе — как? Не поломал бы я ей жизнь своими хитростями да непотребствами, она бы так и осталась. Кое-какой типовой боярыней— вдовой. Слушала бы слуг, переживала по поводу всяких суеверий. Жила бы... "по-святорусски".

А так я её за своего бывшего холопа выдал. Уж-жас! Но живут счастливо. Ещё у неё и талант прорезался. Как в русской присказке: "и шьёт, и вяжет, и слова лишнего не скажет". А чего говорить, коли что она не сделает — всё нужно, красиво? Только давай.

Хлопка у меня нет, шерсть грубовата. Пошла конопля. Та, из которой родильную рубашку младенцам на Руси шьют. Это я даже не прогресснул, а уелбантурил: никогда не слышал про конопляные пинетки. Образец сделали на спицах, потом перешли на вязку крючком. Потом вязальные машины поставили. Трафареты разные. С красителями бедновато, но получается красиво.

Дальше — стандарт: хорошо? Многим гоже? — ставим мануфактуру. Лишнее получилось? — Отдать факторам. В каждую факторию отправили по десятку пар. Где-то вятшие расхватали, где-то так и лежат. Внесли в приданое. Сперва — именно как приданое невесты для категории новосёлов А1. Потом и для других. Мануфактура работает, казна заказами обеспечивает. Теперь надо сделать ещё два шага: отселить и продать. Перетащить оборудование и работников в какой-нибудь городок и передать в частную собственность.

Когда разобрался с кожевенниками... Понятно: главное сапог форменный. Но опойка есть — пошили башмачки для самых маленьких. Народ носами крутил:

— Нехрен кожу дорогую на малят переводить. У них на пятках и своя вырастет.

Которые сильно имели своё мнение — теперь крутят носами на лесоповале. Там тоже надо сапоги штопать. Другие, кто не обладает таким талантом кручения носов, сделали десяток разновидностей. Не худо получается. Тоже — производство отселить и продать.

Такая ежедневная суетня. Будни прогрессора.

Концентрация детей одного возраста в одном месте создаёт возможности и ставит задачи. Манефа, не имея опыта выращивания собственных детей, вынуждена выслушивать мнения множества "эксперток", сравнивать, выбирать, следуя здравому смыслу и интересам детей, лучшее. Она — открыта вариантам. И, что оказалось важно, у неё нет, хоть бы и подсознательного, стремления сократить трудоёмкость. У нормальной крестьянки ребёнок — после. После мужа, после обязательных домашних и полевых работ.

А здесь — специализация. Наёмницы. Твоё дело — кашу варить, твоё — пелёнки стирать, твоё — за детьми смотреть. Только. Что позволяет отбирать людей, которые вот это конкретное дело делают хорошо. Не допускать изнурительности труда, неизбежно приводящей к раздражительности, к отвращению. К ненависти к детям.

Ещё. Манефа никогда не ругается. И вообще — очень старается избегать конфликтов. Поэтому когда она чего-нибудь просит — все стараются сделать хорошо и быстро. А кто не понял...

Этой зимой в её приюте печка дымить начала. Печник на просьбу Манефы ответил в стиле:

— Ничё. Неколи мне. Хай твои выблядки чуток в дыму покоптятся.

Я, по возвращению из Киева, у Терентия спрашиваю:

— А этот-то где? Хороший же печник.

— Печник — хороший. Человек — дрянь. Ныне... принимает участие в предварительном обустройстве трассы Камско-Печерского канала.

История Манефы в народе известна. В таком... несколько сказочно-житийном варианте. С демоном в форме Феди Ростовского. Который праведницу мучил и угнетал по всякому, да попался Воеводе Всеволжскому в руки. И ныне, заточённый в кости черепа собственной главы, не живой и не мёртвый, обретается за семью запорами в подземелиях Колдуна Полуночного. Где и скрежещет в бессильной злобе. Ну, чем там демоны скрежетать могут.

Есть очень красочные варианты повествования. С молениями, отступлениями, описаниями и отсылками. К Святому Писанию, само собой.

Освобождение праведницы сильно подняло рейтинг Всеволжска среди женской части населения русских земель. Девки и бабы, кто изнемогает под "злой волей" отцов, мужей или свёкров, бегут не ко мне, а прямо к Манефе.

А она... Для её души суть жизни в призрении слабых и малых. Утешает, принимает, к делу приставляет.

Люди же — разные. Её не один раз обманывали. Ещё чаще она обманывалась сама.

Иная прибегает вся битая-драная, голодная-холодная, плачет-обещается:

— Спаси! Сохрани! Век служить буду! Всей душой своей!

Чуть отдохнёт, отогреется, отъестся:

— Я это делать не буду — грязно. Я того не хочу — тяжко.

Разные интересы посторонние появляются, на исполнение обязанностей не остаётся ни сил, ни времени. Ни, главное, желания. И очередная недавно "гонимая жертва" превращается... в добропорядочную хозяйку в каком-нибудь новом селении.

Манефа совершенно не бюрократ. Она никогда и не рвалась в начальники. Опыт игуменьи в монастыре в Ростове — скорее отрицательный. Но он есть. Она сходу видит — кто из её людей о другом думать начал. Вокруг неё собралась небольшая группа "энтузиасток". Которые ради благого дела взвалили на себя разные вспомогательные функции. Типа документооборота и поддержания дисциплины. Вплоть до... до.

Заскакиваю раз к ним на двор, сунулся в хоромы. На крыльце такая... на Фатиму похожа. Столп с сиськами. Меня ростом на полголовы выше, в охвате... раза в три. Ни обойти, ни сдвинуть.

— Мать игуменья отдыхать изволит.

— Так разбуди! Что за манера посередь дня белого спать!

— Кто цельную ночь над дитём колотился, тому и при солнышке вздремнуть не грех.

И смотрит так... убеждённо. Типа:

— Ты, конечно, Зверь Лютый. Но — только через мой труп.

Факеншит! Прирезать дуру-бабу — не забота. И? Что — потом? Как-то... непристойно.

Ну и ладно, пошёл погулял, на детишек посмотрел.

* * *

Д.Дидро: "Гений падает с неба. И на один раз, когда он встречает ворота дворцов, приходится сто тысяч случаев, когда он попадает мимо".

Типичный гений — непопаданец. В смысле: не попал. А кто? — Пролетарий. В смысле: пролетел.

В.Эфроимсон утверждал, что одарённость даётся одному из тысячи, развивается у одного из миллиона, а настоящим гением становится лишь один из 10 миллионов.

На Русской равнине примерно 10 млн. жителей. Одного гения я уже видел. Гению. Фросю Ярославну. А где десяток с "развитой одарённостью"? Почему не знаю? Адреса бы мне... Имена, пароли, явки...

И нельзя ли это соотношение — 1:1000 данных и 1:1 000 000 развившихся — как-то подвигать? В нужную мне сторону.

* * *

Вот посреди таких размышлений Манефа и прибежала поздороваться.

— Что песочницу сделали — хорошо. Что забор целый, без дыр — молодцы. Ещё какие заботы есть?

Ещё помощницы подошли. Кланяются, присматриваются. Они — ко мне. Я — к ним.

У Манефы в "бюрократах" немолодая уже монашка. Такого... бухгалтерского типа.

* * *

"Как говаривала старший экономист Роза Моисеевна Кац, у хорошего бухгалтера не сходится только юбка".

Да. Вижу. Бухгалтер — хороший.

* * *

Начинаю разговаривать, и выясняется... парадокс.

Повторю: всё, что Манефа запрашивает — она получает. Просто потому, что ей отказывать — себе дороже. И стыдно, и опасно.

Гнобить сирот на "Святой Руси"... не надо иллюзий — постоянно и повсеместно. О чём и в песнях поётся, и в сказках сказывается. Но... непристойно. А в рамках моей политики, системы приоритетов и ценностей... Я уже говорил, что мы собираемся Камско-Печёрский канал строить? Там вёрст сорок по болоту — любому придурку место найдётся.

Парадокс в том, что она о многом не знает. Потому и не просит.

Очень ограниченная "свобода хотеть".

— Я вот смотрю — вы младенцев в колыбельках подвесных держите.

— Ага, само собой. Уже и новых сорок штук заказали, через месяц будут.

— Почему не кроватки?

Оп-па. И затихли. Там одна начала, как я постоянно слышу:

— Не... да как же... с дедов-прадедов... испокон веку...

Её одёрнули, а Манефа, в полной растерянности:

— Э... так они ж... маленькие... они ж свалятся.

* * *

Чисто для знатоков. На "Святой Руси" нет кроватей. Это от древнегреческого "краббатс" — деревянная рама, перетянутая кожаными ремнями. Есть "ложе". Лежанка, например, на печи. Есть полати — нары. Есть лавка.

На возвышении ребёнка спать не положишь — свалится, на полу — сквозняки и насекомые.

Одно решение — взять в постель к взрослому. Распространённое национально-почвенное. На этой нац.особенности как-то прокололся Штирлиц.

"Встретив Штирлица, Шелленберг упал в обморок. "Бывает", — подумал Штирлиц и поправил свою буденовку".

Мда... ребёнка пришлось отдать. Слишком похоже на манеры грязных недоразвитых славян.

Отсюда же истории про "заспала младенца": взрослая женщина во сне задавила ребёнка.

Решение, выстраданное нашим народом за многовековую историю — подвесная колыбель. Настолько устойчиво, что и 20 в. в приютах Российской империи видны те же конструкции.

Ладно, у меня нет достаточно каучука для детских сосок, я про это ещё в Киеве с Агнешкой на Пасху грустил. Но кроватки-то?!

Почему этого предмета у нас нет? — Потому что в исконно-посконном крестьянском быту, в опыте десятков поколений, нет такого. А сами они... додумаются. Когда-нибудь.

В обычной русской семье колыбель одна.

В "Вопрошании" Кирика:

"Следует ли, — спросил, — на второй пост маленькому ребёнку есть молоко, если будет больным?".

Нифонт, даром, что епископ Новгородский, но отвечает по-еврейски, вопросом на вопрос, в своей раздражённой манере:

"А что, лучше уморить? Если он один у матери, то кормит сколько хочет — до трёх лет, или до пяти, если не будет другого ребёнка после него".

"Если не будет другого после...". В ряду детей ни один не занимает колыбель так надолго, чтобы и вторую вешать надо. Да и негде — тесно живут в избах.

* * *

У Манефы картинка другая — десятки колыбелек в рядок качаются.

"Переход количества в качество" требует иного инструментария. Работницы это руками и спинами своими чувствуют, но иного придумать... "как с дедов-прадедов".

Второе — санитария. В избушке "по-чёрному" и тараканы толпами, и мышки стадами. Большинство "незваных гостей" бегает по земле — полы земляные. Ребёнка положить — просто опасно. Он же пахнет вкусно! Хотя некоторые насекомые ухитряются на потолок залезть и оттуда прыгают. А мухи и комары — вообще летают. Поэтому колыски ещё и пологами закрывают.

Но у Манефы чисто. Она как-то пообщалась по этой теме с Марой. И перепугалась страшно. Теперь даже муравья к ползунку не подпустит. И это — правильно. Довелось увидеть, как обычный муравей ползёт у младенца под рубашкой. Следы укусов... строчкой. Как от пулемётной очереди.

Третье — наша дозревшая деревообработка. Мы уже не только топором да ножиком работаем. Понятно, что на "Святой Руси" есть очень хорошие мастера по дереву. С соответствующим инструментом. С "соответствующим" — этому 12 в. Спиральных свёрл нет, лобзиков нет. Про здешние токарные станки и гвозди — я уже... Результат: дерьмо за сумасшедшие цены.

Но мы-то — огого! Мы-то уже... спрогресснутые.

Вызвал Звягу. Показал. Сборную, решётки на боковинах, с двумя уровнями установки днища...

Звяга подумал, почесал потылицу. И пошёл к Гапе с вопросом:

— Ты, Агафья, когда рожать собралася? Воевода, вона, дитячей колыбелькой озаботился. Никак — отпрыска ожидает. Так ты скажи — к какому сроку обновка? Или это не от тебя?

Агафья сперва ошалела. Потом Звягу побила, потом мне высказала. В трёх вариантах. Какой я сволочь. Какая она дура. И какие все бестолочи. Потом плакала у себя в каморке...

Через три дня Звяга отволок опытный экземпляр к Манефе. Там на него день — плевали, день — пинали. А через неделю выдали ряд разумных (и не очень) требований. Уголки спинок, да вообще всего, что торчит, надо стачивать. Надо заменять доску на фанеру. Но с фанерой у нас... Лущение-то идёт нормально. Но ведь это только часть процесса из 14 стадий.

Что-то Звяга сразу исправил, что-то — в следующем образце.

— Звяга, у тебя разумные мастера есть? Проработать и описать технологию. Две недели. Прикинь человека, который сможет это дело запустить.

Молчит, сопит. Не любит он эту фазу — описание и отладка технологии. Но мы с ним этот вопрос ещё в Пердуновке решили. Любит, не любит, а будет так, как я сказал.

— Терентий. Нужна фабрика. По производству этих кроваток. Тысячу в год для начала. С полным циклом. От сырого бревна начиная. С возможностью расширения. По количеству и номенклатуре. Выноси её вверх по Волге, куда-то... выше Ярославля. С местом определись. О выборе — доложишь. Три недели.

* * *

Анекдот про кроватную фабрику помните? С которой только пулемёт вынести можно? — Мы до пулемёта не дошли. Пока. Но возможности расширения номенклатуры стараюсь предусмотреть.

* * *

Понятно, что ни сам Терентий, ни какой-нибудь спец.инспектор вот прям сщас на Верхнюю Волгу не побежит. Есть достаточно подробные карты и описания местностей.

Факеншит уелбантуренный! Я столько сил и времени вкладываю в построение системы, в сбор информации! Сколько раз мне говорили:

— Да на что оно?! Да ведь толку-то нет! Ну нахрена нам теи местности!

Теперь за день работы у Драгуна можно подобрать три-четыре перспективных места, куда имеет смысл посылать изыскателей для предметной работы.

— Э... господине. Надо ли так людей добрых трудами спешными утруждать? Кроватки твои новые противу старых колысок хороши, однако же мы и без них жили. Мастер Звяга сделает, сколько нам надобно. Потихоньку-полегоньку.

Интеллигентная женщина. Заботиться о том, чтобы нуждами своими не создать неудобства окружающим. Извини, Манефа, только тут не твои нужды, а мои. Точнее — "Святой Руси". А интеллигентности у меня... и так-то немного было, да и последнее — всё там, в первой жизни, осталось.

— У тебя, мать Манефа, ныне два приюта. Надо ещё три. Множество детей в одном месте держать нельзя — болеют они. Посему давай собирай команды. Терентий. Строить три новых приюта, таких же как здесь, в Усть-Ветлуге, в устье Теши и в Костроме. Спешно.

— Да откуда же столько младенцев сиротских явится?!

— Оттуда, Манефа, с Руси Святой.

Толпы приведённых мною с Юга полонян вовсе не содержали в своём составе тысяч сирот-младенцев. Но я уже знаю, по опыту обработки переселенческих масс, что такие сироты быстро появятся. Одно из следствий "атомизации". Иногда родители гибнут или теряются, чаще — подкидывают "в казну".

Избавляются от груза труда и ответственности за подрастающее поколение. Этакие "чайлдфри". Ненадолго.

Здесь нет системы общей социальной защиты. Человек, которого не будут кормить его дети, не успевший умереть молодым и здоровым, попадает... на паперть подаяние просить.

У меня попрошаек нет, но житьё в богадельне... не радует.

До этого лета я как-то к приютским делам относился... по-мужски. В смысле: материально-технически. Крыша есть? Помещение тёплое? Сыты? Обуты-одеты? — Ну и ладно. Именно в это лето, когда от меня ушла Трифена, когда валом повалил народ с Руси, меня втягивали в войну с Новгородом, Даньслав лез в Белоозеро, Саксин — как серпом по...

Короче: я — дозрел. Хотя, вернее, дозрели мы.

— Манефа, всё у тебя на дворе хорошо. Но вот качелей я не увидал.

— Так маленькие же они! На досточке не удержатся, упадут, побьются.

Возгласы типа: итить-колотить, мордовать-закапывать... можно издавать только в свой адрес. Это не её забота. У неё мозги не так устроены.

Собираю у себя тех.кружок. Не в смысле: "тех". А в смысле "этих" — группа ребятишек, которые возле Прокуя толкутся и всякие инновушки изобретают. Ставлю им задачу... так это, максимально нечётко. Типа: "А вспомните себя в младенчестве. А чего бы вам хотелось? Но чтобы — безопасно".

И, чисто для примера, рисую два типа качелей, подвесных и рычажных, с безопасным типом сидений. Через три дня они приносят мне два десятка разных вариантов. Лесенки, горки, карусели, лазалки, бродилки, крутилки. вставлялки... Тут уж пришлось Артемия звать: часть конструкций полезна и при подготовке воинов.

Звяга матерился вполголоса, но сделал. Притащили к Манефе. А там и поставить-то негде.

* * *

Ещё одна мелочь здешнего образа жизни. Чётко видна разница между детьми городскими и крестьянскими.

Здесь нет специальных игровых детских зон. Играют во дворах. Где?

Девочки и самые маленькие — в доме. В хорошую погоду — на крыльце. Мальчишки — в закутках, в "за овином", "за амбаром". Там же археологи будут находить и их "клады". "Секреты" с осколками цветного стекла, крашенными глиняными шариками и прочими детскими сокровищами. Оттуда же и коллекции утерянных игрушек.

Устройство тайников ("секретов") — традиция детской субкультуры, способ освоения территории. Детские тайники являются, наряду со строительными жертвами и кладбищами, хранящими могилы предков, показателями прочного освоения пространства.

Городские усадьбы невелики: городские стены не дают расширяться, и плотно застроены. На улицу детей не пускают: грязно и опасно. А за крепостные ворота — далеко.

Городские дети играют в городе, где им отдельного места нет.

Ещё в городе сильнее церковное влияние. Горожанин видит церковника минимум раз в неделю. Иной крестьянин — раз в три года.

Игровая культура противостоит духовной, поучениям о праведности с детальной регламентацией всего и вся, жесткими требованиями к быту, навязыванию формулы: "дние наши нерадости, но плачасуть", настоянию не смеяться, "гнушатися" детскими играми, в которых страсти начинают проявлять свою губительную силу уже с отрочества, указанию воспитывать детей "взапретах". "Изборник" — я уже...

Крестьянские дети играют везде. И усадьбы больше, и транспорт по улице в деревне на три двора не носится. Но лучше — за околицей. Чтобы далеко не уходили — страшные сказки: "придёт серенький волчок и укусит за бочок".

Понятно, что какого-то благоустройства там нет. Даже качели не ставят:

— Вон ветка, накинь верёвку и качайся.

"Накинь" — на ветку. А не как вы подумали.

* * *

Блин! Теперь, когда до меня дошло, надо включить "игровые зоны" в "типовое селение". А в существующих... произвести необходимые изменения.

Не сразу — сперва посмотреть, какие из предложенных конструкций "пойдут в народ" — будут пользоваться популярностью у детишек. И, факеншит, чтобы все углы и кромки сточили! Или войлоком...?

Чёт я не помню, чтобы кто из попандопул архитектурой детской площадки напрягался... А, ну, им же мир спасать.

Сильнее всех радовался на наших "детских посиделках" Горшеня. Так сошлось, что по глиняному делу он много чего для детишек делает.

— А вот! Погремушки! Простые и писанки! Шешнадцати видОв! Сколь нада — столь и исделано.

* * *

"Погремушки" — уточкой, "писанки" — яйцом.

Глиняные погремушки: небольшие уточки (длина 1-6, высота 3,5, ширина 2 см). Покрыты зеленой либо коричневой поливой, есть полихромные расписные. Небольшое отверстие в передней части на спинке. Внутри — глиняный шарик или маленький камушек, при потряхивании гремит.

Бывают погремушки "восьмёркой", бывают шаровидные с пятью отверстиями. В Новгороде на Славне есть мастерская по изготовлению погремушек.

Помимо глиняных погремушек есть берестяные "шаркуны" — сплетены из берестяных полос. Полые, внутри — глиняный шарик или камушек. Такие и в 20 в. делали на Новгородчине.

Очередной образец "писанки" Горшеня с собой приволок.

Светло-коричневая полива, расписан концентрическими окружностями черного цвета. Длина 42, диаметр острого конца 12, тупого — 20, наиболее расширенной части — 24 мм. В тупом конце — отверстие диаметром 4 мм. Размер шарика (чёрная глина) 6в7 мм.

И как же он туда шарик запихнул? Как-то... по-китайски?

Вариаций подобного на "Святой Руси" — множество. Откуда? — Говорят, от Византии. Писанки проникли в Россию вместе с христианством.

В Новгороде мода на них уже отходит: наибольшее распространение с сер. XI до первых десятилетий XII в. Встречаются и во втор.пол.XII — перв.пол.XIII в.

Потом... Батый. И дети на Руси перестанут греметь расписными глиняными яйцами.

* * *

— Молодец, Горшеня.

— А то! Я с глины всё могу! Гля.

Гляжу.

Скульптурно-гончарная композиция "Водовоз". Действующая. Правда, колеса не крутятся. Миниатюрная бочка, покрыта поливой зеленого цвета, с фигуркой сидящего на ней верхом бородатого мужчины в высокой шапке с опушкой. В центре бочки — воронкообразное отверстие, через которое в бочку наливают воду, сбоку в днище — круглое отверстие для слива. С обеих сторон бочки линии — имитируют обручи, клепки.

Такие игрушки делают и на Севере, и на Юге. В Изяславле — очень похожая.

Когда я, с помощью Сухана, запустил изготовление "гончарных портретов", Горшеня ощутил вкус к "антропоморфным фигурам". А, учитывая его несколько... подъелдыкивающий характер — были и обиженные.

Но игрушки он делает. Особенно — объёмные фигурки воинов разных типов. "Терракотовая армия".

Ещё — глиняных коников. Обычно — запряжённых, часто — красиво расписанных.

Почему он постоянно использует, как и в Новгороде, для коников зелёную поливу — не знаю. Археологи доберутся — решат, что "Святая Русь" — страна зелёных лошадей.

Другой прикол в форме детской игрушки: кентавр. Самец. Тоже зелёный. Хорошо хоть не в постромках.

Художники. Вот так они видят. Ну не промывать же им глаза!

Есть немного других зверушек. Медведи, тюлень, бобры, собаки.

Парадокс: слова "тюлень", "тюленьи шкуры" вот только что входит в оборот. Пока среди узкой группы торговцев в Новгороде. А игрушка уже есть.

Иногда Горшеню заносит. Недавно он наслушался беглецов с Новгородчины и сделал мужские объёмные фигурки на деревянных стержнях. Домовые духи: чрезмерно увеличенные фаллосы.

Вы не забыли? — На "Святой Руси" — христианство уже два века. А гении — в каждом доме.

В римской мифологии — духи-хранители, преданные людям, предметам и местностям, ведающие появлением на свет своих "подопечных", определяющие характер человека или атмосферу местности. А также лары, пенаты и домовые.

Хорошо хоть нашим домовым и овинникам памятников керамических с мега-фаллосами не ставят.

Блин! Керамических! А не кармических!

Да бог с ним, с изображением! Но они должны быть деревянные, а не глиняные!

Я взволновался, хотел поругаться. Ну как же — отход от исконной посконности! Надругательство над истоками и скрепами! Не в смысле..., а в смысле материала.

Тут народ меня поправил: главное — чтобы крепко и много. И начал разбирать "на ура".

В комплект "новосёла" включать изделие не стали. Но в фактории разослали. Метут. И в моих землях, и в сопредельных. Видимо, вопрос: "крепко и много?" актуален среди здешнего народонаселения.

— Понял. У тебя с фигурками — всё хорошо. А как со свистульками?

* * *

Чёт я не вспомню попандопулу, который достигнув кое-какого гос.уровня — детскими свистульками интересовался. Но мне-то другие не указ, я ж сам по себе — "Зверь Лютый". А вот как такая хрень сказывается на дыхании ребёнка... Проехали, коллегам это неинтересно.

* * *

Тут Горшеня вообще запел, засвистал. Как щегол по весне.

— Да я...! Да у меня...! С полста! Разных! На любой вкус. Правда, Манефа?

Манефа согласно кивает. А её "бухгалтер" морщится: видать, и правда, свистулек у детишек вволю.

Тут личное: любит Горшеня подкрасться к кому-нибудь и свистануть над ухом. Так это... заливисто-залихватисто. Вот же: и борода у мужика совсем седая, и суставы больные, и чин не малый, и дел куча, а шутки шутить — не перестал.

Свистульки у Горшени — "с внутренней полостью". Например, птичка длиной 80 мм. Диаметр наиболее широкой части — 32, диаметр пищика — 6 мм, три игровых отверстия. Разные: коники, всадники, уточки. В хвосте "птички" пригубник со щелевидным отверстием для дутья. Там — пищик (без него свистеть не будет), по бокам — два-три отверстия-лада, зажимая которые можно варьировать звуки.

— Горшеня, а как у тебя с соловьями?

— Эта... ну... с которыми?

— С глиняными. Тоже мне: "Я с глины всё могу". Можешь. Если додумаешься.

Объясняю. Водяные свистульки ("соловьи") делаются в виде кубышки или горшочка со свистком, в которые наливают немного воды. Вместо свиста — многотональные трели.

Горшения сперва не понял. Потом не поверил. Потом... перестал бить себя пяткой в грудь и начал думать.

Извини, дядя. Но имея прогрессора в начальниках — надо быть скромнее.

Про наложниц я поплакался? — Уводят.

Про начальников погрустил? — Не додумывают.

Про мастеров...? — "Надуваются". Гонором.

Есть с чего: они делают всё более изощрённые, непривычные, невиданные в этом мире вещи. "И возгордился". И это правильно. Но некоторые из них начинают посматривать на меня свысока. Типа:

— Воевода-то? — Быват, и у него мысля проскочит. Но в нашем деле... Не, не сечёт.

И они — правы. Я "не секу" в их делах. В тех, которые они освоили, через мозги и руки пропустили. Но я "секу" вне их поля деятельности, пусть бы даже в их собственном профессиональном поле.

Классный гончар Горшеня не всё знает об изделиях из глины, великолепный плотник Звяга — не всё об изделиях из дерева.

Мне приходится, чтобы они не "лопнули от гонореи", периодически их "спешивать", "ставить на место". Показывая, в их "мастерщинстве", что "Зверь Лютый" — не просто "зверь", а и чуток "эксперт". В их "родном" промысле.

Источник знаний для "спешивания" — восемь с половиной веков человеческого опыта. Точнее: те его кусочки, которые случайным образом попали мне на глаза и застряли в памяти в первой жизни.

Такие "соловьи" на "Святой Руси появятся с 15 в. Особой хитрости тут нет, но вот — три века прогресса. Чисто в свистульках.

Не зря посидели: приятно своё детство вспомнить, у меня такие были. Из пластмассы конечно. Штамповка. Но трели — выдавали.

Горшеня загрузился, и я возвратился к прерванному занятию долбания Звяги.

— А как у тебя с оружием?

Манефа и её окружение сразу замахали руками: не! не надь нам этого! Но на проф.гоф.таге сидят и учителя из приютов для более старших детей.

* * *

Оружия у русских детей много. Преимущественно — деревянные одноручные двулезвийные мечи. Типовое: длина клинка — 28, ширина — 5 см. Что характерно: все типы наверший, которые есть или были в русской истории к нынешнему моменту, есть на этих палочках.

Такое понятно — у самого в детстве был, побольше, серебрянкой крашенный.

Деревянных кинжалов раз в двадцать меньше. Рукояти простые. Длина клинка — 18-25 см. Особенности детской игры: не столь контактна и решительна, нежели взрослое сражение, применение имитаций колющего оружия детьми редко. Поэтому же отсутствуют булавы и топоры.

Есть луки. "Лучников" раз пять меньше чем "мечников". Изогнутая можжевеловая ветвь, на концах которой зарубки для тетивы. Средняя часть иногда уплощается, длина 60-75 см.

Деревянные стрелы с заостренным концом, имитирующим наконечник, и выемкой в торце под тетиву, длина 14-50 см.

Ещё мои мастера делают лодочки из цельного куска дерева.

Отверстие для крепления мачты отсутствует. Килевые с чётко обозначенными носом и кормой. Длина 7-12, но есть до 22, ширина 3-4 см, с неглубокой выемкой по верхней плоскости, схематично передающей внутреннюю лавку.

— Ну и как это понимать? У нас что, других корабликов нет? Вестовой, пиши. Отсендиному Дику. Выдавать каждому курсанту задание: изготовление модели плав.средства. Всех. От ботника до шилохвоста. Включая наплавные мельницы и плав.загот.базы. Модель каждого — в трёх вариантах: простейшую, полную и среднюю. Звяге. Обеспечить курсантов материалом, инструментом в своих мастерских. План работ согласовать и представить мне. Срок — неделя.

Звяга отрицательно крутил головой. Пришлось напомнить:

— Игра — научение жизни. Мне надо, чтобы дети имели понятие о корабликах. А не впадали в одеревенение от слов парус, мачта. Не крути головой. Как у тебя с куклами?

Он не смог сразу переключиться, и Манефа кинулась его выручать:

— С куклами — всё хорошо, сколь надо — столь и сделано, все хорошие.

Э-эх, Манефа... Не видала ты "хороших кукол".

* * *

Здешние деревянные куклы небольшие (рост 12-17 см), плоскостные, не индивидуализированные. Используют как манекены, которые заворачивают в тряпицы. Поэтому их не расписывают подобно позднейшим русским деревянным куклам.

* * *

— Какого цвета волосы? У хороших кукол?

А в ответ — тишина... И потрясённый шёпот из заднего ряда:

— А... эт... у кукол... волосы-то растут?

И ответ, тоже шёпотом:

— Колдун скажет — вырастут. И завиваться будут.

То, что я делаю — укрепление авторитета. Путём задания явно идиотского вопроса.

Оценили парадокс?

Не растут волосы у кукол! "Это ж все знают"!

Но мой вопрос не о "росте", а о наличии. Позже, когда они увидят в своих руках куклу с волосами, до кого-то дойдёт. Необходимость слушать мой вопрос, а не собственные представления о нём.

Другие будут потрясены невиданным совмещением очевидно и повсеместно совместимого: кудели и дерева. Они же постоянно вместе! Кудель и чешут деревянным гребнем. Но вот так... никто никогда... А ты чем хуже?! Ведь вот же оно! Перед твоими глазами с рождения.

Глиняных кукол на "Святой Руси" нет. Но у нас есть: есть любитель подкалывать окружающих путём изготовления "антропоморфных фигур".

— Горшеня, у твоих кукол глаза закрываются?

— Ась? Чего?! Глаза... дык... не... Да как же?! Оно ж запечённое! Оно ж крепкое! Как камень! Кирпич же ж!

— Ясно. А "мама" — говорят?

Горшеня решил, что я над ним издеваюсь. Надулся, обиделся.

— Понял. Ладно, научу. "Маму" говорить. Приходи вечерком, потолкуем.

Извини, но "лопнуть от гонореи" рядом со мной тебе не удастся. Ты, конечно, классный мастер, но...

"Есть множество вещей, мой друг Горшеня,

Что и не снились нашим мудрецам".

"Не снились" — даже такому мудрецу от гончарного производства, как ты.

Но какой восторг в глазах у Манефы! И у её "бухгалтерши". И у почти всех присутствующих женщин. Пропорции разные, но сочетание недоверия и надежды явления чуда — у каждой. Пока сами такими куклами не наиграются — детишкам не отдадут. Или будут по ночам утаскивать к себе, чтобы добрать, доиграть то, чего не было в их детстве.

* * *

Для знатоков: девчачье детство здесь кончается значительно раньше мальчишечьего. Разница количеств найденных археологами игрушек — в разы. Не покрывается даже разницей в сохраняемости материалов. Просто для сравнения: меч — очевидная игрушка мальчика, кукла — девочки. Деревянных кукол в 11 раз меньше, чем деревянных мечей.

Причина? — Гендерное разделение труда. Есть множество "женских дел", которые можно поручить ребёнку. Их поручают девочкам. А мужские... Требуют больше физической силы: "сперва вырасти".

Девочки значительно раньше включаются в домашние заботы, помогают матери ухаживать за младшими, приготовлять пищу, ходить за скотиной и птицей. В массе шиферных пряслиц есть группа небольших для маленьких девчачьих веретен. Девочку раньше вводят в мир домашнего хозяйства, подготавливая к взрослой замужней жизни, которая начинается в юном возрасте. Срок обучения в родных стенах короток, времени для развлечений немного, достаточно одной куклы. Хотя есть, например, профессионально сделанные наборы игрушечной посуды.

* * *

Глава 652

Ага, у Звяги цвет лица поблёк. Можно ещё... поспрашивать.

— Ты коников детишкам делаешь?

Уже не отвечает. Просто кивает и показывает образец.

* * *

Плоскостной силуэт. Вырезан из доски. Характерен для X — нач. XII в. Плоская фигурка тяжеловесных форм, профилирована в длину туловища (10-20 см). Без какой-либо упряжи. Хвост и грива выражены слабо. Сделано из тонких деревянных пластин. Неустойчив.

* * *

— Та-ак. Бедноватенько. Для дитяти кое-какого нищего смерда в глухих лесах — гоже. Он, кроме батиного коня в борозде, и не видал иного. А, может статься, и в жизни своей не увидит. А мы на краю степи живём. Сделаешь стоянов. Смотри сюда.

Рисую. Объясняю.

Такие появятся в конце следующего, XIII в. Принципиально отличаются от древних: объёмные фигурки-стояны, с гривой, с упряжью верхового коня под седлом, высота 8-13 см. Расписываются под масть и упряжь.

— Понял?

Кивает. Типа: яволь, герр херр, сща-сща. Только выпусти. А мы уж побежим, зажужжим и вмиг чего изволите сделаем.

Нет уж, Звяга. Ты попал. Когда ещё у меня час на такие разговоры выпадет? Вкушай, блин, мудрость мою. Хотя она, конечно, не моя, а всего нашего, извините за выражение, "прогрессивного человечества".

— Третий тип. Смотри.

Два описанных вида коников статичны. В XIV в. коника поставят на колеса. Фигурки плоскостные, профильные на длину туловища, в нижней части которого, в местах имитации ног — отверстия для оси с колесиками. Изображается седло, детали упряжи. Колеса диаметром 2-4 см.

— Четвёртый. Делаем коню ноги. И колёсики ставим на копыта. Тут два варианта. Или колесо внутри, в выемке. Или два колёсика снаружи.

У меня так ещё пять лет назад сделан деревянный болван. Вырублен из бревна всадник, конь, копьё торчит, щит висит. Всё — в натуральную величину. Раскрашен для страху. Тренажёр для бойцов. Ставим под склоном новиков, типа — строй. Пускаем по склону болвана. Он в своих деревянных направляющих болтается, грохочет, качается... остановите, ребятки, деревяшку копьями своими. И сделайте болвану "больно" в животе или груди.

Пять лет все это видят. Звяга сам того болвана вытесал, ремонтирует. Но сделать сходную игрушку... Не-е... это ж для воев... а для детишек... не...

Факеншит! "Ковырялка для левого уха. Исключительно".

Так, блин, заели они меня со своими деревянными конями. Надо им чего-нибудь... не просто новенькое, а очень новенькое.

Деталь: всё святорусские "конские" игрушки — "настольные". Схватил рукой, заржал и поскакал. Сидя на лавке или на земле.

— Почему у вас все игрушки маленькие? Ребёнку и в седло не сесть. Сделай в аршин высотой. На колёсиках. Так, чтобы дитя могло от земли ногами отталкиваться.

Во, блин! И самокат изобрёлся.

* * *

В 1818 г. Карл фон Дрез (которого — "дрезина") запатентовал первый двухколёсный самокат — "машина для бега". С рулём, рама деревянная, похож на велосипед без педалей.

Причина изобретения: 1816 г. — "Год без лета". Из-за извержения вулкана Тамбора на Сумбаве Северное полушарие постигла самая сильная климатическая аномалия в истории, что катастрофически сказалось на урожае, вызвало голод и снизило поголовье лошадей.

* * *

Руль, раму, педали, двухколёсность? — оставим для следующего раза. Когда снова "огонореет" и надо будет "указывать место". Ну, или сам додумается.

— Пятый. Ты ж полозья гнёшь? Делаем две не сильно гнутых дуги, ставим коника. Конь-качалка. Под седло. Объёмный, раскрашенный. Вопросы?

Звяга — бедняга. Аж вспотел. Разглядывает мой набросок и молчит. Только головой изредка встряхивает.

"Публичная порка" удалась. Потребители — в восторге.

Ура! Заработало! Рог изобилия открылся! "Изобилия", в смысле: полезняшек и пампушек.

Производители... встревожены. Эт хорошо. А то пока я в Киев ходил, князей с митрополитами ставил, они тут бронзоветь начали. Полёта мысли не наблюдается, прорывов нет.

— Вопросов нет. А у меня есть. К нашим господам наставникам и воспитателям. Почему я не вижу у детей среднего возраста вертушек?

— Э... ну...? А зачем? Это ж для младенцев.

* * *

Для потомков. Здешняя "вертушка" не телефон, который надо крутить ("кремлёвка"), не вертолёт (ударный или спасательный), не схема движения железнодорожных вагонов при вывозе хлеба ("зерновая").

Вертушка — пропеллер, насаженный на вращающуюся ось. Размах крыльев 16-24 см. Изображены на новгородских иконах: восьмилопастные, разноцветные. Связаны с иконографическим сюжетами — Рождеством Христа и Рождеством Богородицы, предназначены для забавы грудничков.

Подозреваю, что св. Лука "поймал" какой-то локальный, может быть даже чисто семейный, элемент традиционного ритуала "восприятия младенца". А потом просто воспроизводили.

Что таким образом можно развлекать младенца — на иконах углядели. А что ребёнок, начавший бегать, может сам махать этой палкой с пропеллером и сам себя занимать — не дошло.

Ни до кого не дошло! Из миллиона взрослых людей — ни до кого! И ещё веков несколько не дойдёт.

При том, что на "Святой Руси" участие взрослых в создании игрушек — чётко фиксируется.

"Видят, но не разумеют".

* * *

— Звяга, мне нужно, чтобы дети понимали азы аэродинамики... итить-говорить... Чтобы понимали движение ветра, относительность движения, ветряные мельницы... Короче. Сделать. Полсотни. Разных. Под руку ребёнка 2-12 лет. Понял?

Молчит. Кивает. Достал.

На волю хочешь? Подальше от Ваньки-лысого? Погоди, это ещё не конец.

— А как у нас кубарями?

* * *

"Кубари" здесь — не знаки различия на воротнике гимнастёрки, а детские волчки. Цилиндрический или подкубический кусок дерева. Нижний край — конус. Под верхним — круговая бороздка. Похоже на венчик на глиняном горшке. Нижний край ставят на твёрдую поверхность. В бороздку закладывают верёвку. Как в пускач трактора. За кончик дёрнул — кубарь раскрутился.

Это — первый уровень.

Уже игра: у кого дольше стоит — тот и выиграл.

Второй: подхлёстывая волчок верёвкой ("плетью"), заставить его крутиться дольше.

Третий: пройти трассу. На половице устраивают препятствия. Да хоть рушник брошенный. Нужно провести свой волчок так, чтобы он перепрыгнул или обошёл препятствие. "Подхлёстывание" становится "фигурным". Заставь кубаря поворачивать или подпрыгивать.

Есть и четвёртый уровень: дуэль на кубарях. Владельцы волчков "гонят" их друг другу навстречу. Нужно, подпрыгивая и уворачиваясь (своим кубарём), сбить кубарь соперника.

Игра популярная. Кубарей в 5-6 раз больше, чем деревянных мечей.

Два первых уровня я в своём детстве проходил. А вот дальше... нужно развивать такой глазомер и координацию движений... которых у меня не развилось. В школу ходить, домашку делать... совершенствоваться — некогда.

В 1999 г. в Японии появился волчок БейБлейд. Функционал сходный. Силовой и энергетический слои, взбирается по вертикальной стене... Ещё и "взрывается". Но мне... не по материалам и технологии.

Волчок — очень древняя вещь. Ещё каменного века. Но я думаю о нормальной юле.

Юла — единственный волчок с механизмом. В 1880 г. — первый патент. Тоже с верёвочкой, как у кубаря и вращающейся ручкой. В 1913 г. — нормальная юла. Лоренц Больц вставил в пустотелый волчок винт и гайку. При вдавливании стержня-винта внутрь юлы заставляет, через трещотку внутри юлы, вращаться. Несколько подряд вдавливаний — приличная скорость вращения.

Следующий Больц — Петер сделал юлу музыкальной: проделал в корпусе отверстия, через которые проходил воздух. Она начала жужжать. К 1937 г. уже воспроизводила детские песенки. К 60-м 20 в. игрушка добралась и до СССР.

Прежде здесь такого быть не могло: нужна пара винт-гайка. Которых в здешней природе нет.

"Я завел юлу -

юла

Громко песню завела.

Глянул в дырочку:

молчок!

Знаю, там — сидит... волчок:

Дышит серенький бочок!

Он вертел — вертел юлу

И завыл тихонько: "Уу-у..."

Завалился на бочок -

Отдохнуть решил волчок".

Хорошее время детство. Только ты этого не понимаешь. Как и про любой другой кусок жизни.

* * *

— Прокуй? Где Прокуй?

— Дык... эта... нездоровится ему. Меня вот послал.

— Понятно.

Мне понятно — Прокую придётся промывать мозги. Да не просто так, а с ёршиком.

Сочетание трёх свойств: истеричности, молодости и глупости — даёт разрушительный результат.

Типичная проблема социализации талантливого человека:

— Я умный! Я такую хрень уелбантурил!

— Молодец. Возьми с полки пирожок.

— Я заставил всех слуг прислуживать! Всех подмастерьев подмастерять!

— Очень молодец. Возьми второй.

— Поэтому теперь я буду начальником! Над всеми! Кто эту хрень захреначивает!

— Не понял. Ты — умный, или ты — начальник? Определись как-то.

Умный человек выбирает "по уму". "Но осадочек остался".

Он — мастер. Он думает. Сушит мозгИ и парит задницу. Делал-делал и... сделал. Ура!

Созвал олухов и остолопов... э-э-э — учеников. И повторил их руками. Ура! — два раза.

Теперь эта хрень уходит в производство, в тираж. Ты заходишь, ну, чисто глянуть благостно: хорошо ли мою хрень интерпретируют в массовом производстве? А они на тебя — как на пустое место! Слушают, но не слушаются! Ну, выскажешь. Как-нибудь... исконно-посконно, ну поломаешь там, чего-то несуразное... Главный ихний прибегает. Морда... так бы и вдарил. Нач.произ.

— Ты тут хто? Дихертор? Так вот, пшёл ты... по своему названию...

* * *

Напомню: приставка "ди-" происходит из латинского и имеет смысл "два". Чем (латинскостью) отличается от "де". Которое имеет смысл французского дворянского титула. В разных словах типа "де-бил" или "де-фекация".

* * *

Он хочет и сам "делать хрень", и командовать теми, кто делают "эту хрень". Он же про неё всё знает!

— Вот царапина — я выцарапывал! Вот загогулина. Всю ночь не спал, думал-мучался. Сообразил: тута — загогулить. А они... ты представь! — выкинули нахрен!

— Оно работает?

— Н-ну...

— Значит, они молодцы. Уменьшили трудоёмкость изготовления без утраты потребительских свойств.

— Чего?! Как это?... Это ж я! Не спал, думал-мучался...

Естественное для мастера чувство утраты части себя, своей души, при передачи изделия в чужие руки, многократно усиливающееся при передаче технологии с правом модификации, у Прокуя осложняется его личной нервозностью. Вот он такой. Истерик. И другого мастера сравнимого уровня — у меня нет.

Ещё его молодость: подстёгивает инстинктивный гонор, стремление в альфы. Везде, во всём.

А глупость состоит в том, что он это всё знает — я не один раз рассказывал. Но понять и принять не хочет.

Звяга и Горшеня — люди немолодые. Разного навидавшиеся. Просто спокойнее. Сходные свойства у них проявляются мягче и тормозятся легче.

Обычно Прокуя придерживал "дядька" — Квасура, немолодой мужичок из черниговских кузнецов. Прибыль моя после Деснянского похода. Я ж рассказывал... Но этой весной он простудился и умер. И Прокуя... заносит.

И чего делать? Последовать своему обычаю и трахнуть Всеволжского глав.кузнеца как-то... изощрённо-вычурно? — чёт не хочется. Или как-то бюрократически-технологически заелдырить...?

С этим придётся разбираться отдельно и глубоко. Иначе потеряю мастера.

— Ну, коли послали, то слушай. Мне нужна юла. Это вот такая хрень.

Рассказываю, рисую, на пальцах показываю. Парень вроде не дурак.

— Первый образец — завтра. Не дёргайся, у вас всё для этого есть. Манефа. От твоих к завтрему — предложения по раскраске. Та-ак. А кто у нас от кожевников? Как с мячами?

* * *

Резиновых мячей здесь... Ну, понятно. Только кожаные. Изредка бывают тканные.

Диаметр 4,5-5,5 см, круглые, из двух полушарий с центральной полоской для сшивания. Внутри плотно набиты соломой, шерстью, мхом.

Кроят из мокрой, иногда разноцветной, кожи. После высыхания кожа плотно обтягивает набивку. Изготовление кожаных мячей — подсобное производство в сапожном ремесле. Самая популярная игрушка — в десять раз чаще мечей.

Раз у меня кожевенное производство — государственное, то и мячи делать — моя забота.

Футбола-волейбола на "Святой Руси" нет. Для хоккея на траве нет клюшек. Почему-то. Кожаные мячики используют для игры "в вышибалочку". Тут и девочки участвуют. Ими же играют в русскую лапту, сходно с бейсболом.

Третья, после кожаных мячей и кубарей, группа игрушек — деревянные шары. Впятеро реже, чем мячи, вдвое чаще, чем мечи, диаметр 3,5-5 см.

Археологи в недоумении: а зачем?

"Подобного размера шары используются для разного вида современных игр (например, крикет), но неясно, для какой они применялись в средневековье".

Да всё для той же!

"... выкапывание довольно большой ямы, называемой касло или котлом, и небольших ямок (лунок) вокруг нее по числу игроков. Водящий старался захватить чье-нибудь место, загнав шар в лунку, остальные игроки должны отбивать его на лету.

Такой вариант игры в шар, выражающий набег врага на мирные жилища, был имитацией реальных вражеских нападений, осад городов и их защиты горожанами. Игра не только развивала ловкость, но и воспитывала боевой и патриотический дух в подрастающем поколении".

Как такая игра выражает "набег врага на мирные жилища"? — М-м-м... оставим на совести археологини. Может, предки — ворогов шариками расстреливали? До состояния "шаром покати"...

Смесь гольфа, лапты и "зарницы". Проявляется на огромном пространстве уже Московской Руси полтысячи лет.

А вот "свайки" тут нет.

Наше же! Исконно-посконно-народное! Ещё не родилось.

Свайка — заостренный железный стержень с массивной головкой. Длина 18,7, диаметр стержня 0,8, головка 12-гранная, ширина грани 2 см.

"Это игра на ловкость, свойственная русским. Небольшое железное кольцо диаметром около 1,5 дюйма укладывается на землю, куда бросают тяжелый железный штырь с большой круглой головкой, ограненной как бриллиант. Игрок бросает таким образом, чтобы она, перевернувшись, кончиком воткнулась в землю посередине кольца. Если он промахнется, то обязан передать свайку остальным игрокам, пока другой не промахнется и не уступит черед первому".

Свайка — ещё и метательное оружие. Она "весит иногда до 4 и 5 фунтов... некоторые утверждают, что бывают до полпуда...".

Игра продержалась до 20 в. Потом трансформировалась в "ножички" с похожими правилами. Сам играл. Разнообразие ножей и плоский клинок, что тоже использовалось в игре, существенно повысило вариативность.

Сейчас, в 12 в., дать детям такой кусок железа... а они потеряют... или поменяют на хрень какую... Не.

Вот поработает моя домна лет десять-двадцать, насытит Русь железом, тогда и "свайку" покажем. Навык-то полезный.

* * *

Что-то пропустил? Да.

— Ещё про деревяшки. Вот про такое.

— Эт... это что?

— Это то, что ты, Звяга, сделаешь в десятке вариантов. Кубики. Деревянные. Шесть граней, на каждой наклеено по картинке. На одном — все разные. На всех — все одинаковы. Сложи в ряд одинаковыми лицами. Давай.

Звяга уныло сопя крутит кубики в руках, складывает, кто-то из помощников кидается ему помогать. Получает по рукам. Манефа тяжко вздыхает. И тут же получает игрушку себе.

— Ещё кубики. Здесь все картинки разные. А все вместе будет лошадь. Или овца. Или лев. Верблюд, собака, медведь. Сложи.

Ух, как они с "бухгалтершой" увлеклись. Друг друга отпихивают. "Не туда ставишь! Где ты у лошади лапы с когтями видела!". Взрослые люди. Которые в первый раз в жизни играют в кубики.

Здесь такого нет и быть не может. Нужна типография, которая даёт одинаковость изображений. И поперечные пилы. Здесь есть лучковые, но... дорого, редко. Если верхнюю и нижнюю сторону доски можно пройти рубанком, то боковые грани кубика остаются шершавыми. Их надо или оклеивать, или иначе обрабатывать.

— А вот это называется детское домино. Пара разных картинок на одно плашке. Найди пару и приложи. А это — чуть сложнее.

Как назвать пазл, мозаика?

— Тоже собери изображение. Только сами части — разной формы. Понятно? А вот это классическое домино. Тут и картинок нет. Просто точки. Играют так...

Правила в двух словах. С "базаром", "отдуплиться" и "рыба".

Почему на "Святой Руси" не играют в домино — понятно. Его только-только изобрели в Китае. В Италию ещё не завезли, на Русь — тем более. Даже слова такого, восходящего к domino ("господин") ещё нет. Нагло прогрессирую веков на шесть-семь. Сомневаюсь, что мой термин пойдёт в массы. Назовут как-нибудь... двоекостица, типа.

— Ещё. Дети всё тянут в рот. Поэтому когда красить или клеить чего-нибудь будешь — спроси у Мары, чтобы не ядовито было. Горшеня, это и тебе. А то от твоих полив... тараканы хорошо дохнут.

— Да я... это ж случайно... это ж только один раз! Больше не повторится. Я уж всё и вылил!

Был у нас только что случай. Такое ощущение, что Горшеня какой-то вариант "китайского мелка" изобрёл ненароком. Что-то фосфороорганическое? "Новичок"? Или смесь пиретринов? Причём, держит низкотемпературный обжиг — не дельтаметрин. Пару горшков поставил для кухни. По счастью — не использовали сразу. А потом... там за день полный горшок тараканов собирается. Со всей округи сбегаются. И дохнут. "Мечта санэпидемстанции".

— Жаль. Нам такого надо много. Сделаешь своей отравы ещё и отдашь Маре. А для детей и вообще, для еды... не использовать.

Никак мне от Звяги не отцепиться. И не в том дело, что я на него как-то особо взъелся, а в материалах. Ткань и кожа, керамика и железо. Но главное для игрушек, как и для всей "Святой Руси" — дерево.

Факеншит! "Голыша" целлулоидного — не из чего!

— Ты как-то сделал мне три разных набора шахматных. Хорошие получились. Да вот беда — все раздарил, ни одного не осталось.

— Ну, эт не забота. Скажешь какой — ещё сделаю.

Бедный плотник мой. Совсем я его замордовал. С панталыку сбил, помороки заморочил. Мы ж тут о игрушках для детей толкуем. А не о моих... хоббях.

— Сделай, будь ласка. Самых простеньких. Тысячу.

— С-ско... Скока?!

— Тысячу. Технология у тебя есть. Мастера есть. Описание мастерской — в Городовой приказ. Терентий, вынести туда же, куда и производство кроваток.

— Да на что тебе стока?!

— Мне? Мне и одного хватит. В каждый приют, в каждое училище. Да не по одному. Каждому тиуну, в каждую факторию. Там зимой мужики с тоски воют. В носе до крови ковыряют, всякой хренью с безделья маются. А так — будет чем пыль с мозгов стряхивать.

Что-то у меня ещё осталось? А, блин, самое интересное чуть не забыл.

— Нут-ка. Убрали лишнее со стола.

Я вытащил на стол маленькое подобие Горшениной водовозки. В пол-ладони размером. С мужичком в шапке верхом на бочке. Без лошади и оглобель, деревянная. Чиркнул пару раз колёсиками по столу, прижал пальцем, оглядывая напряжённо уставившихся в мою руку участников "игрушечного заседания". И отпустил. И оно, потряхиваясь и жужжа, с мужичком, махающим руками, поехало.

— Ой! Ё! Кыш! Брысь!

Бз-здынь.

Два раза.

Здесь нет ничего, что начало бы движение само. Только живые существа. Всё остальное надо пнуть. Толкнуть, потянуть. Человеку или лошади.

На самом деле стрела, отпускаемая лучником, баба в копре — работают на запасённой механической энергии. Тот же кубарь крутится сам. После того как его раскрутили.

Но вот этого — запасания механической энергии в привычной форме — они не видят. Первая ассоциация — живое существо. И они вздрагивают, отшатываются от стола. А уж мужичок на бочке, подымающий то левую, то правую руку...

Второй "бздынь" — здесь телеги без лошади только с горы катаются. А эта — сама едет.

* * *

Детские игрушки в форме повозок известны в разных культурах. Именно по ним, найденных в скифских курганах, реконструированы тогдашние кибитки. А детская повозка у ацтеков приводит археологов в крайнее смущение: ну не было же у ацтеков колёсного транспорта! Ага. Но игрушки — тележки с колёсами — были.

Вот мы все помрём. И накроемся сырой землёй. Тут придут археологи, начнут наши кости перетряхивать и измерять. Найдут такую игрушку. И что они скажу? — "Святая Русь" — страна автомобилей?

* * *

Повозка докатилась до неубранного Горшеней со стола блокнота, поелозила, пытаясь забраться на препятствие, мужичок возмущенно помахал ручками.

— Горшеня, дай-ка её мне.

Как он интересно её берёт. Опасливо.

— Эта... тяжёленькая.

— Чиркни по столу колёсами. Сильнее. Ещё раз. Поставь и отпусти.

— Ой!

Ну вот. Уже не боятся.

Игрушку, осторожно передавая из рук в руки, вернули мне.

Интересно. Какие они разные. Люди, не игрушки. Как по-разному переходят от настороженности, опасения — к любопытству, к желанию подержать, попробовать. К привычности. Дети. И молодые, и старые — дети. Против моих восьми с половиной веков.

Я снял крышку с "водовозки" и показал внутренности.

— Маховик. Такой же у нас в кузнечном — молот таскает. Я колёса крутнул — маховик закрутился. На стол поставил — теперь маховик колёса крутят. Ну и тут... рычажки к мужичку.

Маховики известны уже лет двести. У них приятное свойство: гасят кратковременные скачки нагрузки. И два неприятных: чувствительны к длительным помехам типа трения. Что здесь уменьшается моей пресловутой "колёсной мазью во все дыры". И тяжёлые они.

Здесь такого нет и быть не может: точность осей, балансировка, шестерни... кувалдой не сделаешь.

— Нужно с десяток. Чтобы дети знали, что бывают... повозки самобеглые. Без лошадей или быков.

Ещё одну штучку надо показать.

— Вестовой, подай-ка мне вон тот ящичек. Ух ты мой, хорошенький, вылезай-ка. Прошу любить и жаловать. Змей Горыныч. Трёхглавый, огнедышащий. Постоянно... в напряжении. Видите, как хвост держит? А всё потому, что... где ж она... а вот. Потому что ему в задницу надо вставить рукоятку. Вот так. Чуток покрутить и... поехали.

"Змей Горыныч" в локоть длиной, с задранным хвостом и поднятыми тремя головами, деревянный, на колёсиках, замер, придерживаемый моей рукой.

Держу паузу.

По МХАТу.

По правилу нелегалов: двухсекундная задержка — не отвечай сразу.

Все — во внимании.

Это правильно: будьте внимательны к моим словам и действиям.

Лёгкий толчок, и "Горыныч" резво покатился по столу, не в такт высыпая снопы искр всеми тремя пастями.

Хорошо, что я сперва "водовозку" показал. Только одна женщина взвизгнула и слетела с лавки. Хотя отшатнулись все.

Не доехав до конца стола игрушка остановилась, ещё пару раз выплюнула искры и замолчала.

Мда... Осенью, когда я её делал, не рассчитал малость. Тяжеловата оказалась. А потом вся эта фигня началась. Поход в Киев, одного Великого Князя зарезать, другого поставить... так до ума не довёл.

Снова снимаю крышку-спинку, показываю.

— Плоская пружина. Рукоятку в заднице крутишь — пружина затягивается. Отпустил — она колёсики крутит. Покатился Змей Горыныч во чисто поле.

— А... эта... огнь... ну... с откедова?

— С оттедова же. Пружина разворачивается, крутит блочки, от них петли к головам. В голове стальное колёсико с кремешочком. Как в наших зажигалках. Колёсико крутится, искры вылетают.

Собственно говоря, я воспроизвожу танк Т-34.

Не-не-не! Не настоящий! Просто у меня в детстве была такая игрушка. У него ещё и "ствол" после "выстрела" подскакивал. Тут я тоже думал сделать головы подвижными. Но, факеншит!, "киевский хищник", реформы... Как они мне все...

— А настоящий огонь? Ну... Чтобы как взаправду?

— Можно. В пол-ладони факел. Но Огнедар сильно ругаться будет. Детям такое дать — полгорода сгорит. На, забирай. Через месяц — десяток. С вариациями на ваше усмотрение.

Такого здесь нет и быть не может — нет плоской пружины. Пара пружина-ключ есть в святорусских замках. Но там пружинки — усиками в растопырку. Я про это уже...

— А... это... можно ему ещё и крылья? И чтоб летал? Ну, как взаправду.

Какая у нас любознательная молодёжь! Всё им расскажи, да покажи, да дай попробовать. Аппетит приходит во время еды. И у этих ребят — не уходит.

— Конечно. Раз взаправду летал, то и мы сможем. Вот Звяга вертушек сделает — покажу.

Народ смотрит ошарашенно. Ванька-лысый — Колдун Полуночный? — А что, кто-то сомневался? Посему советую всем присутствующим свои "гонореи" где-нибудь в другом месте "гонореить". Одна из основ власти — "власть информации", что и демонстрирую. Вот таким извращённом образом — "на игрушечном фронте".

Народ разошёлся. Утомлённо-порясённый-озадаченный. А я чуть не кинулся биться головой в стену. С тоски от осознания. От осознания громадности проблем, дел. Учебный приказ — важнейшая, но вовсе не единственная моя забота. Приюты для младенцев — важная, необходимая, но довольно малая часть этого приказа.

Вот это всё, всю эту субсистему воспитания нового поколения "русских людей", вместо прежних "святорусских", нужно спешно — вчера! — оттачивать, настраивать, улучшать... Оптимизировать. От рождения человека, и даже раньше, до его смерти, и даже позже. Нет, учить умерших я не умею, но использовать их как учебный материал для следующего поколения...

Многое уже сделано. МТО мы нормально закрываем. Проколы — в рамках регламентной бюрократической деятельности. Исправляем. Выросло, собралось некоторое количество разумных, толковых людей. Мало. Но они приумножаются, а негожие отсеиваются.

А вот сама суть, целевая область деятельности... не обеспечена качественными технологиями. Отдельные ростки противоречивой направленности.

Меня тошнит от "святорусской" педагогики. По "Изборнику", например. Шире: средневековая школа вгоняет в тоску и мизантропию. Я бы перетерпел. Попостился бы или выпил. Но, факеншит!, они так учат элиту! Тех, кто будет определять образ жизни, направление развития, принятие и исполнение решений в следующих поколениях.

Учат: "Что было — то и будет". "На всё воля божья".

Для моей Руси — такое смертельно.

Надо: "так жить нельзя, и мы так жить не будем".

"Мы наш, мы новый мир построим!". И будем его улучшать и перестраивать. Денно и нощно. Ныне и во веки веков.

Обучение. Образование. Воспитание...

Мало дать младенцам кроватки взамен колысок. Мало построить тёплую избу и сказать: вот школа. Мало сыскать разумных добрых людей, дать им корм: вот учителя. Надо дать им инструмент: чему и как учить. Новую педагогику. Взамен нынешней. Которая растёт от Сократа, Платона и Аристотеля.

Охренеть.

Ну, Ванюша, ты и сыскал противника. Попинать Аристотеля? — А жо поделаешь?

Если я не изменю педагогику, то вырастет у меня всякое-разное... к моим делам негожее. И всё, обо что я нынче бьюсь, рвусь и напрягаюсь... п-ш-ш...

Есть смягчающее обстоятельство: я на две с лишком тысячи лет старше тех греков.

"Хором и батьку бить легче" — русская народная.

А уж всем нашим, типа — "прогрессивным человечеством", не только бедных сильно древних греков, но и всю планету загадить можно.

Выбранный противник внушал опасения и вызывал напряжение. Ума. А не того, о чём вы подумали.

Но об этом позже.

Той ночью на Белом озере мои ребятишки занимались "морским боем" — топили новгородских "волчар" Даньслава.

Перепсиховав до утра, до сообщения о нашей победе при минимальных потерях, я, в несколько взъерошенном состоянии, отправился в приют к Манефе.

На детской площадке, посреди пары десятков двухлетних детишек, занятых своими детскими делами, стоял грек. Не древний, а вполне себе современно-актуальный, в смысле: средневековый. Конкретно: Павскикакий Синопский. Я с ним в Киеве познакомился, в Переяславле поймал и сюда пригнал. "Эксперт по рабам".

Он настороженно оглядывался, отодвигался от малышей, и что-то нудно проповедовал Манефе. Увидав меня она заулыбалась и двинулась навстречу.

— С победой тя, Воевода! Радость-то какая!

— Спасибо. Только победа не моя, а наша. Там Ольбег с Любимом и Диком куролесили. Им и слава. А вот детишки твои ещё, по малолетству, победу нашу не поняли. Надо и им радость организовать.

Я вытащил из кармана закрытой стаканчик, скрутил крышечку и... стал пускать мыльные пузыри.

Разноцветные переливающиеся на солнце, как драгоценные самоцветы, шары стаей, потоком, веером полетели над площадкой, постепенно опускаясь. Мгновение тишины сменилось взрывом детского визга. Пока потрясённые взрослые заворожено рассматривали неторопливо летающие по воздуху "драгоценности", малыши, вереща чистыми, высокими, но совершенно не "владными" голосами, кинулись их ловить. Удивляясь тому, что пойманный в кулак кусок блистающего счастья сразу пропадает, оставляя только мокрое место.

"По всей земле, во все столетья,

великодушна и проста,

всем языкам на белом свете

всегда понятна красота".

Красота полёта, красота радуги...

Вторая струя шариков вывела из ступора персонал, который осторожно, недоверчиво тоже попытался поймать красоту. Даже Павсикакий замедлено, готовый в каждое мгновение отдёрнуть, протянул руку. Заворожённо смотрел, как переливающийся всеми цветами спектра шар опустился на его ладонь. И вздрогнул, когда шар лопнул.

— Красота-то какая...

— Это тебе, Манефа. Вот так повернула, потрясла чуток, отвернула. Вот в это колечко дунуть. Во-от. Полетели...

— Здо-оро-ово...

— Забирай. Скажешь — ещё сделаем. Ну, должен же быть у ребятёнков праздник!

По площадке летали мыльные пузыри. За ними в совершенном восторге бегали детишки. За которыми с чувством зависти следили взрослые: им так побегать... неприлично.

* * *

Очень древнее развлечение. В Помпеях на фресках нарисованные дети, которые играют с мыльными пузырями. Художники ХVII века писали картины о пастухах со сходными играми.

Люди в XIX в. не выливали мыльную воду после стирки — использовали как сырье для пузырей. В 1886 г. "Пирс Соап Компани" впервые изготовила мыльные пузыри на продажу.

* * *

Прежде здесь не было мыла. И, соответственно, мыльных пузырей. Я пришёл и сделал. Мыло. Это — прогресс. Помогает при помойке. В смысле: при мытье чего-нибудь. А теперь — и мыльные пузыри появились.

Коллеги, навык надувать пузыри — это прогресс? Или как? Посмотрите сколько счастья, радости. Это чувство, не память о конкретном событии — дети ещё слишком малы, чтобы сохранить такие воспоминания, а эмоции, формирующие души, останется в них навсегда. Созданное столь минимальными средствами.

Будете прогрессировать — добавляйте глицерин: увеличивает прочность плёнки, пузыри дольше живут.

— Манефа, смотри, одни дети ловят пузыри правой рукой, другие левой, третьи ртом.

— Ага... А как нужно?

— Лучше — всем. Ногой, плечом, головой. Развивает глазомер, координацию, оценка множественных целей... Улучшает и мышцы, и мозги. Придумай игру с ними.

Стоявший рядом Павсикакий раздражённо кривился.

— Смотри, Павсикакий. Вот рождается новое. Чего нет ни у Аристотеля, ни у апостолов. Думай. Как применить это новое — нам на пользу.

— Как они кричат! Как голодные птенцы.

"Простим горячке юных лет

И юный жар, и юный бред".

— Твоё имя означает — "останавливающий зло". Меня остановить ты не можешь. Поэтому прими как "добро". И — споспешествуй.

Ну что ты кривишься как зубной боли? Бывший "эксперт по рабам". Я сделаю из тебя эксперта по людям. Ну, или сдохнешь.

— Они не кричат, Павсикакий. Прислушайся. Тонкий, высокий, переливчатый звук. На разные голоса. И-у-ю. Дети "уй". Мои птенцы поют. Поют от радости. Сделанной мною.

Да, красавица, вы, твоё поколение — другие. Не такие как предки. Выше, сильнее, здоровее. Умнее.

Не всегда. Не все. Не всех. Не во всём. Но — умнее. "Быть умным" становится у нас "культурной традицией". В наследственность? — Видишь ли, кроме классического естественного отбора, со случайным подкидыванием костяшек-генов, в эволюции работают и другие механизмы. Половой отбор, например... Хотелось бы, конечно, чтобы "умность" в нашем народе стала наследственной. Но цена — истребление всех глупых... А без этого — медленно. Не доживу.

Первые массовые замеры "про человеков" начались ещё в Пердуновке. Как бумага с чернилами пошла. Потом стали обязательными при приёме новосёлов здесь, во Всеволжске. Павсикакий и его команда перелопатила накопленный материал, сильно расширила. С тех пор у нас идёт статистика. Поэтому и говорю: вы — умнее. И в части "свалки", и в части "молотилки".

Для меня важен ОКРП. Помнишь, я рассказывал про самку шимпанзе, которая так и не выучилась разбивать орех на наковальне? — Вот за это вас и не любят. За то, что все остальные оказываются в шкуре той бедняжки.

А конкретно... куда это я положил..., а — вот. Средний ОКРП принужденно перемещаемых из-за границы — 5.9. Для добровольных поселенцев — 6.6. Для местных, прошедших нашу систему образования — 7.1. А для приютских младенцев — 7.8. Мда... Довести бы до 9.0. Пока не знаю как.

Ты поняла? Если боец удерживает в голове восемь сущностей, а его противник только шесть...?

Не всегда такое преимущество можно реализовать. Но оно есть. Вы глубже понимаете проблемы, лучше видите взаимосвязи, быстрее находите решение. И, часто, больше решений, чем противник. Включая и неожиданные для него.

"Все жалуются на недостаток денег, но никто на недостаток ума".

Можно жаловаться на телесную слабость, на худую погоду, на тощую землю, на злую тёщу...

Но они-то, противники наши, понимают, что жаловаться надо на "недостаток ума". А это обидно. Очень. Вот они и обижаются. На вас. А на кого? Не в бога же им плеваться.

"В основе возвышения Руси — мыльные пузыри"? — Не выдумывай. Пузырики — только малая часть. Миллионная. В основе возвышения Руси — русские люди. Просто мы чуток людей... изменили.

Приюты Манефы были лишь малой частью системы. Я, в который раз — в третий? — перетряхивал её. Насыщая уже не только материально-технически и кадрово, но и технологически. Изменения шли по всем подсистемам, но дети Манефы попадали к нам в самом раннем возрасте, они могли воспринять больше. "Кому больше дано — с того больше и спросится". И они составляли немалую часть новой элиты. Такого... сиротско-приютского происхождения.

Во Всеволжске продолжался рацухераторский взрыв. И, одновременно — взрывная экспансия по территории. Теперь — взрыв педагогический надо сделать.

Но об этом позже.

Конец сто двадцать восьмой части

copyright v.beryk 2012-2022

v.beryk@gmail.com