Спасти Ссср

Черненко полностью поддерживал политику своего шефа, и если бы он был жив — так бы и шел в его фарватере. Но шефа не стало. И пришлось ему...

Сейчас он, всесильный вождь страны с атомным оружием, который не мог жить без баллона с кислородом рядом — лежал на кровати и мучительно думал о будущем. Он понимал не только то, что он умирает. Но и то что сменить его — некому.

Нормальный процесс смены элит в Советском союзе — сорвался с момента разгрома группировки Шелепина, опасной до начала семидесятых. Шурик Шелепин, молодой вождь советского комсомола— претендовал на высшую должность в стране, и тогда было слишком для него рано. Брежнев сожрал его и его соратников в аппаратной борьбе — но выигрыш сиюминутный обернулся проигрышем. Застой — люди не сменялись на своих местах по десять, двенадцать, пятнадцать, двадцать лет. Партаппарат наслаждался покоем после сталинского ужаса и хрущевского раздрая — но никто вовремя не заметил, что скамейка запасных то — пуста. Именно из того, отставленного от власти поколения — идет большинство диссидентов, антисоветчиков, просто людей держащих фигу в кармане. И когда в восьмидесятых оглянулись — увидели за собой кадровую пустоту...

Андропов это понимал — но кого он мог привести к власти? Только людей из своей системы — КГБ*. А по негласному правилу это было запрещено — как кстати и занятие кгбшником высшей должности в стране. Но и Юра долго не задержался — а следом он.

Надо ему было? Да нет, конечно. Анна Николаевна — в голос рыдала, умоляла не соглашаться. Но он был партийцем. Настоящим. Если партия сказала "надо" — отказываться нельзя.

Но он думал, лелеял в давно огрубевшей душе надежду, что хоть два — три годика... может, пять. Кто же знал...

Он понимал, что все — скоро. По глазам врачей понимал. Не выберется он отсюда. Понимал он и то что у него осталось единственное, что он еще может.

Преемник.

Он лежал и ждал. Пока к нему не зашел прикрепленный — в медицинском халате

— Константин Устинович, к вам Громыко

Черненко показал глазами — зови

Громыко после него — оставался за старшего... возраст все же много значил. Он был последним из поколения сталинских наркомов, мистер нет, лицо советской дипломатии на протяжении не одного десятилетия. И тоже — с виду бодрый старик, а как на деле...

— Константин Устинович...

Черненко показал — сядь поближе...

— Андрей... — он экономил слова и дыхание.

— Костя... смотрю, ты порозовел что-то. Скоро весна, потом лето

Черненко отмахнулся рукой

— Не... доживу

— Да ты чего, Костя. Чего ты сдаешься то.

Черненко снова махнул рукой. Ему надо было сказать... когда он последний раз был в квартире, он упал в прихожей, Анна Николаевна с плачем его поднимала, провела в гостиную, сказала — уйди ты на пенсию, гробишь себя. Он сказал, едва дыша — нельзя, оставить некого. Тогда показывали по телевизору какой-то визит, встречал Горбачев — вот Анна Николаевна и сказала — пусть он работает, а ты уйди.

Тогда ему показалось, что — рано, но сейчас он понимал — времени у него нет. Совсем.

— Андрей...

...

— После меня... должен быть... Горбачев. Понял?

— Да ты чего... Костя, ты чего говоришь то.

— Слушай меня. Страну... угробим... нельзя так... Горбачев.

...

— Горбачев

Силы оставили Черненко, говорить он больше не мог, но он был в сознании и требовательно смотрел на Громыко. И кивал.

Горбачев. Горбачев.

На обратном пути, мчась по обледенелой трассе, Андрей Андреевич Громыко напряженно думал.

Он знал, что Черненко тяжело болен, и рассчитывал воспользоваться этим. Всю первую половину семидесятых — советская дипломатия крайне успешно разыгрывала козырь больного Брежнева, слухи о болезнях которого сама же и поставляла на Запад. Западу нравился Брежнев — после внушающего ужас Сталина и придурковатого Хрушева, который мог снять ботинок на заседании ООН и начать бить им по столу — к власти в СССР пришел понятный Западу барин, сибарит, с понятной биографией, и явно не кровожадный. Послание Громыко западным контрагентам было простым — Брежнев болен. Спешите решить назревшие вопросы, пока он жив, пока он у власти, потому что кто придет после него — непонятно. Так удалось решить важнейшую стратегическую проблему советской дипломатии — заключить Хельсинкский акт, который зафиксировал сложившийся в Европе после Второй мировой войны миропорядок и признал Восточный блок как полноценного участника системы международных отношений. Немало сделали и для разрядки с США — ограничение стратегических наступательных вооружений началось именно тогда, все понимали, что так дальше нельзя.

Но вот потом Брежнев заболел по-настоящему.

Сейчас у власти был Рейган. Громыко только что встречался с ним, в сентябре восемьдесят четвертого. Надежды повторить трюк с больным Брежневым не было — Черненко был болен и так что не перенес бы перелета. Рейгану нужно было хоть что-то, чтобы справиться с кандидатом от демократов Мондейлом — нужны были какие-то гарантии мира и прекращения гонки ядерных вооружений. Хорошо получилось поговорить с госсекретарем Шульцем — тот явно был более приемлем, чем его предшественник Хейг. Вообще, Громыко больше боялся предыдущего президента — Картера. В его команде был Бжезинский, были другие ястребы — а сам он был каким-то непонятным, не имеющим никакого опыта — но с опасными, несгибаемыми моральными принципами. Там где другой поопасался бы, просто из чувства самосохранения — этот пошел бы вперед.

Горбачев...

Громыко понимал, что один из претендентов после Константина Устиновича — он сам. Но понимал он и то что шансов у него немного — за ним ни поддержки силовиков, ни региональных кланов. Он никогда и в стране то толком не работал — все по заграницам. Его не выберут.

Почему Горбачев? Просто хочется покоя — без похорон, без постоянных перетрясок — как при Брежневе. Занял пост — это надолго.

С другой стороны...

Он по своей службе хорошо знал, что происходит на Западе, как там ведется политика. И его не покидала мысль, что выборы первого лица на всенародных выборах — это не так то плохо.

С одной стороны народ спускает свой пар недовольства. За кого проголосовали — тот и рулит. С другой стороны — в регулярных встрясках система закаляется, смена первого лица не становится чрезвычайным событием как у нас.

Трое похорон. Двое — но Константин Устинович похоже и впрямь — не жилец. И что делать? С этим его поручением?

Как то доработав день, Громыко поехал домой. Посоветоваться.

Настоящим министром иностранных дел СССР — ну или хотя бы половиной министра — была Лидия Дмитриевна Громыко.

Сам Громыко был относительно честным (в смысле, сам лично он взятки не брал) — нечестной была Лидия Дмитриевна. Ее появление в любом посольстве — а она рыскала в поисках картин и антиквариата — расценивалось как стихийное бедствие, про хамство этой женщины — ходили легенды. Сам Громыко едва не слетел из-за дела, ушедшего к американцам Шевченко, советского посла при ООН. В коридорах МИД шептались, что за назначение Лидия Дмитриевна взяла брошь с бриллиантами — а когда она приезжала в Нью-Йорк, то они вместе с Линой Шевченко ходили по магазинам, и та покупала ей меха и драгоценности на большие суммы. Деньги, скорее всего, были от ЦРУ. Дело пахло государственной изменой — но Громыко проскочил.

Но с тех пор Громыко вел себя крайне осторожно и американцам старался не перечить — после побега Шевченко у него дома изъяли ценностей на сумму более миллиона рублей, и Андрей Андреевич понимал, что Шевченко там, у американцев, и значит он — у них на крючке.

За окном машины мелькали знакомые улицы... проулки... рогатые троллейбусы, осторожно пробирающиеся во тьме...

Андрей Андреевич подумал некстати — просрали державу...

Дома — был готов ужин, но аппетита не было. Громыко тоскливо поковырял в тарелке, показал жене — пойдем, на лоджию выйдем...

Лидия Дмитриевна появилась в собольей шубе... и Громыко, глядя на ее простоватое, жирное лицо внезапно почувствовал тоску и глухое раздражение... вырядилась... как на корове седло! Это из-за нее все! Ей все мало!

— Я сегодня в больнице был.

На лице Лидии Дмитриевны отразился живейший интерес

— Костя... плохо совсем. С меня взял слово, что я проголосую... за Горбачева.

Лидия Дмитриевна моментально взбеленилась

— Что? Этот сопляк!? Да кто он такой!

— Помолчи! — грубо сказал Громыко — рот закрой!

Пораженная грубостью мужа, Лидия Дмитриевна замолчала. Говорят, что это ей принадлежала хамская фраза "На все посольство два с половиной дипломата!". А может и не ей. Важно то, что именно она стояла во главе системы махровой кумовщины и групповщины, пронизывающей все министерство.

— Просто так я не выполнить просьбу генерального секретаря не могу.

— Да он из ума выжил...

— Помолчи, сказал!

...

— Кто знает, может, он не одного меня обработал. За Горбачевым все андроповские, вся свора. Они нас в момент сожрут и не подавятся!

— Андрей, но как так. Он совсем молодой, ему не по возрасту.

— Не по возрасту, значит, ему наставник нужен. Которому по возрасту.

Лидия Дмитриевна навострила уши

— Кроме Горбачева других кандидатур, по сути, и нет. Потому надо договариваться — кто первый, тот и в дамки. Ты Раису Максимовну знаешь?

— Нет, она ... не по нашей части. Не знаю, где работает.

— Так узнай! И быстро!

— Хорошо, Андрюша, я поняла.

Громыко с тоской посмотрел на темноту за окном. Сколько он не ездил — а все сюда возвращался. И неужели в этом во всем был смысл...

* Так или иначе того короткого андроповского времени все же хватило для того чтобы КГБшники предприняли свой бросок к власти. Нынешнее время принципиально отличается от советского появлением нового дворянства — силовиков, в отличие от тех партийцев готовых реально лить кровь.

Несколько ранее

Вашингтон, округ Колумбия

Военно-морская обсерватория

Январь 1985 года

Бывший директор ЦРУ, а ныне вице-президент США Джордж Герберт Уокер Буш, вернувшись с заседания Совета национальной безопасности, приказал немедленно собирать свою команду. Она по-прежнему была интегрирована в ЦРУ и проходила там как "Команда Б" — команда по альтернативной оценке угроз. Прежде всего, советской угрозы. В нее вошли люди, которые до этого делали скорее академическую, нежели разведывательную карьеру. А так же несколько человек из команды сенатора Голдуотера, который сказал: умеренность при защите свободы — не добродетель*. Экстремизм в защиту свободы не есть зло. В нее входили, например такие люди как Элиот Абрамс, заместитель госсекретаря США, ответственный за наиболее грязные внешнеполитические акции администрации Рейгана. Или Кондолиза Райс, специалист по СССР, ученый, внештатный сотрудник ЦРУ, аналитик по советской угрозе.

Мало кто знал, что Буша как вице-президента — Рейгану навязали. Рейган был чужаком, киноактером, да еще и из Калифорнии, его поддерживали совсем не те люди, которые обычно дают деньги на предвыборные кампании республиканцев. Но партия была тяжело ранена сначала делом Никсона, а потом еще неожиданным выигрышем, по сути, случайно оказавшегося в Белом доме Джимми Картера**. И все прекрасно понимали, что партия должна измениться — иначе она может погибнуть.

Так в пару Рейгану встал техасец Буш, бывший директор ЦРУ и конгрессмен, бывший посол в Китае. У каждого из них — у Рейгана и у Буша — были свои команды, ориентированные только на них. Проблемами СССР занимался в основном Буш, а не Рейган, как и всей внешней политикой, особенно в связи с разведкой. Внимательные наблюдатели — подмечали, что со временем люди Буша исподволь перехватывали рычаги управления. Причин было две — у них были источники финансирования, и в целом они выглядели представительнее и хорошо умели выступать. В отличие от бывшего актера — Буш в политике был не новичок.

Сейчас, смотря со второго этажа обсерватории, как съезжаются его люди, как идут по саду замерзшие под январским ветром автоматчики с собаками — Буш с досадой думал — как не вовремя. Ситуация в Москве на самом деле не была в приоритете у администрации, хватало и других забот. Они пытались решить проблему с Тегераном, одновременно ожидая смерти престарелого аятоллы Хомейни и гадая, что будет после него. Как то пытались отслеживать обстановку в Бейруте. Пытались не допустить реализации теории домино в Латинской Америке — а заодно и что-то сделать с потоком наркотиков. Во Франции пришли к власти коммунисты. В Афганистане продолжали сопротивляться моджахеды. В Турции все менее приемлемым становился режим генерала Кенана Эврена. На всем этом фоне старых и новых болячек — русский медведь выглядел привычным пугалом, если бы не одно "но". Из Москвы поступило сообщение, что их генеральный секретарь Черненко может умереть в любую минуту. И надо было понять, кто будет следующим и какие риски влечет это для США.

Ситуация с Андроповым была всем памятна, нового воцарения главы КГБ никто не хотел...

Из такси выбралась женщина в ветровке, безошибочно посмотрела наверх, увидев хозяина обсерватории — помахала рукой

Конди...

— Итак...

Собрались у камина в неофициальной обстановке. Решили согреться пуншем, приготовленным лично Бушем — он пошел помочь Конди Райс, которой доверили эту работу как младшей в группе. Бущ выделял эту женщину не столько за ее острый ум, сколько за способность объяснять сложные вещи простыми словами. Обычно — люди сыплют терминами, пытаясь выглядеть умнее, чем они есть на самом деле. Конди была не такой...

Когда Буш был директором ЦРУ, в коридорах шептались, что у долговязого техасского конгрессмена и молодой чернокожей барышни из провинциальной Алабамы отношения более близкие, чем это допустимо. Это было не так. Буш и Конди Райс сошлись по многим причинам. Оба провинциалы — Техас ведь тоже провинция, и Буш всегда неуютно чувствовал себя рядом с умниками с побережья, которые одним своим видом давали понять, что они думают о неотесанном техасском мужлане. Когда его назначили директором ЦРУ, Буш думал что это финиш, последнее его политическое назначение, особенно после катастрофы, которое Агентство пережило при Колби, и кровопускании при Тернере. В Агентстве, заполненном выпускниками с Лиги Плюща, он мало на кого мог опереться. Конди — лично была в Польше и СССР, говорила по-русски, но при этом она была провинциалкой с Алабамы, говорящей на том же языке, что и бывший посол в Китае. Потому то Буш ей и доверял — как мало кому

* * *

. Но кроме интеллектуальной близости — никакой иной не было.

— Есть что-то новое? — негромко спросил бывший посол, когда Конди смешивала напиток

— Мы близки к цели — сказала она

Бывший директор ЦРУ кивнул, достал бутылку виски, откупорил и щедро долил стаканы. Конди Райс с ужасом посмотрела на бывшего директора, тот подмигнул. Про проблемы с алкоголем в семье Бушей она знала — старший был заправским алкоголиком

* * *

...

— Итак, джентльмены — ввел всех в курс дела Буш — согласно последним данным, поступившим из Москвы, их лидер настолько плох, что из больницы он уже не выходит. Станции во Франции и Германии сообщают о консультациях советских специалистов с местными врачами и закупках современной аппаратуры для искусственного дыхания. Мы, разумеется, не препятствуем этим попыткам, но развитие ситуации таково, что мы должны быть готовы к любому развитию событий в Кремле. И разумеется, по возможности, способствовать избранию выгодного для США человека. Конди, кто там у нас есть?