Спасти Ссср

Я вот никак не пойму — они специально что ли? Или издеваются.

Вообще, я коснулся еще немногого, но увиденное настораживает. Союзные республики упорно пытаются заполучить все новые и новые производства в ущерб РСФСР и центр их в этом поддерживает. По крайней мере, не препятствует.

По пути на Лубянку, я думал, а что делать с центром России? Со старым центром — Рязань, Ярославль, Калуга, Тверь, Новгород, Иваново, Владимир.

По сути, самые обделенные территории в Союзе. Заступиться за них некому, лоббировать тоже — только если кто-то проберется на самый верх. Снабжение по остаточному принципу — все забирает Москва. Мечта — в ту же Москву, лимитчиками.

По сути, тут ситуация выходит за рамки экономических проблем. Там еще в царские времена была жуткая перенаселенность и на эти же территории — пришелся страшный удар всего двадцатого века. Голод, гражданская, Великая отечественная, индустриализация — черпали черпали из резервуара. И — вычерпали. У России больше людского потенциала нету — двух и то хорошо если рожают.

По идее... знаете что? Эти земли легко превратить в одни из самых богатых и изобильных во всем Союзе, но при одном "но". Если раздать людям по сколько-то земли и разрешить мелкое частное хозяйство. Кому свиней держать — и не одну, а десять, двадцать. Кому пяток коров. Кому теплицы с цветами и помидорами.

Москва съест всё.

А знаете, почему сейчас вся левая морковь в Москве — не отсюда, а из Казахстана и Киргизии, там китайских гастарбайтеров на поля нанимают. А потому что там человек человеку — свой. Все — ОБХССники, председатели — смотрят сквозь пальцы. Только у нас щемят.

Что же мы за суки, прости господи. Друг другу худшие враги, грыземся как...

Народ...

Чебриков — не уезжал с работы, ждал. В очках, седой, в нем не было ни грамма импозантности Андропова. Похож был на управдома.

— Виктор Михайлович...

— Михаил Сергеевич, вот не ждали

Адъютант внес чай, печение...

— Виктор Михайлович — я отодвинул дымящийся стакан в подстаканнике — у вас тут есть ленинская комната?

Чебриков удивился

— Конечно, есть.

— Давайте там поговорим

В ленинской комнате, несмотря на статус самого здания, все было очень просто. Жесткие стулья с красной обивкой, на стенах портреты, небольшая трибуна. Хитрый, ухмыляющийся Дзержинский, рядом с Лениным...

— Собрания часто проводите?

— Как положено. Секретарь Парткома у нас товарищ Агеев...

— Наверное, интересные тут партсобрания...

...

— Люди не раз бывавшие на Западе, которые могут сравнивать.

— Это да, Михаил Сергеевич. Но это только придает уверенности в том, что наш путь единственно верный.

— Да. Это хорошо...

...

— Это очень хорошо.

Я встал. Резко.

— А вам не кажется, товарищ Чебриков, что мы как то ... легкомысленно относимся к наследию Владимира Ильича? Проматываем его, как пьяный купчик...

Чебриков тоже вскочил... в его глазах было недоумение и даже страх. Я уже понял... просек, как здесь можно добиться всего чего угодно... ну или почти всего. Они же все... не то что запуганные... хотя и запуганные тоже. Они все время живут в каких-то жестких рамках... им предписано буквально все на свете. Где жить, как жить, что носить, что одевать, что говорить, что положено, что не положено. И если кто-то резко выходит за рамки... как бы сказали в двадцать первом веке, выбрасывает их из зоны комфорта — они моментально цепенеют. Никто из них ни к чему не готов.

Они так и страну просрали в девяносто первом. Никто не был готов действовать в совершенно незнакомой, быстро меняющейся обстановке. Никто не был готов отвечать насилием на насилие. Что произошло девятнадцатого августа девяносто первого года? Чудовищная по своей глупости демонстрация. Почему то в СССР была такая идиотская по самое не могу традиция — если принималось какое-то важное политическое решение, в ознаменование того что оно окончательно вводились танки в город. Это было при снятии Берии, потом Хрущева. В девяносто первом — кое-какие силы, хотя не такие конечно, вошли в город и в январе. Потом — Вильнюс, Тбилиси. И как финал всего этого — Грозный. Они и там ввели танки в город не для того чтобы воевать, а для того чтобы продемонстрировать решимость. Как то никто не рассчитывал, что у чехов есть гранатометы, и они расхреначат ни к чему не готовые силы к чертовой матери.

Что говорить — если бы ГКЧП не двинули танки в город, у них могло бы и получиться. Танки — все это дало перевороту визуальную картинку и поставило на дыбы, как Запад, так и москвичей. Это породило сопротивление — потому что было чему сопротивляться.

А теперь представьте — Горбачев арестован, но танков в городе нет. Есть спецназ, но его не видно, он не бросается в глаза. Кто-то будет выходить на улицы, строить баррикады? Может, пойдет на штурм Кремля? Зачем, если Горбачева все уже ненавидели?

Вопрос тогда оставался только один — как договориться с Ельциным и Россией. Единственное действительно кардинальное отличие той ситуации от сегодняшней — не только республики, но Россия, РСФСР — осознали себя, и быть просто строительным материалов — уже не готовы. В сущности бунт Ельцина против союзного руководства очень напоминает бунт американцев против Короны — no taxation without representation. Россия должна была играть в новом союзном объединении не просто ключевую, а безусловно доминирующую роль, чего Горбачев не хотел и смириться с этим не мог. Но договориться можно было одним гениальным шагом — заменить Горбачева на Ельцина. Ельцин второй президент СССР — не самый невероятный вариант. И многие потом — в частности Шаймиев — говорили что Ельцин не потерял бы страну как Горбачев. Думаю, он прав. С Ельцина — хватило бы и танки бросить на непокорных. А остальные бы сделали выводы.

— Товарищ Чебриков. Наша страна — отстает по ряду важнейших направлений научно-технического прогресса, причем отставание это — все нарастает. Микроэлектроника, некоторые направления химии. У нас провалы по целому ряду направлений производства товаров народного потребления. У нас провал даже по сельскому хозяйству. Как это понимать?!

Я сел. Показал Чебрикову.

— Да вы садитесь, садитесь...

...

— Маркс говорил о том, что в обществе должен быть достигнут некоторый минимально необходимый уровень технического прогресса для того чтобы стал возможен переход к коммунизму. Как вы считаете, он у нас достигнут?

...

— Смелее. Нет ведь.

— Нет — вынужден был согласиться Чебриков

— А почему? Вот вы председатель КГБ, фронтовик. Информированный человек. Не могли же не задаваться таким вопросом.

Чебриков взял паузу

— Аппетиты у людей растут — сказал он — нам так много было не надо.

— Верно. Мир развивается, развивается человечество, вместе с этим растут и потребности людей. Это нормально. Идет глобальное соревнование систем. Коммунизма и капитализма. Мы не сможем выиграть в этом соревновании, если не сможем лучше удовлетворять насущные нужды человека, чем капиталисты.

— Да, но... Мы же жертвовали.

Да. Жертвовали.

Вот этот разлом проявился уже в семидесятые. Поколение Брежнева, фронтовики — пожертвовали для будущего всем. Многие — жизнями. Не меньшим пожертвовало и ленинское поколение.

А новое поколение сказало — а мы не будем ничем жертвовать. Мы будем жить здесь, сейчас и для себя.

Вот этот вопрос и разломил пополам семьи и поколения, а 1991 год только конституировал этот разлом. Но еще до того было заметно, что отцам и детям просто не о чем поговорить. Если не переходя на крик....

— Виктор Михайлович... жертвы, которые принесли ради нас наши отцы и деды святы. Но рано или поздно — пора переходить от надрыва и жертв к нормальной работе. Не согласны?

— Что-то я не пойму, о чем вы, Михаил Сергеевич...

— Чертеж секретного истребителя выкрасть намного сложнее, чем чертеж стиральной машины нового поколения. Но стиральная машина тоже нужна советским гражданам. Понимаете?

— Начинаю понимать.

— К сожалению, мы не могли да и сейчас не можем вкладывать в НТР столько, сколько капиталистический Запад. Мы только-только подняли страну из руин. Только-только закончили реализовывать планы по инфраструктуре. Но мы можем за счет рационального использования ресурсов производить тот же товар дешево и большими партиями. Это раз. Второе — что у нас происходит с ценами на нефть, с ценами на зерно, с ценами на все то что мы продаем и покупаем. Почему то что мы продаем дешевеет, а то что мы покупаем — дорожает. Нет ли тут какого-то... заговора что ли

Заговора тут не было это я точно знал. Я своими глазами видел, как Россия начала не покупать, а продавать зерно, и как в короткое время захирел весь американский центр и юг. Они ведь жили этим, питались этим, и не так плохо жили. Сейчас там ржавая пустыня. Хорошо имеет тот кто работает на федеральное правительство, служит в армии или работает в тюрьме — а все остальное медленно вымирает. Трамп обратился именно к этим людям, он был против глобализации и против вмешательства в дела других стран не потому что его подкупил Путин. Он рассуждал просто — демократизация других стран в случае ее успеха создает США не друга, а конкурента. Причем США последовательно создали себе конкурентов: Германию, Южную Корею, Японию и вот теперь Китай. Россию тоже можно включить в этот список — США боролся с СССР и победил, но итогом победы стало то, что Россия продает на экспорт то что раньше покупала. Побережья то живут — они в основном на услугах и хайтеке. А вот индустриальный центр... Чтобы США стали снова великими — надо перестать помогать другим странам и плодить себе конкурентов, вот и всё.

— Михаил Сергеевич. Чем КГБ может помочь?

— Ну... скорее я жду предложений от вас. Например, можно было бы создать некий комитет... с одной стороны по поиску новых, прогрессивных технологий, а с другой — товарищи из промышленности по их внедрению. Предложения по покупке разорившихся предприятий... при Сталине скупали целые заводы, почему сейчас это не делаем? Что мешает?

Особенно если я знаю, что надо покупать, а что не надо. В принципе, меня удивляет то что СССР скупает только новое оборудование. А если есть целые заводы, продающиеся с молотка по причине банкротства? Их что купить мешает?

...

— А с другой стороны — цены на предметы экспорта устанавливаются на бирже. Что нам мешает или самим попробовать повлиять на торги или по крайней мере помочь тем кто влияет в выгодную для нас сторону.

...

— Тут тоже надо создавать рабочую группу. И не одну.

— Сделаем, Михаил Сергеевич

Вот теперь он понял. Проникся.

— Это не приказ. Это поручение партии.

— Все понятно. Я сам член партии

— С какого года

— С сорок четвертого.

Да...

— На войне принимали?

— Да... там проще было. Сказал — прошу считать меня коммунистом. Выполнил задание — и все.

...

— Меня после форсирования приняли. Вместе с теми, кто жив остался.

Вот так вот. И как обманывать таких людей?

А надо. Придется.

— Еще, Виктор Михайлович...

...

— Что-то слышали про станцию Тримайл-Айленд?

— Признаться, нет.

— Это атомная станция. У них пожар был и чуть ли до взрыва не дошло.

...

— Вот мне и тревожно. Атомщики наши. Военные понятно — а гражданские. Я недавно услышал — мол атомная станция все равно что ТЭЦ. Это же уму непостижимо так думать. Люди, в руках у которых мирный атом — так безответственно относятся к своей работе, к тем силам, что держат в руках. Просто уму — непостижимо.

Одной из причин, почему стала возможной чернобыльская катастрофа — была как раз самоуспокоенность. Была принята крупная программа строительства АЭС, люди нервничали, их убеждали что это безопасно — и поверили в это сами атомщики.

Но пара слов — и завинтится колесо, и под него попадут и невиноватые, но главное — Чернобыль так и останется никому не известен

— Может, КГБ взять под контроль атомные станции и их персонал. Как опасные объекты. Проверить персонал надо бы, кто чем дышит. Кто антисоветчину читает, кто опасно разгильдяен на работе... ну не мне вас учить

— Сделаем, Михаил Сергеевич

— Вот и хорошо. Вы кстати заходите к нам с Раисой Максимовной, не стесняйтесь. Посидим... Юрия Владимировича вспомним. Не хватает его нам, ох как не хватает...

На обратном пути снова пристал Михаил Сергеевич

— КГБ верить нельзя

— Вот как? Это почему?

— Они себе на уме. А товарищи, если узнают, что ты навещал Чебрикова — станут творими врагами. Так не принято.

— Да... обстановка тут у вас... нездоровая.

— Кстати. А что такое ГКЧП?

— При чем тут это?

— Ну, ты упоминал...

— Государственный комитет по чрезвычайному положению. Путчисты. Скинуть тебя хотели в девяносто первом.

— Путчисты? Это как в Чили?

— Да нет, не как. Труба пониже и дым пожиже — но идея та же.

— Мерзавцы! А кто это был?

— Да все, все руководство. Главный у них Янаев был.

— Янаев?! Этот пьяница?

— А можно тогда вопрос. Зачем ты этого пьяницу своим замом сделал?

— Замом? У генсека нет замов.

— Вице-президентом.

— Как вице-президентом? У нас нет этой должности. Ты ничего не путаешь? Может, с Америкой...

— Да нет. Не путаю. Ты первым президентом СССР стал. И последним.

...

— Чего молчишь?

— Понять пытаюсь. Как так?

— Это тебе Яковлев посоветовал, посол в Канаде. Ты его совету последовал, но поздно уже. Тебе надо было избираться в восемьдесят пятом или восемьдесят шестом. И обязательно на всенародных выборах.

— А я как избрался?

— На Съезде. В виде исключения.

— Ну, это правильно.

— Нет, неправильно. Причем дважды. Первый раз, что в виде исключения. Второй раз — что Съездом. Президент должен иметь собственную легитимность, а не исходящую от Съезда.

— Легитимность?

— Мандат. Так понятнее?

— Да. Но так неправильно. Съезд это высшая власть в стране...

— Съезд это большая говорильня. Митинг. Он не может принимать управленческие решения. Их принимает кто-то один и несет за них ответственность. Полную.

— Нет, ну так нельзя. С товарищами надо посоветоваться... один ум хорошо, а два...

— А два это уже говорильня. Б..., если на предприятии не один директор, а несколько, что будет? Если в министерстве несколько министров что будет?

— Так нельзя сравнивать...

— Это почему нельзя то. Принцип один и тот же. Кто-то должен принимать решения и нести за них ответственность. Если решения принимает группа, то большую часть энергии и времени придется тратить на согласование вопросов и обеспечение единства группы.