— Гостинцев возьми, — велел Ерофеич, когда он уже совсем был готов. Домовой сунул в руки две резные шкатулки собственного производства. — Поменьше — это зеркальце для госпожи Бастинды. Побольше — гарнитур для матушки Сольвейг и всякое, по мелочи. Не напутай, слышишь ли?
— Слышу-слышу, не бухти, — хмыкнул Антонин, уменьшая подарки под укоризненным взглядом домового и рассовывая по карманам.
Аппарировал он прямо к воротам поместья, координаты леди написала. Так вышло, что у Ричарда в гостях ни разу не бывал, потому с интересом оглядывался. Замок, башни которого можно было разглядеть от ворот, впечатлял. Чувствовалась во всём основательность и добротность. Его встречали, и Долохов с удовольствием пожал руку Трою Хейли, одному из лучших боевиков Лестрейнджей.
— Неужели так устал с младшим заниматься, что меня просят?
Трой философски пожал плечом:
— Намучаешься с малым, тогда и поймёшь меня. Это огонь, а не мальчишка. Старший-то спокойный, а этот... что твоя ртуть. Так что удачи, Антонин. Но сначала просили в дом. Леди Сольвейг ждёт.
— Само собой, — кивнул Долохов, заинтригованный боевиком. С Рабастаном ему мало приходилось видеться, издали вполне себе обычный подросток, но слова Хэйли заставили воспрянуть духом. Возможно, уроки не будут такими скучными, как показалось вначале. Трой не был склонен к преувеличениям, да и болтуном его нельзя было назвать. Значит, правда как ртуть? Хотя что удивляться, когда родная бабка у мальчишки сама леди Сольвейг.
Она ждала его на высоком парадном крыльце в красивой тёмно-зелёной мантии, серых сапожках с острыми носами, выглядывающих из-под подола, и серебристо-серой шали, наброшенной на плечи. Постарела не сильно, хотя минуло больше тридцати лет с их вояжа, а вот светло-серые глаза блестели всё так же молодо и задорно. Разве что паутинки морщин залегли чуть глубже.
Антонин оробел, едва не застыв от нахлынувших чувств под насмешливо-добродушным взглядом. Потом решительно взбежал по ступенькам и сразу опустился на одно колено, целуя протянутую руку.
— Моя леди!
— Твоя, как же, бессовестный мальчишка. Ну-ка вставай, не заставляй нагибаться.
Он вскочил, широко улыбаясь, а Сольвейг потянула его за хвост, чтоб наклонился, и расцеловала в обе щёки.
— Ну здравствуй! Ух какой вымахал, не достать!
— Да я и тогда был с вас ростом, — хрипло ответил Антонин, дурея от желания схватить в охапку эту хрупкую леди и подбросить высоко-высоко. Только ведь невместно. В итоге всё же не удержался, уж больно крыльцо было широкое. Подхватил за талию, закружил быстро и весело, заслужил серебристый смех, не сердитый, довольный, поставил перед дверью, переводя дух.
— Эх, непутёвый, — усмехаясь, покачала головой леди, распахивая дверь. — Пойдём, не завтракал ещё, наверняка? Я велела накрыть у себя. Разделишь со мной трапезу?
— С удовольствием! — кивнул он обрадованно. Почему-то завтракать со всей семьёй Лестрейнджей ему не слишком хотелось. А аппетит нагулять успел. — Спасибо!
О гостинцах он вспомнил, только когда вторую порцию каши уплетал — не хуже, чем Ерофеич готовил. А горячий чай с добавлением каких-то травок и вовсе вернул в детство, когда Сольвейг отпаивала после того, как под лёд провалился. Ох, и ругалась тогда добрая леди, вспомнить приятно.
— Гостинцы тут, от Ерофеича, — потянулся он за брошенной на софу мантией. — Вам, моя леди, и вашей мелкой.
— Да уж не мелкая, всего-то на полтора года младше тебя, — Сольвейг рассматривала его, словно заморское чудо. — Давай гостинцы, только позже посмотрим. Расскажи, как родня.
— Да что там, — Антонин увеличил шкатулки, поставив на край стола. — Дядька мой, Фёдор, с тётушкой в Праге живёт. Давно уже туда уехал. Младший кузен где-то путешествует, старший здесь, в Лондоне. У него бизнес общий с тестем, это Аллены, которые по дереву, мебель там дорогая всякая, мётлы. Я не вдавался в подробности. Младшему сыну года два. Тоже хотят перебраться в Прагу.
— К отцу поближе?
— И это тоже. И детей в Дурмстранг отправить хотят. Хорошее дело. А кузина, — голос Антонина потеплел, — заканчивает уже Дурмстранг. Агнешка. Совсем не в родню пошла, а в меня. Вот честно говорю, такая же боевая девчонка, вы бы видели!
— Агнешка? — переспросила с интересом Сольвейг.
— Сестрёнка, — широко улыбнувшись, кивнул Антонин. — Красавица, даром, что мелкая.
— У тебя все мелкие, — хохотнула Сольвейг. — Привози ко мне, погляжу, кто ледяное сердце растопить смог.
— Скажете тоже, — нахмурился Долохов. — У меня сердце мягкое, как вот эта сметана. Вкуснейшая, кстати.
— Мягкое, да. Только дядьку и старшего кузена не жалуешь, а младшего и сестрёнку любишь. И не отрицай, кого обмануть-то хочешь?
— Да чего отрицать. Просто Агнешка, она же им не родная, приёмная, какая-то дальняя родня тётушки, сирота. Правда, они приняли её в семью, воспитывали, как родную дочь. Но только именно мне она письма пишет, да и навещать её в ту школу никого не пускают, а у меня знакомства. Ну и гостинцы там, денег тоже карманных много не бывает. Меня дядька попросил, ещё когда она на первом курсе училась. А мне не сложно. А то, что они передавали, разве это девчонке нужно? Одеждой там и так всех обеспечивают, а эти жалкие три галеона в месяц...
— Ну-ну, не горячись, понимаю всё. Колдография есть? Хоть посмотреть бы. Любопытно же.
— Есть, — Долохов расстегнул ворот и достал цепочку с большим медальоном. Раскрыл его и, пересев ближе к Сольвейг, показал.
— Блондинка, — удивилась та, с интересом вглядываясь в снимок. — А хорошенькая-то какая! Боевая, говоришь?
— Даже не представляете насколько, — с удовольствием подтвердил Антонин. — Только зовёт меня Антошкой, не смейтесь. Запрещать бесполезно. Позапрошлое лето у меня гостила, дядя с тётушкой тогда путешествовали, а у кузена только-только младший родился, так ко мне отправили. Вот она радовалась-то, и Ерофеич был на седьмом небе, хотя эта егоза вверх дном всё перевернуть пыталась.
— А после окончания куда? К отцу приёмному, в Прагу вернётся?
Долохов нахмурился, пряча медальон под рубаху, пересел обратно на своё место, рассеянно глотнул чай и только тогда ответил.
— В Англию хочет, опять ко мне. Кузен к лету уже в Праге будет. А я... Ну как тут поселишь незамужнюю девицу в доме холостяка, пусть и кузена? Да, есть Ерофеич... И дом большой, места хватит на десяток таких девиц. Только всё равно неприлично. Просто нужно же ее в свет выводить, балы всякие и прочее... Не бередите душу, моя леди.
— Ну, до лета времени много, что-нибудь придумаешь. Ты всегда головастым был. Лучше скажи, почему холостой до сих пор? Или не нашёл ещё ту самую?
Долохов фыркнул, откинувшись на стуле и сыто щурясь:
— Нашёл, и предостаточно. Только вот жениться не тянет.
— Понятно, — кивнула Сольвейг. — Ладно, позже ещё поговорим. Иди, внучка моего погоняй, да пожёстче. Тоже весь на нервах, любовь у него, страдания. Так что надо дурь из головы выбить.
— Развлечёмся, — согласно кивнул Антонин, поднимаясь кошачьим движением из кресла. — Любовь выбить не обещаю, а остальное с превеликим удовольствием.
* * *
Младший Лестрейндж встретил его в тренировочном зале холодной улыбкой и недоверчивым взглядом.
— Представляться не будем, знакомы, — сразу же сказал Долохов, оглядывая помещение. — Обращаться можешь по имени — Антонин, если забыл. Или по-простому — наставник. И сразу вопрос — тебе для сдачи СОВ или по-настоящему позаниматься хочешь?
— А что, есть выбор? — спросил нахальный мальчишка, даже палочку не доставший.
— Уже нет, — любезно улыбнулся Долохов и атаковал.
Впрочем, отлетевший в дальний конец зала Лестрейндж тут же взвился на ноги, посылая в наставника целую серию проклятий. Палочку достал в полёте, не иначе. И стиль Троя Хэйли прослеживается хорошо. А что не достал — так не родился ещё тот маг, что справится с Антонином Долоховым один на один. Но потенциал есть, надо признать.
Спустя десять минут на юного мага было жалко смотреть, но младший Лестрейндж даже не думал сдаваться. Если бы кровь не хлестала из разрезанного плеча, заливая пол, Антонин бы дал ему ещё немного времени спустить пар. А так связал, заодно наложив Силенцио, не надеясь, что приказ будет услышан.
— Я сейчас тебя развяжу, и будешь сидеть смирно, пока залечиваю руку. Усёк? Моргни, если понял. Вот умница.
Рабастан тяжело дышал, но руку дал и послушно сидел на наколдованном табурете, только сжимал зубы, когда зелье касалось открытой раны. Смотрел исподлобья — чисто волчонок. Приручать ещё и приручать.
— Готово. Где ещё болит? Что? Нигде? Не заставляй себя ощупывать. Молоденькими мальчиками я не интересуюсь, но ты такой хорошенький... Так что не искушай.
— Что вы...? Я не...
— Запоминай, Рабастан, — жёстко оборвал Долохов. — Если я спросил "где болит", показываешь знаками или говоришь. Мне тебя не жалко, понял? Но с полутрупом заниматься я не стану. Итак, последний раз. Где ещё болит?
— Нога. И спина.
— Молодец! Снимай рубашку и сапоги. Нога эта? Отлично.
Когда царапина на ноге была залечена, а синяк на спине сведён, Долохов выбил ногой табуретку из-под подопечного, сразу посылая слабую молнию в то место, куда упадёт. Только тот умудрился увернуться и вскочить. Взгляд его ничего хорошего не сулил.
— Не расслабляйся! — усмехнулся Антонин, чуть наклонив голову, чтобы пропустить Аваду. — Что ж ты так сразу? Ай, нехорошо! А если явятся авроры и палочку проверят?
— Зал экранирован, — хрипло отозвался мелкий убийца. Хотя мелкий — это условно. Уже вымахал не ниже Рудольфуса.
— Правда? Чудно, — обрадовался Антонин. — Круцио! А прыгнул так зря. Наказание за Аваду примешь всё равно. Круцио! ... Фините. Ну что? Готов слушать? Правило номер раз — никаких непростительных. Уяснил? Отвечать!
— Да, мистер Долохов! — ученик поднялся с пола, словно Круцио показалось ему щекоткой. Четыре секунды, но всё же. Силён! Только губа прокушена.
— Чудно, мистер Лестрейндж! Правило номер два — если я сказал "стоп" — это значит стоп! И ничего больше. Это ясно? Экспеллиармус! Отлично, Секо!
Когда спустя сорок очень насыщенных минут Рабастан не пожелал остановиться на однозначный приказ, Антонин просто приложил его одним сильным заклинанием, едва не размазав по стенке. По которой тот и сполз, выронив палочку и закрыв глаза. Ну чисто ягнёночек на заклание.
— Встать! Малыш, тут командую я. Или поднимайся, или придётся тебя взбодрить.
Вскочил, вызвав уважение, и даже палочку подобрал — левой рукой. Правая повисла плетью.
— Стоп! Пока довольно, подойди сюда.
Сеанс лечения потребовал времени. И усвоивший науку ребёнок сразу вскочил на ноги, мгновенно становясь в боевую стойку.
— Присядь, — предложил Долохов, усаживаясь прямо на пол и внутренне вздыхая, когда волчонок послушался. — Сейчас немного поговорим. Итак, на кого злимся? Кто так достал, и почему он ещё жив?
— Не злюсь, — устало ответил парень, отводя глаза. — Простите. Ну, за Аваду.
— Прощаю. Можешь спрашивать.
В глазах, уже не таких злых, появился слабый интерес.
— А вы правда лучше Нотта?
— Хм, тебе это в самом деле интересно, или тут что-то личное?
— Отец говорил, и бабушка, — уклончиво ответил Рабастан. — Просто он должен был со мной заниматься... Но отказался.
— Насколько понимаю, не просто отказался. Магнус замещает в школе Антуана Робертса, который только женился. Уважительная причина, как считаешь?
Парень замер, удивлённо приоткрыв рот, а потом зажмурился, сжав кулаки, и простонал так, что проняло даже Антонина.
— И где ещё болит? — ровным голосом спросил он.
— Тут, — парень на удивление быстро с собой справился, поглядев ясным взглядом и приложив руку к груди.
— Женщину не поделили? — попробовал угадать ни разу не психолог Антонин.
— Девушку, — вздохнул Рабастан. — Санни в школе, понимаете? А он... Скотина!
— Так это не слухи! — хмыкнул Долохов. — Значит, девчонка Прюэтт и тебе тоже нужна? Да ладно тебе, сядь! Считай, что я на твоей стороне.
— С чего бы это? — буркнул Рабастан, даже не садясь, а падая на пол.
— С того, что наставник — это больше чем родня, усёк? Так вот, ну и что, что в школе. Да и не поверю, что Магнус будет пользоваться положением учителя. Нотт — кто угодно, но не мерзавец. Так что зря ты так. Выдохни. И да, я лучше как боевик, но Нотт огневик, — знаешь, что такое "стихийник"? Видимо, да. Так что против него я не встал бы. Ну, если всерьёз — жить, знаешь ли, ещё охота. Ну хватит, Ромео, ещё один раунд, и на сегодня закончим. А завтра начнём заниматься всерьёз, если не передумаешь.
И всё же этот ребёнок смог удивить его ещё раз. После разговора по душам он вдруг обрёл спокойствие и коварство, и теперь пришлось попотеть уже Антонину. Выкрикивая "СТОП!" ещё полчаса спустя, Долохов чувствовал себя очень довольным.
— Отличная тренировка, — пожал он руку Рабастану, подлатав его многострадальную тушку. — Для первого раза сойдёт.
Парень, широко улыбнувшийся от похвалы, сразу сник.
— Выше нос. Я сейчас к леди Сольвейг — если что-то надо спросить, буду здесь ещё около часа. Так что не стесняйся.
— Хорошо, — кивнул младший Лестрейндж, становясь вдруг невозмутимо-бесстрастным, с точностью копируя своего отца — тот любил доводить Антонина этой миной до белого каления, — я очень благодарен, что согласились со мной заниматься, сэр.
— А вот это потом скажешь, если я тебя не прибью. Ну знаешь, всякое бывает... Ладно, беги.
По крайней мере, невозмутимая маска с парня слетела. А его ждала леди Сольвейг, и возможно, что-нибудь вкусное. Выложился он знатно. Не врал Трой, очень сложный ученик. И это было славно.
* * *
Рита ждала в "убежище", которым стал один из заброшенных классов на пятом этаже.
Этот класс Риту заинтересовал неспроста, только выяснилось это не сразу. Вход в "убежище" находился в нише за портретом с изображением мелкого и злобного старикашки, дремлющего над сундуком с книгами в какой-то полутёмной комнатушке. Лысый карла имел дурную привычку орать благим матом на любого, кто к нему обращался. Артур понятия не имел, как с ним договорилась мисс Скитер, но при виде Уизли старик теперь презрительно кривился, но молча кивал, открывая проход.
— Он предаст нас, — попытался Артур вразумить подругу, когда она привела его сюда впервые. — Я видел однажды, как один портрет шептал директору про нарушителя.
— Не суетись, Медведик, вон тот шкаф передвинешь вот сюда, а сломанные столы — туда. И нет, убери палочку! Как раз магией мы привлечём к себе внимание. Вот уж тут я охотно верю своей паранойе. Наверняка все всплески магии в неположенных местах в замке как-то фиксируются. Так что ручками, ручками, милый. А сэр Льюис мне слишком благодарен и теперь чересчур от меня зависит, чтобы выдать. Ну и клятву я с него взяла, не дура. И тот стол тоже двигай в угол.
— А мы не могли бы, ну, трансфигурировать этот стол во что-нибудь... В кровать, например?
— Никакой магии, сладкий! Абсолютно! Заходя сюда, забудь о палочке. Понял? И о той, что у тебя в штанах — тоже. Никаких плотских утех до каникул, мы же договорились! В Хогвартсе — табу.
