Зверь лютый Книга 32. Птенцы

В городе все всё друг про друга знают. Либо указать могут, кто знает.

Мастер — "опонин", попоны делает? Он своего уличанского старосту знает, слышал, видел, что тот за два последних года наговорил, наделал. О чём рассказывает. С радостью и во всех подробностях. Включая хомут, украденный старостой со двора казнённого посадника Захарии, под шумок, когда двор разбивали.

Уличанский староста — рассказывает про кончанского. А тот на всех вечах бывал, всех слыхал. Иной, конечно, позапирается. И что? — Раз молчит — значит вор. Плетей да в колодки.

"Презумпция виновности" для всех "золотых поясов".

* * *

"Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа со средним избирателем" — сэр Уинстон?

Здешний "средний избиратель" — "золотой пояс". После пяти минут беседы — уже не аргумент "против", а остро осознаваемая необходимость... иллюминирования этого всего.

* * *

К полудню и биться никого не осталось. Так только, кого из злодеев ловят да в Городище тянут. К вечеру Ропак снова собрал совет. Князья, десяток ближних бояр, Теофил и Ольбег.

— Что дальше делать будем?

Князья да бояре хмыкают. Тема-то... эскалационная.

"Вернуть князя на его законный стол" — святорусскому вятшему понятно. Такое, в разных вариантах, делается неоднократно. Наказать "воров" — тоже понятно. А вот дальше... Город-то новгородцы, по сути, сдали сами. "Хорошие" новгородцы побили "плохих" — дело обычное. Ну, провели розыск, вытащили зачинщиков-крамольников. Ну, порубили там кому-то — десятку-другому — головы, кого-то пожгли-пограбили.

Всё знакомо, не хорошо, но нормально.

Слова вчерашние громкие, насчёт отнять вотчины, отменить вече и местный суд, наказать попов... Мало ли слов громких в собраниях говорится? Ведь ясно же, что такого быть не может. Что даже и скажет князь, а оно как-то... не сделается. А и сделается, да только кусочек, а потом князь помрёт, или передумает, или ещё чего... Так ли, иначе, а всё на старый лад переиграется. А местные-то дурни поверили, за ножи взялися. Вылезли и попалися.

Коли пошла такая игра, коли толк идёт про несбыточное, то и ввязываться...

"Не зная броду — не суйся в воду" — русская народная.

— А пусть он говорит, — и в Ольбега пальцами тычат.

Тот скромничать не стал.

Скромность "по-святорусски" из моих ребят выбивается лихо. Не с чего им перед старшим-вятшим, бородатым-родовитым краснеть-мяться. А уж когда дело наперёд продумано — что ж не обсказать? Глядя как раскрываются глаза и рты. Широко распахиваются. Так, что и вчерашний обед через зубы видать.

* * *

По сути, мы предложили Новгороду вариант Коростыньского договора Ивана III от 1471 г. Без договора: нет "высоких договаривающихся сторон". Есть князь, который объявляет свою волю.

"Мужы вольные" признают главенство над собой Великого Князя; новгородская внешняя политика ликвидируется как явление — внешние сношения есть дело Государя; призывание и изгнание князя отменяются: Государь поставляет князя по своей воле; Государь признаётся верховным судьёй; новгородский Сместный суд заменяется судом князя; титул архиепископа, его выборность — отменяется; вечевые грамоты ликвидируется; вече, выборность должностных лиц отменяется; Новгород уступает часть земель, объявляет о независимости Пскова и Юрьева.

Выборность архиепископа... Тема не столь давняя, но для Новгорода весьма важная.

В 1156 году новгородцы впервые избрали своим духовным архипастырем Аркадия. С тех пор после смерти или отречения очередного архиепископа происходят выборы.

Избрание — по двухступенчатой системе. Сначала на обычном месте вечевых собраний — Ярославовом Дворе, новгородцы называют трёх кандидатов, чьи имена пишут на листках пергамента ("жребии") и запечатываются посадником. Затем переходят на противоположный берег к Софии, где служат литургию. "Жребии" во время службы лежат на престоле собора, и после её окончания слепец или ребёнок наугад берёт один из них. Имя написанное в "жребии" немедленно оглашают.

В XIV в. станут считать, что более угоден богу тот, чей жребий остался на престоле, поэтому протопоп Софийского собора будет брать с престола "жребии", один за другим, зачитывая имена. И только потом оглашать имя нового владыки, которого тут же с почётом возводят на сени Святой Софии. Чаще всего это авторитетные лица из настоятелей монастырей или приходского белого духовенства. Однако будут случаи, когда избранный в архиепископы не имеет даже сана священника: в 1359 году архиепископом провозгласили Алексея — ключника собора Святой Софии.

Архиепископ, кроме дел церковных, ведёт кучу дел мирских. Например, обязательно скрепление поземельных актов печатью владычного наместника, за что собирается пошлина в три белки.

Всё это "сносится".

Мирские функции передаются князю, титул ликвидируется, "софьяне" — рассыпаются, нового назначает митрополит.

Иван III работал в РИ мягче. У него политические институты и традиции Великого Новгорода сохранились, хоть и номинально. Потом уже внуку его пришлось доламывать. Мы начали на три века раньше. Поэтому крови много меньше, а результат полнее и быстрее.

В это десятилетие (в РИ) здесь будет периодически возникать ситуация "двух князей". Её то будут навязывать, то вече само будет предлагать. Так будут призваны в Новгородские земли одновременно княжить два племянника Боголюбского — сыновья Ростислава Торца. Через пару столетий станет частым приглашать одновременно двух князей с их "дворами" (дружинами). Политические, хозяйственные, судебные функции князя сокращают, оставляя только военные. Наёмник в блестящей упаковке.

Я пытался продавить нечто подобное в Киеве. Предлагал разбить на 6-8 уделов с прямым подчинением Великому Князю. Количество перейдёт в качество и мятежи закончатся.

Пока не прошло.

* * *

Есть ныне любители порассуждать о "исконно-посконных новгородских вольностях". О "кровавом и ужасном" князе Святославе Ростиславовиче, который те вольности в крови утопил, телами новогородцев порубленных Волхов запрудил, так, что река и из берегов вышла. На всякий чих не наздравствуешь, на всякую лжу не наответствуешь. Однако скажу: зимой на реке лёд лежит. А Волхов и летом запрудить — ума дашь. А воли там было — для трёх сотен "золотых поясов". А остальным людям новгородским, меньшим да подлым, была неволя. Вот мы всех и поровняли.

Дурдом. Все застенки забиты, "сидельцы" друг на друге сидят, в пытошный — только по расписанию, загодя, в очередь. Писцы, глаза вылупивши, строчат расспросные листы. Голов не поднимая, слов не понимая. Дышать нечем. Свечи, плошки, факела — воздуха нет.

— Вот ты, княже, бояр воровских побрал. А дальше куда их? В Волхов под лёд спустить? С чадами и домочадцами?

Снова про то же, про цену справедливости в цене целесообразности.

Есть же справедливость божеская! Как в Библии сказано: "истреблю по четвёртое колено". Но здешне-сейчасные жители такое наказание для воров, для семейств воровских почитают несправедливым. Жестоким, кровожадным. Что делает его... нужным, но нецелесообразным. Надо, но нельзя.

Говорят, Ванька-лысый большой мастер такие загадки отгадывать. В щёлки проскальзывать, по лезвию проскакивать. В сплошной стене каменной — дверцы сыскивать.

Ропак с ненавистью смотрит на бывшего Торопецкого, а ныне своего Новогородского, только что поставленного, тысяцкого. Ну что ты пристал? У меня нога болит! Стоять не могу! А ты про этих... про падаль воровскую, пока живую...

Вчера, уже за полночь добрался до опочивальни.

Сударушку на постелю? — Какие бабы?! Тут бы только упасть и не шевелиться! Никого не видеть и не слышать. Никого, никуда... — счастье!

Уже сквозь сон, услышал, как сапоги с него снимают.

— Пантелей, ты чего не спишь?

— Тебя ждал.

Да уж. Неразговорчив сынок растёт. Весь в меня.

— Дело какое?

— Ага. Тряпицу на ране переменить.

У Ропака не было сил пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Просто сидел, привалившись к заботливо подложенным под спину подушкам, смотрел, как парнишка отмачивает тряпицу.

— Слушай. Тут всеволжские да суздальские говорили. Хотят землю Новогородскую растеребанить. А ты что скажешь?

Пантелеймон подозрительно рассматривал закоревшую, с пятнами гноя, повязку, сокрушенно качал головой.

— Ты бы, княже, полежал бы денька три. А то добегаешься. До встречи с господом. Да... А насчёт земель... твоя забота, тебе решать. Только надо самому понять — чего ты хочешь, цель твоя какая?

— Хм... Цель? Это тебя так Воевода учил?

— Ага. Сперва пойми — чего хочешь. Потом проложи туда тропку. Потом пройди не сворачивая.

— Цель? Моя цель — быти князем Новогородским. У-ой!

— Эта... не отмокла тута, прости. Ну. Ты ж уже князь? Достиг, чего хотел? Ставь цель новую.

— Достиг... Войско уйдёт — они опять восстанут. Всех наших вырежут. И тебя тоже.

Пантелей поднял глаза, внимательно посмотрел на Ропака. Улыбнулся. Нехорошо. Как давеча улыбался сотник Всеволжский. Как год назад улыбался в Киеве сам Воевода.

Ещё один волчонок растёт. Волк — в моём доме, под моей рукой. Мой ручной волк.

— Эт им... недешево встанет.

И замолк. Аккуратно промыл руки в шайке с горячей водой, протёр маленький ножик тряпочкой, остро пахнущей вином. Поковырял им в ране. Оттуда потёк гной. Ропак не сдержал... выражений. Юный лекарь, продолжил, не поднимая глаз и отвлекая посторонней беседой страждущего от болезненных впечатлений:

— Теребанить-то давно начали. С Киева ещё. Ты ж братьям Псков и Юрьев отдал. Потому что самому тебе всех здешних земель не удержать. Такой кус — не прожевать. А какой — прожевать? Чего они хотят-то?

— Они-то. У-ух... Не дави так.

— Надо. Выдавить гной с раны. И чего ж они...?

— Братец Рюрик хочет Шелонскую пятину. С Луками. Братец Мстислав — половину Водской. С Копорьем. Искандер сказал, что Боголюбский хочет Бежецкую. С Мологой, Волочками и Новым Торгом. А твой... ы-ых... "Зверь Лютый"... Ну, ты Пантелей, весь в него! По живому же...!

Ропак смахнул пот, выступивший от ощущений в ране. И сам-то не труслив, не слаб. Много чего в жизни довелось попробовать, пережить, перетерпеть. Но вот так, по живому... крепко Воевода своих вестовых учит. Птенчики, у-уй!, из выводка "Зверя Лютого". Ни своей, ни чужой крови не боятся.

— Терпи. Всё. Теперь новую повязку наложу. Так что там Воевода Всеволжский?

Парнишка явно отвлекал внимание. Но ответить надо.

— Всю Обонежскую пятину хочет. Со Свирью. Да ещё верх Водской. От Невы к полуночи. Да ещё весь берег по Западной Двине. Аж по Усвяты.

Пантелеймон аккуратно намазал костяной лопаточкой на тряпку мазь из корчажки. Примерился.

— Эт не моего ума дело. Ты — князь, как скажешь — так и будет.

Ропак дёрнулся, когда горячая мокрая ткань легла на больную ногу. Пантелей принялся заматывать рану, продолжая развлекать князя:

— По моему понятию, главные враги тебе — бояре. Главные из них — кто торг с Двинской землёй ведёт. Оттуда меха, деньги, там их люди. Их опора. Ежели те места отдать Воеводе — он их начисто выведет. Тогда и здешний остаток силы иметь не будет. Не сильно туго?

Лекарь оглядел повязку, довольно хмыкнул — аккуратно получилось. Поднял глаза и вдруг ласково улыбнувшись, попросил:

— Ты... эта... не скачи сильно. А то опять заболит. Худо будет. Ежели с тобой что...

И принялся собирать тряпки и инструменты.

Ропак откинулся на подушке. Как-то... на душе потеплело. Вот, есть же... кто обо мне заботится. Душой своей. Именно что обо мне самом, а не о вотчинах да о милостях. И боль в ноге успокаивается. И вообще... жить — можно.

— Погоди. А с остальными как?

— С братьями-то? Отдать. Всё, что им для дела надобно. Для твоего дела. Но не более.

Отдать. Всё.

Для дела. Но не более.

Хитро сказано. Точно.

Теперь бы понять: "не более" — это сколько?

Боль отступила, перестала дёргать, ушла.

Пришла накопившаяся усталость. Навалилась, накатила.

Спать.

"Утро вечера му...".

В последующие дни в Городище обсуждалось несколько вариантов раздела "Новгородского наследства". Победителям было очевидно, что оставить эту землю как есть — нарваться в ближайшее время на новый кровавый мятеж.

Решение вырисовывалось многослойное:

— уничтожить наиболее активных противников, нескольких казнить публично-воспитательно, повесить;

— выселить остальных противников, подальше, чтобы не вернулись;

— создать группы сторонников, более всего — раздачей конфиската и дарованием милостей;

— раздробить "поле" возможного грядущего мятежа, разделить Новгородские земли.

Никто не получил всего, что было запрошено. Но мы — почти всё. Причина: "агент вливания". Пантелеймон совершенно не походил на традиционного "фаворита" или "советника". Однако был в состоянии донести до Ропака наши пожелания. В дружелюбной, разумной форме. Он весьма привязался к князю, а наши предложения были направлены тому в помощь, на решение его проблем, на укрепление его власти. Ему на пользу. Важно было подать их правильно и своевременно.

Для меня это "приобретение" означало, прежде всего, новые заботы, новый виток "кадрового голода". Кого ставить в погосты по Свири, Онеге, Ваче...? Градоначальник в Усвяты — кто?

Глава 639

* * *

Куда девать воров? — Тема, и вправду, больная.

Проблема не собственно новгородская, не чисто русская — общесредневековая. Что делать с выявленным и схваченным преступником?

Тут, конечно, набегут "сторонники простых решений": отрубить нахрен всем головы!

По закону? — В русском законе нет смертной казни.

Плевать! — Тебе плевать на закон? А остальным — нет. И ты становишься "беззаконным". "Собака бешеная". Такое — истребить. Для мира божьего очищения.

В "Заповедях" — "не убий". Принять грех на душу? На твою личную душу?

Плевать на свою душу? — А остальным — нет. Ты, тварь бездушная, прислужник сатанинский? — Истребить.

Ты можешь быть самым сильным, ловким, быстрым. Но и тебе надо спать. Тогда тебя зарежут или сожгут. Просто "добрые русские люди", во имя закона и справедливости.

Иван Грозный устроил "Новгородский погром", будучи не только бесспорным наследственным Государем, но и вырастив вокруг себя многослойную защиту из лично преданных людей. Предварительно многих из верных и неверных — истребив.

Ты уже прошёл эту дорогу? Уничтожения добрых друзей, ставших изменниками? Так что же ты кричишь "отрубить нахрен"? — Это — смерть. Твоя.

Посадить? — Кто будет платить за содержание и охрану? Казна? — В казне всегда недостача. Отсюда регулярные, на Востоке и на Западе, в России и в 18 в., прогулки зеков по городу. Для сбора подаяния.

Отсюда же варианты калечения. Безрукий и/или слепой не сможет повторить своё злодеяние, а кормить-сторожить его не надо. Отсюда же — продажа в рабство. Кто купил — тот и расходы несёт.