Мемуары Энн Ламберт #1: Голоса прошлого

— И в крапинку,— отозвалась я.— Полосатая в крапинку.

— Женщине на войне не место,— заявил он.

— Где-то я это уже слышала,— отозвалась я.— Бабы в десанте, всех оптом на гражданский транспортник и в тыл, крестиком вышивать.

— Конечно! Мы — добываем мамонта, вы — его жарите.

— Что есть мамонт?— поинтересовалась я.

— Гора мяса!

— А. Гора мяса — это хорошо...

Женщины-пирокинетики не служат. За редким исключением. В космодесанте девчат хватает, но пирокинетиков среди них мало. Одна-две на тысячу, если не на десять тысяч. Не потому, что их дар слабее, а потому, что такой у них уклад жизни. Воспитать пирокинетика может только такой же пирокинетик, одного генокомплекса в ДНК здесь мало. Причём нераскрывшийся дар короткого срока жизни не отменяет, такие дела. Вот женщины и воспитывают. Им хватает забот без военной службы...

— Ну, а всё-таки. Почему пошла на войну?

— Враги сожгли родную хату,— бледно улыбаясь, объяснила я.

— Что?

— Это нас, салажат, родной командир на первом круге поделила так на три категории: "враги сожгли родную хату", "дурная наследственность" и "пришла за парнями". Мстители, дети военных и... хм.

— Я понял. И ты — из первых. Сожгли?

— Да!— я резко села, отбросила назад волосы.— Два раза. Соппат и Менлиссари, ты же читал моё дело, там всё сказано. Ладно, дело прошлое, я уже столько их убила за это... Но двоих гадов вы здесь укрываете! Допустим, дочери Шаттирема ак-лидана я прощаю. За центр реабилитации и воспитания целителей, за сотрудничество с нашими учёными и врачами. Вот ей — прощаю, заслужила. А муж её... — я сжала кулак.

По комнате прошёлся ветер, жалобно дрогнуло и зазвенело в окнах. Андрей обнял меня, как ребёнка, и его сила мягко обволокла мою, сглаживая, сводя на нет выплески возмущений. Я уткнулась ему в грудь и процедила сквозь зубы:

— Убью гада. Встречу — убью!

Андрей не стал спорить, разубеждать, давить на совесть. Он просто обнимал меня, крепко, а я поплыла в его руках: плеснуло в душу детством, тем особым чувством безопасности, какое возникало у меня в руках приёмной матери, таммеотки Толлуой Санпорой. Хочу сказать, когда вот так тебя держат, кажется, никакое зло не коснётся, ему не позволят коснуться, и паранорма спит, не предвидя опасности. Забытое чувство. Я-то думала, что больше никогда в жизни...

Нет ничего трогательнее, чем спящий мужчина. Особенно если этот мужчина — солдат-пирокинетик, и он доверился тебе настолько, что уснул в твоём присутствии.

Я осторожно, чтобы не потревожить, села. Провела ладонями над расслабленным телом... Меня бы лишили на полгода лицензии, работай я в каком-нибудь госпитале, в отделении паранормальной медицины. Врач-целитель не вправе рисковать собой, ввязываясь в затратные по силе коррекции. Но я не работала в госпитале. Меня никто не контролировал. Некому было выписать живительных люлей за превышение должностных обязанностей.

Живи, Андрей Жаров! Тебе тридцать три сейчас, ты — на пике формы, а через двадцать лет шагнёшь в старость, и стремительное угасание подведёт тебя к могиле за считанные дни, как всех пирокинетиков. Но ты, ты — живи. Двадцать лет, и ещё двадцать лет, и ещё... Сколько сможешь. Насколько хватит моих сил. Ты был нежен со мной и добр, я отплачу тебе тем же. Живи!

Он не проснулся. Я тихонько смотала волосы, оделась и выскользнула за дверь. Постояла в коридоре, прислонившись к стене. Слегка потряхивало, как всегда после паранормального воздействия. Кофе бы сейчас. Того самого мерзкого пойла со стимулятором. Только кто его мне, гражданину другого галактического государства, здесь даст...

Ночь встретила холодом, задувающим с моря ветром, терпкими запахами осенних цветов, настоянными на крепкой морской соли. Судя по погодной сводке, спустя каких-то десять дней после награждения победителей регаты упадут холода, и пойдёт снег... В это не верилось совершенно, но вряд ли метеослужба врала, зачем ей врать.

Я прошлась по набережной. Глубокая ночь, никого вокруг. Тишина... Фонари роняли синий и оранжевый свет на волнующееся море. Где-то там, за линией горизонта, мерцающей в свете близких звёзд, ночевали добравшиеся до первой остановки в пути парусники регаты. Время и место утреннего старта зависело от результата, с каким яхты прошли первую дистанцию...

Холодало. Изо рта начал вырываться парок. Стало смешно: вспомнилось детство, как мы воображали себя огнедышащими драконами... и как я учила тому собственного сына, там, на Планете Забвения, а он не понимал, о чём я толкую. Он многого не понимал, мой первенец, а я мало чем могла помочь ему, потому что, будь оно всё проклято, не было на той проклятой планете детских врачей... Вообще врачей не было, кроме меня, а я сама не справлялась. Надо было не в десант идти, а продолжать учёбу. Но тогда я не оказалась бы на Планете Забвения и не родила бы этого ребёнка и не... цепочка этих "не" была бесконечна.

Вот так один-единственный импульсивный поступок, одно-единственное горячее решение намертво цементируют будущее. А не вернёшься теперь назад, не отменишь. Сиди и вкушай плоды, так сказать.

Холод пронял наконец до самых костей. Я выругалась и побрела к глайдерной стоянке. Найдётся же там хотя бы один свободный?

Свободный нашёлся, и не один.

По дороге меня накрыло первой волной слабости и головной боли; я провалилась в сон, как в колодец.

День прошёл скучно. Я валялась, не в силах поднять свою тушку хотя бы на кухню, согреть себе кофе. Ложный приступ кранадинской алой лихорадки, как он есть. Мне предлагали вакцину, но я агрессивно отказалась: не поверила, что мне желают добра. А кто бы на моём месте поверил бы? Устойчивая аллергия на оллирейнских медиков у меня не на пустом месте возникла. Ну, и получила болезнь в диком виде.

Местные на Кранадаине с детства привиты плюс имеют выработанный поколениями иммунитет. А мне теперь всю жизнь кушать последствия и пить препараты. Стоит только перенапрячься, перед этим предварительно пропустив приём очередной "витаминки"... Но я не жалела. Я бы всё равно прожила тот день и эту ночь именно так, как прожила.

Обидно, что пирокинетики живут так мало. Да, за всё приходится платить: за владение одной из самых грозных паранорм расплачиваешься коротким сроком жизни. Но за столько лет учёные могли бы уже хоть что-нибудь придумать! Придумали же в своё время как стабилизировать целительскую паранорму, сочетающую в себе телепатию и психокинез.

После Клиники-Девять я проходила квалификацию в сертификационном центре на Кларенсе. Я пробыла у Ми-Скайона лантарга на блинах в общей сложности примерно полгода. Полгода без активной практики. Минус в карму, как говорится. Кармой на общем сленге назывался квалификационный лист, приложение к лицензии. Вместе со мной училась Ане Ламель, женщина из Новой России, конкретно — из локали Синей Птицы, с пресловутой Ласточки; Ане не объяснила причин, по которым она покинула родной мир. В подавлении этих причин я участвовала потом аж два раза — в первую свою миссию и в предпоследнюю. А тогда я ещё не думала уходить из профессии, несмотря на лишение доступа к инфосфере. У меня ничего, кроме профессии, не осталось: любимый предал, семьи не было, и ещё я взяла опеку над трёхлетней дочерью моей подруги. Ликесса Балина погибла при штурме Менлиссари. Единственный человек в окаянной моей жизни, которого я называла сестрой. Если бы она осталась жива, у меня была бы сейчас сестра. Если бы да кабы.

Мысли скачут, как их записывать... Кемтари Лилайон — отдельный разговор, и я даже не знаю, как начать рассказ о нашем знакомстве. Где-то живёт он сейчас, этот Лилайон, между прочим. Где-то на Кранадаине. Вот уж воистину Вселенная широка, да гиперканал в ней один. Не уверена, что хотела бы встретить ак-лидана снова. Да, сейчас он навряд ли станет препарировать мне душу, он уже не на службе, насколько я поняла, но такая встреча окунет меня в не самые лучшие воспоминания моей жизни. Не хочу вспоминать. Пока — не хочу!

Ане Ламель, да. Хороший хирург. Без паранормы, натуральнорождённая, на Ласточке вовсю цвёл махровым цветом культ естественной жизни, да-да, вот это вот движение "Назад к природе", как раз оттуда. Естественные роды, генные инженеры — преступники перед Человечеством, и всё такое. Дети с прогерией. Двое таких через мои руки прошло, надо ли говорить, что психокинетическая паранорма не помогла? Генетические болезни запрещены к паранормальной коррекции, но даже если бы запрета не было, с детской прогерией сделать ничего нельзя. Вообще. Совсем. Полностью.

То есть, генные инженеры — злые твари, а вот мамаша, которой религия запретила на генсканирование пойти, она — добрый ангел. Нецензурно. Сколько лет прошло, сколько разных событий случилось, а до сих пор трясёт, стоит только вспомнить.

Да, Ламель. Она была интересная. Старше меня лет на двенадцать и мудрее, что я тогда не оценила. Мы жили вместе, в одном блоке, через небольшую обзорную площадку: Кларенс — космическая станция, обслуживает федеральную трассу между пространством сектора Коронет и локальным пространством Новой России. Ане с большим неодобрением относилась к моим походам в тир на психодинамические тренировки. Считала, что оружие несовместимо с профессией врача. А я не знала, как объяснить ей, что это не блажь, что владеть огнестрелом надо, что бывают случаи, когда спасать себя и окружающих некому, кроме тебя самой. Не знала, и потому молчала. Я вообще тогда почти всё время молчала. Не хотелось ни с кем разговаривать, кроме как по делу.

Я никому и Ане в том числе не рассказывала о том, что побывала в плену, твёрдо решив забыть случившееся, как страшный сон. Вот только страшный сон напомнил о себе сам, снова, и довольно скоро.

В самом деле, Ми-Скайон лантарг сказал же мне тогда, что будет планомерно и методично уничтожать все объекты проекта Чёрной Стрелы*, а я, от великого ума, не иначе, сбежала из локали Ратеене как раз на Кларенс, чья очередь наступила довольно скоро. Надо было мне оставаться на Менлиссари, всё-таки. В одну воронку бомба второй раз не падает. Ну, да что уже... Теперь-то.

А про Ане Ламель я вспомнила потому, что именно она в конечном счёте разработала методику продления жизни при прогерии Эммы Вильсон, нередко встречающейся у пирокинетиков. Издержки паранормы: часть детей рождается вроде бы с нормальным, на первый взгляд, геномом, но гормональный всплеск в период полового созревания внезапно провоцирует стремительное развитие прогерии. Старая развалина к пятнадцатому году жизни, летальный исход в семнадцать-восемнадцать... Один ребёнок из каждой тысячи заканчивает свою несчастную жизнь именно так. Ане Ламель много лет работала над проблемой, для неё это стало делом принципа.

Я читала её труды, все, какие смогла найти в открытом доступе, и зависть ела: ведь могла бы трудиться вместе с ней все эти годы вместо того, чтобы бегать с плазмоганом наперевес... А, в коллапсар всё на досвете! Я бегала с плазмоганом именно затем, чтобы Ане могла спокойно работать, не вздрагивая от ужаса перед оллирейнским десантом. Каждому своё в этом мире. Кому-то — белый халат и стерильные лаборатории, а кому-то — силовая броня и септические враги.

*______________________

Чёрная Стрела — военный мегапроект Земной Федерации, включавший в себя до полусотни специализированных станций, построенных и строящихся в определённой последовательности. Целью проекта было объявлено создание гигантской гравитационной линзы, способной сфокусировать узконаправленный луч гравитационных возмущений, которые, по расчёту, должны были нанести серьёзный урон сопредельным пространствам Оллирейна, в частности, локальным пространствам клана Шокквальми, Ми-Скайонов и Иларийонов. Проект провалился из-за того, что на завершающей стадии данные по Чёрной Стреле оказались у ольров: действия разведки врага, предательство, трагичные случайности, — всё сыграло против, Чёрная Стрела не взлетела, Вселенная не содрогнулась. В урезанном виде проект всплыл в локали Новой России, конкретно, в пространстве Ласточки, одного из ведущих миров в так называемом Восстании Десяти, и был похоронен федеральными войсками в самом зародыше; учёные до сих пор спорят, насколько осуществим сам принцип создания гравитационных линз подобного масштаба.

* * *

Пересадочная станция Кларенс, локальное пространство Коронет-2, Новая Россия, Земная Федерация, тридцать лет назад

Я шла к себе, попутно сделав крюк в ясли — за малышкой Нохораи. Девочка сосредоточенно шла рядом, сунув руки в карманы. Маленькая старушка. Нет, она не задавала бесконечных вопросов на тему, когда придёт мама. И не ныла "хочу к маме". Она просто замкнулась в себе, и я уже отчаялась когда-нибудь снова услышать её смех, увидеть её улыбку. Мне говорили, что детская психика пластична, что горевать слишком долго в таком возрасте невозможно, что любовь и ласка непременно вытянут маленькую душу из тёмного подвала беды. Но на это нужно время. И понимание. Тонны понимания и терпения. Меня серьёзно спрашивали, готова ли я на это, потяну ли, справлюсь ли. Я уверенно отвечала, что справлюсь, потяну, готова.

Хотя, думаю, они приняли во внимание мою паранорму; опекунство в девятнадцать лет — исключительная ситуация, отказали бы, как пить дать, отказали.

Но я сама росла без семьи, и что такое интернат, ещё не успела забыть. У маленькой Нохораи должен быть кто-то, кому она небезразлична. Точка. Кому не нравится, тот может застрелиться.

Хотя, конечно, маленький ребёнок с такой травмой — не самое лёгкое дело из всех возможных.

Ане встретила нас с пакетом булочек из дэлловской пекарни, а с меня полагался терранский чай сорта "Ахмадени". Сейчас пойдём или к ней или ко мне, поужинаем, уложим девочку спать, и останется ещё немного личного времени.

Такой вечер был, как сейчас помню, тихий, умиротворённый. Ане постаралась насытить стандартное жилище домашним уютом, несмотря на то, что приехала всего на полгода. У неё было очень тепло, пушисто и мило: всякие вязаные вещицы, плед, коврики из пёстрых полосок плотной ткани, вышитые вручную, крестиком, голографические миниатюрки по стенам, цветы. Я тихонько завидовала, я так не умела. У меня было голо и пусто, хотя я, параллельно с учёбой, устроилась в постоянный штат. Целителей мало, свободных целителей ещё меньше, с нашей паранормой берут не глядя, даже если лицензия ещё ученическая. Лицензия — дело наживное, сегодня студент, завтра специалист, хватаем и держим, пока есть возможность.

Ане любила детей, знала к ним подход. Нохораи быстро перестала её дичиться. Ане учила её русскому, я прислушивалась к незнакомому языку. Забегая вперёд: русский я не освоила даже на бытовом уровне, не пришлось. Но какие-то слова запали, конечно же, в памяти. Особенно эта потешка с ладушками: мишка косолапый по лесу идёт... Ане перевела мне, как могла, смысл, но рифма оригинала завораживала и врезалась в память на всю жизнь.

Потому что я увидела, как Нохораи улыбается. Впервые. На её круглой рожице возникла улыбка, самая настоящая, тёплая улыбка, а потом девочка рассмеялась. И тут же испуганно замолчала, а я обняла её, спросила: ну что же ты, маленькая? И она несмело улыбнулась снова.