Мемуары Энн Ламберт #1: Голоса прошлого

По узкой, лесенками, дорожке, я спустилась к набережной. Полюбовалась на глайдеры, приписанные к моему острову. Маленький двухместный и большой, на двенадцать персон, с солидным багажником. В небольшом ангаре под пандусом стоял прогулочный катер. Набережная спускалась к пляжу широким пологим пандусом. Дальше начиналась крупная галька, округлая, серая с розоватыми вкраплениями. Я скинула бутсы и пошла дальше босиком. Отвыкла

Соседний остров терялся в сиреневом мареве вечернего тумана. Два косых треугольника трепетали ярким золотом. Парусные лодки. Их конструкция проста и функциональна; время, расстояние, местный уклад, свой на каждой планете, — ничто не властно над ними. Пока есть солнце, ветер и океан, по волнам ходят парусные лодки. Без гравигенных движков и навигационного оборудования. Так интереснее...

Пляж шёл вдоль небольшой, но отменно крутой скалы. И здесь уже, помимо гальки, начал попадаться разный мусор, выбрасываемый во время шторма. Мотки высохших на солнце синих водорослей, гладкие палки, подозрительно напоминавшие пресловутый бамбук (неужели это кошмарное растение умудрились завезти и сюда?!), вылизанная волнами гладкая коряга причудливой формы... Сухой бамбук, помнится, замечательно горел.

Огонь охотно взял 'бамбуковые' стебли. Рыжее пламя весело трещало, давая особенное, ни с чем не сравнимое, домашнее тепло. Старая механическая зажигалка с геспиновской 'альфой' на боку. Однажды я упустила её в разлом, на дне которого грохотала река. Пришлось лезть вниз и искать, несколько дней развлекалась. Нашла. Вещица упала не в воду, а застряла в корнях чахлого куста, распластавшегося по скале. Не знаю, что бы я делала без неё на Планете Забвения! Как-то приспособилась бы, конечно, добывать огонь... трением там... но с зажигалкой, что ни говори, жить веселее.

Лиловая заря догорала за соседним островом. На небе проступали звёзды. Крупные, яркие. Солнце Старой Терры, впрочем, я найти не смогла. Может быть, его отсюда не видно. Зато видно Каньши. Локальное пространство Каньши содержало в себе четыре освоенные, населённые планеты. Валем, Сташ, Адаларанош и Соппат. Вот именно что 'содержала', в прошедшем времени. Даже и до сих пор, вспоминая о Соппате, не могу удержаться от свирепой радости. Есть во Вселенной высшая справедливость, есть. А сражение за локаль Каньши сейчас преподают в Академии Бета-Геспина как классику пространственного боя.

Волны тихо шипели, набегая на берег. Потрескивал огонь, поедая сушняк, ветерок холодными пальцами трогал щёки и волосы. Надо было возвращаться. Надо было надиктовать послания дочерям. Но если младшей я примерно знала, что говорить, то для старшей никак не могла найти нужных слов.

Да, я не связалась с нею сразу же после возвращения. Я тогда просто не знала, что сказать. И сейчас не знаю. Я помнила её ребёнком; сейчас ей тридцать четыре по метрике Федерации. Нохораи Ламберт-Балина, доктор исторических наук, специалист по древней истории Старой Терры. Седьмая ступень второго телепатического ранга. Это, конечно, не настолько жутко, как у Лиды, седьмая ступень второго. Но...

Но сыну я вообще никакого послания отправить не смогу. Он его просто не воспримет. Трое детей, все очень разные и у каждого свои судьбы, и никогда нам не собраться вместе, и...

Я тщательно потушила костёр и пошла к набережной.

Дни шли солнечной чередой, один за другим. По вечерам я зажигала на пляже костёр — ради парусников, они всегда в это время ходили перед моим островом. Отчего-то мне казалось, что им был важен огонь на берегу, и ещё я была уверена, что эти ребята не имеют никакого отношения к инфосфере. Что это просто встретились две неприкаянности, их и моя. Интуиция не подводила меня никогда. Целительская паранорма... Мне её не блокировали, просто сняли ограничительные психокоды. Целитель не вправе убивать пациентов, солдат не вправе жалеть врага. Но в боевом применении моя паранорма всё равно намного слабее пирокинеза, поэтому шаровыми молниями швыряться не получалось. Не особо и надо было, честно скажу. Лучше плазмогана тут всё равно ничего не придумали. Что бы там ни хвастали пирокинетики насчёт могущества своей паранормы, но ещё ни один из них на моей памяти от плазмогана не отказывался.

Хотя на какие подвиги способен пирокинетик, если его как следует разозлить, я однажды видела...

Ночью зачем-то вышла в информсеть, на локаль игрового гейта 'Покори Вселенную'. Когда-то игралась взахлёб, да. Все мы играли... Старая добрая игрушка изрядно изменилась. Улучшились графика, тактильные ощущения, ментальный фон. Добавилось опций, прохождений, множество различнейших сценарных вариантов. Но суть игры осталась прежней: начни с нуля и выиграй Вселенную. Неважно, освоишь ли ты её мирным путем, рассылая исследовательские корабли и устанавливая мир-дружбу с иными цивилизациями, или отвоюешь у Чужих, устраивая межзвёздные баталии.

Мирный путь скучнее военного, но и у него немало поклонников...

— Вход в систему,— вкрадчиво выговорил голос игрового интерфейса .— Начальные данные?..

Я медлила.

Альфа-Геспин.

Планета Забвения.

Служба Изысканий.

Соппат.

Может, в нас тоже играют, а мы не знаем? И все эти звёзды, и весь этот смысл, и эти войны... 'вход в систему, начальные данные'...

Я резко оборвала контакт с информом. Потёрла лицо, приходя в себя. Встала, подошла к окнам, раскрыла панель. Ледяной ветер с воем ворвался в комнату, сыпанул в лицо мелким дождём. За деревьями глухо рокотал сошедший с ума океан.

На Планете Забвения в непогоду мы прижимались друг к другу, отдавая тепло и уверенность в том, что всё будет хорошо. Я прикрыла глаза и почти сразу же ощутила живое присутствие детей; мы были семьёй, настоящей семьёй в самом изначальном смысле этого древнего слова...

Я — десантник. А это значит — убийца. Без вариантов. Девять кругов на Альфа-Геспине меня учили убивать. Девять кругов ада за неполных три года. Я прошла их все до единого. А потом я служила Федерации. Как могла, как умела, как учили. И — убивала. Людей, как на мятежных Вране и Ласточке, ольров — везде, где мы с ними сталкивались. Мои руки в крови не то, что по локоть, по самую шею. Я перестала считать 'свои' трупы где-то на четвёртом десятке. Со смертью свыклась еще раньше.

Но самое первое убийство я хорошо помню. Так, словно оно случилось вчера.

Казалось, тогда бы мне сообразить, что последует дальше. Но нет, куда там! Я яростно верила, что сделала это в первый и последний, он же единственный, раз.

Наивная.

Утро занялось холодным, ветреным, на удивление неуютным. Штормовые облака рвались неровными лохмами, неслись куда-то за горизонт, на закат. Деревья трепало, цветы лежали без сил на клумбах. Вставать не хотелось. Сон коварно подкрадывался и брал на абордаж. Так, Эни, ты космодесант или кто... Встать. Потянуться. Открыть оконную панель.

В комнату потёк свежий воздух, наполненный сырыми запахами непогоды. В голове сразу же прояснилось. Ничто так не бодрит, как насыщенный холодным кислородом воздух...

Я спустилась к набережной. Забросало мусором, ясное дело. Роботы-уборщики уже пыхтели, расправляясь с завалами. Ветер гнал ободранные с деревьев листья, швырял их в волны. Волны тяжко бились в гранит, вспухая белой пеной. Громко орали жёлтые птеродактили, поднятые бурей из своих гнёзд. А где-то высоко-высоко неспешно парили местные 'орлы', с весьма солидным размахом крыльев. Как я их понимала! Грудью на поток, и бешеный ветер подхватит, поддержит, подарит хмельной восторг настоящего полёта.

Я сунула озябшие кисти рук подмышки. Жара ещё вернётся, лето в этой части Океании в самом разгаре. Потом будет тёплая осень... а зиму, я, пожалуй, уже не встречу...

Что толкнуло меня сойти с набережной? Не знаю. Какое-то тревожное странное ощущение, что надо спуститься и пройти за скалу, туда, где я всегда разводила огонь. При том, что пляж то и дело захлёстывали волны.

Я обогнула скалу. И увидела лодку, выброшенную штормом на берег. Рваное полотнище паруса сверкало яркой зеленью, вспыхивая на солнце крупными золотыми искрами...

Ветер сбил дыхание, ноги предательски поехали. Подхватила себя на автомате, по давней привычке, без участия сознания. Не по такому бегала с полной выкладкой, не напугаешь.

Тело лежало чуть в стороне, лицом вниз, раскинув руки. Волны тянули длинные волосы, перемешивали тяжёлые пряди с взбаламученными штормом мусором: песком, водорослями, илом, мелкими камушками...

В следующее мгновение включилась паранорма целителя. Холодком по спине, лёгким тремором в пальцах, обострившимся зрением... Мир отдалился, звуки стихли, исчезли запахи и собственная слабая головная боль.

Девушка, расовая принадлежность — Единый Народ Радуарского Альянса, четырнадцать полных лет по метрике Федерации. Перелом плечевой кости, оскольчатый перелом локтевого сустава, сотрясение мозга, отёк лёгких.

Я прикрыла глаза, чтобы избыточная зрительная информация не отвлекала от дела. Психокинетическое поле паранормы разворачивалось быстро, без искажений. Самодиагностика: норма. Начало вмешательства: последовательная коррекция. Лёгкие...

Постороннее присутствие. За спиной. Нейтрализовать. Не отклоняться от вектора начальной коррекции.

Девочка всхлипнула, из носа и рта потекла белая пена. Дыши, дыши, маленькая. Сейчас вычистим всё. Сердечко молодое, крепкое, выдержит. С переломами жить можно, переломы в последнюю очередь. Сейчас — дыхание, сердце, голова...

Прогноз: благоприятный

Умение провидеть последствия вмешательства — ценный навык, тренируется не один год. Психокинетическая энергия, проникая в будущее за ответом, на будущее же и влияет. Не всегда так, как того хочется, потому что проконтролировать проникновение невозможно. Но это уже издержки процесса. Неустранимые. Результаты паранормального исцеления их перевешивают с лихвой.

Беспокоящее чувство, зудящее на периферии осознания, внезапно хлестнуло по нервам единым пакетом эмоционального выплеска.

Мальчик, расовая принадлежность — мареса-палькифаль, полных пятнадцать лет по метрике Федерации. 'Чёрное безмолвие', мозаичная трисомия по 32-й хромосоме, фибрилляция сердца, вывих лодыжки.

Мальчишка совершил ту же ошибку, что и губернаторский секретарь: подошёл ко мне со спины. Но если Либавину прилетела в голову просто сумка, то пацана хлестнуло психокинетическим полем в активной фазе.

Прогноз: благоприятный.

Волна обрушилась на пляж с яростным грохотом. Пенные брызги обожгли словно кислотой. В коленку впилось острым углом что-то твёрдое. Я поднесла ладони к лицу: пальцы дрожали. Ледяной ветер рвал волосы, сбивал дыхание, рождал перед глазами хоровод чёрных и красных точек. Язык не смог выговорить ругательство, оно застряло в глотке.

Мальчик очнулся, приподнялся на локтях, и смотрел на меня отчаянно синими глазами. Лицо интересное, с очень живой мимикой. Волосы чёрные, с отливом в радужную синеву. Такая специфичная радуга, исключительно синих тонов, от индиго до густого фиолета. Сюда же плюсуем 'чёрное безмолвие', то есть, полное отсутствие голосовых связок. Лишняя хромосома в кариотипе, да. Если мне не изменяет память, оллирейнская Служба Генетического Контроля смотрит на рождение подобных детей крайне косо. Вплоть до евгенических мер. Впрочем, трисомия мозаичная, тут в принципе могли проявить снисхождение...

— Вызови федеральный госпиталь,— сказала я, язык едва слушался.— Нет, с твоей подружкой всё в порядке. Пока в порядке. Иди в дом, вызывай неотложную.

Он посмотрел на свою ногу, потом на меня.

— Везунчик ты,— сообщила я, обхватывая колени руками.— Иди...

Как холодно! До боли. Расплата за исцеление сразу двоих глупышей, решивших поиграть с бурей и с ней не совладавших. Это пройдёт, силы восстановятся, но каждый раз кажется, будто тепло исчезло навсегда, и больше не вернётся.

Мареса-палькифаль, это надо же было такого встретить. Палькифийских кланов очень мало, всего одиннадцать, включая Коннор-Тойвальшенов со Старой Терры, давным-давно отмежевавшихся от материнской цивилизации. Четыре клана из этих одиннадцати — кламьфи, пять — шафьема, Тойвальшены, кстати, это шафьема... так что остаётся всего два клановых имени. А если хорошенько припомнить физиономию мальчишки, то и вовсе одно.

То-то диагностика определила его как ребёнка. Палькифийские дети взрослеют поздно...

С неба начала сыпаться мелкая дождливая муть. Холод уже не пробирал, он пеленал тугими бинтами смертельного отупения.

В любом лечебном учреждении, каким бы замечательным оно ни было, всегда висит этот специфичный, присущий только больницам, дух. Сложная смесь лекарственных запахов, работающего медицинского оборудования и ментального фона. Раньше я его не замечала, в последнее же время мой организм выдавал на него стойкую аллергию и острое желание убраться как можно дальше немедленно.

Доктор, пожилой целитель с третьим телепатическим рангом, сдержанно поинтересовался, есть ли у меня лицензия на паранормальную деятельность.

— Есть,— ответила я.— Студенческая...

Он говорил со мной на ментасикхре. Он знал этот язык намного лучше столичного мальчика-официанта. Уверена, легко перешёл бы на эсперанто, если бы я попросила. Но я просить не стала. Почувствовала, что не надо просить. По факту ведь он прав: у меня та-горм другого государства...

— Студенческая,— задумчиво повторил доктор.— Вы не думали вернуться в профессию, госпожа Ламберт?

— Я? После такого длительного перерыва?

Он сдержанно улыбнулся, болезненно напомнив своей улыбкой моего научного руководителя...

— Перерыв не помешал вам в полевых условиях спасти жизнь. Вы провели вмешательство идеально. Парня, думаю, мы отпустим уже сегодня. А девочке придётся подождать до утра...

Идеально, как же. Пока спасала одну жизнь, едва не убила другую. Подарила мальчишке клиническую смерть с такой лёгкостью, что у самой до сих пор от ужаса волосы шевелятся. Какой из меня врач? После Альфа-Геспина, после Планеты Забвения?..

Я так и сказала.

— Честно и откровенно,— оценил старый доктор.— Но вы всё же подумайте. У вас может неплохо получиться...

— Я могу идти?— спросила я.

— Вы уверены, что вам не нужна помощь?— спросил врач.

Он уже спрашивал, перед тем, как осмотреть девочку. Я тогда отказалась. Отказалась и сейчас. Наотрез.

— Прямой угрозы жизни нет. А с остальным справлюсь сама.

Он кивнул, никак не обозначая своё недовольство. Я вспомнила, как сама когда-то пыталась вложить хоть немного здравого смысла в головы приверженцев маразматического движения 'Назад к природе' и чем те мои наивные попытки оканчивались. 'Разве можно переубедить человека с убеждениями?'— говорил мой научный руководитель.— 'Оставь их, они сделали свой выбор. Ни один врач и ни один целитель не в силах помочь тому, кто не хочет, чтобы ему помогали...'

— Ну, что же... В таком случае, подтвердите отказ официально.

В его руках соткался голографический бланк документа. Я коснулась щеки, и на ладони остался радужный отпечаток та-горма. Личная моя подпись, индивидуальный код, который невозможно подделать... Приложила его к отказу. Документ признал подпись подлинной и свернулся.