Утро началось с рева обезьян. В детстве Альберу подарили череп обезьяны ревуна. Он до сих пор помнил — острая как нож кость в глотке отвечала за низкий голос ревуна.
Откинув полог палатки, он увидел людей в камуфляже на фоне листвы. Казалось, люди двигались в том же ритме, в каком ветер дергал ветки деревьев. Стоило моргнуть, иллюзия рассеялась.
Миа просыпалась со стонами, смешками и ругательствами. Она ругалась со стиснутыми зубами и это напоминало тайные признания шёпотом. Вжикнула молния, Миа закинулась таблетками. За время совместного путешествия Альбер привык к ее утреним ритуалам. Привык к тому, что перед тем, как просить прогуляться с ней к реке, Миа массирует ему плечи.
Река лежала в пятидесяти шагах от лагеря. По пути они никого не встретили, но слышали голоса и треск ломающихся веток. Будто лес сросся, соединился с людьми.
Вдоль берега растянулись рыбаки. Мужчина с волосатой грудью стоял по колено в воде. Он таращился на Миа, пока она умывалась, а Альбер набирал бутылку. Как всегда бывает по утрам, запахи обострились до звона. В носу щекотало от кислого душка ила, на носоглотке оседала мокрая шерсть выдр. Они мелькали как поплавки около корней старого дерева.
Возвращаясь в лагерь, Миа обтирала шею платком и говорила о Годо и Луизе. Точно, ее зовут Луиза. Альбер не верил в убеждения и чувство справедливости.
Группа Годо обитала в другом крыле лагеря. От ядовито-салатовой палатки Годо отделяли заросли колючек и деревьев. Альбер слышал, чем больше лагерь в лесу напоминает лабиринт, тем труднее его обстреливать с самолета.
Судя по палаткам людей Годо, они пришли в лагерь недавно. Успели разжиться тремя навесами, но до сих пор спали на матрасах из полителеновых мешков. Зато над кострами стелился божественный запах жаренного мяса и кофе.
— Почему в лесу так сильно хочется есть по утрам? — спросила Миа. — Дома я никогда не завтракаю.
— Все дело в запахах, — Альбер улыбнулся.
Миа направилась прямо к Годо. Его рукопожатие показалось Альберу таким же вялым как его взгляд и движения вчера за столом. Таким же вялым был мальчишка, растянувшийся рядом на деревянных мостках, как отдыхающий на шезлонге. Одежда и волосы мальчишки так пропитались запахом марихуаны, что от него разило на километр. Годо называл мальчишку Сесаром. Дополняя друг друга, они описали Миа нападение на тюрьму. Кого-то схватили, кого-то пытали, от кого-то узнали, что-то взорвали. О нападении Альбер слышал достаточно, гораздо больше его интересовали причины. Он скучающе смотрел, как в котелке на огне кипит бульон. Белый пар тянулся вверх и таял над головами, распространяя запах мясного навара на много шагов вокруг.
Сквозь белый пар Альбер увидел возвращающихся из леса людей.
— Это Луиза, — Миа вытерла руки о джинсы и поднялась на ноги. — Хочу поговорить с ней.
— Попробуй, если она не выколет тебе глаз, — Сесар ковырял мизинцем в ухе.
— Выколет глаз? — Миа рассмеялась.
— Это не шутка, — Сесар улыбнулся в ответ.
— Не шутка, — Миа снова вытерла ладони о джинсы и вцепилась в свою камеру.
Луиза шла впереди. Повернувшись к лагерю спиной размахивала мертвым грызуном перед лицами мальчишек, что тащили на палке жирного тапира, — вперёд-назад, будто хотела их загипнотизировать.
Альбер готов был побиться о заклад, что Луиза улыбается. Но когда она повернулась, лицо ее было серьезным. Она казалась ниже ростом, чем Альбер ее помнил. Конечно, на приеме она носила туфли на каблуках, но дело было не только в этом — узкое вечернее платье оптически вытягивало фигуру, а военная форма гнула тело к земле.
На голове у Луизы была серая вязанная шапочка. Сдвинутая влево, она прикрывала изуродованное ухо.
Увидев Альбера, Луиза замерла и побледнела. Он готов был поспорить, у нее напряглись спина и плечи.
Миа протянула Луизе руку, Луиза пожала её, продолжая таращиться на Альбера. Как на привидение. Он улыбнулся. Шагнул вперед, тоже протянул руку для рукопожатия. Но тут до Луизы дошло, о чем щебечет Миа.
— Что? Кто разрешил вам меня фотографировать? — взвизгнула Луиза.
Мальчишки сгрузили тапира на землю: один отвязал палку, другой взял нож. Когда Луиза вскрикнула, все в лагере повернули головы в ее сторону.
Она покраснела. Взгляд ее метнулся от Миа и Альбера к людям Годо.
— Я хотела бы послушать твою историю. Если ты не захочешь, чтобы я публиковала твои фотографии, я не буду этого делать, — спокойному голосу Миа вторили истеричные крики птиц.
Не слушая, Луиза вцепилась в камеру на шее Миа. Дернула так сильно, что порвала ремень, и умчалась в лес.
— Луиза, — Миа закусила губу. — Я не буду ничего публиковать без твоего разрешения. Прости, что фотографировала тебя без разрешения. Пожалуйста, поговори со мной! Хоть камеру отдай, я уничтожу фотографии при тебе.
Врунишка, подумал Альбер, как бы пьяна не была вчера Миа, она не забыла перегрузить фотографии на ноутбук.
— Я догоню ее, — он сжал локоть Миа.
— Верни камеру, — Миа погладила его по плечу.
Вывести её из себя было трудно. А вот Луиза сорвалась легко. Альбер шел за ней по пятам. Сначала бегом, потом оба перешли на шаг. Наблюдая, как она отмахивается от веток, подгадал момент, когда она запутается в кустарнике, и окликнул ее.
— Луиза.
Она обернулась.
— Убирайся, — слезы катились у нее по щекам.
Хотел бы Альбер знать — злится она или жалеет себя? Луиза все еще вязла ногой в кустарнике, это позволило ему приблизиться.
— Я Альбер Лонарди. Мы встречались на приеме во дворце президента, помнишь? — он показал ей раскрытые ладони.
— Убирайся!
Из-за ее плеча как колышек из земли торчало дуло автомата. Местные скауты даже помочиться без автоматов не ходили. У Луизы дрожали губы. Интересно, если надавить, она разревется или схватится за автомат?
— Ты кого-то потеряла. Недавно, — сказал он.
Губы Луизы сложились в беспомощное "О".
— Кто это был? Женщина? Мужчина? Друг? Любовник?
Луиза дернулась, хотела бежать, но забыла о опутавших ногу корнях и свалилась на землю. Автомат ударил ее по затылку, и она схватила его в руки, щелкнула затвором.
— Стреляй, — Альбер засмеялся и распахнул объятья. — Надеюсь, не промахнешься с двух шагов?
Луиза медлила. Альбер мог выбить автомат ногой, мог перехватить ствол и вырвать его у Луизы из рук. В любой другой ситуации он так бы и поступил.
— Через это проходят все, — сказал он. — Каждый в лагере кого-то потерял.
Луиза шмыгнула носом. Но не разревелась, отметил про себя Альбер. Он протянул ей руку, но она отвергла помощь и вскочила на ноги самостоятельно. Молодец, быстро собралась.
— Знаешь, где мы находимся? — желая разрядить обстановку, Альбер сделал вид, что осматривается.
— Да, — Луиза вытерла лицо рукавом. — Лагерь там.
Насторожено глядя на Альбера, показала направление пальцем и не сдвинулась с места. Он рассмеялся.
— Сейчас ты напоминаешь мне котенка, которого я в шесть лет подобрал на улице. Мой отец ненавидел кошек, я уговорил няню спрятать котенка у меня в комнате. Мы хранили этот секрет три дня, — Альбер замолчал, давая Луизе возможность проявить любопытсво, но она не проронила ни слова. — Тайна вышла на свет, когда ночью котенок расцарапал мне лицо.
Луиза прищурилась. Её реакции говорили о ней больше, чем могли рассказать слова. Ей не нравилось, когда её рассматривали, внимание Альбера
вызывало у нее растерянность и раздражение — ноздри трепетали, желваки на скулах прыгали. Когда Альберу показалось, что она вот-вот взорвется, убежит, схватится за автомат или отмочит еще какую глупость, Луиза протянула ему камеру.
— Ты ведь за этим пришел.
— Спасибо, — Альбер сделал вид, что собирается уходить и остановился. — Ты уже стерла свои фотографии?
— Нет.
— Я думал, ты забрала камеру, чтобы стереть их.
Луиза медленно выдохнула. Выпускала из себя воздух маленькими порциями, так выпускают воздух из приборов для измерения давления.
Убедившись, что ей нечего сказать, Альбер предложил:
— Хочешь сделать это сейчас?
Она нахмурилась, лицо с тонкими чертами стало похоже на карандашный набросок.
Альбер включил камеру — с маленького экрана улыбался беззубый мальчишка лет пятнадцати — и передал её Луизе.
Ему всегда нравилось наблюдать за движениями зрачков под веками людей: хаотичными у спящих, маятниковыми у любопытных, лихорадочными у взволнованных.
Он заметил неглубокую царапину у Луизы на подбородке. Царапины покрывали её руки.
— На твоем месте я бы не стал удалять фотографии, — сказал Альбер. — Пока ты не привыкла к своим шрамам, они пугают тебя. Но со временем ты поймешь, они делают тебя особенной.
Луиза посмотрела на его волосы. Альбер усмехнулся и покачал головой — нет, его ранняя седина не сделала его особенным.
— Говорят, женщина должна быть красивой и привлекательной. Должна нравиться, радовать взгляд, служить украшением. Мужчины, помещения, праздника, компании. Но за этими словами стоит пустота. Радовать взгляд могут и камни.
Луиза скривила губы. Если это улыбка, то Альбер хотел бы увидеть настоящую.
— Ты думаешь, что глядя на чужие увечья, люди испытывают отвращение, но это не так. Глядя на увечья, они осознают свою смертность. Рядом с тобой они будут вспоминать тех, кого потеряли и бояться за тех, кого могут потерять. Рядом с тобой им будет трудно врать себе и другим.
Луиза уничтожила фотографии и вернула камеру Альберу.
— Умница, — сказал он. Неужели ему удалось добиться от Луизы удивленного, не враждебного взгляда? — Мне нравится, что ты не принимаешь необдуманные решения под влияние момента. Нравится, что не поддаешься чужому влиянию. Решила стереть фотографии и довела дело до конца.
Улыбка Луизы была едва заметна, слабая, как солнечный свет в зимний и дождливый день. Но Альбер знал, он на верном пути.
Теперь Луиза не боялась идти рядом, не боялась повернуться к нему спиной. Некоторое время они двигались молча. Через пятьдесят шагов услышали голоса. Под ноги метнулась крыса. С ветки на руку Альбера упала мохнатая гусеница.
— Знаешь что удивительно? — заговорил он.
Луиза напряглась. Ему захотелось погладить ее по спине. Чем ближе она стояла, тем более хрупкой и уязвимой казалась. Её голова едва доставала до подбородка Альбера. Ее руку он мог бы полностью спрятать в своем кулаке.
— Я не могу вспомнить ни одного удачного нападения на тюрьмы за последние десять лет. Каким-то чудом Годо добился успеха, ему есть чем гордиться.
Луиза молча шла вперед.
— Сколько заключенных вы спасли?
Луиза ответила внимательным взглядом.
— Двадцать, пятнадцать, я не помню.
— Использовали взрывчатку? Гранатомёты?
— Я не знаю.
Она была среди заключённых, а не нападавших, отметил про себя Альбер. Осталось выяснить, что именно двигало Годо.
— Дом Офицеров находится в городе, — продолжал он прощупывать почву. — А значит, действовать нужно было быстро. Войти и выйти. Скажем, пять-семь минут на все, пока не потеряли контроль над ситуацией. Пока не нагрянули военные с соседней базы, не подключилась полиция, не перекрыли дороги, — он бомбардировал Луизу деталями, а потом резко сменил тему и высказал догадку: — Годо вытащил тех, за кем приехал?
Луиза покачала головой.
— Их убили?
— Не знаю. Я слышала только, что его сына увели на допрос незадолго до нападения.
— Судя по тому что на тюрьму Годо напал около десяти дней назад, его сына взяли на площади около полицейского участка? — предположил Альбер и понял что угадал, Луиза нарпряглась и втянула голову в пелечи.
— Нет, сына Годо взяли в университете.
И все равно, по тому как Луиза смотрела себе под ноги, Альбер понял, что выиграл. Охотнее всего люди выдают чужие секреты, защищая свои. Не сына Годо взяли на площади, а Луизу. Её задержали во время нападения на участок. Альбер пожалел, что не знает подробностей той стычки.
Они вышли к лагерю. Тапира давно освежевали. Судя по румяной корочке, куски мяса жарились на огне добрый час. Шкуру вывернули и повесили сушиться.
Годо и Миа о чем-то оживленно беседовали. Альбер и не ожидал такого оживления от человека, который вяло рассказывал о своих свершениях и пил самогон маленькими глотками. Подойдя ближе, Альбер услышал, что речь идет о фильмах. Старых фильмах.
Миа сидела рядом с Годо. Наклонилась вперед, легла грудью на колени, прогнула спину. На губах блуждала полуулыбка восхищения. Годо, похоже, её внимание одновременно льстило и смущало. Бросая на Миа долгие взгляды, он энергично ковырял палкой землю между своих ног.
Альбер вернул Миа фотокамеру и присел у костра. Вспомнил вслух как зимой читал лекцию в национальном университете. В большом актовом зале. О правах человека. Больше всего вопросов задавали третьекурсники.
-Твой сын ведь учился на третьем курсе, Годо? — закинул он наживку.
— На втором, — ответил Годо.
— Помню, четверо парней со второго курса подошли ко мне после лекции. Расспрашивали про работу Международной Амнистии, — кивнул Альбер. — Лица я всегда запоминал лучше, чем имена. Возможно, я встречался с твоим сыном, Годо. Он немного ниже тебя ростом? Уже в плечах? И у него вьющиеся волосы?
— Нет, прямые, — Годо смотрел на тлеющие угли костра.
— Он разделяет их пробором посередине? — продолжал гадать Альбер. Как бы не выглядел мальчишка, главное — заставить отца вспомнить, как он скучает по нему.
— Сбоку.
— Точно, — воскликнул Альбер. — Теперь я не сомневаюсь, я разговаривал с ним. Его вопросы были самыми точными и сложными.
Уголки губ Годо опустились. Миа недовольно посмотрела на Альбера. Прости, дорогуша, соблазнять героя будешь позже, сейчас моя очередь, подумал он.
Он осмотрел поляну. Следовало вовлечь в разговор как можно больше людей.
— Ни у кого нет перца-чили? — громко спросил Альбер.
Девчонка, стряхивающая листья с крыши палатки, нырнула внутрь и принесла перец. Стеклянная банка из супермаркета, надо же, девочка регулярно выбирается в город. Оценить людей Годо оказалось не сложно. На безумные авантюры, а нападение на тюрьму небывалое событие, обычно соглашались либо новички, либо те, кому нечего терять. Новичка вычислить проще простого: кто в джунглях меньше полугода, чаще смотрит себе под ноги, разглядывает деревья и реагирует на любое движение в кустах. Как Луиза. Те, кто дольше года, к шорохам зверей и вскрикам птиц привыкли так, что не замечают их. Как Сесар и Годо.
— Моя бабка считала, что перец-чили лечит любые болезни, — Альбер продолжал играть на публику. — Употребляла его вместо антибиотиков, алергетиков, обезболивающего, снотворного и успокоительного.
Несколько парней за соседним костром улыбнулись.
-Думаю, твой сын, Годо, уже зимой понимал, что международные правозащитники с их идеалами, на деле абсолютно беспомощны. Сколько бы докладов о нарушении прав человека они не настрочили, это не уничтожит тайные тюрьмы.
— Мы взорвали стену самодельной бомбой. Её Фло собрал, — сказал мальчишка с блестящими от жира пальцами и щеками.
