Мемуары Энн Ламберт #1: Голоса прошлого

— Живы, девчонки?

Я кивнула.

— Всё уже, не бойтесь. Всё закончилось. Сейчас выкинем эту падаль в вакуум, и всё.

Я снова кивнула, сказала:

— Я с вами!

— Целитель?— уточнил он, поднимаясь.

— Да!

Я решила, что ему это важно, моя паранорма. Она ведь очень близка к пирокинетической, и разве не я только что уничтожила столько врагов?! Но капитан бросил непререкаемым тоном:

— Сиди!

Потом смягчился и добавил:

— Займись подругой: ранена.

Я торопливо склонилась над Ане. Вот уж не знаю как, но её зацепило сильно: обожгло руку от плеча до запястья. Когда, как?! Потом я узнала, когда: ещё в коридоре, после того, как обездвижили меня. Ане закрыла меня собой, выстрел сошёлся вскользь — они остереглись задеть и меня тоже. Потом плюнули, решили забрать обеих. На лбу у Ане не было написано, натуральнорождённая она или нет; психокинетические паранормы представляли для ольров серьёзную ценность. Я не знаю, как Ане терпела такую рану. Ещё меня утешать пыталась...

Локальное пространство Кларенс стало приманкой для оллиренского лантарга. Он пришёл сюда за очередным объектом Чёрной Стрелы, и даже нашёл его здесь, но в пространственно-временных кавернах прятался флот федеральных сил под командованием Кая Тропинина. Тот самый флот, который официально находился сейчас на базе Геспина. Что-то там, безусловно, находилось, специально для дальнедействующих оллирейнских сканеров. С такого огромного расстояния невозможно определить, военный корабль ошивается возле интересной планеты или гражданский. Военные сводки, данные сканеров, официальное выступление адмирала Тропинина, — всё в таком духе. И — персональная адмиральская струна гиперпрокола от Геспина к Кларенсу. Получите, и распишитесь.

Я злорадствовала: Ми-Скайон лантарг получил по морде там, где меньше всего ожидал. Он потерял треть своей синтагмы в локали Кларенса, позор в чистом виде. Свои за такое однозначно не похвалят. Но и нам этот бой обошёлся недёшево. Сухие цифры потерь не утешали. Три к одному не в нашу пользу, примерно так.

После боя я проспала, не приходя в себя, несколько суток подряд.

Меня отпустили из больницы накануне парада. За мной пришла Ане, привела малышку Нохораи, и девочка бросилась ко мне, едва с ног не сбила. Вцепилась, судорожно сжимая в кулачках мою одежду, и разрыдалась.

— Ну вот, здрасьте,— заворчала я.— Такая большая и так ревёшь. Куда это годится?

— Не ругай её,— негромко попросила Ане.

Да что же я, зверь? Ребёнок в истерике, а мне ругать. Я прижимала к себе тёплое детское тельце, гладила по непослушным кудряшкам-пружинкам, и как же мне хотелось убить за эти слёзы, кто бы знал. Убить тех, кто виновен...

— Не смей больше умирать!— буркнула Нохораи мне в шею.— Не смей... мама!

Я поначалу подумала, что ослышалась. Потом подумала, что девочку надо поправить. Но как поправить-то?! Я судорожно искала слова, и не находила их. Проблему решила сама Нохораи:

— Одна мама здесь,— она прижала кулачок к груди,— а вторая ты, Энн. Не умирай больше никогда! Слышишь?

— Слышу,— заверила я маленькую.— Слышу, солнышко моё...

— Никогда не смей! — выкрикнула она, и я испугалась, что она снова сорвётся в истерику, пообещала поспешно:

— Никогда не буду.

Наивная, я сама верила собственным словам.

— Правда?— насупилась девочка, размазывая кулачками остатки слёз по своей чёрненькой рожице.

— Правда! Честное слово.

— Самое Честное Слово?

— Самое Честное!

— Хорошо,— кивнула она важно, и постаралась принять серьёзный вид, хотя и шмыгала носом совершенно несерьёзным образом.

— Ну... пошли?— предложила я, и, отдельно к подруге:— Ане, спасибо.

— Не за что,— отозвалась Ане.— Пойдём...

Вечером Нохораи уснула почти мгновенно. Вцепилась в мягкую игрушку — пятнистого весёлого пса, порядком вылинявшего и затрёпанного, но его когда-то купила мать девочки, Ликесса Балина, и мы берегли его. У нас слишком мало её вещей осталось, мы не могли позволить себе ими разбрасываться. Кубик, называли мы собаку. Убейте меня, не помню, как и почему возникла эта кличка! Наверное, неправильно давать клички игрушечным животным, не знаю. Нам не мешало.

Потом мы с Ане пили чай. Именно Ане приохотила меня к чаю марки "Ахмадени", говорила, его выращивают на её родной планете, на Ласточке. Ане скучала по родному миру, это же видно. Но вернуться обратно она не могла, и это было видно тоже. Я не расспрашивала её, зачем лезть человеку в душу. Захочет — расскажет, не захочет, значит, так тому и быть. Чай мне не слишком нравился, кофе лучше. Но я не хотела обижать Ане.

Звякнул личный терминал. Я удивилась ко мне мало приходило сообщений,, в основном по работе, но я всё ещё была на больничном, так что...

— Что думаешь,— добродушно сказала Ане,— открывай.

Она улыбалась, видно что-то знала. Я пожала плечами, раскрыла голографический экран, и... изумилась до обалдения. Сообщение пришло, на минуточку, от самого адмирала Тропинина, и требовало приказным тоном явиться завтра на парад для награждения...

— Чего?— не сдержалась я вслух.

Ане улыбнулась снова.

— Ты!— возмутилась я.— Ты что-то знаешь!

— Ну да, меня о тебе расспрашивали,— сказала подруга.

— И что ты им рассказала?

— Правду. Ты спасла меня, и не только меня. Если бы не ты, нас бы затащили в тот транспортник, и где бы мы сейчас были. Станцию отбили, но отбить маленький транспортник намного тяжелее. Может быть, его остановили бы. Может быть, нет. Я не знаю. Проверять практикой, сама понимаешь, не хочется.

— Лучше бы ты промолчала, Ане,— с досадой сказала я.— Зачем мне ещё и это...

— Не скромничай,— ответила она.— Ты заслужила.

Заслужила. Я плоховато помнила события того дня. Ужас свой запомнила прекрасно, а вот всё остальное вспоминалось словно бы через дымку. Через ослабленный фильтр сквозь толстое, изрядно запылённое окно.

Утром мы собрались на парад. На комической станции утро и вечер — условны, дань привычному суточному режиму сна и отдыха. Половина народу на станции живёт по ночному распорядку, половина по дневному, ночь и день неотличимы друг от друга. Но весь жизненный график привязан к стандартному времени, которое отсчитывается по суточным циклам Старой Терры, и потому в разговоре сохраняется: ночная смена, дневная прогулка, вечерний рейс, утренняя пробежка.

Стандартное время принято основным для всех космических объектов. Очень удобно. Ночь на пересадочной станции в локали Ратеене совпадает с ночью на станции Кларенс, синхронизирована вся сеть межзвёздных GVS и локальных MVS Федерации, и можно представить себе, какой дикий хаос начнётся, если каждая станция станет жить по времени главной планеты своей локали или по своему собственному времени.

В торжественные дни прямо полагалось открыто носить все свои награды; у Ане были значки медицинской службы Ласточки: Орден Доблести и Знак Почёта, федерального, правда, значения. А мне пришлось достать свой Солнечный Крест. Я получила его за Соппат, в возрасте, который мало кто назовёт зрелым; позже, читая материалы по Соппату, я наткнулась на подробные описания, за что... и запоздалым ужасом поползли по спине мурашки. Не хотелось верить в то, что это было когда-то со мной. Я почти не помнила ничего. Но принимать отстранённо изложенное в обезличенном файле военной библиотеки Альфа-Геспина не получалось.

— Ого,— сказала Ане с уважением.

— Да... — неловко ответила я.— Так вот вышло... Соппат, Ане.

Она подняла брови в удивлении.

— Так вот почему ты так яростно говорила тогда! Но, погоди, сколько же тебе было лет? Двенадцать?

— Десять,— бледно усмехнулась я.— Но видишь, какая штука... У меня обнаружилась опухоль в мозгу... и флотские целители отказали мне в паранормальной коррекции: для них это оказался безнадёжный случай. Лечили паллиативно, нейрохирургией. И я, понимаешь... я попросила врачей, чтобы заодно убрали память. Не телепатически, любой телепатический блок можно вскрыть или ослабить. А чисто физически чтобы убрали те части мозга, ответственные за память о Соппатском исследовательском центре. Я не хотела помнить всё то дерьмо. Мне пошли навстречу. А это...— я коснулась ладонью Креста,— это теперь со мной. Адмирал Гартман лично вручил, тогда тоже был парад. Парад помню. Всё, что было до — нет.

— Ох, Энн,— сочувственно выговорила Ане, приобнимая меня за плечи.— Досталось же тебе...

Не люблю жалость. Не люблю, когда кто-то жалеет. Всегда хочется стиснуть зубы и заорать. Но у Ане получалось настолько добро, настолько исцеляюще, что хотелось пить её щедро льющиеся чувства, как живую воду прозрачного родничка.

— Пойдём,— сказала я, с треском захлопывая пустую коробочку из-под Креста.— Опоздаем...

И мы пошли.

Военные, отбившие станцию у врага, уходили на свои базы, оставляя на лечение тяжелораненых; раненых настолько тяжело, правда, было немного. В локальном пространстве Кларенс отныне будет находиться постоянная опора Военно-Космических Сил Федерации. Кларенс получил живительную дозу для своей экономики: военные заказы, военное строительство, медицинское обслуживание и прочее в том же духе. Ну, а по традиции, обязательно проводился парад. Всё по той же традиции парад принимал и проводил тот, кто руководил боевой операцией по спасению. В нашем случае,— Кай Тропинин. Личность незаурядная, что уже там.

Нохораи прыгала от счастья: она очень хотела увидеть настоящих военных и настоящего адмирала. И по такому случаю мы нарядили её в белый костюмчик и вплели в пружинки волос белые ленточки, Ане принесла ей связку разноцветных воздушных шариков, наполненных гелием, всего штук девять, и конечно же, один девочка упустила, и он улетел под потолок, а потом его снесло в шахту лифта. Чётное количество шариков никуда не годилось, и один мы оставили дома, осторожно вытеребив из связки его верёвочку.

Нохораи смеялась. Снова. Я слушала её смех, и поневоле улыбалась сама. Разительная перемена, если учесть вторую половину ночи, которую девочка провела у меня под боком, вздрагивая от ночных кошмаров. Психологи говорили, это пройдёт. Они говорили, возраст такой, в котором скорректировать возможно всё, сколько-нибудь значимого следа не останется. Прогресс был, но слабенький. А моя паранорма не умела исцелять боль души. Только время. Такое лечит только время...

Парад впечатлял, как всегда впечатляет дисциплинированная монолитная мощь любой армии.

Космодесант. Бравые парни и смелые девушки. В броне, но с открытыми шлемами. Они не умирали от ужаса при одном взгляде на свои кошмары, они эти кошмары убивали. Ножом, плазмой, пирокинезом. На краткий миг мне вдруг остро захотелось быть с ними, быть как они. Чтобы никогда больше...

Адмирал Тропинин. Седой мужчина в серьёзном возрасте. Не старик, стариком его назовут ещё очень нескоро. Но уж не мальчик! Говорили, будто ему уже сто лет и будто первый свой, с блеском выигранный бой, он провёл в четырнадцать, хотя в информе об этом было ни слова. Краткий биографический очерк описывал юность адмирала стандартно: родился в семье потомственных военных, вырос на планете Ясная Поляна в локальном пространстве Новой России, поступил в Академию Бета-Геспина, окончил её с блеском... и дослужился до адмирала. Через победы и поражения, приобретя бесценный полевой опыт и превратившись в настоящую головную боль для врага.

Помимо меня награды получили несколько гражданских станционеров и двое транзитников: за проявленное мужество при обороне станции от врага. И когда очередь дошла до меня, я вышла, обмирая от волнения — как же так, человек-легенда, а я его вот вижу, на расстоянии вытянутой руки, и, конечно, в полном обалдении от происходящего я выдала под запись:

— За что? Я перетрусила страшно, я едва не умерла от ужаса, я не достойна!

А он улыбнулся и спокойно объяснил за что:

— Вы уничтожили восемь боевых единиц врага, госпожа Ламберт, ваши действия спасли жизнь и свободу двадцати семи гражданским специалистам. Побольше бы нам таких "трусов"!

И передал мне медаль "За отвагу". А я вдруг отчётливо разглядела знаки паранорм у него на воротничке: первый телепатический ранг и серберяную молнию неограниченного психокинеза. Кай Тропинин был когда-то целителем, как я. Даже не так, как я, я — натурал, а он со своей паранормой родился. Что произошло в его жизни такое, что смогло перебить генетическое программирование, что толкнуло на полный отказ от заложенного ещё до зачатия предназначения?!

Адмирал пожал мне руку, как полагается. Ладонь у него была сухая и горячая, я потом долго ещё чувствовала это прикосновение.

Наверное, именно тогда отравленной иглой скользнула в сознание дерзкая мысль: он смог, смогу и я. Первый шаг в сторону от профессии.

Во вполне определённую сторону.

На дорогу к Альфа-Геспину.

— Меня приглашают по обмену опытом в Научно-Исследовательский Центр Номон,— сообщила Ане.

Она счастливо улыбалась. Могу понять. Номон — это серьёзно. Я сама когда-то мечтала попасть туда на практику; если бы был жив мой учитель и наставник профессор Таркнесс, по его рекомендации меня бы, возможно, взяли. После череды зверских, по слухам, экзаменов. Ходили легенды, будто экзаменаторы Номона завернули однажды лаурета Нобелевской премии -престижной, наивысшей премии Земной Федерации, с богатой историей, уходящей корнями в докосмическую эпоху Старой Терры...

— Это хорошо,— сказала я.

Она протянула мне вышитую подушечку, с бахромой по краям:

— Вот... Тебе, на память.

— Спасибо,— я взяла вещицу.

Подушечка была мягкой и шелковистой на ощупь, а вышитый рисунок — заснеженный одинокий дом посреди ледяной пустыни под тёмным, с редкими точками звёзд, небом, — необъяснимым образом имел объём, хотя и не был голограммой.

— А это для Норы, — Ане не могла выговорить имя девочки правильно, отчего сократила его до Норы, и так оно и осталось.

Хороший неё подарок вышел. Тряпичная куколка. Филигранно вышитое личико, вязаная одежда, на ручках-ножках — ноготочки, опять же вышитые, разбитая, залепленная прозрачным пластырем коленка, хулиганский взгляд и косички в разные стороны... Даже немного жаль стало, что я сама уже не маленькая и мне в такие куколки играть уже не положено.

— Какое чудо,— искренне сказала я.— Пойдем, положим рядом с кроваткой. Проснётся, вот будет сюрприз.

Мы пошли в детскую, положили подарок рядом на маленькую тумбочку. Нохораи сладко спала на боку, обняв подушку и тихонько сопя. Умаялась за день. Вообще, она стала крепче спать, это радовало. Мы тихонько вернулись в гостиную. Ане углядела раскрытый на расписании рейсовых транзитников терминал и спросила:

— Ты уезжаешь тоже?

— Да,— подтвердила я.

— Куда?

— Подальше отсюда. На Старую Терру...

— Ого,— не сдержалась она.— Но там же... ледниковый период. И они принимают не всех! Там очень сложно получить вид на жительство. Или ты собираешься работать по временному разрешению?!

Временное разрешение — дрянь, низкий статус практически везде, даже в нечеловеческих секторах Федерации.