— {Поразительно! Либо ты научился лгать на Бесконечном, либо Амазонка — воистину самородок редчайшей пробы.}
— {Вы дали ей новое прозвище?}
— {Не "мы", сын хаоса. Её так назвал Шорох.}
— {Не помню такого.}
— {Ещё бы ты его помнил. Он при Обители всего пять вёсен.}
— {Волчара, не томи. Что именно отколола... Амазонка?}
— {Она Запела. Без раскачки, без этапа расширения. И Пела шесть ночей подряд...}
— {Сколько?!}
— {Ты не ослышался. Шесть. Мне пришлось вытаскивать её, разрушив часть полотна, потому что она подошла на полшага к тому, чтобы утратить личность в единстве Песни.}
— {Вот оно что...}
— {Кажется, ты не удивлён.}
— {Да. Если подумать, такого эффекта можно было ждать.}
— {Почему?}
— {Однажды Игле уже доводилось очищать сознание до критического предела, за которым — только утрата "я" и полное преображение души. Похоже, что тот опыт не прошёл для неё даром.}
— {Похоже. Но что это был за "опыт", сын хаоса? Я не из пустого любопытства спрашиваю, ты же понимаешь.}
— {Понимаю. Если вкратце, Игла создала для своей души новое вместилище, второй физический облик... если как следует попросишь, она тебе его покажет, хе-хе... и адаптировалась к этому второму облику так полно, как только можно. Освоила его с нуля, как если бы была младенцем. Метод чистого листа.}
— {И что? Ты меняешь облики регулярно.}
— {Я — да. Но я пришёл к этому не сразу. Только Обитель и опыт включения в Песню позволили мне сделать последний шаг, подарили подлинную свободу изменений внешнего вместе с истинным единством сущего. А Игла сперва обрела второй облик...}
— {...что облегчило ей вхождение в Песню.}
— {Падение в Песню, если быть точным. Ведь она не вышла бы из хора по своей воле, ты сам говорил.}
— {Да. Обычно бывает трудно добиться должной гибкости ума и духа, чтобы новичок хотя бы просто услышал Песню...}
— {...но Игла отключилась сразу. Вернее, включилась и Запела. Потому что уже была "закалена" так, как вашим послушникам даже не снилось.}
— {Вот именно. Если честно, я не знаю, чему ещё мы можем её научить.}
— {А вот на этот счёт не волнуйся, волчара. Всё, чему Игла сможет научиться, она возьмёт у вас сама.}
— Сколько я проспала?
Прядка, склонившаяся надо мной, неуверенно улыбается.
— Вечер, ночь, день, ночь... и ещё половину утра.
— Сколько?!
Вскакиваю с кровати. Ну... пытаюсь вскочить. Суставы задеревенели. Кроме того, мышцы словно на три четверти превратились в кисель. Конечности еле шевелятся.
А ещё мне очень хочется есть...
Нет. Не есть. ЖРАТЬ.
Подайте сырого мяса с гарниром из опилок! Проглочу, не жуя, и потребую добавки.
Похоже, на моём лице голод отразился со всей возможной однозначностью, потому что Прядка молча сунула мне под нос плошку с бульоном. Бульон давно остыл, зато плавающие в нём гренки... и кусочки овощей... и волоконца белого мяса...
— А ещё?
Прядка вручила мне совершенно незнакомого обличья продолговатый фрукт в синей кожуре. Впрочем, смутить меня цветом еды в настоящий момент было сложно. Я немедленно отгрызла кусок сахаристой мякоти (хм... по вкусу — смесь картошки с дыней... наверняка очень питательно!) и принялась вдумчиво жевать.
— {Рассказывай,} — бросила я, не прекращая этого сладостного занятия.
Прядка поняла меня правильно. Ещё бы! Императив на Бесконечном перевода не требует.
По словам жены кузнеца, если её рассказ сократить и дополнить моими комментариями, выходило примерно следующее. Послушники Обители называются именно послушниками не просто так. Это соответствует положению дел с буквальной точностью. Путь по Тропе начинается с попыток услышать Песню Основателей, что звучит, не смолкая, уже не первое тысячелетие. Далеко не всем удаётся услышать Песню сразу (думаю, чем больше знает и умеет кто-либо до прихода в Обитель, тем сложнее для него включение в хор хотя бы на правах слушающего: включение требует отказа от себя, а у вчерашних детей с этим куда проще, чем у суровых, закалённых жизнью взрослых). В общем, Волк не надеялся, что я смогу хотя бы услышать, а я...
Ладно, не буду забегать вперёд.
Так вот, о послушниках. Сперва они внимают Основателям по минуте, по две за раз; послушав Песню, отдыхают — от нескольких дней до дюжины. Когда способность к восприятию Бесконечного наречия развивается настолько, что они могут слушать Песню полчаса подряд, можно сделать визиты к Поющим ежедневными. Это — уровень старших послушников, свободно владеющих Бесконечным наречием, если можно так выразиться, второго уровня. Первый, доступный младшим послушникам, позволяет перевести на Бесконечное любую фразу на Простых наречиях, обогатив дополнительными смыслами, но немногим более. Второй уровень открывает доступ к некоторым концепциям и образам, в принципе непереводимым на Простые наречия.
К примеру, старшие послушники могут коротко, но с исчерпывающей точностью описать вкус и чуть ли не элементный состав еды; могут с той же краткостью рассказать об учебной схватке, длившейся четверть часа. Причём слушающий, если он также идёт по Тропе, чётко уяснит из одного-единственного предложения, каково было настроение и физическое состояние обоих бойцов, как оно менялось с течением времени, какие связки и на какой минуте прошли, а какие были успешно отражены... ну и так далее. В общем, почти обмен фрагментами памяти. Также на втором уровне можно превращать Бесконечное наречие в оружие, воспринимая мир как часть себя и диктуя ему желаемые изменения. (С подобным я уже сталкивалась, когда меня атаковали незабвенные Гред и Хилльсат).
Но даже "магия" старших послушников бледнеет рядом с талантами аколитов. Потому что только став аколитом, идущий по Тропе может присоединиться к хору и украсить Песню Основателей своими собственными светосмыслами...
Как это несколько суток подряд делала я.
— Оказывается, ты много знаешь о тонкостях изучения Бесконечного... — вывод буквально напрашивался, и я спросила. — {Ты тоже из идущих Тропой понимания?}
Ответ Прядки был кратким... и, вопреки ожиданиям, отрицательным:
— Я — нет. Мой муж — да.
— А почему ты...
— Это не для меня.
— А ты пробовала?
— Нет. И не стану.
Похоже, жена кузнеца ждала от меня уговоров. Но...
— {Твой выбор,} — сказала я мягко. — {Ступай.}
"Мой выбор!"
В том, как Прядка месила тесто, проглядывало... ожесточение. Почти ярость.
"Легко ей... сразу видать — уж она-то в жизни никому ничего не уступала. Не знает она, что такое женская доля... и знать не хочет. И ведь может себе позволить!"
Если бы кусок теста был макиварой, от него уже летели бы отбитые куски. Окрашенные кровью из разбитых кулаков. Увы, тесто было податливым, как... тесто. Оно покорствовало усилиям Прядки почти так же, как вода. Оно не оставляло ран, не причиняло физической боли.
Но вязко гасило движения. И опустошало.
"Мой выбор... чтобы выбирать, надо быть сильной. Или хотя бы иметь право решать. У Амазонки и мыслей-то нет таких, что не всякий имеет право. У неё самой этих прав — как... явилась, вишь ты, с ре-ко-мен-да-ци-ей от самого Лицедея. Маг смерти. С мечом. Что Шорох и Кобра на неё обиду затаили, ей дела нет. И правильно. Что они могут, Шорох и Кобра, ежели дерётся она не хуже них, а Поёт, что твой аколит?! Прочь с дороги, зашибу!"
Тесто чавкало и хлюпало. Прядка месила, словно на доске, чуть присыпанной мукой, находился её смертный враг.
"Твой выбор", — она говорит. Будто я ей ровня! Будто я действительно могу вот так просто взять и пойти слушать Песню. А могу и не пойти, потому что кушать хочется, а раз так, надо сперва суп сварить. И бельё постирать. И носки заштопать. И полы отскрести. И посуду вымыть. И за водой сходить. И... и, и, и! Всё время, без продыху!"
Прядка месила. Но не видела собственного лица: зеркала поблизости не случилось. Оно и к лучшему. Не то Прядка не на шутку испугалась бы, увидев своё отражение.
Или — не испугалась? Как знать...
"Мой выбор... легко ей говорить! И делать легко. Всё ей удаётся, всё само в руки валится. Удачи, ума, силы, дарований разных — всего с избытком получила. Красоты только недодали боги, но и о том печали нет. Красота бабе даётся в возмещение глупости её. И чтоб мужики любили. Покорностью да красой женщина вертит мужчиной, который злобой да силой своей вертит мир. А ежели своей волей любого мужика можешь хоть коромыслом согнуть, хоть вовсе пополам поломать, на что тогда красота? Только чтоб дуры-бабы от завидок последнего ума лишались.
Я, вон, уже с ума схожу. Хоть и не красива Амазонка ничуть, хоть плоскогруда и с лица страшновата, всё равно завидно мне!
Это ж надо столько силищи забрать, чтобы позволять другим делать по-своему!
"Твой выбор"... ха!"
— Эй... ты чего?
Прядка обернулась, смутно вспомнив, что окликают её не в первый раз. И не во второй.
— Ничего!
Понемногу старящаяся, но покуда крепкая, Жменя лишь в одном ощущала дыхание зимы. Глаза начали её подводить вёсен пять тому. Теперь, особенно в полутьме кухни, Жменя видела лишь размытые контуры да пятна. Потому выражение лица Прядки её не встревожило.
Другое дело — голос. Слух у Жмени был не хуже, чем у молодых.
— Ты этот кусок уж минут двадцать лишних месишь. Что случилось?
— Ничего! — сказала Прядка почти так же резко, как в первый раз.
— С муженьком поцапалась, что ль?
— Нет!
— А с кем тогда? Может, тебя новенькая обидела? Эта... Амазонка?
— Никаких обид. Если тебя свербёж замучил узнать, что меж нами было, поднимись да спроси. Она ответит, не соврёт!
— Ох ты! Бедняжка...
Ничего такого не ждавшая, Прядка так изумилась, что даже про ярость подзабыла.
— Ты чего, Жменька? Ума решилась? С чего тебе Амазонку жалеть?
Тут уже Жменя захлопала глазами.
— Жалеть? Так я ж не её вовсе... я подумала, что... ну, и ты...
— Не понимаю я тебя.
— Да чего ты кричишь? — неожиданно жарко зашептала Жменя. — Я ж видала эту твою Амазонку, ну и подумала, что она не только с виду точно мужик. Что у ей и замашки те же. Ну и... что тебе с ней не по нраву пришлось...
— Тьфу! — Прядка аж взвилась. — Ну ты и дура, Жменька! Истинно дура!
— Так а я что? Я же...
— У Амазонки, между прочим, муж есть. И прежде чем придумать очередную дурь бабью, прикинь, можно ли такую, как Амазонка, к браку с нелюбимым принудить.
— Эм-м-м... другое мне странно. Кто ж по своей воле на такой женится-то?
— А кто ж спрашивать его будет, болезного? — недобро усмехнулась Прядка. — Коли Амазонке понравился, женится, как миленький. И жить будет, как за каменной стеной, в тепле и достатке.
Жменя поджала губы.
— Смеёшься?
— Ага. Ты надо мной уж так посмеялась, что дальше некуда!
— Ну, прости, ежели чего не то. Я ж не со зла...
— Ещё не хватало — со зла о таком болтать! Меня не боишься, так Амазонки побойся. Выдерет так, что ходить будешь навроде зверя тигра.
— Да я ж это... ну... а всё-таки, что меж вами такого было-то?
Прядка плюнула в сердцах, хлопнула тестом о доску и вышла из кухни вон.
Итак, оказывается, я успешно подпевала Основателям. Отличная новость. Одно плохо: в памяти нет чётких воспоминаний об этом. Надо полагать, за время пребывания в составе хора я получила обширный словарь Бесконечного наречия заодно с ударной дозой понимания. Но для меня, Эйрас сур Тральгим по прозвищу Игла, этот факт на ситуацию почти не влияет. Временами из меня, как раньше, будто сами собой выскакивают отдельные слова на Бесконечном... но и только. Полностью перейти на это наречие я не могу, думать на нём — тем более.
Ну, не беда. На такой случай у меня есть проверенное средство, способное разблокировать мою собственную память и расширить канал, по которому сочатся в сознание фрагменты, принадлежащие Амазонке — многообещающей ученице Обители, то ли до сих пор послушнице, то ли... Имя у средства короткое и простое.
Медитация.
Выставив вокруг выделенной мне комнаты сигнальные барьеры, чтобы не оказаться невежливой в случае, если кому-то вздумается меня навестить, я прибегла к необязательному, но привычному, как разношенная обувь, ритуалу. То есть разделась, подвесила свою бренную оболочку в геометрическом центре комнаты и поэтапно отключила все лишние ощущения. Зрение, осязание, слух, обоняние, чувство ориентации (именно в таком порядке). Навесила плотные блоки на все каналы чисто ментального восприятия, от ощущения жизни/смерти до высших проявлений ясновидения. Я не спешила, действовала методично и предельно тщательно. А куда спешить? Уже некуда. Как говорят гурманы, есть время питаться — и есть время переваривать съеденное.
Ау, Амазонка! Где ты там?
...Нигде.
И везде...
Амазонка — это я. Но "я", привыкшая отзываться на прозвище Игла — не Амазонка. Для неё нет большой разницы, которое из "я" имеется в виду, кто именно медитирует, кто ищет выход из замкнутого круга. Любое "я" в равной мере иллюзорно. Любое "я" — это всё/ничто, потому что "настоящая" личность/общность единична/множественна в той бесконечности, где...
Нет. Всё совсем не так.
Мы (Игла-Амазонка) играем друг с врагом. Главное — уловить момент, когда лапта сменится поисками верхней позиции и, перетянув канат, завершить наш матч красивым — чтоб зубы лязгнули — ударом. Или же, если правила опять изменятся, двинуть Мага наперерез Королю, открывая "обман без обмана" и вместе с Советником снимая с доски чужую надежду на выигрыш.
Чужую?
Но мы — это одно. И нет памяти о прежнем, потому что нет ничего, что следовало бы именовать "прежним"; нет представлений о будущем, потому что нет ничего, что могло бы стать "будущим". Лишь одно неотъемлемое СЕЙЧАС+ЗДЕСЬ+Я... и преграда, также именуемая — я.
Это больно.
На земле — круг.
Просто символ,
так как я сейчас — не маг.
Я — внутри,
в кольце из глаз-рук.
Но решусь ли я
из круга сделать шаг?
Тишина.
Мой мир почти
мёртв.
Символ кружит,
перехватывает грудь.
Дайте свет!
...темно.
Пустой двор
ждёт,
но из себя мне
не шагнуть.
Какой бред. Беспомощный, чуть ли не сентиментальный, несмотря на полное соответствие субъективно ощущаемым фактам. Смять и выбросить...
Но лучше — не получится. Пыталась, не вышло.
Оставлю как есть.
Ведь именно подобный бред получается, когда "рисуешь дождевой водой осенними листами по стеклу".
А если чуть иначе?
Зеркало: блистающая сталь.
Отраженье. Ненавижу!
...руки — в кровь.
Рядом с образом хрупка я, как хрусталь.
Люди улыбаются:
любовь!
...Для идущих по Тропе все навыки — часть единства высшего порядка. Будь то стихосложение, или фехтование, или плавание, или чтение мыслей. Или многоликое искусство мага. Или, коли на то пошло, феномен, называемый "обыденное мышление"... разве мышление — на навык? Ну и что с того, что он, как правило, структурирует все остальные феномены сознания, нанизывая их на единую абстрактную ось? Посмотрите на эту картину: искусство художника, знакомого с понятием перспективы, позволяет заключить, что все параллельные линии сходятся в одной точке у самого горизонта. Но воображаемая линия горизонта никак не точечна, она — линия... она имеет некую протяжённость в пространстве... а теперь плавно, медленно, сохраняя весь комплекс возникших мысленных связей, поднимемся над плоскостью обыденных размышлений. Неограниченная левитация, как при выходе на низкую... среднюю... высокую орбиту. Что мы увидим? Наш горизонт очертил чашу, дно которой выстлано зелёным, синим и белым. Это мир, по которому мы ползали. Это — колыбель. Это мы.
