— И напрасно. Это исторический факт. Не веришь, загляни в мемуары. Или тебе кажется, что зомби — вообще не противники, а так, утомительное развлечение?

— Да. Именно так мне и кажется, — взгляд Тефари исподлобья блеснул упрямством. — Если сравнивать с людьми...

— Что ж, тогда сравни с людьми.

Непоседа развернулась. Неприятно ухмыляясь, к ней кинулись трое...

Нет. Уже не зомби. С виду — бандюги из тёмной подворотни.

Девушка перетекла в оборонительную стойку и приготовилась драться всерьёз.

— Как пальчик? — с ехидцей поинтересовалась Эйрас. Луэн пошевелила вернувшимся на своё место мизинцем. Согнула-разогнула, ухватила пятернёй, подёргала.

— Вроде на месте, — заключила она раздумчиво.

— А ты, Реника, что скажешь?

— Я... не знаю. Но я словно...

— Ну?

— Словно вообще не исцеляла.

— Никакого упадка сил? Никакой слабости, головокружения, вялости и прочих прелестей?

— Откуда ты... — Копоть запнулась и посмотрела на тихую улыбку некроманта. — Это потому, что я не отдавала силу, а забирала её?

— Молодец. Именно так. Будь у тебя больше опыта, после каждого исцеления ты бы ощущала прилив сил. Подъём энергии. У меня опыта намного больше, чем у тебя, поэтому для меня при исцелении нормальна избыточность.

— Это как?

— Режешь себя, — Эйрас тут же продемонстрировала, как именно надо резать. Реника и Луэн дружно побледнели. — Тут же исцеляешься. Причём сила, затраченная на остановку кровотечения и закрытие раны, меньше, чем сила, полученная при самоисцелении и преобразовании боли. Для некроманта или для тёмного целителя такое вот жертвоприношение — своя боль, своя кровь, свой страх — самый удобный источник энергии. Козлёнок, который всегда с тобой.

— Отвратительно!

— Вот тут, Реника, ты права. Это действительно отвратительно. Но иногда не остаётся иного выбора. Хватаешься за то, что ближе, и не думаешь о последствиях.

Звучный голос Эйрас утратил почти всю силу. Взгляд остановился.

— Светлым в какой-то мере проще и легче. Они отдают... и не могут отдать больше, чем это возможно физиологически. Очень и очень редко случается так, что светлый целитель вычерпывает себя полностью, до дна. До смерти... да. Редко. Но ради любимого человека, ради кровного брата, ради друга, матери или отца... бывает. Отдают, не жалея. Выплёскивают, не соразмеряя. Жизнь за жизнь, полной и наивысшей ценой — за то, что бесценно. Как в сказках. А вот тёмные...

Некромант замолчала. По спине Реники побежали мурашки. Даже флегматичная Луэн, не сдержавшись, поёжилась. Нарушить тишину не посмел никто.

— У нас явного порога нет. Режь — и черпай. Кромсай — и пей. Сколько хочешь. Даже без разницы, кого: себя, крысу, голубя, другого человека... сила-то одна. Сердце бьётся чаще, мир становится ярче и веселей. Боль? Кровь? Здорово! Давай ещё, да побольше! Давай! Не жмись!

Новая пауза. Куда неприятнее первой.

— Это лёгкая, радостная и улыбчивая смерть, — припечатала Эйрас, пригвождая Ренику суровым взглядом. — Примерно как спьяну захлебнуться собственной рвотой. Передозировка сырой силы — вот имя острого меча, что лежит на горле каждого тёмного мага. Да, порой кажется, что предела возможностям нет. Что можешь исцелить всё, что угодно... но это самообман. Ни один маг не всесилен. Да, ритуалы тёмных целителей эффективнее, чем ритуалы светлых. Например, единственный способ полностью исцелить больного синдромом Мурта — человеческое жертвоприношение. Некоторые застарелые ранения, острые отравления, множественные травмы также лучше доверить тёмному целителю, потому что светлый, даже справившись, будет выжат досуха. И целую неделю, если не больше, с большим трудом будет затягивать даже маленькие порезы. Но если светлый может сорваться только ради родных и близких, тёмный ходит по лезвию постоянно. Любое исцеление может привести к утрате контроля. Это основная причина тому, что тёмных на два порядка меньше, чем светлых.

— Но если так, надо ли мне вообще изучать тёмное целительство?

— Надо, Реника. Надо. В каком-то смысле у тебя просто нет выбора. Если ты действительно намерена следовать клятве целителей и спасать чужие жизни, придётся ходить тёмной тропой.

Щерится. Играет ножом. Из руки в руку — раз-два, пауза, и снова. Тот, что в середине, просто прёт боевым жеребцом, пугая не столько здоровенной дубиной, сколько ростом и длиной рук. А вот последний, правый...

Тефари Непоседа попятилась. Вернее, отступила. Корсет не позволил бы ей изобразить бессильную жертву, поэтому шаги получились мягкими, плавными. Опасными. Левая рука отпустила оголовье, жёстко выпрямленные пальцы — от среднего до мизинца — слились, в то время как указательный и большой превратились в крючья. Крохотный сгусток алого, как кровь, пламени выстрелил в лицо третьему нападающему, плавно ступающему по разнотравью с обнажённой шпагой.

И лопнул, не долетев до цели. Растратился в слепящей, бело-голубой вспышке.

Тефари прыгнула.

Здоровяк размахнулся, поднимая свою дубину. Но Непоседе он казался немногим опаснее ординарного зомби. Почти такой же медлительный. А вот этот, щерящийся, с ножом...

...уходит в обратный кувырок. Дубина опускается, грозя раздробить и расплющить всё, что окажется на её пути. Пусть опускается. Всё равно пройдёт мимо, незачем и парировать. Куда ж ты катишься, дружок? Два быстрых широких шага, почти прыжка. Взмах. Крик. Кровь... это сон, сон! А дубина уже вновь занесена, готовая дробить и плющить. Разворот, тычок и уход вбок. Плюс вдогонку, режущим — наискось меж рёбер. Нравится?

Видимо, нет. Оседает, роняя дубину. Да, люди — это не зомби. Они куда уязвимее...

— Ловко. А теперь попробуй моей шпаги, дрянь!

Последний, третий. Проморгался, "фехтовальщик". Глаза щурит, но зрение явно восстановилось. Плохо, плохо! С тем амулетом, что висит у него на шее, атаковать напрямую бесполезно. Второй раз фокус с ослеплением не удастся. А тонкая шпага быстрее меча, пусть и не настолько, насколько меч быстрее тяжеленной дубины...

Тефари отступила. И продолжала отступать. Шаг за шагом, всё дальше и дальше, лихорадочно перебирая оставшиеся возможности. Если бы не амулет... если бы не шпага, а равное оружие... если бы... стоп. Амулет. Прямые атаки невозможны. Сжечь третьего, "фехтовальщика", нельзя.

А его шпагу?

"У тебя будет только одна попытка. Пережечь стальной клинок, даже лёгкий и тонкий — это не свечку взглядом запалить. Силёнок-то хватит ли?"

"Должно хватить".

Непоседа остановилась, собираясь с силами. Третий враг, словно что-то почуяв, бросился вперёд, вытянулся в красивом отработанном выпаде...

Кольцо яростно сияющего голубого огня впустило в себя кончик шпаги — и превратилось в тоненький диск, и мгновенно угасло. Отсечённый кончик чужого оружия, багровея на срезе, упал в траву, раскалённо шипя. Борясь с предобморочным звоном в ушах, Тефари широко и правильно шагнула, правильно развернулась, вкладывая в удар всю оставшуюся силу.

Удар!

Когда голов лишались зомби, это происходило почти бескровно...

— Отлично! Чистая победа! Поздравляю от души.

Непоседа покачнулась. Только жгучая игольчатая "ласка" корсета не позволила ей упасть наземь или разрыдаться.

— Терпи. — Устэр подошёл и встал за спиной. Рядом. В полушаге. От некроманта слабо веяло прохладной тьмой магии... а ещё — чисто мужской, почти животной силой.

Боец. Даже больше, чем боец: воин.

Тефари замерла, как замирает птичка, глядящая в глаза удава. Заледенела. Захотелось шагнуть назад, прижаться к широкой груди... некстати вспомнилось, какие яркие и живые глаза у её учителя. Не жутковатые чёрные провалы Эйрас, временами полыхающие нелюдским огнём, а просто красивые синие глаза, умеющие быть не только холодными, но и тёплыми...

— Терпи, — повторил Устэр. Видимо, он почуял неподобающие мысли и слегка (совсем чуть-чуть) отодвинулся. — Ты маг, ты победитель. Ты выжила и преуспела. Слёзы победителю не к лицу. Бывает, победа ложится на плечи грузом более тяжким, чем поражение. Но у всякого успеха есть цена, и эта — ещё не из худших. Терпи. Будь сильной.

Некромант помедлил, а потом добавил:

— Я горжусь тобой, Тефари Непоседа. Ты молодец.

Обед

Хорошо, конечно, сплясать тарантеллу на трупе врага. Но гораздо лучше оставить его в живых.

светлейший князь Михаил

Илларионович Голенищев-Кутузов

Гейла робко выглянула из-за угла.

— Заходи, не съем. Вон сколько тут молодого мяса, гр-р-р-р!

Чудо-чадо просочилось в купальную и склонило голову набок. Меня копирует, пигалица. Ну и ладно, пусть копирует.

Не самый плохой пример для подражания, как мне кажется.

— Мам, что ты с ними делаешь?

— Ухаживаю, не видишь разве. Мою, скребу, пролежни убираю, мускулатуру стимулирую. Третьи сутки эти тушки лежат без движения, а нам они нужны здоровыми...

— Нам?

— Мне и папе. Если же подумать — то и тебе, и братцу, и Сухталу, и ещё много кому.

— А мне зачем?

— Хорошо, что не спрашиваешь, для чего эта троица нужна дяде командору, — быстро развернувшись, я слегка щёлкнула дочурку по носу. — Я бы затруднилась объяснить, честно. А вот зачем они нужны тебе... сама-то не догадываешься?

— Не...

— А подумать? — рыкнула я грозно.

— Ну не знаю я! Мам!

— Ничего. Раз сама не догадываешься, скоро узнаешь. Сюрприз будет, ага.

Некоторое время Гейла молча смотрела на физиопроцедуры. Со стороны для свежего взгляда многое из происходящего могло показаться жутковатым. Чего стоит, к примеру, одна только волнообразная дрожь мышечных сокращений, почти как при судорогах! Только пены изо рта и не хватает, а так...

Но старшенькое моё страшилище такими штуками не проймёшь. Она, в конце концов, кроме подёргивания мышц видела и то, что подёргивание это вызвано не болезнью, а приложением внешней силы. Видела частые, с тонкой и сложной структурой сети, льнущие прямо к коже девушек, и пробегающие по этим сетям гальванизирующие импульсы видела тоже.

Я в её возрасте, кстати, таким чётким восприятием похвастать не могла. Я была больше на Легерта похожа: силы хватает, а вот опора...

— Мам...

— Да, принцесса моя?

— А зачем ты их вот так... ну, анимируешь? Они будут как дядя Рессар?

Ох, высокие боги! Спасите родителей от детских вопросов!

Спасут. Жди триста лет. Отвечать-то не богам, отвечать — мне...

— Нет, малыш. Они не будут посмертными слугами. Пока я дышу, никто их не убьёт. Они сейчас просто спят — очень-очень крепко. Так крепко, что даже шевелиться во сне не могут. Это, в общем, управляемая кома, подвид глубокого транса. Разум и душа впитывают новые знания, а тело тем временем — вот оно, лежит, очень далёкое от остального...

— То есть это так нарочно сделано. А зачем?

— Представь, что ты обеими руками влезла в сироп. Ладони стали липкими, противными. Если тереть их друг о друга, толку не будет: сироп размажется, но не отстанет.

— А заклинанием?

— Верно мыслишь. Но сиропные ладошки — только аналогия. Сравнение, и не самое удачное. Ты ведь не знаешь, что мы с папой делаем с этими девицами во сне...

— А что вы с ними делаете?

— Не перебивай, — строго сказала я старшему страшилищу. — Раз уж я начала говорить, то расскажу всё до конца. Так вот, отдельно от тела сознание приобретает поразительную гибкость. И заклинаниями ментальной магии, конечно, действуя предельно аккуратно, можно вписывать в него что угодно — без отторжения. Можно и стирать — начисто, без серьёзного сопротивления. Мы с Устэром, например, уже полностью изменили ученицам сеть рефлексов. Да ещё головы почистили от всяких лишних узелков, рубцов и напряжений. Но что будет, если их разбудить сейчас?

— И что?

— Сознание начнёт воевать с телом. Тело-то помнит старую сеть рефлексов! И двигаться хочет в соответствии с уже имеющимися образцами! Выходит, мы одну ладошку от сиропа отмыли, а вторую оставили грязной. И если их соединить, чистая ладонь снова запачкается. А тело в порядок привести — не руку отмыть. Надо и мышцы подкачать, и связки разработать, и нервную систему подготовить. Это ещё без учёта всяких там гормонов-энзимов. Работы очень много.

— Ага, — Гейла глубокомысленно прищурилась. Опять с меня пример берёт. Кошмар! — Значит, надо отмыть обе ладони. И убрать сироп вот из этих тушек тоже.

— Правильно понимаешь. Именно этим я сейчас занята.

— А почему я не вижу этого?

— Потому что мала ещё, голубушка. Чтобы заметить такое, совсем иная тонкость требуется. Вот вырастешь, и сможешь сперва видеть сверхтонкие заклятия. А потом, может, даже плести их научишься. Если постараешься, конечно.

Гейла плюхнулась на пятую точку, закрыла глаза и попыталась увидеть те самые сверхтонкие заклятья. Ну-ну, пусть попробует. Вреда не будет. Не всё же ей с дяди Лурраста брать пример! Пускай и у родной матери чему-то научится...

Стена цитадели Шинтордана с видом на Чёрную башню. На стене — двое: командор Сухтал и Устэр Шимгере. Оба при оружии, но охраны командора поблизости не видно. Старший магистр Устэр — это совсем не то, что высокопоставленная представительница Ордена Чаши, невесть что имеющая за душой; ему уже доводилось защищать жизнь Сухтала, как свою собственную, с ним охраняемую персону оставить можно.

К тому же, взбреди ему в голову напасть, всё равно никакая охрана вмешаться не успеет. И даже отомстить за смерть нанимателя — вряд ли, вряд ли...

— Давненько от вас с Эйрас не было новостей. Как там дела, как отпрыски? И, кстати, куда вы всё-таки дели моего Терона?

— Спасибо, — не без иронии отозвался некромант, — все здоровы. Насчёт Терона могу сказать одно: он попал в хорошие, умелые и, м-м, ласковые руки. Если ничего не изменилось, он сейчас должен гостить в Тральгиме. А что у нас времени нет на визиты, не удивительно. Жена притащила из Урочища Тихих Вод трёх новых учениц...

— Учениц? Орденских?!

— Представьте себе. Старшей двадцать три, младшей двадцать. Теперь вот дрессируем.

— Ты не шутишь?

— Шуточки с приколами — это по части Гамбита. А Орден и всё прочее есть вопрос политический... впрочем, не только политический.

Командор нахмурился.

— Вы полагаете, что обученные вами... особы будут лояльны не к Ордену, а к вам?

— Нет. Мы надеемся, что обученные нами вообще ни к кому конкретно не будут "лояльны". Мы не марионеток производим, а воспитываем магов.

— Вот как?

— Вот так. Пусть думают своими головами, смотрят своими глазами, выбирают свободно.

— А если они выберут Орден?

— В его нынешнем состоянии? Ха! Скорее, они дружно примутся его реформировать. А мы им в этом многотрудном начинании поможем. С превеликим удовольствием. Нам обоим — что мне, что Эйрас — надоело сидеть без дела и смотреть на происходящее сквозь толстое стекло.

— Понятно...

— Ты против? Полагаешь, что гниение лучше пожара?

Глубокий медленный вздох в ответ.

— Я с самого начала подозревал, — сказал, кривя рот, Сухтал, — что этим всё закончится. Но надеялся, что вы дотерпите хотя бы до совершеннолетия своих страшилищ.