Грерия не увидела, а ощутила спиной, как он поднялся над землей и настороженно смотрит на нее.
— И в чем была суть сделки? — Спросил чужой отстраненный голос.
Она предпочла бы никогда не вести подобного разговора. Сейчас ей ее сделка казалась предательством, в частности, из-за того, что Небирос обещал разобраться с Самаэлем, и она тогда прекрасно отдавала себе отчет в том, чем это разбирательство закончится, и спокойно шла на подобное. Но, в конец концов, Самаэль вел ее не на прогулку — напомнила она себе, и совесть ее подумолкла.
— Моя свобода в обмен на свободу демонов, — произнесла она.
— Недорого, — по интонации она поняла, что он вздохнул с облегчением, и, обернувшись, увидела, что в его взгляде скользит издевка.
— Постой, — крылья его дрогнули за спиной. — А что означала эта свобода?
Грерия опустила глаза в землю.
— Он разбил твою сферу? — Со священным ужасом произнес Самаэль.
— Да. — Ответила Грерия, не подымая глаз.
— Ты хоть понимаешь, что это значит?
— Не до конца. — Она, наконец, осмелилась взглянуть на него. — Я пришла сюда, но никогда отсюда не выходила, если ты понимаешь, о чем я.
— Да уж, ты и о слоях знаешь по книгам, — хмыкнул он, а затем снова неверящим взглядом уставился на нее.
— Грерия, ты хоть понимаешь, что ты на самом деле свободна? Свободна от ужасов ада. Ты не только можешь беспрепятственно миновать врата, но именно поэтому на тебя не нападают ни василиски, ни гончие — ты чужая здесь, ты больше не принадлежишь этому миру. — И когда он уловил недоверчивое выражение на ее лице, продолжил. — Ты больше не пахнешь, как жертва.
— Тогда почему твое кенгуру сцапало и не отпустило меня? — Скептически возразила она.
— Демоны — это не твари обитающие, они слишком испорчены, они и есть зло, поэтому им все равно, кто ты.
Грерия только хмыкнула, сев на песке и обхватив колени руками.
— Ладно, допустим. Демоны, твари обитающие... А ты? Я все еще пахну для тебя, как жертва?
Самаэль тоже сел на песке недалеко от нее. Он настолько ушел в задумчивость, так несвойственную ему, что Грерия уже было решила, что ответа не дождется, но, наконец, он заговорил:
— Ты пахнешь для меня, Грерия, как моя женщина.
— Помнится, ты хотел меня сдать по назначению. — Проворчала она в ответ, подозрительно рассматривая его лицо.
— Больше не хочу. — Ответил он.
— Это что, амнистия? — Голос ее был полон сарказма. — В связи с нашей надвигающейся кончиной?
— Не говори ерунды. — Огрызнулся он.
— А что, у тебя есть способ, как выбраться отсюда?
— Ты ведешь себя точно, как смертная. — Произнес он себе под нос, а Грерия смотрела на него и по ее лицу начинала расползаться улыбка — настолько он был мил в своем недовольном ворчании после того, как признался ей, что снова воспринимает ее, как свою.
— Хочешь пить? — Спросила она, постукивая ладонью по бурдюку.
— Нет, — он удивленно посмотрел на нее, — я недавно напился. Да и наелся: пусть эти тушканчики и грибы — не невесть что, но голод утоляют.
— Тогда не хочешь присоединиться ко мне? — Грерия улыбнулась задорно, по-девичьи, — у меня тут есть роскошная подушка, — и подмигнула.
Впервые за долгие дни Самаэль сверкнул своей белозубой улыбкой и пошел к ней. Его руки прошлись по телу Грерии, вспоминая, и все в нем было по-прежнему хорошо и красиво.
— Грерия, — прошептал он ее настоящее имя, накрывая их двоих своими крыльями.
— Самаэль, — теперь она знала, кого призывала в ритуалах магии еще при жизни. Если б она знала тогда, звала бы куда громче и отчаяннее. — Самаэль...
Глава 26
— Где ты шлялась? — Толстуха была явно не в духе, и Лили с опаской посматривала на нее.
— Простите, госпожа, я заблудилась, — она прекрасно знала, что никто никогда не величал женщину госпожой, но той это непременно польстит, и не прогадала: лицо толстухи смягчилось.
— Говорила тебе, не заходи, куда не знаешь. — Проворчала она. — А теперь, бросай свои ведра и марш на кухню к дрегам. У них уже неубрано неизвестно сколько, и на столы никто не подает.
Лили поклонилась и понеслась к дрегам, ей не нужно было повторять дважды. Толстуха покачала ей вслед головой, еще раз отметив про себя, что девушка достаточно проворна и хороша в работе, но совершенно бестолкова без руководства, и что не зря ее отдали Долли, как она себя нежно величала. Если гонять ее, как следует, может и толк из нее какой-то выйдет, хотя из слоев ей вечно присылали каких-то замухрышек, а эта, так и подавно, полжизни там провела, не иначе.
Лили возвращалась убитая и валящаяся с ног в комнаты к Рамуэлю, ангел кормил ее ужином, а затем обычно бережно укладывал спать. Молчаливое согласие, которое они исповедовали, позволяло им легче переносить свои собственные тяготы. От Калеба она знала, что Небирос медленно поправляется в покоях у хозяина, и надеялась скоро увидеть его дома. Хотя, с сожалением, понимала, что в таком случае Рамуэлю придется покинуть жилище и переселиться как можно дальше от этого места.
— Как прошел день? — Спросил ангел, и тяжелые крылья за его спиной, ставшие почти совсем черными, вздрогнули и улеглись на место.
— У меня? — Лили недоуменно посмотрела на него. — Перестань, Рамуэль, я не стану рассказывать о том, сколько тонн дерьма вынесла из стойла, или сколько подносов падали подала на стол.
Но ангел молчал так, что она поняла, что он задал вопрос скорее из вежливости, тогда как поговорить хотел о чем-то другом.
— Что-то с Небиросом? — Встрепенулась она, в конце концов, он мог говорить с Абой и узнать какие-то свежие новости.
— Нет. — Печально покачал он головой. — Ждешь его возвращения? — Темные глаза пристально посмотрели на Лили.
— Да, — не смогла она соврать.
— Не смущайся, — произнес ангел, — я знаю, что ты неровно дышишь к нему.
— Нет, это не то... — начала Лили, но ангел только отмахнулся от нее.
— Что с тобой? — Наконец спросила она.
— Я продолжаю меняться, — с горечью произнес он.
— Крылья? — Лили кивнула на сложенные черные полотна за его спиной.
— Не только, — он тяжело опустился на круглый стул. — Мне теперь нужна кровь в пищу. — Взгляд его помрачнел. — Возможно, со временем, ты и мне будешь подавать подносы с падалью.
Лили невольно скривилась после его слов.
— Не говори так. — Неожиданная мысль пришла ей в голову. — А ты не пробовал поговорить с Самаэлем? Он мог бы рассказать тебе, по крайней мере, о том, что тебя ждет.
— Я уже думал об этом. — Кивнул Рамуэль, хотя она ожидала отпора и гневной отповеди. — Но его никто уже давно не видел, он словно исчез. Впрочем, насколько я знаю, он может сейчас болтаться где-то на поверхности, развлекаться или пополнять свои припасы.
— А с ним ты не говорил? — Запинаясь, произнесла она, имея в виду хозяина. Почему-то даже задать вопрос о нем было на самом деле очень тяжело.
— Он все равно никогда не сказал бы мне правды. — Ответил Рамуэль. — Да, он дал мне понять, что всегда рад видеть меня, но я не рад, и не хочу видеть его. И буду избегать этого столько, сколько смогу.
После этого повисло молчание, которое никто из них не готов был нарушить.
— Но я могу поговорить с ним о тебе, — сказал Рамуэль, — попрошу...
— Не надо, не надо за меня просить перед ним. — Резко отозвалась Лили, глаза ее сверкнули. — Не унижайся, слышишь? Никогда, не смей. Я лучше до конца времен буду чистить стойла, честно.
— Ты так ненавидишь его? — Улыбнулся ангел, и снова опечалился. — Иногда я завидую, что уже не могу его ненавидеть так же, как ты.
— Не надо, — Лили тяжело вздохнула, он и близко не понял, насколько она не ненавидит его, скорее, горько разочарована в своем проигрыше, и потому больше не хочет видеть насмешливых глаз Абы или слышать издевающиеся нотки в голосе. Пусть она проиграла, но может вынести это, по крайней мере, с достоинством — единственное, что всем им здесь осталось.
Они снова молчали оба, самая странная пара в аду. Лили также молча отправилась укладываться спать, а Рамуэль остался сидеть, глядя в окно, за которым вечное зарево освещало долину с домами. Сейчас с девушкой, что спала рядом с ним на кушетке, должны были быть лучшие из ангелов, возносить ей почести за сотворенные ею подвиги и облегчать страдания ее души, пока она полностью не засияла бы, и не открылось ее истинное начало, позволившее совершить невозможное. Даже свет божий должен был стать лишь временным ее пристанищем, позволившим мягко перейти со временем выше. И что произошло в действительности? Один из новоиспеченных падших — самый лучший спутник, что остался у нее. Унижение и страдания — все, что наполнило ее жизнь в качестве награды. Рамуэль сжимал и разжимал пальцы, и синхронно с пальцами на руках сжимались и разжимались когти на сгибах крыльев, которыми он еще не научился толком управлять. Он постепенно превращался в монстра, хотя внутренне, казалось, не очень изменился: все также при нем остались сомнения, и горечь, и совесть, и все это делало его неизбежную трансформацию еще больнее, еще невыносимее. Он обхватил голову руками и застонал, потом снова бросил быстрый взгляд на Лили — убедиться, что не разбудил нечаянно своими стенаниями девушку. Мог ли он сам признаться себе, что, благодаря ей, ему легче дышалось. Она действительно была чудом, потому что даже ужас перемен, когда она была рядом, не казался таким уж катастрофическим. Стоило просто взглянуть на то упорство, с которым она пробуждалась каждый день и шла вычищать отвратительные стойла фарлаков или управляться на кухне дрегов, чтобы понять, что вынести можно куда больше, чем он представлял. Что раны на поле боя, полученные от когтей врага или от чистой стали — это далеко не худшее, что может случиться, но и что для худшего есть сила воли, достаточная, чтобы справиться, в каждом из нас.
Глава 27
Грерия раскрыла глаза и ощутила под собой что-то упругое: она лежала на крыле Самаэля, а он уткнулся носом в ее макушку. Она аккуратно отодвинулась от него и поднялась. Ей самой не верилось в то, что произошло между ними накануне. Они ведь стали заклятыми врагами, он придумал изощренный способ расправы с ней и тащил ее фактически на эшафот. Что случилось вчера? Что изменилось? Грерия посмотрела на его запыленные спутанные волосы и не могла сдержать нежной улыбки.
— Черт, — она сжала пальцами свое платье по бокам и с усилием отпустила. Она втрескалась в него — в этом не было ни малейших сомнений. Впервые за столько столетий нашла, чем заняться, и еще в такое подходящее время. Грерия недоверчиво рассматривала его лежащее тело, распростертое в сторону крыло, для того, чтоб ей удобнее было спать. Неужели и для него она не просто еще одна из? Грерия отмахнулась от подобных мыслей, иллюзии здесь могли означать только поражение — эту истину она уяснила себе много лет назад. Только холодный расчет и хитрость могли даровать жизнь и желаемое. Однако она просчиталась в своих расчетах уже однажды, — подсказал ей ее внутренний голос, и ведьма в отчаянии зарычала. Аба, вечный Аба, на сколько хватило его любви? Все женщины были для него лишь забавой, фаворитки сменяли одна другую. Грерия же поплатилась за то, что желала, чтобы трон принадлежал ей вечно. Тоже своего рода иллюзия, просчет, и ничего более.
— Ты проснулась? — Самаэль открыл глаза и изучал ее лицо.
— Да, — ведьма смутилась, — он мог прочесть по ее лицу то, чего бы ей не хотелось.
— Грерия, что-то случилось? — Мягко спросил он, и его нежность обожгла ей сердце, словно огнем.
— Да какого черта он так себя ведет, так говорит, — хотелось ей взвыть в голос, — будь собой. Будь обычной жестокой скотиной, которая ты и есть!
— Что с тобой? — Снова переспросил он.
— Ничего, — она отвернулась, чтобы не видеть его.
— Я сделал вчера что-то не так? — Он поднялся и подошел к ней с другой стороны.
— Черт тебя дери, — не выдержала Грерия, — не веди себя так, словно ты... даже не знаю, ангел! — выпалила она.
— Но я и есть ангел, — улыбнулся Самаэль, — в каком-то смысле.
Грерия взглянула на него, и пожалела о своих словах. Взгляд его карих глаз был таким искренним, а лицо словно бы излучало свет.
— Как твои крылья? — Смутившись, перевела она тему.
— Думаю, что лучше, — он дернул ими, — но одно ты явно отдавила, — усмехнулся падший.
Грерия залилась краской, чего с ней давно уже не случалось.
— Что с тобой происходит, Грерия? Ты ведь не юная девственница, которую я совратил? Но ведешь себя так, словно ...
Глаза Грерии вспыхнули, обдав его огнем, но затем она взяла себя в руки.
— Не придумывай лишнего, Самаэль.
Но в ответ на ее резкость он приблизился к ней и обнял. Когда его крылья мягкой пеленой обернулись вокруг них, ей показалось, что это и есть счастье, и что всю свою жизнь она стремилась именно к этому моменту: пустыня, вокруг ни единой души, и они в коконе его крыльев вдвоем.
— Каким ты был до того? — Неожиданно спросила она.
— До того, как стал падшим? — Его лицо склонилось к ней.
— Да, — прошептала она.
— Одним из лучших, впрочем, как и он.
— Ты о Нике?
— Да, о нем. Нас было много, но ты наверняка знаешь. Теперь остались только он и я.
— Но он завел себе еще одного, или ты забыл?
— Рамуэля? Борца с тьмой? — Горько усмехнулся Самаэль. — Как я могу забыть. Мне жаль его.
— Тебе жаль? — Грерия не верила своим ушам.
— Да, меняться катастрофически больно. И я говорю не о плоти.
— У тебя были крылья... белые крылья? — Почему-то она не могла удержаться от вопроса.
— И крылья, и свет, и душа, парившая в небесах. — Ответил он, глядя ей в глаза, и мурашки пробежали по спине Грерии.
— У тебя больше нет лапы на твоем правом крыле, — прошептала она. — Ты сломал ее о врата?
— Да, наверное, я не помню. — Он встряхнул головой. — Я был в дикой ярости, когда ты исчезла.
Грерия внутренне содрогнулась, вспомнив момент, о котором он говорил. Если бы все пошло, как надо, она больше бы ни за что не вернулась обратно, и начала новую жизнь, там, на земле, где нет ни чудовищ, ни падших, где все интриги похожи на детские игры по сравнению с тем, что творилось в аду. Смогла бы она быть живой, как все, улыбаться, как остальные люди, пройдя страшную подземную школу? Сухой ветер пробежал по пустыне, и концы крыльев Самаэля затрепетали на ветру. Неужели они могли больше так никогда и не встретиться? И она поняла, что не желала бы этого, потому что нигде: ни над, ни под землей больше не было второго такого, как он. Грерия вздрогнула и опустила голову ему на плечо.
— Самаэль, я больше никогда не хочу разлучаться с тобой.
Он судорожно втянул воздух.
— Этих слов я больше всего боялся.
— Но почему? — Она удивленно вскинула голову.
— Если бы ты игралась, Грерия, если бы я ничего не значил для тебя, я бы смог с этим смириться, отступиться, пережить. — Лицо его было серьезно. — Но теперь я пропал.
— Почему? — Прошептала она.
— Я люблю тебя, — казалось, камни в аду сотряслись от его слов.
