— Спасибо, Джой, — искренне поблагодарила Лили.
— Послушай, — Джой схватила ее за рукав, — ты уверена, что тебе безопасно выходить из дома? Не нравится мне эта твоя затея, — покачала она головой, — почему без охраны, без сопровождения?
— Ты говоришь обо мне, как о какой-то леди, — усмехнулась Лили.
— Ты бы поостереглась, — не сдавалась Джой.
— Все нормально, Джой, если что, я сумею постоять за себя.
— Конечно, — закатила та глаза. — Ладно, — она опасливо огляделась по сторонам, — а то, не ровен час, Долли застукает.
Лили смотрела, как подруга исчезла в дверях кухни, и затем, подхватив увесистый пакет под дно, побрела по коридорам. Разговоры о бесконечности с Ником были интересны в общем смысле, но не несли никакой практической пользы. Зато книги в его библиотеке оказались куда более полезными, чем могло показаться на первый взгляд. Помимо исчезнувших или и вовсе неизвестных человечеству манускриптов, там были книги по колдовству, и руководства по практической магии. Лили помнила слова Саргатанаса, сказанные ей в подземелье, но у нее не было знакомых ведьм, услугами Рамуэля она больше не могла воспользоваться, а Небироса — не хотела, поскольку он уже был занят выполнением одной из ее просьб. Может быть, именно в свете своей безумной затеи, которая могла закончиться плохо, Лили решила, наконец, рискнуть и отдать последний долг Петре с Сильвией — накормить их в качестве прощального жеста.
Лили зашла в одно из заброшенных помещений, переложила сверток в приготовленную сумку, перекинула ее через плечо и взяла в руки старый, погнутый, поржавевший и потемневший от времени, фонарь. Она нашла его там же, в сундуках в библиотеке. Этот древний экспонат назывался фонарем, рассеивающим тьму, и о нем было известно, что он способен вывести любого из дома. Держа его чуть впереди, хотя от него не исходило ни капли света, Лили побрела по коридорам, надеясь, что прочитанное было правдой. Проходившие ей навстречу люди, демоны и прочие, не обращали на нее ровно никакого внимания, изредка расфуфыренные дамы кривили носики, окидывая ее презрительным взглядом. Лили снова выглядела, как низшая из слуг, чтобы было проще перемещаться, да еще и с подобным металлоломом в руке, она едва ли не вызывала сочувствие, если бы оно там водилось.
Незаметно для себя, она миновала все людные части, и очутилась в петлях коридора, которые заворачивали и заворачивали до головокружения. Когда Лили уже начала думать, что ее затея проверить действенность чудо-фонаря на практике была изначально провальной, коридор понесся широкой прямой стрелой, и, не сделав по нему и дюжины шагов, она оказалась на масштабном крыльце с колоннами. Фонарь все-таки вывел ее, рассеял каким-то чудом ему одну известную тьму. Лили облегченно вздохнула и спрятала свое сокровище неподалеку с тем, чтобы забрать его на обратном пути. Поправила сумку на плече и проверила меч за спиной — впереди ее ждало болото из плавающих туш дрегов.
Главное — это было сосредоточиться на равновесии и больше ни о чем не думать: ни об их уродливых туловищах, ни о стальной чешуе, ни о том, что можно провалиться между их тушами. В уме словно крутилась считалочка, и Лили прыгала и прыгала вперед. Не думать и прыгать, прыгать точно и без колебаний: раз-два-три-четыре-пять...
Когда ее нога коснулась земли с другой стороны, она не поверила и готова была прыгать от радости. Но само место не располагало к тому, чтобы оставаться там сколько-нибудь долго. Лили был непонятен и отвратителен странный обычай дрегов хоронить своих мертвых в этом болоте, преграждавшем дорогу к зданию. Почему они их не сжигали, не бросали в расщелины с лавой, как делали другие обитатели — она не могла понять. Вместо этого все их мертвые красовались одной колеблющейся гущей на виду у всех. Она не могла с точностью сказать, разлагались ли их туши и что именно с ними происходило в воде, но панцири, очевидно, были настолько прочны, что оставались нетронутыми. От этого со стороны казалось, что все дреги остались в целости и сохранности, лишь плавают недвижимые по поверхности.
Стараясь больше не оглядываться в сторону болота, Лили зашагала дальше, по уже знакомой долине к домам и огненным рекам с черными мостами.
— Не может быть, — на этот раз Петра открыл ей двери.
— Привет, — улыбнулась Лили. Он выглядел совсем неплохо. Можно было предположить, что дела у них наладились, пока Лили не было.
— Что тебя привело в наш дом? — Он посторонился, пропуская ее внутрь. — Проходи.
— Решила навестить, — ответила Лили, — осматриваясь и привыкая к полумраку. По всей видимости, и изнутри дом подлатали, то есть их дела действительно пошли вгору. — И вот, принесла вам гостинцев. — Лили раскрыла сумку и достала оттуда сверток.
— Спасибо, — он принял сверток и так и остался стоять с ним в руках. — Ты, наверное, решила, что мы голодаем, — догадался он.
— Сильвия сказала мне в нашу последнюю встречу... — начала Лили, но Петра прервал ее.
— Она много тебе лишнего наговорила.
— У вас все в порядке? — Встревожено спросила Лили. — Где Сильвия?
— Думаю, у нее все в порядке. — Как-то сразу поникнув, ответил Петра и тяжело осел на край стоящей в прихожей скамьи.
— Как это — думаю?
— Она ушла в дом, когда дела были совсем плохи, — произнес он.— Она всегда с восторгом говорила о жизни там, о балах и благах, которые доступны жителям дома.
— Значит, она была рядом, а я и не знала. — Изумилась Лили.
— Говорят ведь, дом бесконечен, — заметил он, — вы можете никогда не встретиться.
— А как же ты? — Лили смотрела на него недоуменно, ничего не понимая.
— А что я, — вздохнул Петра, — когда она ушла, я решил, что мне здесь больше не место и направился в сторону колодца.
— И? — Лили смотрела на него во все глаза.
— Я понял, что мне больше не место и там, — он махнул рукой вверх, и затем рука безвольно упала. — А по дороге я набрел на трускл — это у них что-то вроде наркотика для скользящих тварей. И теперь у меня есть свое дело и заработок, — он обвел рукой дом в подтверждение своих слов.
Лили опустилась на скамью рядом с ним.
— Петра, но почему ты отказался от мысли вернуться? Ведь тебя больше ничего здесь не держит. Все это очень грустно, и мне жаль, но того, ради чего ты пришел, больше нет. Так зачем оставаться? А как же твои идеалы? Твои братья?
— Сейчас ты говоришь, прямо как Уриэль, — усмехнулся он, — усовещиваешь. А я здесь понял одну простую истину: я живу здесь, как умею, не творю зла — так чем не служение добру, но по-своему, почти на самом дне ада.
Лили покачала головой:
— Это ловушка. Здесь никто не служит добру. Твое место наверху.
— Да разве? — Не выдержал ангел, и за его спиной распахнулись черные перепончатые крылья с красным отливом.
— Боже, — прошептала Лили и больше не нашлась, что сказать.
— Именно.
— Но это ведь... неужели он был прав, и вы все, как и Рамуэль, оставаясь тут слишком долго, превращаетесь в падших.
— К счастью, едва ли ему представится возможность проверить свою теорию. — Оскалился Петра.
— Я сам сделал свой выбор, — произнес он глухо, — и мой поступок был эгоистичным, поэтому не стоит причислять меня к правилу.
— Я не могу поверить, — Лили протянула руку и дотронулась кончиками пальцев до крыльев Петры — в уплотненных частях они даже были теплыми. Это были настоящие живые крылья, как бы ей ни хотелось найти доказательства обратного. А чего она ждала: что они окажутся картонными и она сможет сказать "смотри, Петра, они снимаются?" Это было не смешно.
— Тебе вовсе не нужна еда, верно? — Спросила она. — Ты теперь можешь добыть себе все, что угодно.
— Все не совсем так, — возразил он, — но почти.
— Так эта история о трускле — байка? Ты просто не хотел мне говорить? Не хотел, чтобы я видела, как еще один ангел погибает?
— Я не хотел, чтоб ты разуверилась в нас, из-за таких, как я. — Ответил он мягко, с печалью в голосе. Его густые черные волосы стали серыми от пепла горящих земель. Петра потянулся и провел отечески рукой по голове Лили. — Тебя отнести назад?
— И снова полет, — улыбнулась она. Ей хотелось задать еще кучу вопросов о Сильвии, но она не стала, видя, что ему по-прежнему больно. Значит, Сильвия ушла до того, как у него появились эти крылья. Ушла, когда решила, что он превратился в бескрылое и неспособное их содержать ничто. Прекрасный, сияющий во славе, с мечом, — конечно, таким его легко было любить, но что случилось, когда все это исчезло: исчезла и ее любовь. Лили вздохнула, размышляя о том, что никто из женщин ада на самом деле не был достоин ангелов.
— Ты, наверное, мог бы присоединиться к Рамуэлю, если бы жизнь в доме тебя устроила больше. — Предложила Лили, внутренне надеясь, что он откажется.
— Мне и здесь неплохо. Я не хочу быть ничьим слугой. — Ответил он, подымаясь и предлагая ей руку.
— Спасибо, — прошептала Лили.
— За что? — удивился он, а она не стала объяснять, что благодарна ему хотя бы за то, что в нем еще не все было потеряно от Петры, которого она знала.
— Полетели? — Улыбнулась Лили, протягивая к нему руки.
— Судя по всему, ты часто летаешь, — усмехнулся он.
— Бывает, — усмехнулась ему в ответ Лили и крепко ухватилась за его плечи.
Глава 39
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — Нежно-бежевая сфера переливалась розовыми всполохами в его лапе.
— Да, — Лили решительно шагнула к нему и взяла сферу в свои руки. — Что нужно делать? — Она хотела разбить ее быстрее, чтобы не сомневаться. Она не знала, как поступит, если у нее будет достаточно времени на размышления. Если бы она могла, она бы разбила множество сфер в колодце, но более разумная часть Лили тут же спросила ее: а не ошиблась бы она, не выпустила бы на свободу императора или убийц, или воров? Она не могла знать, для нее сферы были лишь разноцветными побрякушками, а втягивать в глобальную войну Небироса она не могла и не хотела.
— Просто разбей ее. — Ответил он, спокойно глядя на нее.
— Просто разбить, — пробормотала она и бросила сферой о стену. Та разлетелась на несколько осколков и ее содержимое в виде разноцветных полос тумана поползло по комнате. — Это опасно? — Спросила Лили, зачарованно следя за ними взглядом.
— Нет. — Ответил он.
Уцур закрылся ото всех в своей комнате. Снова подходило время подношения кровавой чаши, и ему было плохо от одной мысли о предстоящем. Но все способы избавиться от подарка он уже испробовал раньше. Только подумать, что он привлекал к этому самых известных в аду ведьм, и ни одна из них, со всеми их снадобьями, так ничего и не добилась. Он встречал злосчастный день в объятиях любовниц, окруженный демонами, голыми телами и вином, но ничто не менялось — чаша прибывала всегда в одно и то же время, и кровь преследовала его всюду вместе с кошмарными видениями. Он переживал заново смерть всех своих приближенных, он видел свою беспримерную дурость, но следовал сценарию, не имея ни малейшей возможности изменить хотя бы слово, и финал всегда был один и тот же: он испивал эту чашу до дна, раз за разом. Уцур кричал и разбивал ее, сплющивал ее молотом в плоскую жестянку, но спустя определенное время она появлялась всегда вновь невредимой. Он молил Абу много раз об избавлении, но Аба искренне признал, что не ему царь обязан постоянным подношением. Он бы с радостью обменял любого угодившего в ад на избавление от чаши, но ему никто не предлагал подобного обмена.
Уцур обхватил голову руками и рухнул на кровать, изрыгая проклятия, понимая, что его ожидает и ненавидя все вокруг за невозможность что-либо изменить. Он сотни раз кричал кому-то наверх, что осознал величину своего святотатства, но ответа ему не было.
Краски в комнате сгустились, по полу поползли багровые тени, словно кто-то разлил вино, только Уцур уже знал, что его ждало там, что близилось. Он застонал, отталкивая рукой приближение неизбежного, но почти видел сверкание в свете ламп величественной золотой чаши.
— Нет, — закричал он, и чьи-то хрупкие пальцы забрали у него из руки чашу с переливающейся через края кровью. Царь в нерешительности обернулся, боясь раскрыть глаза полностью, боясь, что ему привиделся мираж, но девушка никуда не исчезла. Темные волосы спадали с ее хрупких плеч волнами, тонкое белое лицо украшали огромные карие чуть раскосые глаза. Она смотрела на него, едва заметно улыбаясь, немного устало и чуточку грустно. В руке она держала проклятую чашу, и кровь не жгла ей руку, как Уцуру, она лишь стекала каплями на пол, а потом и вовсе остановилась. Когда же девушка поставила чашу на стол, та не оказалась вновь в руках царя, и не вернулась в руку к девушке, она спокойно осталась стоять там, где ее поставили. Уцур заворожено смотрел на кубок и не мог оторвать от него взгляд: ему то и дело казалось, что это всего лишь галлюцинация, рожденная его больным разумом, но София рядом с ним была настоящей, а чаша неподвижно стояла на столе. Тогда он осмелел и приблизился к девушке.
— Как это возможно? — пробормотал он.
— Не знаю, — она пожала плечами, — только я вдруг очнулась ото сна, и в памяти все так странно.
— Ты помнишь нас? — в волнении спросил он.
— Да, — кивнула она, — я помню, как мы были вместе. — Ему показалось, или на ее щеке действительно заиграл румянец.
— А еще что-то? Самаэля, Грерию?
— Все, — ответила она, и Уцуру захотелось провалиться под землю. — Зачем ты налил столько вина? — Спросила она, меняя тему и как ни в чем не бывало, кивая на чашу, стоящую на столе.
— Вина? — переспросил он, почти начав объяснять ей, что это была кровь, но все же вовремя остановился и с опаской приблизился к столу так, словно чаша могла укусить его. Ему удалось пересилить себя и взять ее в руку, потом медленно поднести к губам — в чаше действительно было вино. — Вино, — прошептал пораженный Уцур.
— Что с тобой, Бел? — Спросила она.
— Все хорошо, — пробормотал он, затем снова взглянул на Софию. — Ты, должно быть, ненавидишь меня?
— Нет, Бел, — София покачала головой, отчего волосы ее заходили волнами, и он не мог не любоваться ею. Он почти забыл, как замечательно было смотреть на нее, и как одно ее присутствие дарило ощущение дома. — Когда я говорила, что с памятью что-то странное, я имела в виду, что все встало на свои места. Я помню все, и когда вы с Самаэлем вытащили меня — это был подарок на фоне всего, что было там, — голос ее прервался, и Уцуру хотелось броситься с места, чтобы обнять ее и унять эту сверкнувшую в ее глазах боль.
— София, — простонал он, и девушка подняла на него свои темные влажные глаза.
— Раньше я хотела твоей власти и твоей защиты, царь.
Он заметно поник и в его взгляде засветилась горечь.
— Но теперь я знаю, что свободна, и мне нечего больше желать от тебя, тебе нечего дать мне, но, — она вновь замолчала, собираясь с мыслями, — но когда я рядом с тобой, мое сердце оживает, я словно дома, где не была уже тысячу лет. Я знаю, что дома больше нет, но когда я рядом с тобой, я дома, когда говорю с тобой, пустота наполняется смыслом.
