Зверь лютый Книга 34. Движуха

А нафига придумывать? Есть альбомы стандартных строительных решений. "Уложение о типовом поселении", "Уложение о типовом подворье". Я про это уже... Взять готовый вариант, посчитанный, промеренный, специфицированный и адаптировать к хотелкам заказчика и конкретной площадке.

Снова деталька. Мы с Фрицом, в отличие от "нормальных русских людей", начали строить города. Понятно, что строят в землях Всеволжска и отдельные строения, и погосты, и сельские поселения. Но у нас есть понятие: "проект города". Целиком. С нуля. С формированием "благоприятной городской среды".

На "Святой Руси" градостроителей такого уровня детальности и комплектности — нет. Вообще.

Я уже объяснял: здешние "хитрецы" (архитекторы) строят храм, дворец. Могут — укрепление. Башню, стены, ворота. Пустое место отдают жителям:

— Стройтесь.

Русские мастера не строят городов не потому, что тупые, а потому, что власть (главный заказчик) задачи такой не ставит. Как сравнивать Российскую империю начала 20 в. и СССР парой десятилетий позже: "Здесь будет город-сад".

У меня и набор элементов больше. Водопровод, например. И подход другой:

— Вот дом. Вот ключ. Живите.

Ребят этому учат.

Сделать самим проект города... это гонорово: обогнать своих однокашников, которым такие задачи — только лучшим и не сразу.

Ребятишки Басконю порасспросили, суть уяснили.

— А давай мы тебе... слободу нарисуем. Такую... на пару сотен подворий.

Тот уже и не рад, что с архитекторами связался. Он-то думал 5-10 подворий поставить. Потом... как пойдёт.

"Хитрецам" — хорошо. Нарисовали и в кусты. А ему строить. И — оплачивать.

— Э... не. Дорого.

— Да ну. Мы сразу денег не возьмём. После отдашь, как отстроишься.

Халява?! Проект задарма?! Ну, блин, как же такое пропустить?!

— А давай!

Басконя — очень м-м-м... наглый. В смысле: склонен к высокому уровню риска. Тут на его азартность накладывается азарт молодых архитекторов. Им-то что? Они ничем, кроме своего труда и возможного разочарования, если труды их выкинут, не рискуют.

Купец рискует своими деньгами. Но они ж тоже халявные! Вот, был ажиотаж, они пришли. Будет чего-то другое — уйдут.

Народная мудрость: "Деньги — как вода: плывут неизвестно куда", "По деньгам плакать — беса тешить", "Спасибо боже, что взял деньгами". "У вас рубли плачут, у нас и копейки пляшут".

Ему, по свойству характера, "плясовая" приятнее.

Выводит архитекторов на берег Клязьмы, показывает площадку, даёт работников в помощь.

— Ну, делайте.

— Когда?

— Вчера, — и убежал.

Одновременно Басконя по множеству вещей договаривается на месте: Владимир — город мастеровой. Лес, кирпич, известь — есть добрые мастера. Развернул бурную деятельность, крутится как белка в колесе. Раздаёт задатки, присматривает за работниками.

В этом месте Николашкиного изложения я даже обеспокоился за Басконю, погрустил-посочувствовал. Прикиньте: пруха пошла. Косяком. Проект, земля, материалы... всё прям в руки само летит и валится. Всё больше и гуще. Ну как же отказаться?

Такая активность незаметной быть не может. Посадник зовёт купчишку к себе. Не на "высокое крыльцо", типа судить-казнить, а пока для разговора:

— Чё ты людей баламутишь? Лес валять нанимаешь, ямы копать.

И нарывается на встречный вопрос:

— А не хочешь ли ты, господин посадник Суховерх Сухоборович, иметь кажный год по сотне гривен? Без забот да сухотки умственной.

Посадник аж растерялся.

Экая наглость! Какой-то простолюдин безродный посмел предлагать! Боярину! Денег! Да мне только сам князь платить может! Только за службу! Я — боярин столбовой! Посадник Владимирский!

Был бы просто мужикашка посадский — дать пинка. Что бы улетел "до не видать вовсе".

Но... воины глиняные крашеные у купчишки хороши. Внукам понравились сильно. Дать хаму батогов — не забота, но он же, душонка торговая, злобу затаит, соврёт-обманет, что, де, больше нету. А тут скоро опять праздники, внучков охота порадовать... Пусть врёт. Потерплю. И потом его вежливенько...

— Ну.

Дальше Басконя выдаёт совершенно очевидную вещь.

"Очевидную" — если подумать. Что у нас... не часто.

— Князья и бояре должны лично явиться к Боголюбскому, чтобы принести присягу. Так?

— Ну...

— Они здесь жить будут. Где?

Как-то скачок мыслей от глиняных гридней и батыров, о которых думает посадник, к вопросам корма и постоя князей русских... затруднителен. Что и выражается в первом попавшемся слове:

— Когда?

Это не разговор слепого с безногим, это они просто думают о разном.

— Господин посадник! Твоя милость! Ну ты сам-то подумай! Присяга ж дело не минутное. Приехал кое-какой князь к нашему. Надо ж с дороги отдохнуть, в баньку сходить, одежонку баскую от пыли выбить-растряхнуть. С нашим договориться — когда тот соизволит, в какой день настроение будет. Само дело-то не долгое, в пол-дня управятся. А после? Надо ж обмыть! В смысле: об делах государственных потолковать. Знакомцев прежних навестить, новых завести. Куча дел. А времячко-то идёт. Уж и ночь на дворе, надо куда-то на постелюшку. А куда?

— На постой встанет. Во Владимире — куда я велю.

— Эт само собой! У меня даже и в уме — никакого сумлевания! Как Суховерх Сухоборович повелит — так всякому князю и постой с прокормом с-под любой лавки и выскочит.

И, подшагнув к сидящему на лавке посаднику, продолжая мять в руках шапку, чуть наклонившись, негромко интересуется:

— Полста князей. Со свитами. В городе есть полста мест для такого? И чтобы нигде никакого умаления княжеской чести?

Вот тут Сухоборовича пробрало аж до самого его "суховерха".

В городе около трёх тысяч жителей, полтыщи дворов. Как выглядит типичный городская усадьба в эту эпоху, с полуземлянкой и печкой "по чёрному" — я уже... На примере Городца Радилова и Курска. Здесь — так же. Пускать туда благородных, да даже и слуг их... Да и некуда — тесно живут люди. Повышение плотности населения, тяжёлые условия проживания, ссоры и споры, часто с применением оружия — все ж "об чести радеют!"... "Мордобой без регламента до консенсуса". За "регламент" — спрос с посадника.

В городе есть старый двор Мономаха. На нём сидит сам посадник. Большая часть строений нуждается в серьёзном ремонте. Есть ещё с десяток боярских подворий. А полсотни князей... с сопровождающими их лицами... тысячи... население города удвоится.

Причём — все с гонором. Любой конюх-дерьма-выкидыватель при всякой сваре будет в голос орать:

— Я — слуга! Князя Заспрослава Офигениславича! Княже! Помогай!

И очередной князь будет обязан, перед людьми своими, вступиться за смутьяна и крамольника. Потом-то хоть плетями забить, но в стычке с владимирскими, с его, Суховерха, людьми, что будет обязательно, потому как порядок в городе — посадника забота, всяк князь будет за своего. И ему, Суховерху, придётся перед корзном кланяться, насмешки князей и холуёв их терпеть. А его собственные люди будут на это смотреть и, естественно, оценивать.

Тьфу-тьфу-тьфу! Пронеси и сохрани!

"Минуй нас пуще всех печалей

И княжий гнев, и княжеский постой!".

* * *

Про специфическую форму русского наказания — "изнурение постоем" — я уже...

"Гость в дом — бог в дом" — русская народная. По обычаю постояльцу нужно дать лучшее. Из помещений, утвари, корма, баб...

* * *

Суховерх сглотнул и попытался как-то смягчить. Воображённую картинку грядущих несчастий в форме предполагаемого нашествия русских князей, и его личной позы на этой картинке.

— Они ж... к Боголюбскому? Вот пусть туда и топают.

— Ага. Само собой. Пусть. Ты им так и скажешь: топайте. Да они и сами! Туда прямиком! Аж со свистом!... Только и в Боголюбово столько мест нет.

— А они не все! В смысле: не все зараз явятся. Один пришёл, присягнул, поехал кудысь там. А на его место другой...

"Не все" — предположение о гос.измене. Об отсутствии братолюбия и об нашей "Святой Руси" истового радения. О присутствии крамолы, раздоров и междоусобиц. Это правда, но говорить об этом некошерно. Поэтому Суховерх от разделения по лояльности корректно перешёл к timesharing (разделению по времени).

Басконя такое уже продумывал:

— А тебе много ли надо? Пятака князей не хватит? Чтобы набезобразничать в городе?

Тут оба вспомнили недавнее: начало января, когда в город прибежали три князя — Ропак, Мачечич и Живчик Рязанский. Первые два — битые бедные просители. У них "дворы" (свиты) маленькие — не с чего кормить. Живчик — свой, давний союзник. И всё равно — были... негоразды.

Интимно наклонившись к боярину, фактор негромко уточнил:

— Тебе геморрой — как? Нужен?

* * *

"Среди ночи спрашивают:

— Вам дрова нужны?

— Нет, не нужны.

Утром выхожу во двор: точно, всю поленницу спёрли".

С геморроем так не получается.

Сразу уточню для знатоков: термин не наш, иноземный. У нас используется медицинский — описательно-повествовательный, и народный — иносказательно-выразительный. Упоминается, в частности, в проклятиях гонителям православных святых вроде дела Авраамия Смоленского. Я об этом уже...

* * *

И пока посадник наливался красным от наглядности предполагаемого будущего, Басконя скромно отодвинулся и, не поднимая глаз от перебираемой пальцами шапки, недоуменно сообщил сам себе:

— А ведь можно ещё и серебра поднять. Немало.

— Ап! — тоже сам себе негромко сообщил боярин Суховерх, — Ап! Ап! — повторил он, тщетно подыскивая более информативно ёмкие выражения.

Хотелось высказать эмоции и излить ощущения. Родной язык предлагает для этого достаточную палитру средств и инструментов. Однако некоторая недосказанность, звучавшая в диалоге со стороны Баскони, заставляла отвлекаться, думать, и тем ограничивала проявление филологического богатства и синтаксической изысканности.

Понятно, что всё пропало. Безысходно и непременно. Геморрой вечен. Потому что неизбежен. Но где-то как-то... не намеком даже, а чисто фактом присутствия... не на взгляд, но на запах, подозрительно похожий на сквозняк, проскакивает мечта. О "свете в конце туннеля". Причём и сам туннель, и даже вход в него — весьма умозрительны, только-только начинают осознаваться. А уж выход...

Первая перспектива — ж...па. Тотальная. По горизонту. От края до края.

Вторая: ты — там. В. Глубоко. С бесконечным и неотвратимым, как царствие божие, припевом: "Выхода нет, выхода нет".

И уже "третьей производной" — а вот как бы не...?

Басконя держал паузу. Суховерх зажевал эмоции и выражения. Попытался собраться с мыслями — ни одна не пришла. Но он же безмысленный, а не безмозглый — сделал необходимое, задал вопрос:

— Ну?

— Надо дать им жильё. Для постоя. Вне Владимира.

Ё!

Дык же ж! Вот оное самое!

Эврика! Итить её архимедить!

Вся забота — выкидышем! Ещё до "на свет появления".

Э... но...

— Вне...? А... А где?

— На моей земле. Которую я у тебя давеча сторговал.

— Ап, — повторил боярин, внезапно осознав всю глубину диавольского замысла купчишки.

Не осознавая ещё сам замысел, но уже будучи уверенным в его дьяволизьме. Потому, что замысел — любой — от Сатаны. У ГБ — промысел. Единственный. И больше нам не надо — и так не отплеваться.

— Херня! А я-то, было, старый дурак... Там же нет ничего! Они чё?! В шатрах посередь хмыжника встанут?!

— Не-а. Я им хоромы поставлю.

И Басконя одарил посадника ласковой, открытой, слегка сочувственной улыбкой: в доме жить удобнее, это ж все знают!

— Вот ты меня, господин посадник, спрашивал: зачем я людей баламучу, нанимаю лес валить, глину месить. Вот для этого. С Всеволжска-города уже караван идёт — везёт всякое надобное. Стекло там, вьюшки-черепички, доски-кирпичики. Землемеры походили, промеряли. Где там чего будет. Архи... архитекторы уже и усадьбы нарисовали. Будет вскорости место, куда всех таких... присягателей заселить можно. И тебе хорошо — покой в городе, и им лучше — до Боголюбова ближе.

— Ага. Вона чего. Хоромы — тама. Озорники — в хоромах. Оно, конечно, всё едино, повылезут... С оттелева. До сюдова. И буза, само собой, как не быть... Но — тама. А тута — только брызгами. Хлебанём-нахлебаемся. Но куды как полегче. Не сравнить.

Оценив разницу ситуаций, когда чужаки с гонором вылазят, мечно и нагло, толпами, из всех щелей в городе, и угнетают бедных смиренных горожан, лишённых отеческой защиты его, доброго посадника Суховерха Сухоборовича, вынужденного терпеть великую честь присутствия полусотни славных и храбрых князей русских и их прихвостней, или же когда те же прихвостни и прихлебатели приходят в город по одному... А их можно и не пустить... По основательным причинам, конечно.

Посадник облегчённо выдохнул и важно сообщил решение:

— Ну... эт дело хорошее. Дозволяю.

* * *

Чисто для точности. "Бедные смиренные горожане" — знаменитые уже и в имперской России владимирские плотники ("аргуны"). Через несколько лет (в РИ) эти "бедные" устроят беспорядки такой интенсивности, что Боголюбскому придётся посылать для их успокоения предпоследнего сына, Глеба. Где того и зарежут. После убийства самого Андрея, эти "мирные" разорят Боголюбово. И княжеский замок, и подворья живущих в городке, таких же как они, мастеров. Позже, когда Всеволод Большое Гнездо поймает своих "торцеватых" племянников и сунет в поруб, толпа горожан возьмёт тюрьму штурмом и ослепит пленников. Потом, правда, окажется, что только одного. А второй племянник после освобождения явится в Смоленск, к месту убиения святого князя Глеба на Смядыни. Где чудесно прозреет.

Вот что молитва истовая да святые князья-заступники делают! Даже и от "народа рускаго" защищают! Но не всех.

Это официальные версии. Я их уже...

Во всех этих эпизодах есть общее действующее лицо — "бедные смиренные горожане" Владимира-на-Клязьме. О возможных несчастиях которых и грустит Суховерх.

* * *

— Спаси тя бог, господин Суховерх Сухоборович, за доброту, да за ласку, да к нуждишкам моим снисхождение. Однако ж есть в этом деле затыки. Мне-т без разницы. Построю я первую усадьбу до первого снега или до жатвы. Ну, приедут князья, ну, поживут у тебя в городе месяц-другой. Побезобразничают малость, поозоруют. Хотя, для порядка укрепления и благолепия процветания, лучше бы их и вовсе во Владимире не селить. Я так и намеревался. Но мешают всякие. Время, понимаешь, тянут, палки вставляют...

Суховерх помотал головой. Кажется, тема беседы из плохо понятных перспектив появления в городе толп князей с их слугами, разбойниками и охальниками, переходит в знакомое поле деятельности посадника: разбор ссор между купчишками, посадскими и прочими подлыми людьми.

— Ну.

— Вот.

И Басконя вытащил из кармана сложенный лист бумаги.

Посадник открыл рот: русские кафтаны карманов не имеют. Что за хрень? Взял лист бумаги. Не, эту хрень он уже видел. Но... а как её разворачивать? А чего она назад сворачивается? А буковки почему синие? А если листок встряхнуть — не осыпятся?