Зверь лютый Книга 32. Птенцы

— Элсилер? (Послов?)

— Элсилер-элсирер. Или думаешь, что я явился сюда полюбоваться на твою небритую морду?

— Не? (Что?)

— Не — "не", а — "да". Бизи устайя гётёр. О беклиуор (Проведите нас к господину. Он ждёт)

Воин возмутился: какой-то неверный осмеливается указывать ему, потомку доблестных сельджуков!, что надо делать. Но взобравшийся на борт чиновник в широкой, похожей на гнездо аистов, папахе, негромкими словами унял храбреца. Пленных, и русских, и дейлемитов, довольно грубо согнали в лодки и перевезли на берег.

Старший из спутников Афони, тощий мелкий мужичок, в тревоге оглядывался на кораблик, на котором осталась часть команды захватчиков:

— Пограбят, Афанасий Никитич, как пить дать пограбят.

— Да и хрен с ним. Будем живы — взыщем, а нет — так нет.

Окружив пленных конями, стражники погнали их почти бегом к городу. Дорога шла полями, постепенно поднимаясь к городку, значительную часть которого составляли древние развалины. Укрепления города, летний дворец персидских царей, многие усадьбы и дома были разрушены два столетия назад. На их основаниях, часто — из их же камней более поздние насельники строили свои убогие жилища. Четырёхбашенная крепость, в которой жил местный владетель, была частью старинного укрепления, срытого, по большей части, ещё в 10 в. Видны были заплатки и следы ремонтов более поздних времён.

Афоня тяжело вытирал пот шапкой, стоя среди своих людей на солнцепёке двора.

— Уф. Отяжелел. Брюхо отрастил.

И вдруг рассмеялся:

— Хорошо-то как! Пробежаться-то! Как молодой! Козликом. Прыг-скок, прыг-скок.

Ему нет и двадцати пяти. Но густая борода и положение начальника заставляют вести себя как "мужа доброго". Так же, как к "вятшему", а значит — взрослому, матерому мужу относятся к нему и его спутники.

А тут можно пробежаться, размяться. Без утраты авторитета, "ввиду обстоятельств необоримой силы". Хорошо-то как!

Русские захихикали. Дейлемиты сперва растерялись от приступа непонятного веселья. Потом сами начали улыбаться. Охрана напряглась, смутно предполагая, что смеются над ними.

Тут на крыльцо дворца, а конкретно на каменную плиту, являющуюся единственной ступенькой перед низенькой дверкой в голой глинобитной стене, выскочил павлин, а точнее: чудак в расшитом когда-то халате, в синей чалме с красными длинными перьями на голове. И завопил.

В длинном противном взвизге прослушивалось имя Аллаха — раз шесть, имя местного владетеля — раза два и слово хизли ("быстро") раз восемь. Стражники подхватили свои копья и начали толкать пленников в сторону, в какой-то открытый проём в стене сбоку. А Афоне показали вперёд.

— Господине! Афанасий Никитич! Свидимся ли?

— Тю, робяты, не печалуйтесь. Всеволжским сносу не быват.

* * *

"Не верь что жизнь подорожала,

она не стоит ни гроша".

А уж жизнь иноземца и иноверца...

* * *

Сильный толчок древком копья прервал прощание русских пленников и заставил Афоню пробежаться пару шагов в сторону "павлина". Тот гордо выпятил грудь, гордо оглянулся через плечо, на почёсывающего ударенный бок Афоню, гордо задрал нос, гордо сделал шаг. И врубился лбом в низенькую притолоку.

Как оказалось, здешние павлины не только визжат, как их прототипы в дикой природе, но и шипят по-змеиному, перемежая шипение разнообразными арабскими, персидскими и тюркскими ругательствами.

Увы, Афоне не долго довелось посмеиваться в бороду: едва его ввели в зал дивана, как стражники стукнули древками копий под колени. От чего он рухнул на четвереньки. Постоял так, старательно пережёвывая и проглатывая рвущиеся от всей души слова и выражения. Потом тяжело осел на задницу, вывернул из-под себя ноги, уселся по-татарски, выбил в сторону нос и уставился на присутствующий диван.

"Есть ещё время сохранить лицо. Потом придётся сохранять другие части тела".

Несколько мгновений диван и фактор молча разглядывали друг друг друга. В середине, на низкой и широкой табуретке на большой шитой разноцветным шёлком подушке, в сходной позиции — с подогнутыми под себя ногами, сидел сам.

Господин, вали, мукта.

Немолодой, невысокий, сухощавый, с морщинистым уже лицом, тощей бородкой и узкими глазами, он поигрывал золочёной кистью на рукояти своей сабли.

Рядом с ним на ковре на подушках сидели человек десять разных седобородых и достойно одетых. Два здоровенных кипчака с саблями на поясах стояли у стен по краям дивана. А за спиной мукты тёрлись на коленях ещё три-четыре особи в чалмах. Среди них Афоня увидел и своего купца, который утром отправился к владетелю.

— Хм. Живой ещё. Это к добру.

Мукта негромко бросил через плечо короткий вопрос и какой-то евнух, толстый, безбородый и блестящий, не то от жары, не то от масла, приподнялся на коленях за его спиной и завопил через головы советников:

— Ты! Дикий рус! Как ты, проклятый аллахом гяур, посмел! Ступить своими богопротивными ступнями! На землю Чалуса! Защищаемую самим Аллахом! И охраняемую великим, мудрым, благочестивым и бесконечно храбрым муктой Исмаилом!

Афоня подумал, перевёл взгляд на мукту:

— Кёту бир терсаманинз вар. Янлис юрумлар. (У тебя плохой толмач. Перевирает)

Возгласы удивления прокатились по залу.

— О! Оно человеческий язык понимает! Оно ещё и разговаривает!

Мукта обернулся в другую сторону, и стоявший там на коленях купец с самбуки — быстро-быстро закивал.

Дальнейший разговор шёл уже без переводчика. На том варианте турецкого, который сложился за последнее столетие после прихода сельджуков Тогрула в край, где основным был северо-иранский фарси, образовавшийся из средне-персидского пехлеви с мощной примесь арабского и тюркского, украшенный и восславленный Рудаки, Хайямом, Фирдоуси, Низами.

— Так ответь, коли понял вопрос.

Воевода настоятельно и неоднократно советовал: "думать — головой, любить — сердцем, чуять — задницей, и самое главное — ничего не перепутать".

Чуять — чую, думать — думаю. Теперь — не перепутать.

Фактор тяжело вздохнул. И начал:

— Ты спросил — зачем я здесь. Отвечу: затем, что меня послал мой господин. Меня привело сюда не желание прибыли, не стремление унизить твою веру, не поиск добычи. Служба. Приказ. Я — посол моего государя.

— Почему я должен тебе верить?

— Три доказательства могу я привести тебе. Первое стоит у тебя за левым плечом и трясётся от страха. Этот купец бывал в Чалусе. Ты можешь спросить о нём местных торговцев. Он жил в Саксине. Я спас его и его семью от смерти. Он знает меня. Расспроси его.

Мукта, не поворачивая головы, бросил взгляд влево-вправо на свой диван. Диван согласно покивал. Всеми десятью обчалмлёнными головами и таким же количеством седых бород. Похоже, это "доказательство" уже проверено.

— Второе?

— Второе доказательство лежит в трюме самбуки, на которой мы пришли в город. Там многие драгоценные и удивительные вещи, которые мой повелитель прислал тебе в подарок. Если твои воины не растащат их, то я буду рад преподнести их тебе. Пошли верных слуг привезти их сюда. И пусть возьмут телегу. Там два тяжёлых сундука. И моего человека. Иначе... что-нибудь может пропасть.

Кивок мукты одному из советников и тот, низко поклонившись господину, пятясь задом выскочил из зала.

— Третье же доказательство состоит в словах. Ибо ни один купец не сможет произнести эти слова. Не сможет даже придумать их. Только мой повелитель способен сказать такое.

Собрание дружно напряглось, ожидая затопляющего с головой потопа благовоний, густого сметающего всё селя мудрости... Ну, или ифритов толпами.

Афоня огладил бороду.

Слушают. Эт хорошо.

— Но прежде я расскажу немного о моём повелителе. Мда. Он... непривычен. Нет, он не похож на страшного великана или ужасного дэва. Он высок ростом. Но не чрезмерно. Он широк в плечах. Но не слишком. Его одежда проста. Хотя крепка и удобна. Его голос негромок. Но иногда он рычит подобно льву. Люди, которые видят его в первый раз, отмечают две вещи: косынку на голове и короткие мечи за спиной.

Афоня задумался на минуту. Мукта выглядит деловым дядечкой. Пожалуй, полное расцвечивание в восточном стиле будет избыточным.

— Глупые — смеются. Они не знают, что мой господин носит косынку потому, что, по воле Аллаха, на его теле не растёт волос. Дураки хихикают, не понимая, что господин одинаково хорошо убивает обеими руками. Короткие клинки нужны ему, чтобы ощутить на своём лице дыхание умирающего врага. Для настоящего воина это лучше сладкого шербета для прелестницы в гареме. Но у Господина есть то, что важно для вас, что не видно со стороны.

Было дело. Пошли мы раз в баню. Не успел я ещё глаза намылить, а тут...

— Мне, скромному купцу из глухого северного селения выпало счастье узреть чудо. Увидеть крайнюю плоть, отсечённую не ножом человека, но орудием Аллаха.

Потребовалось несколько мгновений, прежде чем собрание осознало смысл произнесённого.

— Что?! Как?! Не может быть! Как у самого Пророка... Гяур, отмеченный благословением Аллаха?!... Ложь! Ересь! Только правоверный...!

Мукта молча посмотрел на вопящих у его ног, брызжущих друг на друга слюной улемов. Вопросительно поднял глаза на довольного наблюдаемым потрясением публики Афоню.

— Да, достославный мукта Исмаил. Вот таков мой господин. За его удивительные свойства, за его поразительные дела люди дали ему множество прозвищ. Это не титулы и славословия, которые придумывают придворные поэты в надежде на подачку, это — слова народа. Его называют Волшебником Севера, Немым убийцей, Княжью смертью. Ни одно из этих прозваний не возникло бы без многих случаев, подтверждающих их истину, и потрясших жителей наших краёв.

— Твой господин... он убивает высокородных князей? Он сам — князь?

— Да, мукта Исмаил. Такие случаи бывали. Да, мой господин — князь. Великий Князь и Государь Всея Руси Андрей Юрьевич, прозываемый Боголюбским, назвал его братом и подарил свою парадную одежду, в которой принял власть на всей Русью.

Афоня поковырял шов на сапоге. Скоро расползётся — вот уже и кончик нитки видать.

— Но... мой господин — необычен. Став признанным князем, он предпочитает, чтобы его называли как и прежде: Воевода Всеволжский. Говоря, что князей на земле много. А "Воевода Всеволжский" — один на всём белом свете.

— Э... Ты сказал: "Voevoda". Это означает "эмир" на вашем языке?

— Нет, уважаемый. Я сказал: Воевода Всеволжский. Это более непривычно, чем Халиф Багдадский. Ибо и Багдад, и Всеволжск — единственны в мире. Но Багдад, обитель мира — велик, а Всеволжск, страж севера — невиданнен.

— И в чём же удивительность твоего города?

— О, во многом. Я расскажу о тамошних диковинках, если, конечно, достославный мукта сочтёт это интересным. А перед этим, надеюсь, я смогу с глубоким почтением вручить мукте Исмаилу подарки от Воеводы и рассказать о них. Пока же, позволь мне перейти к главному.

Афоня пожевал губы. Огладил бороду и неторопливо начал.

— Мой господин — богат. У него много земель, бесчисленны поданные, бездонна его казна, крепки рассылаемые во все стороны мира корабли. Но главная драгоценность Воеводы — его мысли.

Окинул взглядом замершую аудиторию. Важно покивал.

— Да-да. Самое дорогое в мире, дороже всех алмазов Бадахшана, пряностей Молуккских Островов, слоновой кости Занзибара.

Постучал согнутым пальцем по лбу.

— Тут. У него. Всё это и много больше. Копи царя Соломона рядом с этим — просто городская свалка. Мда. И он этими сокровищами — делится.

— Х-ха! Твой кафтан прост и темён. Почему он не вышит золотом, не изукрашен самоцветами и жемчугом? Твой господин не поделился с тобой? Ты плохой слуга? Или твой господин очень жаден?

Последнее — оскорбление. Хорошо, что это только диванный советник, а не сам мукта. Поставим оскорбителя на место.

— Он — поделился. Но ты — не увидел. Нет, ты увидел, но не понял. Потому что, воевода делится мудростью. Не все обладают достаточным количеством ума, чтобы увидеть мудрость. Иногда они замечают только её последствия.

И Афоня ласково улыбнулся собеседнику.

— Если бы я был одет так, как говоришь ты — дожил ли бы я до встречи с достославным муктой? Множество злых и жадных людей попытались бы отобрать у меня выставленное напоказ достояние. Вероятно, вместе с жизнью. И кто бы тогда донёс слова Воеводы Всеволжского до мукты Чалуса?

"Оскорбитель" налился краской, другие диванщики возмущенно зашипели. Мукта фыркнул:

— Ладно. Ты не сказал суть. Суть драгоценнейших... или не очень... слов твоего господина.

— Суть проста: Воевода Всеволжский предлагает мукте Чалуса стать самым богатым владетелем на берегах Хазарского моря.

Ах! ох! ух! ляильлях! ве адам! еее сонра? нет-нет! как это, как это?!... и прочие эмоциональные междометия на трёх языках пронеслись по залу. Перемежаясь шелестом пережёвываемых бород, шорохом дорогих халатов от зашевелившихся в них тел и свистом воздуха. Ворвавшегося в открытые окна на место резко втянутого всеми присутствующими.

Потом давление в диване стало избыточным — народ выдохнул.

— Э... и как... э... твой господин собирается... что именно... О! Твой корабль набит золотом?! Это дар Полуночного Колдуна?! Где?! Где эти выкидыши облезлого стервятника, которых послали за грузом?! Или... Или они уже сами...? Я сбегаю! Быстренько! Только посмотрю...!

— Сидеть!

Шипение мукты несколько успокоило диван. Половина членов которого собралось "сбегать посмотреть быстренько".

— Говори. Дальше.

Как говаривал Воевода: "а теперь здесь будут Нью-Васюки". Только обосновывать надо... обоснованно.

Афоня умильно улыбался, несколько встревожившись про себя. Собранное на мукту Исмаила досье показало, что объект весьма недоверчив, неглуп, несуетлив. И — жесток. Первые параметры подтверждаются. Не хотелось бы познакомиться с его последним свойством.

— Дальше... Дальше всё просто. То что я скажу — известно знающим. Ты, мукта Исмаил, всегда можешь проверить мои слова. Спросив у людей, чьему уму ты доверяешь. В моих слова нет обмана. Они просты и бесхитростны. Ибо так учил говорить меня мой господин.

Афоня вздохнул, поднял взор к потолку и приступил к уроку арифметики.

— Как известно многим умудрённым купцам и мореходам, как записано добрыми арабскими путешественниками, между Табаристаном и Саксином проходит в год четыре сотни торговых кораблей.

Это не означает 400 физических разных кораблей. Некоторые проходят этот путь несколько раз за сезон, но таких немного.

Слова не произвели фурора среди слушателей — произнесённое общеизвестно. А деньги-то где?

— Будет справедливо добавить ещё полстолько. Кораблей, которые идут в Саксин или из него не в Табаристан, а в другие места.

Афоня ориентируется на свой опыт фактора в Саксине, на проводимую его людьми ежедневную неофициальную регистрацию прибывающих и убывающих судов.

— Сколько груза перевозят за год все эти корабли? Никто не сможет сказать достоверно, но будет справедливо предположить, что средний кораблик в среднем рейсе берёт...