Зверь лютый Книга 32. Птенцы

В десяти верстах от Рея к северу лежит деревенька. Называется — "склон горы", Тегеран.

Потом придут монголы. Рей разрушат, будет несколько попыток возродить город. В 21 в. Тегеран и Рей свяжет нитка метро.

* * *

Есть третья причина, о которой Афоня не говорит — незачем повышать самооценку присутствующих.

В отличие от богатых и известных портов восточной и западной части побережья, обладающих и развитыми рынками и удобными гаванями, здесь сухо. Горы близко, в двух верстах, и три текущих с них водных потока не разливаются в болота. Нет болот — нет комаров — нет малярии. Фактория не будет вымирать от болезней.

Правда, и береговая линия неудобна для стоянки больших кораблей.

Тут есть тонкость, которую тяжело просчитать: реакция атабека.

Множество "по-простому-решальщиков" сразу завопят:

— Атабек — жадный! Он отберёт город! И будет брать все доходы таможни себе!

Не могу не согласится с первым утверждением.

Уточню: "деньги — кровь государства". Каждый разумный правитель желает, чтобы его владение было полнокровным.

Но "отберёт"...

Ильдегиз не будет сам сидеть на здешнем песке, считая тюки товаров и отбирая золотые монетки. Он может только назначить сюда чиновников. Которые будут считать и отбирать. Надзирателей к ним, чтобы не утаивали отобранное. Надзирающих за надзирателями. Охраняющих, прислуживающих, обеспечивающих, над ними всеми начальствующих... Всё это и так делает мукта Исмаил.

Икта нынче не платит налогов никому, кроме своего мукты. Включая, последнее десятилетие, и закят, и джизью. Мукта приводит отряд, но не привозит денег. Замена денежной повинности натуральной, "долг крови". Инверсия "щитовых денег" Западной Европы.

Вот очевидный "порог срабатывания": если расходы на содержание таможни, её чиновников, управление городком, содержание отряда, эквивалентного отряду мукты, меньше, чем доход от таможни, то... то лучше взять "под себя".

Кроме очевидного — есть и неочевидное. Икта — основа экономики и войск сельджукских государств. Сломал в одном месте — посыпется и в других. Все это понимают.

"В чрезвычайных обстоятельствах уместны чрезвычайные средства" — верно. "Обстоятельства" — уже "чрезвычайные"?

Пока — одни планы и разговоры. Не будет ли более разумным дать возможность "курочке", собирающейся "нести золотые яйца" — вырасти, продемонстрировать "яйценоскость", оставив пока все заботы и расходы нынешнему "куроводу"? А уж потом... прибрать "львиную долю яичницы"?

Ещё: атабек уже болезненно почувствовал сокращение торговли в приморских городах на его землях. Конечно, это очень раздражает: нет денег — нет армии — нет славы, побед, Ширвана... Ему нужно восстановление торговли. Лучше — как было. Но если всё пойдёт через один его город... Доля Хоросана, Ширвана, Дербента, других — тоже станут его.

— По моему скромному мнению, насколько мне доступно понимание блистательных замыслов Великого Атабека... мда... могущественнейший не будет против. Ибо сейчас товары не приходят из Саксина — нет ничего. Если мы ввозим товары сюда и не платим налогов — тоже ничего нет. Но дальше купцы повезут товар из Чалуса. Повезут в остальные города моря. И заплатят зякат. Для казны в каком-нибудь Энзели ничего не изменилось. Или повезут караванами вот по этой дороге. И заплатят в Рее, как и было раньше. Который тоже платит атабеку.

— Раньше купцы платили налоги, привезя товар из Сакина!

— Теперь купцы будут платить, привезя товар из Чалуса.

Афоня посматривал на советников дивана сквозь полуприкрытые глаз.

Ошалели.

Слишком много.

Странного, непривычного.

И — золото. Гора золота! В которой каждый из присутствующих сможет, по воле и с разрешения мукты, откопать для себя небольшую пещерку. Или — побольше.

Но главное: пока и копаться не в чем. Только в этих древних камнях, в песке побережья, в глине наносов.

— Х-ха... Ты сказал всё?

— Нет. Есть ещё мелочи, но они важны для нас. Мой господин, Повелитель Севера, прислал со мною свиток с соглашением между тобой, муктой Чалуса и им, Воеводой Всеволжским. Там указаны условия, сходные с теми, о которых мой господин несколько лет назад уговорился с блистательным и победоносным эмиром Великой Булгарии Ибрагимом.

— И что же там?

— Там... "Четыре свободы". Свобода исхода: всяк человек волен уйти на Русь. Свобода деяния: всякое действие, совершаемое жителем Чалуса в Чалусе, может быть совершено и русским. Свобода от суда: всякий русский человек может быть задержан, допрошен, осужден только русским судом. Свобода от мытарей: русский человек не платит никаких пошлин, сборов, налогов, мыта в Чалусе.

Диван возбудился, возмутился и взбунтовался. Цитаты из Корана, кадисов и просто матерные — бурным потоком изливались из уст мудрецов и советников во все стороны, затопляя мутным потоком уши немногих молчащих. В числе которых были Афоня и Исмаил.

Когда же половодье чувств и пена айятов схлынули, мукта повторил:

— Ты сказал всё?

— Нет, о достославнейший. Ещё: всё невольники из числа народов, подвластных моему господину, должны быть возвращены ему, вместе с их детьми. И, конечно, для удобства и безопасности торговли и мореплавания, нам следует построить здесь двор для хранения товаров и пребывания людей. Такое называют хан или караван-сарай. Конечно, с помощью твоих людей, на указанном тобой удобном месте. И немножко перестроить берег. Перелезать через борт и добираться до берега на лодке — очень неудобно. Сегодня я, например, испортил свой сапог.

И Афоня показал сапог, в шве которого поползла нитка.

Это — на грани. Показывать подошвы — оскорбление. Но Афоня сидит по-турецки, подошвы не видны. Однако и обращать внимание на свою обувь, особенно на грязь или непорядок в ней... невежливо. Приличные люди закрывают обувь полами халата. Но у русского гяура нет халата.

Вы можете возмутиться. И утратить надежду на "Эльбрус золота". Или сделать вид, что не заметили. Сделать шажок по дороге понимания, прощения, милосердия и доброжелательства. По дороге, которая приведёт вас к простой мысли:

— Гяурам можно всё. Потому что они дают нам возможность брать очень-очень много золота с наших купцов.

За дверями дивана раздались голоса, послышался шум. Мукта покрепче ухватил саблю, напряглись и телохранители у стен зала. Отфыркиваясь и переговариваясь толпа слуг внесла в зал два здоровенных сундука. Невысокий тощий мужикашка из спутников Афони, вошедший в зал в толпе носильщиков, резво проскочил к нему за спину и зашептал на ухо:

— Еле-еле успел. Уже ковыряли. Тока-тока приспособились замки сбить. А тута мы. Вроде — всё цело. Хотя, может, и разбилось чего. А что не заперто было — всё попятили. И у корабельщиков. Уж я ругался-ругался...

— Не беда. Мелочи.

И повернувшись к шихне, Афоня провозгласил:

— Вали Исмаил, ты славен своей храбростью в битвах, верностью государю, благочестием в делах веры и мудростью в управлении народом. Слава твоя разнеслась далеко и дошла даже и до наших отдалённых местностей.

Точно. Весьма отдалённых от вашего Бердичева. Э... Чалуса.

— Мой господин, Правитель Севера, Воевода Всеволожский, князь Иван Юрьевич и протчая и протчая, в знак любви и дружбы, послал тебе подарки. Дозволишь ли вручить их ныне?

Шихна кивнул, сразу напрягшись и нервно облизнувшись.

"Добрый дедушка Мороз. Он подарки нам принёс. Приходи к нему лечиться и...".

Ой, это, кажется, из другого воеводского стишка. Но "лечить" — будем!

Диван тоже замер в ожидании... чего-то "лечебного".

Афоня тяжело поднялся на затёкшие ноги, сразу напомнив присутствующим о своём росте и весе, о мощи, свойственной "диким кровожадным русам".

"Мощный выехал рус: чье стерпел бы он иго?!" — не забыли? Правильный ответ: ничьё.

Взмахом руки отогнав прислугу, Афоня выбрал у себя на поясе ключ.

— В том сундуке — вещички. Мои и людей моих. А тут... подарки для мукты Исмаила. Да порадуют они его взор и развеселят сердце. И первое, что мой господин послал правоверному и благочестивому мукте, есть книга. Святая книга. Лучшая из книг для всякого, идущего по пути Аллаха. Коран. В этой книге нет драгоценностей снаружи. Ибо они внутри. Ибо на этих страницах в точности написаны слова самого Пророка Мухаммеда.

То, что печатный коран стал для нас стратегическим товаром — я уже... Первые небольшие партии были произведены и проданы в Булгаре и в Саксине. Кое-что разошлось и по Хазарскому морю. Пока это диковинка, в Чалусе нет ни одного экземпляра.

Вообще-то это задумывалось как ширпотреб. Довольно скромное издание. Переплёт не теснён золотом, обложка не выложена жемчугами-самоцветами. Ценность определяется не украшениями, а редкостью.

Слуга на вытянутых руках отнёс подарок мукте. Тот приложил книгу ко лбу, к глазам и губам и, несколько растерянно посмотрев по сторонам — коран нельзя класть на пол, вручил одному из слуг держать в руках.

А Афоня, подобно заморскому волшебнику, принялся доставать из сундука всё новые и новые невиданные вещи, сопровождая каждую объяснениями, преувеличениями и пожеланиями. Давние советы Николая и караван-баши Мусы, годы, проведённые в беседах с купцами в Саксине, вполне обеспечивали его обширным набором уместных фраз высокого торгового стиля.

Сперва на свет из сундука явились раскрашенные глиняные игрушки — четыре диких коня разных пород и окраски.

Человек может принять ислам, жить в городе, стать муктой. Но если он родился кыпчаком, если он увидел белый свет под пологом юрты, его сердце всегда забьётся живее при виде чистокровного горячего прекрасного коня.

Мы не рискнули включать в подарки мусульманским владыкам изображения людей, но ишак и верблюд, слон и буйвол, лев и гепард...

Потом пошла разнообразная посуда. Довольно вычурные раскрашенные глиняные кувшины, со стилизацией под древности, с "авторозливом", с естественным охлаждением, с поливами, под "гжель"...

— Достославный мукта безусловно достоин пить и есть на золоте.

"Деревянное золото" в блюдах и чашках. Яркая, чёрно-красно-золотая роспись. Маки и тюльпаны, завораживающие своим гипер-реализмом, идеальность форм и нереальностью, идеальностью цвета.

Фигурки и подвески из хрусталя, стекла, янтаря. Бусы, ожерелья, перстни.

— Мудрейший аль-Бируни указывал в своих сочинениях, что великие правители, способные проникать мыслью в тайные планы своих противников, оттачивали этот талант, размышляя о движении шахматных фигур, исполненных из хрусталя. Я полагаю, что этот набор чёрных и белых хрустальных воинов развлечёт достославного мукту в часы досуга.

Кошель из юфти. С разъяснением: "русская кожа". Не плесневеет. Потому как пропитывается... тут глаза рассказчика закатываются. Кошель, конечно, расшит цветным бисером в форме благожелательной цитаты из сур.

Две кисточки из хвостов белки, с выражением уверенности в искусности мастеров шихны, которые применят их для украшения жилища господина, прорисовывая ну очень тонкие линии. Горшочки с дёгтем сосновым и дёгтем берёзовым. Лекарства типа мазь Вишневского, касторка. Варенья из морошки, клюквы, голубики и брусники. С упоминаем всех известных врачевателей от Гиппократа до Авицены и их суждений о великой пользе северных ягод для всего. Включая непрерывный восторг всех прелестниц гарема.

Шесть корчажек с жидким мылом. С разной отдушкой. С рассказами о том, как блистательный эмир Ибрагим, повелитель Серебряной Булгарии, моется такими, заботами своего ташдара. Выбирая разные запахи для разных дел. И тонкий намёк на жаркую радость его жён после каждой помойки. Э... виноват — помывки.

"Ароматы Клеопатры". Той самой. Сплошное "О!". Легенды о её красоте и богатстве. Закатывающиеся в восторге глаза. И лёгкий намёк на то, что если женщина так пахнет, то и её мужчина... цезарюет.

Конечно же, горшочек с колёсной мазью и рассказом о её пользе. О её нестерпимой помощи в благочестии, ибо никакой скрип не будет отвлекать молящегося от заветов Пророка, мир ему и приветствие.

Рукавицы. С нашитыми на них пластинками "золота дураков". Шейная цепь из того же материала.

— Ибо золото души правоверного мукты должно иметь очевидное выражение в телесном мире, дабы и простые люди могли лицезреть, понимать и восторгаться при виде...

Синяя краска для тканей и чёрная краска для волос. Здесь синий — индиго, цвет богатства. Волосы... мудрецы должны быть седыми. А вот мукта... пожалуй, уже актуально.

Увеличительное стекло, делающее каждый дирхем — динаром. Визуально, конечно.

Раскрашенная трубка, заглянув в которую можно увидеть удивительные яркие, всегда точно повторяющие друг друга, узоры.

Стеклянная посуда, стеклянные подвески разных цветов, стеклянные зеркала двух типоразмеров. С растительными рисунками на обороте, с рассказами о благотворном воздействии отражений на красоту и здоровье оригинала.

Увы, третье, самое большое, зеркало разбилось. Обломки довольно велики, но отдать их мукте...? — Нет, они острые, они могут принести вред драгоценному здоровью владетеля или его жён.

Были произнесены печальные слова о нерадивых слугах. Которые лишили, своей неумелостью, достославного мукту и его жён удовольствия видеть себя с разных сторон во всех подробностях.

— Выпороть!

Двух слуг стражники потащили к месту незамедлительного исполнения наказаний.

* * *

"А вон менты куда-то негра

под белы рученьки ведут".

И стража — не менты, и слуги — не негры. А в остальном — правильно.

* * *

Но Афоня вступился:

— Достославный вали Исмаил! Эти люди виновны лишь в глупости и неумелости, но не в злом умысле. Отдай их мне для работ, и они вскоре станут более внимательными и осторожными. Или я накажу их необходимым образом.

— Забирай.

Ну вот, появились два человечка из дворцовой прислуги. С благодарностью в душе за избавление от порки. И со страхом там же — от возможности попасть под наказание каким-то "необходимым образом" в стиле "кровожадных русов". Право казнить местных — даровано муктой.

Тем временем из сундука были извлечены стеклянные светильники, жидкость и фитили.

Пришлось закрыть на время ставни. Чтобы присутствующие могли насладиться четырьмя разными цветами четырёх одновременно горящих светильников. Пара стеариновых свечей в невиданных подсвечниках с отражателями, добавила пятый оттенок.

Жестяная бумага, невиданные синие чернила, цанговые карандаши, отрез синей джинсы и отрез белого тонкого льна...

Снова горшочки. Услада для женщин, стремящихся понравится мужчинам — мазь для увлажнения и отбеливания лица. А вот порошок для отбеливания тканей...

Подарки извлекались и приумножались. Их выставляли и выкладывали на ковре перед муктой и диваном. Большинство образцов были невелики размером. Но их было много и они заполняли, ряд за рядом, всё пространство.

Наконец, Афоня особенно осторожно вытащил небольшую упаковку. Развернул и поставил перед муктой четыре чашки.

— Это — фарфор. Такой, которого никогда не видели в этих краях. Ни у кого из владетелей нет такого. Это — русский фарфор. На каждой из этих пиал изображена часть мироздания. Вот море. Степь. Горы. Лес. На твоём столе, достославный мукта, отныне весь мир. А если посмотреть на свет... вот так. То видны золотые слова Пророка. Ты будешь видеть их каждый раз, поднося подарок моего господина к своим устам.