Мемуары Энн Ламберт #1: Голоса прошлого

Но им хватало.

Похороны состоялись в тот же вечер. Здесь не принято было держать в доме покойника три дня, как почти у всех, даже нечелевоческих, народов Федерации. Считается, что на третий день человек ещё может восстать из мёртвых, поверье пришло из давних времён, когда не умели точно определять наступление смерти и боялись похоронить ещё живого родича, пусть и впавшего в бессознательное состояние. Но посмертная серебряная роза убеждала сильнее любых медицинских приборов, любой диагностики, в том числе и паранормальной целительской.

Настя Жарова умерла и больше не встанет.

Прогерия Эммы Вильсон, будь она проклята!

В полном молчании собралась похоронная процессия, пришли из соседних домовладений. Как быстро разносятся печальные вести...

В свете Луны, пробивавшемся сквозь драные тучи, кладбище нагоняло тоску и потусторонний ужас. Рядами стояли плоские чёрные камни, на которых выжжены были только имена и даты. Ни портретов, ни перечня заслуг, ни каких-либо ещё узоров-оберегов, назначенных сопровождать душу умершего в иной мир. Просто чёрный камень, фамилия и даты.

Настю положили на один из таких камней. Все молчали, говорить было не принято. Что здесь скажешь? Ничего. Единственным критерием истины оставалось молчание. Тишина и тихий снег надвигающегося бурана.

Потом все пришедшие разом вскинули кулаки, и над могильным камнем взметнулось громадное, страшное пламя. Оно мгновенно скрыло маленькую фигурку, завёрнутую в серебристую ткань, а когда опало, на чёрном камне не осталось даже пепла. И медленно, как на старинной фотоплёнке, проявились даты. И имя. Анастасия Жарова, семнадцатьс половиной лет...

Сотворённая ею в последний миг жизни серебряная пламенная роза нашла себе место в центре плиты. Она простоит здесь сорок дней, а на сорок первый угаснет. И если оглянуться, то можно увидеть не одну такую розу, и даже не десять. Все те, кто ушёл в последние тридцать девять дней... Все они отдавали в небо последний свет шагнувшей за порог души. Сегодня к ним присоединилась и Настя Жарова.

Остаток вечера прошёл в угрюмом молчании. Притихли даже самые маленькие, по малости разума не осознававшие ещё, что происходит. Я тихо бесилась от собственного бессилия. Сколько мы, целители, уже имели дел с прогериями, а решение до сих пор не найдено! Доктор Таркнесс работал над этим, и мы вместе с ним, но он умер, и вместе с ним умерли знания и накопленный опыт, который он не успел ещё систематизировать и отразить в своей новой книге, а я поднять выпавший из его рук флаг не могла по причине собственного невежества: я банально недоучилась. Я пришла к нему зелёным стажёром, я только начинала карьеру врача. И всё пошло в коллапсар на досвете из-за каких-то поганых оллирейнских сволочей, ни одна из которых ногтя на пальце Марвина Таркнесса не стоила!

В нервном раздрае я совершила постыдную глупость. Взяла бутыль из жаровского бара, тайком и без спросу, конечно, ушла на улицу в сад и выела её в одно рыло. Не помню, что там было за пойло. Что-то мерзкое, взрывающееся в желудке атомным огнём. Вообще, память об этом достославном событии сохранилась только мелкими отрывками. Помню, как обнимала тёплый ствол яблоньки, и тихонько выла. Как дошла до дерева, не помню. Потеряла перчатки, где -не помню. Помню, как Андрей Жаров требовал от меня что-то выпить, принёс в какой-то плошке, пахло это мерзко, он уверял, что мне от того станет лучше, а я отбрыкивалась и орала, что не хочу, чтобы мне стало лучше... Как он дотащил меня до дома, не помню. Но тащил именно он, кто же ещё. Другие точно потом появились. И ещё помню взгляд Ане. Такой... понимающий... такой жалостливый...

Ненавижу жалость!

Злость помогла мне дойти до ближайшего лежачего места, но и только. Там я рухнула, а очнулась уже утром, в отведённой мне комнате. Нохораи рядом не было, — ещё бы. Ночь она провела с младшими Жаровами, ясное дело. В окно било безжалостное утреннее солнце, разгоняя по бедной моей несчастной голове злую и очень качественную мигрень.

Провалиться сквозь землю! Я вдруг вспомнила — урывками! — вчерашнее представление с собой в главной роли. Поискала взглядом оружие, чтобы застрелиться и так убить одним залпом двух медведей сразу: можно будет не объясняться с Ане и остальными, и наконец-то перестанет болеть голова. Увы, оружия в комнате не оказалось. Что за невезуха...

Дальше был ожидаемый позор. Мне сочувствовали, ко мне относились со вниманием. Андрей, к которому я обратилась с жалким оправдательным лепетом вперемежку с благодарностями, пожал плечами и сказал хмуро:

— Ладно, проехали... Бывает.

Но это он проследил за мной и сообразил, что что-то не так. Без него меня бы нашли, конечно, всё равно, но — с изрядными обморожениями. Весна весной, но температура по ночам всё ещё падала ниже минус десяти...

Свадьбу не отменили, хотя я ждала этого. Всё просто. Жизненный срок пирокинетика настолько мал, а смерти в семьях настолько часты, что невозможно позволить себе тратить год на соблюдение траура. Не было ни у кого из них лишних лет в запасе. Даже сорока дней не было... И потому свадьбы игрались без особенной оглядки на похороны. Конечно, на следующий день не стали бы, но на третий-четвёртый...

Они предпочитали жить здесь и сейчас. Все они. Смерть была всего лишь одним из прочих атрибутов жизни, привычным и знакомым с детства.

Ане попросила помочь с подготовкой, и я согласилась. Надо было чем-то занять ум и руки, чтобы отвлечься. Мы готовили посуду, старинный сервиз, служивший уже не одному поколению Жаровых. Тяжёлые бокалы, настоящий хрусталь. Стол готовили с вечера, чтобы приступить к торжеству утром. Предсвадебный день был наполнен суматохой, бедламом и шныряющими под ногами детьми. Детей, к стыду своему, я никак не могла пересчитать точно. Что-то от пятнадцати до двадцати пяти. Юркие, как вездесущие саламандры, они носились по всему дому, сломя голову. Дождались праздника, можно понять. Их не ругали, разве что замахивались иногда полотенцем да ворчали вслед что-нибудь типа — уймись, не то добегаешься, дурная голова, но и только.

Как-то в этой бесконечной суматохе старший Жаров нашёл время для меня. Я снова залилась краской стыда и стала бормотать, что заплачу за напиток, он ведь наверняка коллекционный. Но Игорь жестом заставил меня замолчать. Сказал:

— Не пейте, когда вам плохо, доктор. Вообще не принимайте никаких веселящих в таком состоянии.

Я горячо обещала. Он смотрел на меня спокойно, и глаза у него были такие... серые, понимающие... если бы ещё не эта проклятая седина, пробившаяся на висках. Мне показалось, или седых волос стало больше?

— В душе должна быть радость,— сказал он.— Тогда можно расслабиться, и не будет плохого. А когда тоска и мрак, тут уж лучше оставаться трезвым. Поверьте мне. Горе горем не перебить.

— Спасибо вам,— тихо сказала я.

Он кивнул мне. Как равной. Несмотря на разницу в возрасте, в опыте, несмотря ни на что.

— Игорёк,— донёсся из коридора голос Ане.— Игорё-ок! Ты где? А, вот ты где,— она возникла на пороге.— Пойдём! Ты мне нужен, пойдём!

Они скрылись за дверью. А я вздохнула и продолжила натирать белой салфеткой свадебные тарелки.

Регистрировать свои отношения молодожёны отправились в ближайший территориальный храм бракосочетаний. Я когда узнала, что это — в Катуорнери, то есть, на территории клана Тойвальшенов, ехать со всеми отказалась наотрез. Ане меня поняла, Игорь тоже. Они же видели меня на станции Кларенс. А вот младший Жаров попытался уговорить...

— Я же буду рядом,— сказал он в своей обычной манере, то есть, серьёзно и тоном, не предполагающим возражений.

В тёмном костюме при белой рубашке и галстуке он выглядит совсем взрослым. Архаичный стиль одежды, свадебная мода Старой Терры. Старину здесь бережно сохраняли и передавали из поколение в поколение почти в неизменном виде.

— Нет, Андрей,— ответила я.— Ты же сам помнишь, что со мной стало, когда я Мэтта увидела!

— Я ведь справился,— упрямо заявил он.

Я вздохнула. Ну что ему скажешь? Упрямый. Вбил себе в голову, что сможет через пятое измерение без гипердвигателя прыгнуть.

— Ты брата расспроси,— предложила я.— И Ане. Вот они видели, а то, что видел ты — это, считай, ты ничего не видел, парень.

Андрей промолчал. Похоже, на парня он обиделся. Я боялась, начнёт настаивать или, хуже того, канючить. Есть такие среди мужского пола. Хочется им девушку под себя прогнуть, они и начинают. Вместо того, чтобы отвалить и не навязываться. Нет, Андрей не стал так поступать. Гордый. Они, наверное, все такие. Все пирокинетики, имею в виду. Паранорма обязывает...

Нохораи я отпустила вместе с остальными детьми, за ней найдётся кому присмотреть. И она сама очень хотела поехать. Так что с утра я осталась одна в огромном доме, все уехали. Я забралась с ногами на диван, укрылась клетчатым тёплым пледом и взяла книгу наставника. Дослушала до конца. Потом вернулась к началу, прослушала и просмотрела ещё раз всё. Книга создавалась специально для целителей, схемы коррекций можно было воспринять паранормальным спектром чувств.

Собственно, создать с нуля ту или иную коррекцию очень сложно. Обычно она создаётся много лет, методом проб и ошибок, потому, что транс исцеления — жутко индивидуальная штука. Один врач сделает так, другой — так, третий вообще откажется потому, что для него случай будет безнадёжным. Но общие схемы воздействия, одинаково пригодные для всех нас — есть, их список — результат кропотливой работы учёных-целителей первой категории за несколько сотен лет, от самого начала возникновения нашей паранормы. Вот и доктор Таркнесс опирался на уже существующие наработки и описывал в книге свой поиск наилучшего при прочих равных метода.

Были в книге и заметки по лечению прогерий разной степени выраженности, несколько случаев — с моим участием, я их помнила очень живо. Трудно забыть десятилетних стариков и старушек, которым не повезло с генами и — родителями! Но касательно именно пирокинетиков, именно распространённой среди них прогерии Эммы Вильсон, связанной с половым созреванием и выходом паранормы на активный режим, в книге ничего не было. Неудивительно, мы работали в локальном пространстве Ратеене, где пирокинетики не проживали.

Пирокинетики охотно осваивают ледяные миры, похожие на Терру, им там комфортно. На такие миры никто больше не подаёт заявки, у всех остальных народов Федерации, в том числе и нечеловеческих, порог комфорта выше. Таммееш, централь локального пространства Ратеене, — жаркий мир с преобладанием пустынь и полупустынь, с одним океаном и множеством мелких озёр-морей. Вторая планета локали, Юрнакееш, непригодна для открытого проживания, и народ прячется под поверхность, в гигантские подземные города. Такая жизнь отличается от жизни на космической станции всего лишь тем, что полезные ископаемые не надо подвозить специальным транспортом. Да, с точки зрения систем, обеспечивающих города энергией, это намного выгоднее, но с точки зрения быта разницы нет никакой. Та же искусственная атмосфера, то же трепетное отношение к вентиляции, откуда, кстати, и пошло ругательство, "мусор в вентиляции", мало понятное жителям комфортных планет голубого ряда. Для станционера, для любого обитателя закрытых поселений смысл этого устойчивого выражения предельно страшен. Из серии "не пожелаю даже врагу".

Свадьба вернулась в середине дня. Дом мгновенно наполнился карнавальным весельем; праздник продолжался. Ане была очень хороша в алом свадебном платье и алой шубке из пушистого меха. Игорь смотрел на неё тем самым глупым взглядом, какой присущ всем влюблённом. Вот же ведь, за сорок лет мужику, а он... Некстати вспомнился Артём Севин. Любила я его, любила! Несмотря на разницу в возрасте. А он меня? Вот сейчас я уже не была уверена. Что такое влюблённый мужчина, я видела на примере старшего Жарова. Вспоминая дни с Артёмом, я начала понимать, но понимание скручивало болью, даже сейчас, спустя почти два года, и я постаралась отогнать лишнюю память, засунуть в ящик и захлопнуть крышку. А всего бы лучше выбросить в вакуум. Или решиться на ментокоррекцию. Физическую. Чтобы уже точно ничего не всплыло никогда.

Вечером начались танцы. В саду, как раз потеплело. Небо затянуло тучами, но снег срывался слабенький, редкий и абсолютно не мешал, наоборот, придавал свадьбе дополнительный шарм. Местным что, они могли позволить себе не кутаться в двадцать слоёв. Ане выручала шуба и, как подозреваю, полный комплект термоодежды под свадебным платьем, то-то она смотрелась круглее обычного. Аутсайдеры, то есть, я, Мэтт и Нохораи, смотрели на танцы со стороны, потом и вовсе в дом уйти пришлось.

Но празднество удалось очень красивым, ничего не скажешь. Танцы с огнём во всех вариациях, фейерверки собственного генеза в темноватом — из-за туч!— небе, редкий снег, всеобщее счастье, изливавшееся волнами, такое громадное и плотное, что его, кажется, можно нащупать пальцами... Я чувствовала, что забуду сегодняшний вечер очень нескоро.

Дальше по традиции всех ждало застолье и свадебные речи. И снова танцы, но уже в доме, в огромной зале, которую так и называли "бальная". Ане переоделась, снова в красное, но на этот раз воздушное и лёгкое. По всё той же традиции с невестой должны были потанцевать хотя бы один раз все приглашённые совершеннолетние мужчины, а с женихом, соответственно, все совершеннолетние девицы и дамы. Ане сделала исключение для четырёхлетного карапуза, который разобиделся от того, что его не пускают танцевать с невестой; умилительнейшая сцена, все хихикали. Ане хотела взять мальчишку на руки, но он сурово отказался: "Я — мущина!". После танца "мущина" надулся от гордости и смотрел на сверстников снисходительно и важно. Те, впрочем, в долгу не остались, осыпая зазнайку всяческими дразнилками. Окончилось ожидаемо — дракой и дружным рёвом всех участников конфликта, схлопотавших пониже спины от старших.

Я пошла искать Нохораи, и нашла её в тупичке общего коридора. Андрей подкидывал её к потолку, а она азартно и со вкусом визжала. Потом младший Жаров усадил её на мягкий пуф возле стенки и стал показывать фантастических огненных зверей, бросающих алые блики на глянцево-чёрную мордашку девочки. Андрей почувствовал моё присутствие, пихнул девочку ладонью. Та обернулась и заулыбалась мне. Сердце падает всегда от её улыбки, такой это в последнее время редкий праздник...

Я подошла, взяла Нохораи на руки.

— Устала, да?

— Да,— буркнула она мне в шею.

— Ну, пошли спать...

— Дядя Андрей, покажи ещё раз огненную кошку!— потребовала девочка.

— Дядя?— подняла я бровь.

— От мелких переняла,— кратко пояснил он.

— Кошку, кошку!

— Будет тебе кошка. Когда ляжешь.

Мы уложили девочку, Андрей показал ей огненную кошку с огненными котятами, а я, пока она отвлеклась, дунула ей в макушку. Есть что-то в словосочетании "навевать сон": именно через перемещение воздуха передаётся минимальное воздействие, несущее в себе целебный сон...

— Пошли, — тихонько сказала я, укрывая Нохораи одеялом.