— Поверь мне, кража денег это самый малый из грехов Лонарди, — покачал головой Варгас и посмотрел на Генри.
Он знает, Генри почувствовал холод внутри, он знает о связях Лонарди с партизанами. Знает о заговоре. Он проверяет меня.
— Может быть, но вы с Лонарди назвали фонд моим именем. Попросили меня заявить о его создании перед журналистами. А когда все пошло наперекосяк, оказалось, что я даже не могу просмотреть счета фонда. Мне закрыт доступ к ним. Чтобы взглянуть на счета фонда, действовавшего от моего имени, мне приходится подкупать свихнувшегося на скачках менеджера кредитного отдела.
— И сколько денег ты на него потратил, Франц? То что ты узнал стоило того? Я уже говорил, что волнуюсь за тебя, Франц. Ты мой сын, и я хочу знать, что ты ищешь. Ты видел счета. Теперь ты знаешь, что отмывание денег и кража правда. Что дальше, Франц? Что еще ты ищешь?
— Не знаю, может, надеюсь, что, проследив, где в конце цепочки осели деньги, выйду на источник анонимных пожертвований, — Франц пожал плечами.
— Зачем тебе это? Ты ведь сообразительный и проницательный. Стоит тебе остановиться и хорошо подумать, ты поймешь, что не важно кто виноват. Важно, что ты мой сын. И в силу того, что ты мой сын, для тебя все сводится к выбору на моей ты стороне или против.
Франц сжал челюсти и упрямо вздернул подбородок. Несколько мгновений они с отцом буравили друг друга взглядами, потом Варгас вздохнул.
— Знаешь, что в прошлом году от Мигеля Торреса ушла жена из-за его страсти к скачкам? Ушла и запретила ему встречаться с детьми. Мигель сначала возмущался, нанял адвоката, хотел бороться, лечиться, а потом махнул на все рукой. Скачки и азарт оказались для него дороже всего. Сколько денег ты ему уже дал, Франц? Я не хочу, чтобы тебя, как Мигеля, погубил твой азарт или чтобы ты кончил, как сын английского премьера. Боюсь, мне ничего не остается, кроме как закрыть твои счета. Лучше придержать твои деньги, чем видеть, как ты тратишь их на взятки, ища неизвестно что.
— Отлично, — голос Франца звучал невозмутимо, но покрасневшие щеки выдавали его волнение. — Я услышал тебя. Считай, ты преподал мне урок, — он поднялся на ноги. — У меня только одна просьба, убери своих шестерок, которым ты приказал следить за мной.
В молчании Варгаса угадывался отказ.
— Тогда по крайней мере прикажи им быть менее заметными, чтобы они не маячили у меня за спиной и не действовали мне на нервы, каждый раз, когда я оборачиваюсь, — на последних словах Франц пустил в голос злость.
Генри хорошо знал это состояние. Его мать старалась, чтобы он никогда не забывал, ему несказанно повезло — лучшие школы, лучшие лыжные и морские курорты, роскошные отели и яхты, прислуга и уважение, преданные его деньгам друзья — родиться её сыном.
— Рад был тебя повидать, Генри, — кивнул Варгас. — Рад, что ты выжил и сумел выбраться из джунглей. Береги себя, Генри.
То же самое сказал ему на прощанье Лонарди. Генри чувствовал себя мишенью на минном поле. Если президент хотел поговорить с сыном, зачем он пригласил на этот разговор Генри. Его присутствие не было случайным, охрана президента закрыла для посторонних ресторан и холл гостиницы, они могли отправить Генри в номер и проводить в ресторан только Франца. Нет, Варгас хотел поговорить с сыном и посмотреть на Генри. Что он увидел? Попытка проанализировать свои реакции и состояние вогнала Генри в смятение.
По его спине струился пот, пока он шел за Францем сквозь строй ряженных в штатское охранников.
Когда двери лифта закрылись за ними, Франц прислонился спиной к зеркальной стене напротив Генри.
— Прости, — вздохнул он. — Мой отец умеет быть неприятным.
Лифт остановился и отпустил их в пустой коридор. Пустой и тихий настолько, что Генри слышал, как шуршат подошвы по ковру. Франц открыл дверь в номер и пропустил Генри вперед. Послеобеденное солнце висело напротив окна, его яркий свет будто ужал комнату, спрессовал диван, журнальный столик и уменьшил расстояние между ними. Когда Франц подошел к окну и задернул шторы, глазам сразу стало легче.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Франц.
Генри замер. Что Франц хочет знать?
— Как твои ноги?
— Нормально, — Генри надеялся, что его голос не дрожит.
Не думая, что делает, он достал из бара бутылку рома. Франц поставил на стол стаканы и наблюдал за Генри, пока он разливал. Чувствуя на себе его взгляд, Генри не мог избавиться от мерзкого ощущения, что Франц ждет, когда он совершит ошибку. Первый стакан рома на пару с усталостью разбавил это ощущение равнодушием. В конце концов, какую ошибку он может совершить? Проболтаться, что знаком с Лонарди? Что Лонарди вернулся в город? Генри мало знал о планах Лонарди и Луизы. Он лишь знал, что Луиза спасла ему жизнь, и он может вернуть ей услугу. Он даже не знает, что именно это за услуга. Знает лишь, чтобы вернуть её, он должен оказаться во дворце президента. Там что-то украсть, подкинуть или подменить. Но попасть во дворец Генри мог только, если бы его привел туда Франц. А Франц поссорился с отцом.
Рано или поздно они захотят тебя допросить, сказал Лонарди, не ври им. Меня забрали с улицы без всякой причины, сказала Луиза, на допросе они задавали вопросы, на которые я не знала ответа.
Если бы они хотели, они уже допросили бы Генри. Не важно, совершил он ошибку или нет. Случай Луизы показывает, что им не нужна причина. Кому? Президенту и Касто.
Но вместо того, чтобы допрашивать и пытать Генри, президент пригласил его на обед.
Генри подумал о Луизе. Он обещал навестить ее. Думал, что будет скучать по ней, но не скучал.
— До того, как стать президентом мой отец боролся с коррупцией. Из-за этого в него несколько раз стреляли. Когда мне было девять, люди с автоматами пришли в наш дом и расстреляли маму.
Теперь Франц не смотрел на Генри, и Генри мог украдкой разглядывать его.
— Отца не было дома. Меня тоже. Не помню, где я был, — Франц откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. — После ее смерти, отец решил, что иметь семью в этой стране слишком опасно. Он отправил меня в Англию, — Франц выпил свой ром, поморщился и снова наполнил стакан.
Он положил руку на подлокотник кресла, и Генри невольно обратил внимание на то, какие у него длинные лунки ногтей.
— Закрытый интернат, — Франц сжал стакан так, что лунки ногтей побелели. — Когда я дрался с мальчишками, я воображал, что мой отец что-то вроде короля Артура. Он и его рыцари борются со злом в далекой жестокой стране.
Забавно, но чем больше рома вливал в себя Генри, тем меньше у него бурчало в животе. После третьего бокала он почувствовал наконец легкое и приятное головокружение.
— Со мной в интернате учился мальчик из Италии, ходили слухи, что его отец мафиози. В глубине души я радовался, что такое не говорят о моем отце. Это был консервативный интернат, со старыми преподавателями и строгой дисциплиной. За драку нас наказывали лишением обеда и лекцией по истории, — Франц усмехнулся. — Когда отец приезжал в Англию, я ходил с ним на официальные приемы, званные ужины, ездил в загородные замки местной аристократии. Мне нравилось, как он держался. Нравилось, что к нему прислушивались, его уважали. Когда он уезжал, а я возвращался в интернат, меня еще неделю раздувало от гордости за него.
Ровный мягкий голос Франца успокаивал.
— Поэтому ты так лично воспринял мошенничество с фондом? — спросил Генри. Из-за детской гордости, из-за строгих правил в интернате и воспитательных бесед?
Франц усмехнулся. А ведь Варгас прав, сообразил Генри, за расследованием и бунтом Франца скрывается переоценка ценностей. Потребность, желание, необходимость. Оценить, измерить и взвесить свой детский идеал. Узнать все о грехах отца и решить можно ли их простить.
— Дело не только в детской гордости, — Франц сделал глоток и облизнул губы. — Отчасти дело и в тебе, Генри. Тебя похитили сразу после того, как ты вышел из моей спальни. До этого я слышал про похищения людей только по телевизору. Раз в месяц, раз в два месяца. Я был далеко, занят собой. Слышал о похищениях, но не думал о них. Мне не приходилось задумываться о том, мог ли я повлиять на ситуацию. Если бы я не пригласил тебя к себе, если бы мы не заснули. Если бы я не отпустил тебя, когда зазвонил телефон. В конце концов, когда позвонила твоя мать, я мог попросить тебя не уходить, остаться.
Генри сглотнул. Последняя порция рома отдавала несвежей речной водой.
— Иными словами похищения залезли к тебе в постель? — Генри скривился. От слов Франца он почувствовать себя неуютно.
— Точно, — Франц сделал вид, что не заметил ни его гримасы, ни сарказма. — Сначала ты, потом благотворительный фонд моего имени.
— И что тебе удалось выяснить насчёт фонда? — Генри нахмурился и, вспомнив разговор за столом, добавил: — Просмотрев счета, ты смог выйти на анонимных вкладчиков?
Франц выудил из заднего кармана джинсов телефон, включил его и протянул Генри. Они сидели по разные стороны стола. Телефон завис над стеклянным озером. По экрану побежали столбцы букв и цифр. Генри нужно было только протянуть руку. Франц собирался поделиться с ним секретной информацией, из-за которой разругался с отцом?
Генри подвинулся к краю дивана и осторожно принял телефон из рук Франца.
— Проблема в том, — сказал Франц, — что все цепочки платежей и переводов обрываются. В конце каждой — обанкротившаяся фирма-однодневка.
— Значит, ты ничего не нашел?
— Счета не указывают на вкладчиков, но обнажают систему.
Генри смотрел на имена и цифры и ничего не понимал. Возможно, Луиза смогла бы разобраться и разглядеть здесь систему. Стоило подумать о Луизе, и неизвестно откуда возникла другая мысль. Меньше всего сейчас Генри хотелось что-то обсуждать с Луизой. Гораздо приятнее ему было слушать Франца, смотреть на него, выпивать с ним, говорить с ним.
— Какую систему? — спросил Генри.
— Здесь больше пятидесяти фирм. Чтобы помочь нищим и бездомным фонд заказывал продукты, стройматериалы, лекарства, услуги перевозчиков, проектировщиков и других специалистов.
Пока Франц говорил, Генри разглядывал его губы, пульсирующую вену на шее, подрагивающий кадык.
С большим трудом Генри оторвал взгляд от Франца и посмотрел на бутылку на столе. Почти пустая. Точно, он пьян, поэтому постоянно пялится на Франца. Когда Генри напивался, его либидо думало за него.
— Благотворительный фонд имени Франца Варгаса, — Франц поморщился, — просуществовал три недели. А потом фонд лопнул. Исчезли деньги, исчезли фирмы поставщики услуг, лекарств, техники, стройматериалов, которым он сделал заказы.
Чтобы перестать пялиться на Франца, Генри попытался сосредоточиться на себе.
— Моя мать завещала все свое состояние театрам и благотворительным фондам, — он думал, что не готов об этом говорить, но это оказалось на удивление легко. Генри вдруг понял, что всегда рассчитывал на что-то подобное. Иначе и быть не могло.
Франц же выглядел удивленным.
— Она оставила мне трехкомнатную квартиру в Бостоне, — Генри улыбнулся.
Откровенность на пьяную голову странная штука — сначала ты что-то скрываешь, но стоит заговорить о тайне, и ты уже не можешь остановиться.
— Ты должен поговорить с адвокатом, — сказал Франц. — О чем бы она не думала, составляя завещание, она была уверена, что к моменту её смерти, ты будешь полностью самостоятельным. Но пока ты даже не закончил школу.
— Откуда ты знаешь? — надо же, если Францу известно об этом, значит он знает о клинике для реабилитации наркоманов. Раньше воспоминания о клинике вызывали у Генри злость и стыд, теперь он ничего не чувствовал. Будто и не его из-за ложных обвинений вырвали на полгода из привычной жизни. После плена клиника казалась забавным недоразумением.
Нет, кое-что Генри все-таки чувствовал. Интерес. Замкнутый на Франце интерес. Что думает о клинике Франц? Что думает о Генри, которого в семнадцать приговорили к принудительному лечению?
— Прости. Мне не следовало лезть в твою личную жизнь и в твое прошлое. Но когда тебя похитили, я... — Франц вздохнул. — Я хватался за любую информацию.
Генри разлил остатки рома по стаканам и усмехнулся. Франц усмехнулся в ответ. Они оба понимали, информация о прошлом Генри не имела никакого отношения к похищению.
— Что еще ты знаешь обо мне? — Генри наклонил голову. Он чувствовал себя так, будто распахивает одну запертую дверь за другой.
— Видел видео-интервью Шеннон. Читал светскую хронику.
— Её выступления?
— Ни разу, — Франц покачал головой и снова облизнул губы.
Движение напомнило Генри о том, как он целовал эти губы. От воспоминания о теплом дыхании Франца у Генри волосы на предплечьях встали дыбом. Во дворце Франц провел его через веранду, кухню и коридоры, держа за руку. Сегодня Франц точно так же держал его за руку в торговом центре.
Генри закрыл глаза и откинулся на спинку дивна — как же сильно он пьян.
— Я знаю, что когда тебя отправили в клинику, твоя мать встречалась с Марко Талья, — продолжал Франц. — Знаю, что он владелец ночного клуба, знаю, что в клубе трижды случались передозировки наркотиками. Я думаю, наркотики, что нашли у вас в доме, за которые тебя отправили на принудительное лечение, принадлежали ему, а не тебе.
Генри открыл глаза и посмотрел на Франца.
— Почему ты так думаешь?
— Возможно, Талья угрожал твоей матери. Возможно, сказал, что если она не свалит все на тебя, то... — Франц обвел взглядом комнату. — То его друзья подсадят тебя на героин, устроят тебе передозировку или еще что-то...
— Она бы сказала мне... — удивленно пролепетал Генри. — Сказала бы, чтобы оправдаться. Сказала бы в плену.
Воздух вокруг Генри стал таким горячим, что больно было вдыхать.
— Что если сказать тебе, значило подвергнуть тебя ещё большей опасности?
— Ты говоришь сейчас о моей матери или о своем отце?
— О них обоих. Зачем отмывать деньги в стране, где процветает коррупция? Разве это не верный знак того, что в правящих кругах раздор и они копают друг под друга?
Мог ли кто-то угрожать Шеннон? Могла ли она скрыть это от Генри? Мысли в голове Генри ходили по кругу. Он поднялся, покачнулся, схватился за спинку дивана.
— Прости, Франц, я хочу побыть один. Я должен побыть один.
Франц тоже встал. Кивнул и смотрел Генри вслед, пока он не закрыл за собой дверь комнаты.
Снимая кроссовки и забираясь под одеяло, он был спокоен и равнодушен, потом к горлу подкатил комок и из глаз брызнули слезы.
* * *
Его разбудил стук в дверь.
— Генри, прости, я не стал бы тебя будить, но у тебя самолет в одиннадцать, — сказал Франц.
Какой самолет? Генри сел и поставил ноги на пол. Франц заказал для него билет, не спросив хочет он этого или нет? Внутри кольнули злость и обида.
— Сейчас восемь, — извинился Франц, когда Генри вышел из комнаты. — Я подумал, ты захочешь сам сложить свои вещи.
На диване лежали две спортивные сумки.
Франц тоже собирал вещи: пара джинсов, пара футболок, электробритва и ноутбук. Багаж студента. И пистолет. Теперь Генри знал, что у Франца есть оружие.
