— Безразмерная татушка, — пошутила она.
Глядя на себя в зеркало, Эмма задумалась о том, что с её стороны было чрезвычайно глупо реагировать на появление ректора таким образом. То, что произошло в вечер танцев, то, что она слышала тогда, не давало покоя. Это было странно и страшно, и тем, вокруг кого все это вращалось, был он — Соболев. Она не хотела выдавать себя. К их неизбежной встрече Эмма морально готовилась, начиная с самого утра каждого дня. Но, в течение недели, этого так и не произошло.
— Ну и чего ты трясешься, словно фруктовое желе? — спросила Лилиан.
Девушка подошла к подоконнику и открыла окно. В комнату сразу же подуло прохладой. На улице стоял октябрь месяц, и хотя в это время температура воздуха в Баварском регионе не падает меньше десяти градусов выше ноля, синоптики обещали в два раза меньше. Подтверждением тому стали мелкие "мурашки" покрывшие её с ног до головы. Повернувшись к подруге, Эмма укоризненно надула губы.
— Холодно, тебе не кажется?
— А я думала, кому-то стало жарко!
Улыбнувшись своей лисьей улыбкой, девушка закрыла окно и уселась на подоконник. Тем временем Эмма натянула новую тунику поверх темно-серых капри. Длинные расклешенные рукава имели разрез по внутренней стороне от самого локтя.
— Опять бордовая... Хочешь вывести из строя Сваровского, или умаслить Шорса? Ой, прости! — Лилиан схватилась ладонями за щеки. — Он же не просто Шорс, он — Альгадо-Шорс!
— Ну, ты и язва!
— Ладно, прости. — Лилиан села на кровать. — Я просто хотела отвлечь тебя от этих мыслей, о которых ты мне ничего не хочешь рассказывать.
— На то есть свои причины.
Эмма не то чтобы не хотела, она боялась рассказать. Ей казалось, что если она промолчит, это само уничтожит услышанный разговор и все сопутствующие ему обстоятельства того вечера.
— Что произошло, Эмма? — спросила девушка. — Я же твоя подруга! Ты рассказала мне так много, а про какой-то разговор молчишь?
— Лил, — Эмма села рядом.
Груз, лежащий на душе долгое время, становится таким тяжелым, когда кто-то просит скинуть его, соблазняя избавиться от ответственности.
— Это сложно, понимаешь. Я боюсь, что могла неправильно понять то, что услышала.
— Ясно, — девушка поднялась. — Хочешь сойти с ума от возможно ложных умозаключений — вперед! Недаром ты сейчас на социолого-психологическом факультете: у вас много специалистов, которые помогут, в случае крайней необходимости. Так что успокойся и пойдем в гостиную. Только больше не шарахайся от ректора, а то это может показаться странным. Мне вот уже кажется!
Лилиан медленно пошла к двери.
— Стой, — окликнула Эмма. — Ты права!
Лилиан обернулась.
— Я не хочу рассказывать, но мне нужно это сделать, иначе я действительно сойду с ума! — Эмма кивнула подруге приглашая сесть рядом. — И пообещай, что сама не начнешь вести себя странно после услышанного. Мы должны сохранить это втайне от остальных, пока не решим, что делать. Хорошо?
— Как скажешь, — согласилась Лилиан. — Я обещаю, что все услышанное мной сейчас останется строго между нами ровно на столько, насколько долго ты сочтешь нужным.
— Я солгала тебе, — начала Эмма.
Мысли вернулись к тому моменту, с которого начался весь этот сумбур в её голове.
В дверь вошли двое.
— Что бы ни случилось! — добавил Альгадо, и она молча кивнула.
Они стояли в темноте, и лишь маленький лучик света пробивался в дверную щель сквозь скрывающую их завесу. Ей не хотелось говорить, да и не стоило. Кому хочется попасть в руки ректора при проникновении в его собственный кабинет? Эмма не хотела, поэтому, она не стала упираться, когда сев на пол, Альгадо потянул её за собой. Медленно и тихо она опустилась рядом с ним. Похоже, что застревать в темных, узких местах с "золотым мальчиком" становится её бичом.
Да, места и правда, было мало. Благодаря тонкому, но все же достаточному, лучу света, она могла видеть смутное очертание чего-то квадратного со стороны парня. То, что это ящик с коньяком она поняла только после того, как Демиен достал одну бутылку и отвернул крышку. В тот же миг она ощутила отвратительный запах, который не любила с самого детства. Но, эта жидкость была любимым напитком деда, и каждый праздник ей приходилось "наслаждаться" его парами, выпускаемыми Эдуардом Керн старшим при разговоре.
— Что ты делаешь? — прошептала Эмма.
— Собираюсь насладиться спектаклем! — он поднес бутылку к носу и вдохнул. — И кто разливал это сокровище в такую дешевую тару?
Эмма тихо вздохнула. Она злилась на Альгадо, но это раздражение, которое он вызывал, было отличным щитом от нарастающего волнения.
— Будешь? — предложил он, приблизив горлышко слишком близко.
— Просто заткнись! — бутылка вернулась обратно по траектории.
Прикрыв нос рукой, Эмма прислушалась.
Через щель в дверях можно было различить силуэты двоих мужчин. То, что это мужчины, она поняла только после того, как они начали разговор. А пока, один из них взял что-то и поставил на пол, по звуку и последующим действиям она догадалась, что это стул.
— Так о чем ты хотел поговорить, Диего?
Голос Соболева — абсолютно спокойный и ровный, произвел обратное впечатление на Демиена. Услышав имя, он чуть было не подавился коньяком. Эмме пришлось закрыть ему рот рукой, дабы его кашель не выдал их с головой. Убрав её руку, он сделал еще глоток и превратился вслух. И, следующее, что они услышали и узнали, был голос Диего Альгадо — отца парня.
— Меня беспокоит твое отношение к некоторым студентам, Роман, — сказал он. — И к студентам вообще.
— Что ты имеешь ввиду? Говори, не стесняйся: я всегда готов выслушать претензии в свой адрес и исправить то, что действительно того требует.
— Меня интересует ответ на один вопрос: почему ты воспринял в штыки мою помощь с охраной академии? И, более того, почему все, что я предлагаю для повышения уровня безопасности, приводит тебя в откровенную оппозицию? Чем были плохи камеры в общественных зонах?
— Ничем, пока ты не назвал общественной зоной личные комнаты студентов, — прозвучал ответ.
— Это детали, — отмахнулся Альгадо старший. — Я же вижу, что ты чем-то недоволен. И это началось еще несколько лет назад, когда в академию поступили студент с потока моего сына. В чем дело, Роман? Ты ведешь себя так, будто не доверяешь мне! Или дело в чем-то другом?
Эмма и Демиен сидели и не смели шелохнуться. В голосах взрослых звучали странные нотки. Она не знала, заметил ли Альгадо, но это и не было важно, — Эмма просто слушала и запоминала.
— Почему ты зациклился на "Созвездии"? — внезапно спросил Диего.
Услышав упоминание об их группе, девушка вздрогнула, что не укрылось от сидящего рядом. Демиен сделал очередной глоток.
— Я не "зацикливаюсь", как ты выражаешься, — заметил Соболев. — Но как ректор я обязан быть в курсе всех объединений студентов во вверенном мне заведении. Это моя работа.
— Твоя работа следить за их учебой, а не за ними самими, — парировал Альгадо старший.
Почувствовав на своей щеке теплое дыхание, Эмма быстро развернулась и уткнулась носом в нос парня.
— Что за "Созвездие", Керн? — прошептал он, глядя ей в глаза.
Надо заметить, что уже тогда в них появился первый отблеск пьяного огонька.
— Тихо! — прошептала она в ответ, стараясь отодвинуться как можно дальше.
За завесой продолжали:
— Моя работа, Диего, включает в себя намного больше обязанностей, чем ты предполагаешь!
— И, помогать создавать новые семьи — одна из них?
Было видно, как силуэт Диего Альгадо поднялся со стула и приблизился к шкафу. Теперь он находился не более чем в тридцати сантиметрах от них. Инстинктивно Эмма вжалась в парня.
— Хотя, — продолжал Диего, — здесь возможен и личный интерес, не так ли?
— О чем ты?
— Надо признать, — в голосе послышалась усмешка, — эта рыжеволосая нимфа и на меня произвела впечатление!
Трясущимися руками Эмма рванула бутылку на себя и сделала длинный глоток.
— О ком это он? — нервно спросил Альгадо.
Эмма не ответила, но это сделал Соболев:
— Причем здесь Джессика Керн?
Бутылка коньяка быстро перекочевала обратно к парню.
— Хватит пить! — зашипела Эмма, пытаясь вырвать сосуд из его рук.
— Лучше заткнись, Керн! — прошипел он в ответ.
И, не смотря на то, что она не знала, что её больше пугает: быть рядом с опьяневшим Альгадо или быть пойманной, — она выбрала последнее и прекратила попытки.
— Вот видишь, — усмехнулся Диего. — Мне даже не пришлось уточнять!
— Я не понимаю ход этого разговора, — Соболев приблизился к шкафу за завесой. — Но не думаю, что это важно и требует обсуждения сейчас. У меня внизу идут танцы, и твой брат в одиночку следит за порядком, так что я попрошу меня извинить...
— Конечно, Роман! — согласился Альгадо. — Я никогда не перестану восхищаться твоим энтузиазмом в работе, и все же, — он сделал паузу, и Эмме показалось, что она прозвучала как предупреждение, — я бы хотел, чтобы ты не выделял кого-либо из учащихся академии. Они все одинаковы!
Диего откланялся, а Соболев продолжал стоять на месте.
— Одинаковы, — повторил он. — Как бы не так!
Это воспоминание пролетело перед ней за пару секунд.
— Я солгала тебе о том, — повторила Эмма, — что было после того, как ушел Диего Альгадо. Мы с его сыном просидели в этом чертовом шкафу еще минут двадцать. Соболев не хотел уходить, он, кажется, отослал сообщение с пейджера и ждал. Через десять минут, или около того, в кабинет постучали, и он открыл: пришел мужчина. Они говорили в самом кабинете, но нам все равно было слышно.
— Роман, что случилось? — встревоженный голос пришедшего не был знаком Эмме, однако, по тому как застыла бутылка у лица Альгадо, она поняла, что ему он известен хорошо.
— Не знаю, я не уверен.
— Ты послал экстренный код! — заметил мужчина. — А еще, я встретил на лестнице Диего Альгадо.
— Он тебя заметил?
— Нет, я спрятался в нише, и, судя по тому, что ты спрашиваешь — я правильно сделал.
— Да, — ответил Соболев. — Мне кажется, он подозревает меня.
— В чем?
— Он намекнул — ему не нравится то, что я наблюдаю за членами "Созвездия".
— Он нам-мекнул?
Голос мужчины пропустил паузу, давая понять его реакцию на слова ректора.
— Волнуется, гад! — зашипел Альгадо.
Эмма сидела молча, она так ничего и не понимала. Но напряжение, которым был пропитан воздух помещения, упорно поддерживало в ней беспокойство.
— Что будем делать? — спросил Соболев. — Он может помешать нам, если узнает.
— Он не просто может, — поправил второй мужчина, — он сделает это наверняка. Ты бы не сделал на его месте то же самое?
— Нет, меня это не волнует! — жестко ответил ректор. — Меня волнует только то, что если он, или кто-либо догадается, мы не сможем сделать исчезновение восьми студентов незамеченным! Что мы будем делать, Борис? — повторил он свой вопрос.
Эмма, в очередной раз отняла бутылку у парня.
— Кто такой Борис? — спросила она у Альгадо.
— Борис, — сказал он, — это преподаватель с лингвистического факультета — Борис Громов — отец Виктора Громова.
— Что?
— Молчи, и не мешай слушать!
Из кабинета ничего не доносилось, и они уже было подумали, что мужчины ушли, но тут раздался голос Громова старшего:
— Выход один: если он что-либо предпримет, мы должны остановить его первыми, иначе он сорвет наши планы и тогда — все, мы уже не сможем...
— Он не знает, это точно, — перебил Соболев. — Но он понимает — что-то не чисто. Нужно быть осторожными. Ты ничего не говорил Виктору?
— Что? Нет! Я не уверен, что сделать это сейчас — хорошая идея.
— Послушай, Борис! — сказал ректор. — Время идет, а у нас сплошные пробелы. Если мы не найдем эти сокровища, то все кончено!
— Мы найдем! — твердо сказал Громов. — И, спустя столько веков, мы приведем все к логическому завершению. Это сделаем мы.
Рассказ был окончен. Она постаралась передать все в точности так, как оно было на самом деле.
— Ты понимаешь, что это значит? — Эмма с волнением посмотрела на подругу.
— Мы все в еще большем дерьме, чем предполагали, — констатировала Лилиан, и Эмма распознала напряжение сквозившее в её голосе.
Что им было делать? Когда опасность грозила извне, было не так страшно как теперь, когда она узнала, что враг — среди них. И то, о чем говорили Соболев и Громов, подтверждало реальность происходящего: да, все они могут умереть следующим летом.
— Ты думаешь, Виктор знает?
— Нет, уверена, что нет! — ответила Эмма. — Иначе его отец не сказал бы, что они должны действовать осторожно, не вызывая подозрений ни у кого из вас, тем более его сына.
— Что же нам делать, Эмма? Если мы расскажем — мы не знаем, как поведет себя Виктор. Он ведь вполне может встать на сторону отца.
— А ты бы встала на его месте?
— Нет, ни за что! — ответила она. — Но мне бы было сложно удержаться от разбора полетов! А это значит, что Виктор, скорее всего, начнет допытываться правды у отца, чем поставит в опасность всех нас!
Эмме стало страшно. Ей снова предстоял сложный выбор, и она знала, что любое решение ни к чему хорошему не приведет. Если она все расскажет сейчас, Виктор и правда может натворить глупостей, а если промолчит, то будет постоянно бояться того, как он станет относиться к ней, когда узнает правду.
— Будем молчать! — заключила Эмма. — Пока — это единственно верное решение, которое я вижу. А сейчас, — она встала, — давай уже вернемся к остальным.
Выходя из комнаты, Лилиан настраивалась на то, чтобы мило улыбаться ректору и всем остальным. Но, когда они оказались в гостиной, подруги обнаружили, что ни ректора, ни отца Виктора там уже не было.
— Соболев так быстро ушел, — как бы невзначай заметила Эмма, садясь с Феликсом. Макса она тоже не нашла, но решила не спрашивать.
— Да, они с Громовым уже ушли.
Девушки переглянулись. И, прочтя понимание в глазах подруги, Эмма почувствовала облегчение. Все-таки хорошо, что она рассказала ей обо всем, тянуть этот груз в одиночку больше не было сил.
Гл. 12 . "Испанские каникулы: встреча"
Главное — не верь глазам своим. Настоящая реальность только одна, и точка.
Харуки Мураками
* * *
XXI век...
"Иногда, я начинаю сомневаться в том, что мы делаем. Но, в эти редкие и короткие встречи с совестью, побеждает долг поколений! Я знаю: все мои предки были готовы к этому со дня своего посвящения. Упорство, вера, отсутствие жалости и душевной привязанности — вот залог успеха".
(...)
Снова самолет, снова высота, снова облака и мысли, летящие подобно ветру. Они стелятся по земле легким шлейфом, не отпускают от неё, словно мечтая вернуться.
