Пятая колонна

Тома чувствовал, что она не лжёт. Отинус не было смысла лгать. Даже Разрушитель Барьеров был не более чем досадной помехой для неё. Отинус бог, боги не врут людям, они не видят в этом нужды.

И она никогда не была ему врагом. Даже сейчас, желая сломать и свести с ума. Оба они хотят одного и того же — счастья для мира и для всех людей. Просто у Отинус есть сила для этого, и он, Камидзе Тома, основное препятствие на её пути.

Главный злодей истории, в каком-то смысле.

Просто зайти в первый попавшийся небоскрёб. На лифте добраться до последнего этажа. Там найти проход на крышу.

Ветер наверху очень сильный, едва ли не отталкивает в сторону — но Тома всё равно добрался до парапета и посмотрел вниз. С такой высоты Академия-сити не более чем точки на фоне цветных квадратиков.

Затея проста — вся его чуждость миру испарилась, едва только Отинус исчезла. Спокойно может касаться всего и вся. Поэтому задача в том, чтобы прыгнуть вниз с такой высоты. Когда Отинус воскресит — вновь забраться и вновь спрыгнуть. И так пока мозг не сойдёт с ума от повторяющейся смерти.

Тома не знал, хорошее ли это решение. Он уже ничего не знал. Отинус сделала то, к чему он всё время стремился — принесла всем счастье. И он сейчас должен лишь помочь ей не разрушить этот мир счастья.

Тома встал на парапет, посмотрел на солнце, улыбнулся.

И шагнул вниз.

Чья-то рука схватила его за футболку, потянула на себя — и шаг превратился в покачивание, а затем он свалился в другую сторону, на своего спасителя, пискнувшего тонким девичьим голоском.

Отинус... решила помешать ему?

Тома мигом вскочил, обернулся — и уставился на Мисаку, лежащую перед ним в форме Токивадай. Та слабо улыбнулась и села, потирая спину.

— Ты... которая из Мисак? — спросил он, и девушка ответила:

— Если ты спрашиваешь про тело, то оно принадлежит Мисаке 10031 /return

Тома смотрел на девушку, ничего не понимая. Мисака десять тысяч тридцать один? Получается... Мисака, что погибла за день до того, как он сразился с Акселератором.

Последняя, кого не сумел спасти.

Однако она говорит совсем не как клон... и не как обычная девочка...

— Похоже, мне следует сначала прояснить всё /return, — команды девушка тоже проговаривала. — Сейчас ты говоришь не с моими девочками /return Ты говоришь со мной, Волей Сети Мисак /return /backspace ты можешь называть меня Волей /return

— Хорошо, Воля... — Тома помедлил, выбирая из косяка вопросов нужный. — Как ты узнала, что я здесь? И как избежала Отинус?

— О, это очень уникальный случай /return Присядь /return

Девушка села прямо на крышу, и Тома устроился напротив неё. Пока что ни единого следа Отинус, и хотелось бы надеяться, что это надолго.

— /tab Отинус воскресила всех моих девочек /return Не столько воскресила, сколько не позволила убить /return В этом мире Акселератор увидел Мисаку один, услышал, что её надо убить, и сразу сам убил всех учёных, сорвав эксперимент полностью /return Однако в начальном мире я была жива и мертва одновременно /return Меня убивали больше десяти тысяч раз, и я всё равно жива /return И когда Гунгнир коснулся меня, то не справился с двойственностью жизни и смерти /return Поэтому сохранил мне все воспоминания /return И когда я очутилась в новом мире, то сразу бросилась искать тебя /return /backspace увидела глазами старшей Мисаки твою смерть /return А потом мир вновь сменился, и я нашла тебя тут /return

Воля рассказывала всё это с оживлённой улыбкой, какой даже у самой Мисаки Тома не помнил.

— Ты запутался в объяснении /return

— Да, — не стал отрицать он. — Но главное, что ты здесь. Что хоть кто-то здесь...

— Почему ты хотел убить себя, Тома /return

— Я... — он себе-то еле объяснил, а уж другому, пусть даже Воле... — Ты видишь, что это за мир? Отинус сказала, что воскресила погибших и установила абсолютный мир и дружбу между всеми.

— Я отметила, что считающиеся погибшими во время Второго Эпизода теперь живы /return

— Ну вот, — сомнене исчезло полностью. Отинус ему не врала. — А я и моя правая рука единственные, что мешает этому миру. Даже умереть не можем. Поэтому я вот... хочу свести себя с ума, навсегда запереть себя в теле, а там уж...

— Тома, ты хочешь обрести себя на вечное безумие /return На непрекращающийся ад /return

— А какие варианты, Воля? — он сказал это едва ли не злобно. — Что можно противопоставить счастливому миру без войн и боли? Миру, за которым присматривает всемогущий бог? У меня нет ничего, что позволило бы отрицать такой мир. Ни у кого нет. И даже если было бы, это стало бы величайшей подлостью и предательством по отношению ко всем, кого я люблю. А я...

Родители. Случайные люди, зацепленные его неудачей. Аю. Мисаки. Хёка. GEKOTA. Все остальные, кто решил войти в зону его неудачи и получил сполна.

— Я хочу, чтобы все они жили нормальной жизнью. Не такой, какой жил я. Чтобы у всех было счастье.

Только сидевшая напротив девушка мешала слезам вырваться наружу.

Жизнь одного за благо всех.

Именно так на войнах солдаты бросались грудью на пулемёт — самим превратиться в изрешечённый кусок мяса, но зато остальные добегут, сметут, победят и останутся жить...

— Тома /return

— Что?

— Мисака десять тысяч тридцать два фригидна /return

Все мысли словно заморозились в голове. Тома уставился на Волю, которая даже улыбалась, будто сказав нечто забавное.

— Фригидна? — пробормотал он, вспомнив всё, что та вытворяла. — Она — фригидна?

— Девочкам не дали возможностей чувствовать оргазм /return В этом не было необходимости /return Можно сказать, что их грубо лишили всех связанных радостей /return

— Но... — мысль об этом заслонила даже мысли о самоубийстве. — Но она и стонала, и просила, и...

— Имитация /return Чтобы ты не чувствовал себя уязвлённо /return Основанная на куче изученных материалов /return

— Зачем?

— Потому что девочки хотят быть милыми девочками /return А милая девочка везде и всегда не против секса и экспериментов в нём, даже когда изначально смущается /return Милая девочка не может быть фригидной /return

— Что за чушь...

— /tab Девочки говорили это Акселератору, а я скажу тебе /return И я, и девочки очень хотим быть полезными, нужными, милыми, чтобы о нас заботились /return Но изначально они — хрупкие, тонкие, плоскогрудые, ничего не умеющие фригидные подростки со странной манерой речи /return У таких мало шансов заслужить всеобщую любовь и поддержку /return И именно поэтому мы благодарны тебе и Мисаке, что спасли нас, /backspace благодарны также Акселератору, что убивал нас /return Благодаря эксперименту мы выучили столько, что оказались полезны везде и всюду /return И нас полюбили /return Но всё это ценой смерти моих девочек и меня /return

— Что ты хочешь сказать...

— Я должна была раз за разом умереть для того, чтобы добиться успеха /return

Здесь, на крыше, были только они двое и ветер, колышущий одежду и волосы. Наконец Тома хрипло сказал:

— Этот мир лучший для вас. Здесь вы все живы и никто не собирается вас убивать.

— Я согласна /return Но я не хочу такой мир ценой вечных страданий тебя /return Я знаю, что такое любовь, и я люблю тебя /return Акселератора я тоже люблю, но лучше /escape /return

— Что ты такое, Воля Мисак?

— Я та, что должна была умереть /return Но я отказалась, и решила жить /return И я умерла ради того, чтобы жить /return И не просто жить, а жить так, как я хочу /return

Они ещё какое-то время смотрели друг на друга, а затем Тома выдохнул:

— Отинус наверняка скоро будет здесь. Если она увидит тебя...

— Спасибо, Тома /return — девушка встала на четвереньки и подползла к нему.

Сначала они встретились лбами — мягко, еле касаясь друг друга. А затем губами, столь же мягко, больше успокаивая друг друга, чем принося страсть.

— Десять тысяч тридцать два думает покинуть тебя, когда всё это закончится /return Она хочет идти дальше /return — после поцелуя Воля встала и отошла к выходу с крыши, нисколько не заботясь о том, что ветер мочалит её юбку. — /backspace наспоследок провести ночь с тобой и главной Мисакой, в основном тоже ради тебя /return Пожалуйста, уважь её просьбу и не бойся о главной Мисаке, я сумею подключиться к ней и уболтать /return

— Хорошо, — пообещал Тома. Когда дверь за девушкой закрылась, то он привалился к парапету и закрыл глаза.

Не хочу такой мир ценой твоих вечных страданий.

Так сказала Воля, любящая его — что бы это ни значило в её случае.

И если задать такой же вопрос Мисаки... и остальной GEKOTA...

Да, они счастливы тут. Но в том мире они имели миллион возможностей уйти... даже сейчас, когда отправились сражаться с богом... и тем не менее, выбрали его.

И выбирали его всегда. Даже на неприемлемых условиях.

Как там Тор назвал себя? Ах да, пятая колонна.

Колонна предателей.

Похоже, единственный его выбор.

Возвращение Отинус он буквально почувствовал — ветер коленопреклонно утих — но глаза не открыл.

— Любопытное место ты выбрал, человек, — голос нисколько не изменил равнодушие. — И какой же твой выбор?

Тома открыл глаза, встал, шагнул к стоящей посреди крыши Отинус и сказал:

— Бог Отинус, я отрицаю твой мир. И хочу, чтобы ты вернула всё как было.

— Как было? — казалось, у неё прорезалось удивление. — Ты хочешь обратно умертвить всех тех, кого я оживила? Хочешь вернуть мир в состояние бесконечной грызни? Ради чего, человек?

— Не ради чего-то. Я просто уверен, что люди должны сами решать свою судьбу. Потому что именно поэтому мы умираем, — Тома бесстрашно смотрел в пылающий зеленью глаз. — Мы умираем для того, чтобы выжившие могли жить дальше. Могли чему-то научиться на наших смертях. Могли идти дальше, к новому и лучшему миру. Ты жила дольше меня, бог Отинус, неужели ты скажешь, что мы стали хуже жить? Мы кормим всё больше людей. Мы приобрели достаток, который никогда не имели. Вместо жизни войной мы считаем её исключительным событием. Мы заботимся и признаём тех членов общества, что раньше бы попросту убили. Мы жаждем объединения мира под знаком ценностей, что позволят всем людям жить в тепле, любви и спокойствии. Мы хотим сами создать рай — и пусть нам ещё долго идти до него, пусть по пути мы совершим кучу ошибок, пусть цель кажется невероятной, но людям, живущим до нас, казалось бы невероятным сегодня. Мы создадим свой рай без помощи бога, без участия высших сил, только трудом всего человечеcтва, бог Отинус. Поэтому я хочу, чтобы ты вернула тот мир. Чтобы мы могли сами построить этот.

— За твоими словами скрываются миллионы оборванных, замученных, горюющих и разрушенных жизней, человек. Что ты скажешь тем, кто мог бы жить счастливо, но погрузился в горе и смерть из-за тебя? Что ты скажешь их детям, родственникам, любимым? Что их смерть нужна была ради эфемерного счастливого будущего?

— Я скажу им, что я очень хотел бы их спасти. И я сделаю всё, чтбы спасти их. А если не получится, то встану перед ними на колени и извинюсь — ибо это будет меньшее, что смогу для них сделать.

Они замолчали.

А затем Отинус повела копьём.

Уже ночь. Полная луна выплыла на небо, освещая стадион старшей школы.

Его школы.

Здесь были только они двое — и Тома понимал, что больше никто не придёт, хоть что произойди.

Лунный свет отражался от чёрных одежд и открытого тела Отинус, буквально заставлял их светиться, но зелёный огонь глаза затмевал даже это сияние. Она сказала, и её слова разнеслись по всему стадиону:

— Придётся прибегнуть к методу, что я хотела приберечь на крайний случай. Просто убивать тебя, раз за разом, и сразу воскрешать, чтобы ты не забыл ощущения. И так пока твой разум не откажет от непрерывной боли. И если ты думаешь, что я пожалею тебя, человек, или устану, то можешь не надеяться. Я бог, у меня нет счёта времени и жалости.

Тома открыл было рот — и сразу же его тело пронзила острая боль, а перед глазами выросли языки пламени. Ноги подкосились, и он рухнул прямо в появившийся у него под ногами огонь, никуда не исчезавший от дёрганий правой руки. Боль быстро сменилась удушьем, когда языки пламени начали впиваться в горло, стала совсем невыносимой вкупе со сводящим с ума жаром... и вскоре он не смог дышать.

Сразу же Тома пришёл в себя, ещё переживая отголоски прошлой боли, а Отинус и не сдвинулась с места.

— Мы только начали, человек, — спокойно сказала она, и ряд стальных прутов вырос из площадки, пронзая его тело.

Тома не знал, сколько это длилось.

Он даже не считал.

Смерть приходила вновь и вновь, в самых разных обличиях, а затем он воскресал — для очередной казни.

Его бросали в кипяток, сжимали скалами и оставляли умирать от голода и жажды, скармливали огромным монстрам и стае мелких, заражали болезнями, открывали опухоли и наделяли проказой. Он извивался, не сдерживая крики, он видел, как разваливается его тело, он слепо шарил вокруг, наступая на свои собственные глаза... и всё это время в голове билась одна мысль.

Он должен выстоять. Ради мира, живущего самостоятельно, а не под неусыпным надзором. Ради того, чтобы вновь увидеться с Мисаки. Ради Воли, попросившей об этом.

Ему отрубали голову, падающую и ловящую ртом последние скунды кислорода. Его привязывали к орудиям пыток и те приходили в движение, пока было что пытать. Его засовывали в медную статую быка, под которой разводили костёр, обездвиживали в колодках и разрывали спину, привязывали к буйным лошадям, рвущимся в разные стороны...

Это всего лишь видеоигра.

Одна из тех видеоигр, где ты никак не можешь преодолеть босса. Но продолжаешь пытаться. Ещё одна попытка, ещё одна, ещё одна... ещё одна тысяча, ещё один миллиард...

В него впивались птицы и обволакивали муравьи. Осы вонзали жала, и их личинки проедали путь наружу. Палящее солнце иссушало, лютый мороз заковывал, гигантские волны и воющие смерчи сбивали с ног, крутили в сдирающей кожу и переламывающей кости спирали...

Должен держаться. Ради возвращения старого мира. Мира, где люди выбирают своё счастье сами, а не слушаются бога.

Мира, где он по-прежнему с Мисаки.

Он отказался от неё однажды, ради пустых убеждений — и практически разрушил всё, что соединяло их. А затем судьба дала им шанс сойтись вновь.

Он не может отвергнуть это.

Казни стали повторяться. Сколько их уже было? Сколько времени прошло? Часы, дни?

Года?

Десятилетия?

Он держался. Всё ещё держался. Если он решился говорить за всё человечество, пусть даже предавая его, то должен удержать одно из главных достоинств человечества.

Выжить любой ценой.

Что бы ни случилось.

Тома лежал на ровной площадке стадиона и постепенно понимал, что ничего не происходит. Никакой боли, смерти и их предвестников. Он попробовал двинуть рукой — та слушалась. Нога тоже.

Он даже почувствовал лёгкий ночной ветерок, до сих пор не пробивающийся сквозь бесконечную агонию.

Тома осторожно поднялся на четвереньки, сначала сел на колени и только затем встал.