Колхоз-1

Судя по следам, утром со стороны посёлка проезжала какая-то легковушка, которая потом вернулась. На обратном пути люди остановились возле Тёплого Ключика и набирали в нём воду. Пожалуй, нам нужно взять с них пример: вода в роднике, бьющем в двадцати метрах от дороги, исключительно вкусная. И без радиации (мерять фон всего, что только можно, кажется, у меня уже вошло в привычку).

'Лада-Веста' попалась нам навстречу чуть дальше трассы газопровода Бухара — Урал. Ба! Знакомая машина. Я уже собрался помигать фарами, чтобы она остановилась, как 'жигуль' сам принялся ими мигать.

— Здорово! Мужики, а вы не заблудились?

Мы оба выглядываем из-за открытых дверей машин. Но 'Весту' ведёт вовсе не Саша из дачного посёлка, находящегося перед въездом в Урал-Дачу. И на пассажирском сиденье рядом с ним сидит отнюдь не Люда, а какой-то тип в вязаной шапочке-п*дорке.

— Да вроде бы на указателе значилось, что это дорога на Урал-Дачу. А что?

— Да нет, ничего. А где ты, дед, такую тачку добыл?

— Я же не спрашиваю, где ты добыл тачку, на которой ездил один мой знакомый...

— Хе-хе... Так я и не скрываю: была ваша, стала наша. А сейчас вот мне твоё корыто понравилось. Не подаришь?

— Да я, как бы это помягче сказать, сам собирался на ней ещё поездить.

— А если я очень попрошу?

Между водительской дверью и передней стойкой в лицо мне смотрят два ствола обреза.

— Ну, если только очень попросишь... Ребята, вылезайте: человек очень просит, чтобы я ему машину отдал. Костя, Игорь! Слышите?

Крестник и 'дальнобойщик' всё правильно поняли. Завалился на снег, так и не успев выстрелить, водитель, обмяк на спинке сиденья его пассажир. Кажется, в машине больше никого. Куда они ехали-то? Валентина Байсурина что-то говорила про то, что у них 'точка' на трассе, они посменно охраняют заправку 'Башнефти' где-то в полукилометре от поворота на Урал-Дачу.

Пока обыскивали 'любителей интересных машин' и их технику, пока сбрасывали трупы с дороги, я обратил внимание на то, что ветер и снегопад усиливаются.

— Лёлька, глянь, что у второго уголовника было, — протянул мне Костя 'ствол'.

Надо же! Пистолет Марголина.

— А ты откуда знаешь, что они уголовники?

— По наколкам.

Ясно. Значит, атлянские зэки всё-таки вскрыли оружейную комнату колонии. Дядюшка Дима мне рассказывал, что там были именно такие пистолеты, из которых они в школе стреляли на НВП. И 'мелкашки' были, то ли ТОЗ-8, то ли ТОЗ-12. А ещё — карабины СКС у стрелков охраны. Ничего хорошего для нас. Особенно — если они 'симоновыми' завладели.

В багажнике — судки с едой. Понятно. Значит, везли перекус дежурной смене, караулящей заправку. Не рановато ли, в пятом-то часу дня? Хотя... Учитывая то, как усиливается снегопад, вполне могли отвезти заранее, чтобы не застрять, когда снега привалит. И пустые канистры в багажнике. Значит, зачем-то им ещё и бензин понадобился.

Вовка Пуресин весь на нервах: до его дома осталось меньше трёх километров, а мы тянем и тянем время. Но держится. Понимает, что соваться вот так, сходу, наобум, это подставиться под пули. И молча перенёс заезд в сады, где после нашего отъезда в Пороги оставались жить люди. В частности — хозяева расстрелянной нами 'Весты'.

Жилых домиков мы обнаружили тут всего три. В том числе тот, где обитают так запомнившиеся нам Саша с Людой. Былая скандалистка едва не расплакалась, узнав в подъехавших людей, с которыми познакомилась в страшный день после начала войны.

— Ребята, вы? Вернулись? А с остальными что?

Да всё нормально с остальными. Рассказали вкратце, как живём.

— А у нас тут такое творится, такое творится! Устюжанины-то до вас доехали? Как только эти бандиты тут появились, они среди ночи и умчались. Специально прибегали к нам, чтобы посмотреть атлас автодорог.

Пришлось рассказать, как мы сюда добирались. Сгинули, скорее всего, Устюжанины. Если не в районе Уреньги, то где-нибудь около Южного.

— Ох ты, господи! Я-то себя корила за то, что не успела вещи собрать к их отъезду, а выходит, даже то, что мы здесь вытерпели, лучше, чем их доля. Сашку же так отходили, когда нашу машину отбирали, что он до сих пор еле ходит, на почки жалуется.

Подпортили мы вашу машину, каюсь!

— Радость-то какая! Да если бы вы её даже сожгли ради того, чтобы этих иродов угробить, я бы счастлива была!

Вот уж воистину — битие определяет сознание.

Для того, собственно, мы и приехали, 'чтобы этих иродов угробить'. Если не считать кое-каких других целей, о которых не обязательно знать дачнице.

— Вы только нас тут не бросайте.

— Это уж как вы сами решите. А для начала нам бы разобраться с теми, кто вам жизнь портит. Мы и заехали узнать, где этих тварей искать.

— Всё знаю! Всё расскажу! А если и надо, то покажу.

— Не страшно? Мы там стрелять будем. Да и по нам стрелять могут.

— Мне уже ничего не страшно.

Начали с тех, кто живёт отдельно от всех. Мы заехали в ближайшую улицу на 'Весте', на заднем сиденье которой сидела Людмила. Остановились перед указанным домом, принялись сигналить и моргать фарами. Из-за разыгравшейся снежной бури уже наступили сумерки, и лицо Костяна в вязаной шапочке, снятой с убитого бандита, толком рассмотреть невозможно. Особенно — когда тебе в окошко светят фары.

— Чего разсигналился? — недовольно рявкнул с крыльца мужской голос.

— Собирайся бегом, Труха. Беда у нас на заправке. Сорока велел всем туда рвать.

— Что за беда? — звякнула щеколда калитки.

Выстрел из пистолета в завываниях ветра вряд ли кто-нибудь смог расслышать. А хозяйка дома, когда найдёт застреленного в упор, вряд ли даже вякнет: мало ли из-за чего свои могли кончить её 'квартиранта'? Вызывали-то его именно 'свои', на хорошо знакомой машине.

Во втором доме голос подала женщина.

— А Хрящ где?

— У Родьки Пуресина пьёт. Как будто сам не знаешь!

— Не приходил ещё, что ли, с тех пор, как мы уехали?

— Нет! Чтоб вы посдыхали там все со своей пьянкой! — хлопнула дверь в дом.

Надеюсь, пожелание искреннее, и женщина не расстроится из-за того, что мы постараемся его исполнить.

Из пятерых 'одиночек' дома оказались только двое. Ещё один оказался дежурным по АЗС, и Косте пришлось выкручиваться, что он перепутал. Ещё двое 'отдыхали' в доме Пуресина.

Пока Костян отвозил Людмилу в её дачный домик, я снова занял место за рулём 'Патриота'. И поскольку все три коттеджа, где жила основная масса бандитов, находились в одном месте, на коротенькой улочке в три дома, то к ним подъезжали всей колонной, но с противоположной от дороги стороны. Володя прокладывал дорогу по снежной целине, а мы, не включая фар в уже сгустившихся сумерках, тянулись за ним следом.

В отличие от деревни, где лишь иногда за окошком теплился огонёк свечки или самодельной фитильной лампы, в коттеджах горело электричество.

— Генераторы, суки, крутят! — мрачно бросил Пуресин. — Пошли, что ли?

Распахнутая калитка качается на ветру, во дворе уже намело небольшие сугробчики.

В дом вошли втроём. Впереди Вовка с обрезом в руке, следом Рощин с 'Сайгой', а последним я, держа 'калаш' за цевьё.

— Мужик, ты к кому?

Володя чуть повернул голову в сторону кухни, где два типа на корточках курят возле горящего очага. В нос шибанул запах какой-то гнили, самогона и кислятины.

— Родька где?

— Там.

Едва шевелящие языком молодые мужики, похоже, больше заняты своим разговором на важнейшую тему 'ты меня уважаешь?', чем какими-то людьми, ввалившимися в избу. Из гостиной слышен радостный голос Родиона.

— Мужики, кажется Буба с Лысым приехали. Штрафную им, штрафную!

Сквозь открытую дверь видны ещё два человека, что-то пьяно доказывающие друг другу через стол. Рядом, уткнувшись мордой в какие-то объедки, дрыхнет третий. Четвёртый, откинув голову назад, спит с открытым ртом в кресле. Щека перепачкана какой-то дрянью, а рядом с креслом на полу лужа блевотины. На втором кресле небритый хмырь, запустив руку в разрез платья, тискает грудь хохочущей девицы, сидящей у него на коленях. Похоже, она пьяна не меньше остальных.

— Батя? А ты тут откуда? А мать где?

Вовка перехватил обрез левой рукой, и...

От удара Родион улетел куда-то под лестницу, ведущую на второй этаж.

— Мужик, ты чё, ох*ел? Ты за что Родьку ударил, — схватив в руку нож, попытался встать из-за стола один из спорщиков. — Да я, бл*дь, сейчас тебя попишу́ за него!

Дима лупит его прикладом в лоб, и тот летит под окошко комнаты. Двое, что на кухне, тоже пытаются подняться, и я дважды повторяю приём своего дядюшки. Грохот опрокинутого кухонного стола, звон бьющейся посуды.

— Батя, за что? Ну, посидели немного. Ну, насорили. Я же всё приберу...

— Сука! Где мой шпалер? Этот урод мне нос сломал!

От стола на пару секунд поднял морду тот, что спал в объедках, а развлекающийся с девицей оторвался от своего занятия:

— Х*й тебе, а не шпалер. Забыл, что все стволы у нас Сорока отобрал, чтобы мы друг друга не перестреляли?

— Не у всех, — встал из-за стола второй спорщик, пытаясь вытянуть из кармана за рукоятку пистолет. — Ну, сука! Пи*дец тебе!

Поднять ствол оружия он не успел. Нам по ушам долбанул грохот выстрела обреза, и от плотного снопа картечи единственный вооружённый из всей компании отлетел на диван.

Пронзительно завизжала девица с вывалившейся из разреза платья обвисшей грудью, под ней попытался шевелиться её 'кавалер', но шмара вцепилась в него обеими руками, не давая подняться. Замер в ступоре валяющийся на полу, снова поднял мутный взгляд лежащий мордой в объедках, но тут же уронил её на прежнее место. Родька опять забился под лестницу. На выстрел не отреагировал только облевавшийся. Да у меня на кухне — тишина и покой.

Антон Сорокин, 'Сорока'

Ненавижу дебилов! Из-за одного такого я и сел.

В тринадцатом году у нас в Волжском появился 'браток' из 'первого призыва', отмотавший свою 'десятку'. Я в те времена ещё пацаном был, когда их 'команда' прессовала коммерсов, но и до нас, сопливых, доходили рассказы о художествах их группировки. И вот живая легенда тех лет — мой сосед по дому, где мы с подружкой Ленкой сняли квартиру, чтобы не напрягать родаков. Я как раз без работы остался: сука хозяин фирмы на моё место водилы развозного пикапа взял своего родственника. А я — парень резкий, в драку полез. Ну, и получил от него, бугая здоровенного, и от того самого родственника.

Сижу на лавочке под домом, красивый такой, морда синяками расписана, а тот браток ко мне подсел и предложил поработать. Вместе.

— Ты же в машинах волочёшь, в сигнализациях разбираешься...

Работа не пыльная, покараулить, пока кореш братка сигнализацию снимет, после этого перегнать тачку в гараж, где её 'подготовят к продаже', а потом перегнать в соседнюю область. То, что это криминал, меня не смутило. Мне в моём тогдашнем положении, когда за квартиру платить надо, жрать надо, третьекурсницу Ленку содержать надо, как-то по барабану такие мелочи. Главное — бабки очень хорошие платят, и за них не нужно сильно напрягаться.

Очень хорошо я тогда поднялся. От угонов перешли к легальной деятельности — стали заниматься разборкой 'дохлых' машин. С Ленкой, правда, я расстался. Да и нахрена мне эта заучка, вечно ноющая, что боится за меня? Других шмар в городе мало, что ли? А если бы узнала, что нам на трассах пару раз пришлось и в 'мокруху' ввязаться, то и вовсе бы задолбала.

Но сел я не за это. С корешком Сеней после кабака сцепились с кавказцами. Причём, именно он их черножопыми назвал, а те — за ножи. Пришлось прыгать в машину и сматываться. А поскольку оба были бухие в хлам, не рассчитал я скорость, и меня на встречку вынесло. Сеня из машины вылетел, после больнички весь в гипсе был, в 'тазике', который я 'нашёл' на встречной полосе, двое калек. Как ни отмазывался, башляя всем, кому только можно, в колонию-поселение в солнечном Атляне ехать пришлось.

О начале атомной войны с Америкой мы узнали в тот же день. То, что свет в колонии пропал, это ерунда. А вот атомные грибы над Миассом и Златоустом все увидели. Ясное дело, все растерялись. И мы, и вохра. А поскольку нам уже через два дня пайку снизили, мы взбунтовались. Немногие, человек двадцать пять, но прорвались на волю. Взломали оружейку, прихватили, сколько могли, стволов, и пошли куролесить.

Отстреливать нас начали уже на следующий день, и я скомандовал нашим уходить в сторону трассы. Там, у озера, мы и нашли несколько местных, хозяйничающих на парковке с заправкой. Перетёрли. Решили вместе вертухаев замочить, но не получилось. Из двадцати восьми человек, пошедших в Атлян, назад вернулись девятнадцать. А на следующий день вохра нас и из гостиницы над кафешкой выбила. Пришлось по подсказке местных переться в эту самую Урал-Дачу, про которую они говорили.

Там, правда, к моим тринадцати уцелевшим добавилось ещё четверо. Но толку-то с них... Только один из дачников чего-то стоит. Двое сбежавших из Златоуста после атомного удара вряд ли до весны доживут: заживо гниют. А алкаш Родька Пуресин, если не пьёт и не спит после пьянки, то его так трясёт с бодуна, что ему ствол в руки давать страшно.

Ходить с оружием приходится постоянно. Не очень-то спешат местные делиться с нами продуктами. Троих пришлось пристрелить, пока они поняли, что если мы требуем жратву, её нужно отдать, чтобы тебя не зарыли в собственном огороде. Но даже после этого волком смотрят и норовят кинуться в драку за собственную скотинку. Особенно бабы.

По местным бабам мы и в другом, хе-хе, смысле прошлись с голодухи-то. Да только кайфа со старух предпенсионного и пенсионного возраста — никакого. Хорошо, пацаны приволокли пару сук, вынутых из застрявших на трассе машин. А ещё четверых атлянские, побывавшие в родном посёлке тайком, с собой привели. Труха свою подружку, а ещё трое — местных бл*дей, которым всё равно, с кем, главное — чтобы член стоял. Одну из них, самую молодую и симпатичную, я забрал себе на правах вожака, а остальными пусть пользуются все прочие.

С атлянскими вертухаями у нас теперь что-то вроде перемирия. Им от нас тоже неплохо досталось, и когда мы в посёлок пытались прорваться, и когда они нас от озера гнали. Мы пока к ним не лезем, и они нашу вторую заправку не трогают. Но и мы, и они на обеих точках обзавелись 'гарнизонами'.

Тут нам алкаш Родька и пригодился. Сначала он собственную корову, которую его родители подарили какой-то местной бабе, в Атлян отвёл и поменял на продукты (его вохра знает и не трогает, потому что он местный и в войне с ней не замешан), а потом и двух оставшихся у неё. Продукты, правда, очень даже специфические: бухло, сахар, мука. Причём, полмешка сахара он сразу пустил на брагу. А когда она поспела, перегнал на самогон при помощи фабричного самогонного аппарата. Теперь его вообще трезвым невозможно увидеть.

Но этот вечно пьяный дебил нам пока полезен, и я его не трогаю. А вот своих за пьянку регулярно взъё*ываю. И чтобы кто-нибудь из них меня не подстрелил за то, что я их 'радости' лишил, приходится раз в неделю каждому желающему давать возможность ужраться вместе с Пуресиным. Сдал оружие, напился, проспался, а наутро, хорошо тебе или плохо, но должен быть на ногах. Не смог удержаться в рамках дозволенного — хер тебе, а не очередная разрешённая пьянка. И два наряда 'трудотерапии': лес на дрова валить, дрова колоть или отобранные у деревенских продукты таскать. Поскольку все знают, что у Родьки всегда есть бухло, кое-кто забегает к нему 'подзарядиться' без очереди. Особенно — если там в этот день 'санкционированная' буханина. Таких, пойманных со свежим запахом или перегаром, тоже на 'трудотерапию'. Сегодня снег валит, так что завтра 'штрафники' будут чистить дорогу к нашей 'базе'.